Текст книги "Знаменосец «Черного ордена». Биография рейхсфюрера СС Гиммлера. 1939-1945"

Автор книги: Роджер Мэнвелл

Соавторы: Генрих Френкель
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Далее Гиммлер говорил о необходимости улучшать политическое образование в Ваффен-СС, чтобы личный состав сознавал необходимость существования СД и лучше разбирался в ее функциях. Вы должны твердо знать, настаивал он, что обязанности сотрудников СД «очень, очень трудны» и «бесконечно важны». Затем Гиммлер рассказал собранию о своем видении будущего, о мечтах, об «охраняющих расу» гарнизонах СС, которым предстояло организовывать поселения немцев за пределами Германии, создавая для них безопасное «жизненное пространство» (Lebensraum) в новых колониях, завоеванных, например, в Южной Африке, в Арктике или на Западе. «Первые два года мира будут решающими для нашего будущего, – говорил Гиммлер. – Мир устанавливается железной рукой… Мы должны начать с неслыханного самообразования. Необходимо беспрекословное повиновение». То, что будет сделано после войны, «при жизни Адольфа Гитлера, должно существовать веками… Если мы допустим ошибку, она также проживет столетия».

Даже обязанности по охране в лагерях «отбросов человечества», продолжал Гиммлер, должны служить «формой идеологической обработки низших существ и низших рас. Как я уже говорил, эта деятельность необходима, чтобы изгнать эти негативные элементы из рядов немецкого народа, использовать их на благо нашего великого сообщества – например для добычи камня или обжига кирпичей, – дабы фюреру было из чего воздвигать свои величественные здания. Если хорошая кровь не будет воспроизводить сама себя, мы не сможем править миром… Нация, имеющая в среднем четырех сыновей на семью, может рискнуть вести войну; если двое сыновей погибнут, двое других останутся для продолжения рода». В заключение Гиммлер добавил: «В течение одиннадцати лет моего пребывания на посту рейхсфюрера СС моей главной задачей неизменно оставалось создание своего рода рыцарского ордена, куда бы вошли люди с хорошей кровью, способные вдохновить Германию… ордена, который распространит нордические идеи так далеко и широко, что мы сможем привлечь к себе арийские народы всего мира, забрать эту кровь у наших противников и впитать ее в себя, чтобы больше никогда… народы, принадлежащие к нордической расе, не сражались против нас». Это, заявил он, и есть та «великая общая цель», которой СС будет «служить до конца: только рейх – идеология, созданная фюрером, только его рейх – рейх всех тевтонцев».

Отсутствие Гиммлера во Франции на торжествах по случаю победы во многом объяснялось его непрекращающимся недомоганием. После первого курса лечебного массажа, проведенного Феликсом Керстеном, он испытал облегчение, казавшееся почти волшебным для его напряженных нервов.

Керстен был на два года старше Гиммлера и обладал совершенно иным складом характера. После тяжелой жизни в молодые годы он решил наслаждаться богатством и положением, которые обеспечивала ему прибыльная практика среди европейской аристократии. Согласно его же рассказам, он родился в Эстонии, изучал сельское хозяйство в Гольштейне, управлял фермой в Анхальте, служил в финской армии во время войны с Россией в 1919 году, затем принял финское гражданство и, в конце концов, угодил с ревматической лихорадкой в больницу для ветеранов в Хельсинки. Именно там он и открыл в себе талант массажиста. Решив сделать массаж своей профессией, Керстен, по его собственным словам, работал и докером, и судомойкой, чтобы оплачивать изучение медицины. В 1922 году он впервые отправился в Берлин, где некоторое время учился в университете, а затем долго тренировался под руководством знаменитого китайского целителя доктора Ко. По словам Керстена, доктор Ко «заявлял, что не встречал никого с такими руками, как мои. Он говорил, что у меня поистине чудесное чувство прикосновения». Действительно, китайский врач, похоже, настолько уверовал в Керстена, что передал ему свою берлинскую практику, когда в 1925 году вернулся в Китай.

