355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роман Адерихин » Взгляд во вне. 13-й аспект понимания » Текст книги (страница 3)
Взгляд во вне. 13-й аспект понимания
  • Текст добавлен: 7 сентября 2020, 18:30

Текст книги "Взгляд во вне. 13-й аспект понимания"


Автор книги: Роман Адерихин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Третий аспект: Дихотомичность «векторности» акта восприятия

Критичность и претенциозность акта восприятия и понимания работает, как фильм.

Смотря фильм, мы подчеркиваем некоторые неточности физического характера, например, улавливание пуль, прыжки с невероятной высоты и т. п., говоря, что они нереальны.

Мы не учитываем тот факт, что сам фильм как основа этих действий есть нереальность, в том числе и физическая.

Мы начинаем действовать и рассуждать в реальном направлении при виртуальной основе.

Автор

Все, что в принципе «есть», «не реализуется», «не разворачивается» и «не нуждается» в причинности по отношению к восприятию. В нем нет «необходимости» утверждения или реализации «для нас». Оно вообще может не «нацелено» на характеристики восприятия или объяснения, оно не нуждается в форменном подтверждении и «характеризации», делении, исследовании, синтезе, анализе, причинной обусловленности, усмотрении стремлений и реализации целей.

Проблема в том, что в нашем «образе восприятия» не нуждается больше никто и ничто. Постановки вопросов и проблем не являются проблемами и вопросами в их постановке «в ином», по отношению к воспринятому, но являются таковыми лишь только в нашем восприятии того, что мы под данными форменными состояниями понимаем, причем, не зная как, но зная и ощущая знание понятия «зная», что оно обозначает «знание», которое воспринято, но необъяснимо… ведь проблемы и вопросы сами по себе не знают их назначения, установленного им нами или просто «установленные». Они не существуют для себя и не знают о себе ничего. «Алгоритм» и «функционал» нечто невозможен без установления «причинности» и «изначальности», с которыми мы подразумеваемо связываем акты и проявления своих ощущений.

Так, мы наблюдаем, как упавшая муха хочет подняться «со спины на ноги», таков алгоритм восприятия и объяснения явления, мы так утверждаем и констатируем алгоритм «доказанного факта», выраженного в «подняться со спины на ноги», притом сущность «подняться» никак не связана с ее ассоциативной формой восприятия «подняться» у нас. У нее нет необходимости в функционале «подняться», то есть нет причины склоняться больше к использованию понятия «подняться», нежели, например, понятия «апельсин». Мы его используем при крайней доле условности, что называется, неосознанно и, что более интересно, «необдуманно», в связи с тем, что мы не знаем и не в состоянии рационально объяснить «направленность состояния» «подняться», но всегда говорим, а точнее, используем, что «подняться» есть нечто сопряженное с «верхом», «опорой» и т. п. (где опора воспринимаема как опора, а верх как верх безотносительно к смыслу понятия подняться), но мы не знаем «подняться» так сказать в лицо.

В данном случае мы не разделяем, как может показаться на первый взгляд, полемику между реалистами и номиналистами, как известно зародившуюся еще в древней Греции и продолжающуюся до наших дней.

«Вследствие отсутствия собственного содержания у отвлеченных понятий они часто смешиваются с идеями. На этом смешении основан, между прочим, знаменитый в схоластике спор реалистов и номиналистов. Обе стороны были, в сущности, правы. Номиналисты, утверждавшие universalia post rem (идея после вещи), разумели первоначально под universalia общие понятия и в этом смысле справедливо доказывали их несамостоятельность и вторичное значение как только nomina или voces (имен и слов). С другой стороны, реалисты, утверждавшие universalia ante rem (идея до вещи), разумели под ними настоящие идеи и основательно доказывали их первичность. Но так как обе стороны плохо различали эти два значения слова universalia или, во всяком случае, не определяли этого различия с достаточной точностью, то между ними и должны были возникнуть бесконечные споры».[19]19
  Соловьев В.С. Сочинения в 2 томах. Т II. М., 1988. С. 204–205.