Керстен обслуживал очень высокопоставленных лиц. На какое-то время он даже переселился в Гаагу по личному приглашению принца Нидерландов Генриха, ставшего одним из его пациентов в 1928 году, а в 1934 году купил милях в сорока к северу от Берлина поместье Хартцвальде, намереваясь со временем вновь вернуться в Германию и стать «фермером-землевладельцем». В 1937 году Керстен женился на красивой девушке из Силезии почти вдвое моложе его.

Таким был человек, который 10 марта 1939 года в первый раз встретился с Гиммлером и был более чем удивлен, найдя его «узкогрудым человечком в очках, с безвольным подбородком и льстивой улыбкой». В библиотеке Гиммлера Керстен увидел на полках множество книг по германской и средневековой истории, посвященных Генриху Птицелову, Чингисхану, Мухаммеду и магометанской вере. В спальне он заметил также Коран в немецком переводе, который Гиммлер регулярно читал перед сном. Умудренный жизненным опытом Керстен счел его «педантом, мистиком и книжным червем». К тому же «у него были мягкие руки».

При первом обследовании они обсудили симптомы болезни, непосредственной причиной которой казалось птомаиновое отравление [6]6
  Птомаины – принадлежащие к классу азотистых соединений вещества с неприятным запахом, вырабатывающиеся особого рода бактериями при разложении протеинов животного и растительного происхождения. Некогда считалось, что эти вещества способны вызвать пищевое отравление (так называемое птомаиновое отравление). (Примеч. ред.)


[Закрыть], вновь спровоцировавшее застарелые нервные недуги, развившиеся у Гиммлера как осложнение после тяжелого брюшного тифа, перенесенного еще во время Первой мировой войны. Керстен узнал также, что ребенком Гиммлер перенес паратиф, а в молодости – дизентерию и желтуху. Приступив затем к непосредственному осмотру, Керстен приподнял рубашку пациента и начал прощупывать самые болезненные участки его живота. По словам Гиммлера, эти прикосновения были «подобны бальзаму», и он решил во что бы то ни стало уговорить чудо-массажиста взяться за лечение его хворей. Керстену было совершенно ясно, что в его силах принести больному лишь временное облегчение, однако отказываться он не стал.

Уникальный талант массажиста сочетался в Керстене со стремлением к богатству и успеху в обществе. Он был удачливым человеком – великий дар исцеления принес ему признательность и дружбу многих влиятельных людей, да и суммы, которые Керстен брал за курс массажа, были по тем временам совершенно астрономическими. Так, например, немецкий химический магнат Ростерг, которого он сумел вылечить, заплатил ему 100 тысяч марок, на которые Керстен и приобрел поместье Хартцвальде, однако деньгами благодарность промышленника не ограничилась. Именно Ростерг в 1939 году и свел его с Гиммлером.

Перед началом войны Керстен лечил Гиммлера в Берлине и Гмунде и имел возможность убедиться, что при общей слабости характера его пациент отличается значительным упрямством. Узнав, что Гиммлер стремится к войне так же сильно, как Гитлер, Керстен научился спорить с ним, не подвергая себя риску. Впрочем, поначалу Керстен практически не интересовался политикой, что, вероятно, можно объяснить тем, что, не являясь этническим немцем и гражданином Германии, он оказался невосприимчив к массовой истерии нацизма. Больше того, когда война уже началась, он мог отказаться от лечения Гиммлера, о чем умоляли его жена и друзья. Но в финском посольстве, куда через свои многочисленные знакомства среди дипломатов Керстен обратился за советом, ему не только порекомендовали оставаться при Гиммлере, но и весьма прозрачно намекнули, что будет очень неплохо, если он станет передавать в посольство содержание разговоров, в которые Гиммлер пускался после каждого сеанса расслабляющего массажа. К тому же жене Керстена, немке по национальности, нравилось жить в Хартцвальде, куда после захвата Сталиным Эстонии и объявления войны Финляндии (родившийся в Эстонии Керстен был финским подданным) он перевез своего девяностолетнего отца.