[Закрыть]

В. С. Соловьев[20]20
  Влади́мир Серге́евич Соловьёв (16 [28] января 1853, Москва – 31 июля [13 августа] 1900, имение Узкое, Московская губерния) – русский религиозный мыслитель, мистик, поэт и публицист, литературный критик, преподаватель; почётный академик Императорской Академии наук по разряду изящной словесности (1900). Электронный ресурс // Wikipedia.org: Материал из Википедии – свободной энциклопедии. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Соловьёв, _Владимир_Сергеевич (дата обращения: 07.05.2020).


[Закрыть]

Мы привели пример «универсалий», для того чтобы ход дальнейших рассуждений не путался с проблемами реализма и номинализма.

Полагаем, что есть «сущности», с которыми мы доподлинно соединяем нечто нами воспринимаемое.

Так, сущность «закрыть» в форменно-когнитивном взаимодействии восприятия отсылает к определенному действию в «реальности», откликающейся в «последовательности», например, «движению деревянного прямоугольника», который мы называем дверью.

Именно последнее обладает функционалом «закрыть», но в то же время не в полной мере, ведь под данное физическое действие «подходит» еще несколько тысяч «наименований», не связанных и непонятных на смысловом уровне с исходным «закрыть». К примеру, при «взмахе» крыльев бабочки мы говорим «летать» а не «закрыть». Если разобраться, то сущность «закрыть» может быть выражена как нечто уникальное и «отдельное от», то есть она форменно не может иметь привязку к физическому эквиваленту, в смысле того что это безликое и в то же время настолько понятное «оно» или «нечто», как и тысячи других сущностей, не выводимых из физического эквивалента выражения действия или сущности, например «двери».

Опытно мы видим, что нечто движется и выполняет определенную функцию, на основании чего сопряженность действий выражается эквивалентами в «названии» или «поименовании» этих действий, ведь, как мы говорили выше, если проанализировать логическим путем структурированность компонентов каждого акта в отдельности и выразить это, как мы делаем в «определении», то все равно никак не получится выявить целостность, выраженную в адекватном «поименовании» того, что мы воспринимаем.

Поименованность предметов и процессов действительности внеопытна по отношению к акту их понимания.

Если мы, например, скажем вам: «Поднимите голову вверх», то вы сделаете соответствующее движение, известное как «поза головы» с соответствующим наклоном по отношению к небу, верху и т. п. ориентиру. Поза головы характеризуется движением, в которое входит то, что мы называем влево, вправо и т. п. При этом следует признать очевидность неопределённости коррелята в виде положения. Почему тогда поза головы сопряжена с такими неопределенными понятиями, как верх, низ и т. п., а сам верх определен как верх, а низ как низ? Каким внеопытным путем определить, что есть верх или низ, если они не имеют коррелята в виде ориентира? Почему они «определены как»? Точнее сказать, почему они «предопределены как» таковые, а именно «так как они воспринимаются и понимаются»? Они поименованы так, и эта «поименованность» воспринимается как таковая за сущность того, о чем говорится. При этом мы с легкостью можем тасовать тем, что обладает признаком «поименованности».

Назвать бабочку вертолетом и т. п. не сложно, сложно оценить и охарактеризовать степень ложности такого рода суждения на основании нечто «достоверного», «разумного», «понимаемого» и «убедительного», а если такое заключение признать «достоверным», то не видится причин не назвать бабочку вертолетом и вертолет – бабочкой.

Точно так же положение головы вверх есть указание, точнее сопряженность указания и позы. Следовательно, «определенность» как нечто не есть нечто понимаемое нами в процессе «поствосприятия», но определено в процессе «предвосприятия» и сопряжено «уже» с нечто, воспринимаемо инвариантно как нечто, и в то же время есть выраженная «поименованность», причем осознанная нами как таковая.