Впрочем, Гиммлер не мог принуждать Керстена лечить себя только в первое время. Уже весной 1940 года рейхсфюрер буквально заточил его в Хартцвальде и отказал в визе для выезда в Голландию, где у Керстена оставались пациенты. Несколько дней спустя Гиммлер сообщил Керстену о вступлении германских войск в Голландию и объяснил, что визу ему не выдали, чтобы защитить от возможных последствий вторжения. И снова чиновники финского посольства убедили Керстена остаться в Германии, пустив в ход тот же аргумент: мол, его контакты с Гиммлером могли стать делом величайшей государственной важности.

Пятнадцатого мая 1940 года Керстен получил приказ прибыть в бронепоезд Гиммлера, чтобы обслуживать рейхсфюрера СС в качестве официального штабного врача. В поезде он также лечил секретаря Гиммлера Брандта и понемногу обзавелся широкими связями и полезными знакомствами среди сотрудников гиммлеровского штаба, которыми впоследствии с успехом пользовался. Но начиная с лета 1940 года и до осени 1943-го (все это время Керстен с разрешения Гиммлера жил в Стокгольме) он оставался в полном распоряжении рейхсфюрера СС, хотя во время своих приездов в Германию ему доводилось лечить и других пациентов. Гиммлер потребовал также, чтобы Керстен отказался от дома и контактов в Гааге, а его профессиональные услуги неожиданно стали одним из пунктов в договоре Гиммлера и Чиано, в результате чего Керстен получил право пользоваться личным почтовым каналом рейхсфюрера СС для частной корреспонденции. Существует мнение, будто Керстен выпросил у Гиммлера эту привилегию, чтобы устраивать свои любовные делишки, однако в действительности он использовал этот канал для связи со своими тайными друзьями в Голландии.

В августе 1940 года Керстен впервые добился освобождения узника концлагеря. (Это был один из слуг Ростерга, пострадавший исключительно по политическим мотивам.) Несколько позднее – с помощью одного телефонного звонка Гиммлеру – он организовал освобождение другого человека – своего друга антиквара Бигнеля, нуждавшегося в срочном лечении. Как видим, Керстен быстро научился льстить Гиммлеру и пользоваться тем, что он может принести ему облегчение. Просьбы эти постепенно стали привычными; как говорил сам Гиммлер: «Керстен на каждом сеансе массажа вытягивает у меня чью-то жизнь». Однако Гейдрих и другие руководители СС относились к Керстену довольно ревниво; положение, когда какой-то посторонний человек имел возможность влиять на Гиммлера, им очень не нравилось. От ареста и допросов в гестапо Керстена спасало лишь то, что он пользовался особым расположением рейхсфюрера СС, так как Гейдрих до конца жизни относился к нему с подозрением.

Несмотря на множество других важных дел, Гиммлер продолжал со рвением заниматься концентрационными лагерями, которые по-прежнему были подчинены непосредственно ему. По данным Когона, в начале войны их было уже более сотни, не считая многочисленных филиалов, однако образцом для всех по-прежнему оставался лагерь в Дахау. Другими крупными лагерями были Бухенвальд, Заксенхаузен, Гросс-Розен, Флоссенбург, женский лагерь Равенсбрюк и Маутхаузен (в Австрии). В разгар боевых действий существовало около тридцати основных лагерей; в некоторых из них режим номинально считался более строгим, чем в других. Сразу после начала войны на оккупированных территориях тоже стали создаваться новые лагеря – такие, например, как Освенцим (Аушвиц) и Люблин в Польше, Натцвайлер в Восточной Франции, в то время как другие – например Берген-Бельзен – открывались в Германии. По оценке Когона, в период войны во всех лагерях содержалось одновременно около миллиона человек, причем число это колебалось в сторону уменьшения или увеличения по мере того, как машина истребления ускоряла или замедляла свою работу.

Дисциплина в лагерях постоянно ужесточалась. Хёсс все еще служил в Заксенхаузене, когда в январе 1940 года Гиммлер нанес туда неожиданный визит. Он с горечью констатировал, что работающие заключенные и охранники не узнали его и не салютовали, когда он проезжал мимо в своей машине. В результате Хёсс был снят со своего поста, однако всего лишь полгода спустя – в июне 1940 года – он стал комендантом нового лагеря в Освенциме.