«Я не есть «живое существо», или даже «человек», или даже «сознание» со всеми характеристиками, каковые зоология, социальная анатомия или индуктивная психология признают за этими продуктами природы или истории…»

Морис Мерло-Понти[21]21
  Мори́с Мерло́-Понти́ (фр. Maurice Merleau-Ponty; 14 марта 1908, Рошфор – 3 мая 1961, Париж) – французский философ, является представителем экзистенциальной феноменологии, восходящей к основаниям философии Гуссерля и Хайдеггера. Электронный ресурс // Wikipedia.org: Материал из Википедии – свободной энциклопедии. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Мерло-Понти, _Морис (дата обращения: 07.05.2020).


[Закрыть]

«Мы не есть то, что мы именуем», мы лишь выражаем то, что поименовано как «поименование», восприятие себя как себя. Поименованность идет до восприятия себя как такового, а поименованность после восприятия есть научное мудрствование, которое вполне занятно, но, как будет показано ниже, не совсем понятно.

То есть факт «признания нечто» и факт его «наличия» не имеют причинно-следственной необходимости в оправдании восприятия «нечто» именно «таковым». Процесс абстрактного созерцания и софистичности объяснения дает повод задуматься над тем, что каждый акт объяснения не выполняет своей функции в том смысле, что «объяснение ограничено рамками объяснения».

Философская феноменология объясняет отчасти нечто, которое мы с вами затрагиваем, однако она, как и вся философия, лишь констатирует факт наличия версии или факт наличия «объяснения» явления в том или ином виде. Она констатирует направленность по отношению к «тому», что есть, при этом не понимая, что это. Она не «выходит за», хотя всегда об этом говорит, так как форменно «за» воспринимается как нечто «отличное от» того, что «есть», где последнее воспринимается как нечто, которое «уже было», «устоялось» и «устарело» в его негативном смысле, а само «за», воспринимается как нечто «прогрессивное» и вообще «положительное» во всех смыслах, но в то же время принципиально необъяснимое.

Восприятие и понимание всегда «неудовлетворительны», как будто мы не в состоянии справиться с собственными и подконтрольными нам ощущениями и чувствами.

Шестой аспект: Понимание в отсутствии акта «понимания»

Психика не может познать свою собственную сущность[22]22
  Юнг К.Г. Архетип и символ. М.: «Канон+», РООИ «Реабилитация», 2016. С. – 27.


[Закрыть]

К. Г. Юнг[23]23
  Ка́рл Гу́став Юнг (нем. Carl Gustav Jung [ˈkarl ˈgʊstaf ˈjʊŋ]) (26 июля 1875, Кесвиль, Тургау, Швейцария – 6 июня 1961, Кюснахт, кантон Цюрих, Швейцария) – швейцарский психиатр и педагог, основоположник одного из направлений глубинной психологии – аналитической психологии. Электронный ресурс // Wikipedia.org: Материал из Википедии – свободной энциклопедии. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Юнг, _Карл_Густав (дата обращения: 07.05.2020).


[Закрыть]

Итак, пролепсис акта понимания таков, что оно «не есть» то, что мы знаем и то, «о чем» мы говорим, в связи с тем что оно невыражаемо по причине его «предначальности» в акте объяснения и восприятия. Оно находится до момента говорения и восприятия, поэтому оно выражаемо только одновременно с его отдельными проявлениями.

Оно есть нечто понимаемое нами однозначно до такой степени, что возводится в ранг использования этого знания в «эмпирической реальности» каждый день.

Факт существования нас с вами со всеми формами проявления жизни иррелевантен по отношению к методологии выявления ее отдельных проявлений и различий ее форменного выражения в тех или иных явлениях. То есть сама сущность кроется в действительности происходящего, в форме, выраженной и находящейся вне акта нашей воли или желания.