Жизнь содержавшихся в лагерях мужчин и женщин практически зависела от воли только одного человека – рейхсфюрера СС, что обусловило почти немедленное возобновление программы экспериментов над людьми, которые хотя и осуществлялись в сравнительно меньших масштабах, были ничуть не менее ужасными, чем массовые казни. То, что в этом кошмаре принимало активное участие около трехсот пятидесяти квалифицированных врачей (один врач из каждых трехсот, практиковавших тогда в Германии), представляется даже более ужасным, чем назначение бывшего преступника Хёсса комендантом Освенцима, где он показывал пример дисциплины и трудолюбия, открывая и закрывая вентили газовых камер.

С декабря 1946-го по июль 1947 года в Нюрнберге на процессе, известном как Процесс врачей, двадцати трем обвиняемым было позволено выступить перед судом в свою защиту. Большинство экспериментов, проведенных ими по прямому указанию Гиммлера, могло быть квалифицировано как преднамеренное убийство. Суть дела совершенно не менялась от того, что эксперименты, зачастую причинявшие заключенным неописуемые страдания, проводились под видом государственной программы сбора медицинских данных. Защищаясь, обвиняемые использовали классические аргументы: доктрину повиновения («В то время я был подчиненным Рашера, который являлся штабным хирургом люфтваффе») и доктрину войны («Абсолютная необходимость победы с целью искоренения вредных элементов»). Один профессор, проводивший в Натцвайлере эксперименты по созданию вакцины против тифа и отправивший на тот свет девяносто семь заключенных, оправдывал свои действия ссылками на единственный смертный случай среди группы приговоренных к смерти американских преступников, которые согласились добровольно участвовать в исследовательской программе по выявлению причин алиментарного полиневрита.

Причастность Гиммлера к этим крайне жестоким деяниям доказывают сохранившиеся письма и меморандумы ¹⁷. Основные эксперименты проходили в 1941–1944 годах, однако, как мы уже знаем, начало программе бесчеловечных опытов над людьми было положено еще в 1939 году, когда Гиммлер санкционировал использование заключенных для испытаний иприта и фосгена. Несколько позднее эти опыты возглавил профессор анатомии, одновременно являвшийся офицером СС. Эксперименты над людьми имели непосредственное отношение и к гиммлеровскому Институту по изучению наследственности («Аненербе»), которым руководил бывший книготорговец Вольфрам Зиверс, который в июле 1942 года основал по приказу Гиммлера и Институт практических исследований в военной науке, ставший филиалом «Аненербе». В одном из писем Зиверс обращался к Хирту с такой просьбой: «Рейхсфюрер СС хотел бы услышать от вас больше подробностей, касающихся начальной стадии ваших экспериментов с ипритом… Не могли бы вы в ближайшее время отправить ему небольшой секретный доклад?» Опыты включали нанесение на тело человека жидких отравляющих веществ, вызывавших страшные ожоги и язвы, которые с каждым днем становились все больше и часто приводили к слепоте и смерти. Посмертное вскрытие обычно показывало, что легкие и кишечник были полностью разъедены.

В мае 1941 года доктор Зигмунд Рашер (офицер СС, бывший штабной хирург люфтваффе) без труда получил от Гиммлера, приславшего ему цветы по случаю рождения второго сына, разрешение на использование заключенных в экспериментах с низким давлением, возникающим обычно на большой высоте. При этом он открыто предупредил рейхсфюрера СС, что опыты сопряжены с риском для жизни. «Спешу информировать вас, – писал в ответ Рудольф Брандт, секретарь Гиммлера, – что заключенные с радостью примут участие в ваших экспериментах».

Благосклонность Гиммлера к доктору объяснялась не только интересом к его экспериментальной программе. Любовница Рашера, которая была на пятнадцать лет старше его, утверждала, что родила троих детей уже после сорока восьми лет. Кроме того, она была близкой подругой Марги Гиммлер. В ее родословной, однако, имелись кое-какие изъяны, препятствовавшие ее браку с Рашером. Используя свою власть, Гиммлер любезно помог ей обойти это препятствие и даже стал крестным отцом последнего отпрыска доктора.