Вы вправе желать есть сладкое, нежели кислое, но не в состоянии желать «вне» желания и допустимых свойств восприятия, в данном случае вкусового различия в рамках сладкого и кислого.

Вопрос идет дальше формы отображения всего желаемого, действительного и доступного. Вопрос в отношении ощущения «форменности» сущего путем знания формы в проявлении ее доступности в конечном итоге ведет к «правильному» либо «ошибочному» выбору.

Это «единственное» достоверное свойство, характеризующее акт восприятия.

Будете возражать? Знаете, что такое суть «единственность»? Или же вы относили данный «вопрос» по отношению к «достоверности», или к «акту», или «восприятию», или «свойству», или ко всем «вместе»?

Из всего сказанного следует, что самое понятное – это ощущение вопроса в этом предложении.

Вы можете спорить по поводу того, к какой части предложения относится «вопрос», что он под собой подразумевает, но то, что вопрос возникает как «вопрос» «по отношению к» нечто, вами всегда воспринимаемо-понятен, не так ли?

Дело в том, что алгоритмия акта понимания до такой степени неизвестна и запутанна, что ее можно отнести к акту безумной случайности в процессе строгой и очевидной последовательности и закономерности акта ее осознания.

Почему мы считаем, что мы «считаем»? Почему мы считаем что мы «считаем что – то», где «что – то» есть «отношение к считаемому»… считаем, считаем, считаем, считаем…?

Как мы увидим дальше, акт понимания написанного в предыдущем предложении считывается вами до акта «понимания» (который сам достаточно загадочная фигура) лишь в одной из миллиона возможно доступных форм выражения алгоритма понимания и то в рамках нашего привычного вида, формы восприятия, о чем упоминалось выше. Мы не знаем, сколько есть форм, существующих вне акта доступности акта понимания.

«Незнание» характеризуется не как слабость, но как отрезвляющий фактор необходимости концентрации на целях использования акта понимания и самого разума в ограниченный временной промежуток.

Кто объяснит, откуда взялась интервальность, восприятие «разности» и «интервальности», где восприятие идет как нечто воспринимаемое по отношению к нечто воспринимаемому, то есть всему остальному, помимо воспринимаемости? Установка на «восприимчивость» должна быть установлена как нечто воспринимаемое в акте его первоначальности, как последовательность по отношению ко всему «остальному», что есть и расценивается как нечто «все остальное, помимо». То есть базовая последовательность того, что воспринимается как «заложена» и эта заложенность реализуется нами лишь потому, что она направлена на «реализацию», как воспринимаемую нами реализацию по отношению ко всему остальному.

* * *

«Порядок» есть нечто присущее действию, которое мы определяем как направление, как векторность, исходящую от чего-либо или кого-либо. Можем ли мы воспринимать «восприятие» векторности «иначе», «помимо» и «за» исключением формы «восприятия и понимания векторности»? Нет.

«Нет» характеризуется как отрицание утверждения того, что есть, или в отношении того, что существует. То есть «нет» характеризует нечто несуществующее, но в то же время потенциально возможное, обозначая или указывая на то, что нечто потенциально возможно как существующее. Это так, но, как выяснится, невозможно при существующем положении вещей, действующих в рамках логики познания и восприятия.

Кто может объяснить степени восприятия смысловых оттенков понятия «нет»? «Нет» как невозможность, как отрицание существования, как замаскированное утверждение согласия в отношении всего того, что есть.

В такой системе понимания открывается множество интересных и необычных алгоритмов восприятия даже не столько восприятия, сколько оценок и граней этого восприятия.

Например:

«Не то, что нечто не может, но то, что может, но в определённых пределах, которые установлены для реализации всего остального, помимо того, что для каждого нечто невозможно и за счет этого возможно и только так. При этом возникают допустимости и изменчивости в отношении того, что возможно, а что нет. Но если мы допускаем саму возможность возможности, следовательно, должна быть сама возможность как нечто всевозможное, так как нет возможности допустимости существования возможного в ограниченности, которая делала бы ее нечто не вполне возможным, а именно невозможным. Сама невозможность должна существовать для отдельностей, то есть случайностей, в противном случае абсолютная невозможность давала бы повод к отрицанию абсолютной возможности, которой не может быть по причине нашего с вами существования и рассуждения на страницах данного произведения».

Допускаем, что в ходе просмотра данного в кавычках предложения у вас возникали мысли о некой бессмысленности написанного. Дело в том, что в нашем «сегодняшнем», «привычном» «понимании восприятия» логика мышления такова, что видимая часть нечто есть часть воспринимаемая, где «воспринимаемое» коррелирует к видимому событию (априорная интуиция).

Видимое событие есть нечто воспринимаемое во временном континууме и т. п. В данной последовательности восприятия и выражения кроется неизбежность и единственная возможность осознания или получения нового знания, где новое взаимодействует с «положительным», «стабильным» и т. п. Новому знанию присвоен ярлык достоверной истины в векторной последовательности или взаимодействии «новое – прогрессивное – положительное» (априорная интуиция), где объективно новое не знает о том, что оно помимо «нового» может быть еще воспринимаемо «иначе», в том числе как «новое», то есть в данном случае воспринимаемо еще как нечто «прогрессивное» и «положительное» или «негативное» и «отрицательное».

Вопрос: откуда такая уверенность в свободном наделении смысловыми характеристиками того, что мы не знаем?

Положительное или стабильное ощущение есть нечто, которое все так же объясняется. В этом смысле «объяснение» не дает желаемого ощущения конечности удовлетворения.

Никогда ни один ученый или философ не достигал такого состояния, при котором он мог бы удовлетворить цель всех своих поисков и умозаключений.

Следовательно, заключают многие, процесс недостижим, однако именно его достижение ставится в нечто приоритетное по отношению к оправданию цели своей деятельности. Оправдание своей деятельности носит характер предсказуемого движения по направляющей, которая приводит в «никуда», так как если бы она приводила к «нечто», то в ней не было бы необходимости. Этим, кстати, можно объяснить стабильное жизненное довольство людей религиозных, у которых все акты восприятия сводятся к необходимости, выраженной в Боге.

Как только кажется нечто безнадежным, возникают тысячи других путей, вызывающих чувство альтернативной «правильности» и оправдания движения по одному из них. Движение оправдывается целью, которая в принципе недостижима и ставится уже не как конечный результат, но как своего рода миф, окруженный необходимостью оправдания самого движения или импульса к действию.

Однако вернемся к нашему вопросу, а именно: возможно ли воспринимать иначе «нечто», которое воспринимается?

«Инаковость» является основой того, что мы называем развитием. Мыслить иначе, знать больше и т. п. константы наталкивают на неизбежность постановки рамок восприятия и осмысления знания как нечто, которое за данные рамки постоянно выходит, причем обязательно вперед и с полезным коэффициентом.

«Мы спрашиваем о том, что находится за пределами привычной и упорядоченной повседневности».

М. Хайдеггер[24]24
  Ма́ртин Ха́йдеггер (нем. Martin Heidegger [ˈmaɐ̯tiːn ˈhaɪdɛɡɐ]; 26 сентября 1889, Месскирх, Великое герцогство Баден, Германская империя – 26 мая 1976, Фрайбург-им-Брайсгау, Баден-Вюртемберг, ФРГ) – немецкий философ-идеалист, является одним из крупнейших философов XX века. Электронный ресурс // Wikipedia.org: Материал из Википедии – свободной энциклопедии. URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Хайдеггер, _Мартин (дата обращения: 07.05.2020).


[Закрыть]

Инструментарием для такого «выхода» является процесс постановки «вопроса» и необходимость в его объяснении. Феномен объяснения чаще всего форменно представлен определением или изложением того, что воспринимается. Проблема в том, что сам факт объяснения не только является необъяснимым с точки зрения постановки вопроса о нем как о «феномене», но и ведет к тому, что называется «контрожидаемостью» в отношении его функционального потенциала и назначения в целом.