Эксперименты Рашера, формально проводившиеся по поручению командования люфтваффе, осуществлялись в основном в течение 1942 года в Дахау. Об их результатах Рашер письменно докладывал Гиммлеру; кроме того, заключенных, помещаемых в камеры с низким давлением, которые люфтваффе одолжило администрации лагеря, снимали на кинопленку. Почти двести человек подверглись этим экспериментам, более семидесяти из них умерли. Рапорты и кинокадры сохранились и использовались в качестве доказательств на различных этапах Нюрнбергского процесса. Глубокий личный интерес Гиммлера к опытам Рашера доказывает его письмо от 13 апреля 1942 года.

«Последние открытия, сделанные в ходе ваших экспериментов, – пишет Гиммлер, – крайне меня заинтересовали… Опыты необходимо повторить на других людях, приговоренных к смерти… Учитывая, как долго работает сердце, условия проведения экспериментов следует модифицировать таким образом, чтобы выяснить, нельзя ли оживить этих людей. В случае успеха приговоренный, разумеется, должен быть помилован и отправлен в концентрационный лагерь для пожизненного заключения».

Энтузиазм и Гиммлера, и Рашера в итоге оказался чисто любительским. С точки зрения врачей, более опытных, чем Рашер (в их число входил и медицинский советник Гиммлера профессор Гебхардт, считавший рапорты «абсолютно ненаучными»), подобные эксперименты изначально были бесполезными. В марте 1942 года, несмотря на энергичное сопротивление Рашера, камеры низкого давления были наконец демонтированы и вывезены из Дахау. На процессе в Нюрнберге врача, ассистировавшего Рашеру, но признанного невиновным, спросили, не испытывал ли он угрызений совести. «Что касается юридического аспекта нашей деятельности, – ответил он, – то я был совершенно спокоен, так как знал, что человеком, официально санкционировавшим программу опытов, был сам Гиммлер… В отношении же медицинской этики я действительно испытывал некоторые колебания. Для всех нас эксперименты над людьми были делом совершенно новым… Я должен был привыкнуть к этому».

В конце концов этот человек сумел успокоить свою совесть тем, что подобные эксперименты проводились и в других странах – для него этого аргумента оказалось достаточно. Рашер, по-видимому, даже не задумывался о столь высоких материях. Об этом свидетельствуют, в частности, такие строки из его письма к Гиммлеру: «Ваш активный интерес к этим экспериментам… оказывает огромное положительное влияние на нашу работоспособность и инициативу».

В августе Рашер под наблюдением медицинского эксперта приступил ко второй серии опытов, на сей раз касавшихся воздействия холода на человеческий организм. Считалось, что исследования в этом направлении имеют важное практическое значение, так как сбитые немецкие самолеты часто падали в море. Эксперименты должны были дать ответ, можно ли оживить человека, подвергшегося сильному переохлаждению. На Процессе врачей еще один обвиняемый, признанный впоследствии невиновным, рассказал о своем разговоре с Гиммлером:

А д в о к а т о б в и н я е м о г о. Говорил ли Гиммлер на этой встрече что-нибудь еще об экспериментах по сверхохлаждению?

О б в и н я е м ы й. Да. Он начал с того, что эти эксперименты крайне важны для армии, военно-воздушных сил и флота. Гиммлер долго рассуждал об опытах и о том, как их нужно проводить… Он добавил, что сельским жителям известны многие превосходные целительные средства, ценность которых давно доказана, например чай, заваренный на лекарственных травах, и другие… Этими народными средствами, по его мнению, ни в коем случае не следовало пренебрегать. Гиммлер сказал, что может хорошо себе представить, как жена рыбака ложится в постель со своим только что вытащенным из воды полузамерзшим мужем и согревает его… Он советовал Рашеру экспериментировать и в этом направлении…

А д в о к а т. Добавил ли Гиммлер что-либо еще во время этого обсуждения?

О б в и н я е м ы й. Он сказал, что не следует опасаться привлекать к участию в таких экспериментах заключенных концентрационных лагерей, которых нельзя отправить на фронт из-за совершенных ими преступлений… Таким образом они могут реабилитировать себя…

А д в о к а т. Какое впечатление произвели на вас эти замечания?

О б в и н я е м ы й. Учитывая серьезность положения в те дни, им нельзя было не сочувствовать.

Рапорты Рашера начали поступать в октябре 1942 года, а посвященную первым результатам исследований конференцию, прошедшую в том же месяце, посетило почти сто медицинских офицеров люфтваффе. После нее медицинский эксперт-консультант отказался от дальнейшего участия в экспериментах, в ходе которых из пятидесяти участников умерло уже человек пятнадцать, но Рашера это не остановило. Он продолжил опыты самостоятельно, и число погибших вскоре возросло до восьмидесяти– девяноста. Удивляться этому не приходится, так как испытуемых, одетых в летную форму или вовсе раздетых, погружали в воду, температура которой была всего на несколько градусов выше нуля, на срок до полутора часов. Гиммлер, крайне заинтересовавшийся и этой новой программой «сбора медицинских данных», писал Рашеру 24 октября: «Я очень жду результатов экспериментов с теплотой тела», хотя Рашер в рапорте из Дахау от 15 августа предлагал отказаться от них, так как замерзшие люди плохо поддавались оживлению. Гиммлер также выражал свое возмущение теми, кто осмеливался критиковать опыты Рашера. «Я рассматриваю как виновных в измене тех, – писал он, – кто даже сегодня отвергает эксперименты на людях, обрекая на смерть отважных немецких солдат… Я без колебаний буду сообщать о таких случаях».

В развитие программы экспериментов по оживлению замерзших из женского концлагеря Равенсбрюк были доставлены четыре проститутки, которым предстояло согревать испытуемых своими телами. Гиммлер глубоко верил в действенность этого метода, однако одна из девушек, к несчастью, оказалась немкой. Рашер пытался ее отговорить, но она заявила, что сама вызвалась в течение шести месяцев исполнять известные обязанности в обмен на последующее освобождение из лагеря. «Мое расовое чувство, – писал Рашер Гиммлеру 5 ноября, – не позволяет мне использовать девушку с чисто нордической внешностью в качестве проститутки, так как в ходе экспериментов ей придется иметь дело с расово неполноценными элементами». В конце концов расовая справедливость восторжествовала, немку отстранили от участия в программе, и опыты продолжились. Уже 13 ноября Гиммлер лично посетил Дахау, чтобы ознакомиться с результатами. В том же месяце он направил старшему офицеру люфтваффе письмо с просьбой отчислить Рашера из военно-воздушных сил, чтобы он мог продолжать свою работу исключительно в рамках СС. «Эти исследования, – писал Гиммлер, – …могут быть осуществлены нами с большей эффективностью, так как я лично принял ответственность за доставку из концентрационных лагерей преступников и других асоциальных элементов, которые заслуживают только смерти». Кроме того, продолжал излагать свои аргументы рейхсфюрер, в последнее время усилились нападки на нашу программу со стороны христианских медицинских кругов, поэтому будет гораздо лучше, если экспериментами будут заниматься только СС, а наш «нехристианский медик» станет офицером по координации усилий между СС и люфтваффе. В качестве главного возмутителя спокойствия Гиммлер назвал доктора Хольцлёнера.

Со временем Рашер действительно был отчислен из люфтваффе и смог осуществлять свою деятельность в условиях полной секретности. Двенадцатого февраля 1943 года он отправил из Дахау подробный рапорт, в котором описывал, насколько ускоряют согревание замерзших людей как сексуальное возбуждение перед половым актом, так и сам половой акт. В конце рапорта Рашер просил перевести его в Освенцим, так как «этот лагерь настолько обширен, что работа будет привлекать меньше внимания. Подопытные слишком громко вопят, когда замерзают!». Но Гиммлер проводил в Освенциме другие эксперименты, и Рашер оставался в Дахау, пока в 1944 году не был арестован вместе с женой за похищение ребенка – все трое детей, чье рождение так впечатлило их крестного отца Гиммлера, оказались незаконно присвоенными. Согласно полученным на Нюрнбергском процессе сведениям, публичному расследованию дела помешал Гиммлер. Рашер оставался под арестом в Дахау и был расстрелян накануне прихода американцев. По словам Гебхардта, «по предложению Гиммлера» тогда же была повешена и его жена.

Рашер – преступник и садист, который испытывал удовольствие, причиняя людям страдания под видом научных исследований, – был, однако, лишь одним из многих, кто трудился не покладая рук, чтобы удовлетворить страсть Гиммлера к медицинским экспериментам. В 1942–1944 годах опыты над людьми велись сразу в нескольких лагерях. Помимо экспериментов с ипритом и фосгеном, которые, как мы уже писали, начались еще в 1939 году, в женском лагере Равенсбрюк экспериментировал с сульфамидными препаратами профессор Гебхардт, бывший личным врачом Гиммлера и хирургом-консультантом Ваффен-СС. Эти опыты были начаты по инициативе Гиммлера и являлись ответом на использование союзными державами сульфамидов и пенициллина, слухи о которых достигли ушей немецких солдат, подрывая их боевой дух. В мае 1942 года Гиммлер провел конференцию, на которой присутствовали Гебхардт и шеф медицинской службы СС. Недавняя смерть Гейдриха от гангрены, несомненно, повлияла на решение Гитлера и Гиммлера произвести экспериментальное заражение газовой гангреной нескольких приговоренных к смерти польских женщин в Равенсбрюке. Работу по испытанию различных сульфамидных препаратов на «девушках-кроликах», как их именовали, курировали шеф медслужбы СС и Гебхардт. Доктор Фриц Фишер, ассистировавший Гебхардту в его частной ортопедической клинике в Гогенлихене (находившейся, кстати, всего в восьми милях от Равенсбрюка) и участвовавший в качестве старшего медицинского работника в экспериментах, причинявших жертвам ужасные боли, говорил на Процессе врачей:

«Преданность государству в период, когда около полутора тысяч солдат ежедневно погибало на фронтах, а счет умерших в тылу вследствие тяжелых военных условий шел на сотни, казалась мне высшим моральным долгом. Я верил, что мы предлагаем нашим подопытным разумный шанс выжить, хотя по германским законам их ожидала неминуемая смертная казнь… Тогда я не был гражданским врачом, свободным в принятии решений. Я был… медицинским экспертом, обязанным подчиняться такой же строгой дисциплине, как и любой солдат».

С точки зрения Гиммлера, высказанной им на майской конференции, женщинам предоставлялся «хороший шанс на отсрочку приговора».

Но самыми жестокими были, наверное, опыты, связанные с попытками разработать новые методы массовой стерилизации. Они начались осенью 1941 года, когда стало ясно, что уничтожение рас на Востоке легче всего достигнуть именно с помощью контроля над рождаемостью. План стерилизации с помощью специальных препаратов был представлен Гиммлеру в октябре 1941 года специалистом по венерическим заболеваниям. «Сама мысль, что три миллиона большевиков, являющихся в настоящее время германскими военнопленными, могут быть стерилизованы и использованы в дальнейшем как работники, которые не в состоянии размножаться, открывает далеко идущие перспективы», – писал он. Гиммлер был заинтересован и распорядился, чтобы «эксперименты по стерилизации в любом случае проводились в концентрационных лагерях».

Опыты по лекарственной стерилизации оказались неудачными, и внимание Гиммлера переключилось на эксперименты по «рентгеновской кастрации», о которой еще в марте 1941 года сообщал ему Виктор Брак, рекомендовавший в своем рапорте использование «высоких доз рентгеновского облучения», которые «подавляют деятельность яичников и яичек». Операция по облучению, указывал Брак, занимает всего две минуты для мужчин и три для женщин и может быть проведена без их ведома, например, пока они заполняют анкеты. Однако через несколько дней или недель появляются сильные ожоги и «некоторые ткани оказываются поврежденными». Повторно Брак представил свой план в июне 1