Чтобы понять феномен объяснения и понимания, необходимо отказаться от алгоритма понимания и восприятия как таковых. Почему мы так считаем? Нечто высказанное в одобрении или контрпозиции есть нечто, которое подразумевает нечто такое, которое есть «не то, что есть» или «не то, что объясняется», проще говоря, определение не определяет и не порождает акт понимания.[25]25
  См. аспект «Предположение и подразумеваемое как фактор определимости восприятия и понимания».


[Закрыть]
Такова сущность реализации определения.

Таким образом, формируя положительное восприятие высказанного как нечто подразумеваемо правильного и истинного, мы удовлетворяемся этим актом или информационной составляющей данного акта. Такая логика восприятия информации, выраженной в виде предложения, не вызывает никаких вопросов, восхищает тот факт, что подразумеваемых в понятии информационных актов настолько много, что они форменно ассоциируются с вопросом о том, как же такая комплексная сложность вообще функционирует? Дело в том, что сам «отказ от» как способ выхода «за» рамки того, где мы ищем акт просветления или понимания, является уже той рамкой, в которой мы и можем действовать (рамочность как система определяет характер возможного потенциала деятельности именно в соответствии со «стандартами» рамочности). Она не предполагает ничего на самом деле, ведь если мы скажем, что рамочность клетки не предполагает выхода, тогда мы разрушаем саму рамочность, так как она реализуется как нечто удерживающее и нечто освобождающее. Бинарность назначения на самом деле рушит рамки восприятия самой «понимаемости» и удивляет нас: как тогда возможна последовательность и стабильность в акте понимания и коммуникации, если на каждый акт «именно такого» восприятия и понимания есть свой контракт?

* * *

«Выход за»[26]26
  См. например, Д. Барбур. «Мыслить за пределами коробки», материал информационного интернет портала edge.org.


[Закрыть]
и т. п. вперед, выше, быстрее, прогрессивнее есть нечто, которое идет «за» актом существования вообще. То есть человек как таковой автономен в своей сущности, ему нет необходимости в познании или знании нечто такого, чего он не может воспринять. Младенец воспринимает добро, любовь матери как нечто, ощущаемое им как нечто положительное в акте его восприятия, и воспринимается как нечто отрицательное в своей сути, когда он кричит, когда ему больно или он голоден. При этом, заметим, что младенец делает это и ощущает положительность и отрицательность до того, как он начинает осознавать в сравнительно методологической форме, что есть нечто такое, что называется добром, и есть нечто, являющееся злом. Проблема коренится в наличии проблемы как таковой, где неразрешимость поставлена в ранг нечто такого, что воспринимается как негативность.

Негативность и положительность есть два вектора того, как мы воспринимаем все окружающее. Существуют кластеры реализации позитивности и негативности. Тупик, запутанность и т. п. состояния всегда ассоциируются с нечто негативным, присущим нам от рождения и выраженным в подразумеваемых поисках тех состояний, которые нам известны в рамках нашей парадигмы развития, и, наоборот, простота, гармония и т. п. воспринимается как нечто позитивное. «Обусловленность на осознание» не есть форма выражения акта нашей беспомощности и механической алгоритмичности, нет, оно действует как необходимость восприятия нечто «как нечто» в том свете, что мы называем критичным, или научным мышлением.

С точки зрения иного восприятия мира и вообще акта восприятия нет необходимости в осознании тупика или недостатка знания, то есть сам вопрос о знании есть иной, нежели мы привыкли это воспринимать. Что значит иной? «Инаковость», или нечто иное, развивается за рамками привычного восприятия, но все же в рамках потенциально привычного, то есть нечто «иное» в своем Абсолюте есть нечто непостижимое, есть нечто, которое невозможно.

Интересен факт, что при произношении самого невозможного мы не понимаем невозможность как таковую. Более того, вообще все, что говорим, мы в принципе не понимаем, но лишь предсказуемо воспринимаем и реализуем. Этот вывод заключается в следующем алгоритме: можно ли искать искомое, понимать понимание, знать познанное и т. п. (ведь искомое в своей сути больше всего реализовано в искомом, так же как лучшее и точнейшее описание понимания воспроизводится в понимании). Проще говоря, для того чтобы реализовать какой-либо фактор жизненной активности, например поиск, необходимо, чтобы поиск реализовал себя посредством его понимания «как поиска», где понимание сводится к «инаковости» самого фактора восприятия, возводимого в ранг понимания не за счет такового, а за счет отсутствия иного варианта.

Таков механизм определения и объяснения, которое ведет к акту понимания, точнее, к осознанию понимания как понимания. Следовательно, поиск есть нечто, которое выражено «инаково», но понимается как поиск, который в своей сути понимаем, но не объясним, необъяснимо понимаем.

P.S.

Мы «ищем» и в этом нечто «ищем», «находим» опять же «нечто». Но почему «искать» сопряжено с «поиском» и поиск с «правотой», зачем «правота» и как она выражена? Инвариантность «осмысления» выражается в «раздумье», которое есть «инварианта» нечто, о чем думается, где последнее понимаемо именно как «раздумье», а ничто «иное». Однако понимание «чего», откуда мы берем это «чего» как «выражение», как «ответ», в то время как ответ сам воспринимается на уровне «поиска», «стремления». Мы обозначаем «знанием» нечто «правильное», как будто ассоциативно «знание» есть нечто «полезное».

Можно предположить, что вообще все человеческие отношения строятся по принципу надуманной полезности. Отнюдь, так утверждать не приходится, так как для этого нет никаких «предпосылок». Или же да, для этого есть предпосылки? Мы используем «предпосылки» для «оправдания», однако зачем «оправдание», если есть «истина» как нечто, которое есть эллиминат поиска бесконечного знания? «Ложность» и чувственная подоплека его ощущения всегда наталкивает на поиск «отрицания» или «сопряжения», однако «поиск» не сопряжен с «остановкой», так как его сущность в «движении». Это логично, но вместе с этим элемент логики есть лишь форма оправдания хоть какой-то позиции, но только по отношению к самой «позиционности» или «позиционированию себя как».

«Неведение» «настораживает», однако зачем и почему? Что есть «настороженность»? Почему и для чего существует повсеместная путаница чувственного восприятия и «анализа» этого восприятия? Зачем и для чего есть категории «правоты» и «неправоты»? Что выражает сущность и что в самой «сущности» есть «существенного», а также того, что мы называем «положительным»? Как будто мы можем воспринимать нечто несущественное, которое ассоциируется опять непонятно как с негативным оттенком «нечто», которому нет понимания и объяснения. Если нечто «дано», то как можно требовать быть «иным» в смысле «данности», ведь она инвариантно представлена в форме ранговой атрибутивности, полярности, дифференциации, эклектичности, диалектичности и т. п.

Но если даже мы «скажем» нечто, то сказанное не будет восприниматься вами в его функционале, оно сразу же в вашем восприятии отсылает ко «всему», что есть, кроме «сказанного», к подразумеваемому, смысловому, однозначному, неожиданному, шокирующему, обыденному, толкованию, допущению и т. п., но не к «сказанному». Почему? Ведь оно просто осмысленно, понято, однако воспринимается как тривиально настораживающее, так как «тривиальность» содержательно сопряжена с глупостью, отсутствием ценности и т. п.

Узлы алгоритмов понимания, оправдания, объяснения тянутся за пределами нашей возможности к их восприятию в том виде, какие они есть, а процесс их объяснения наталкивается на нечто «иное», на что именно, постараемся рассмотреть позже.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю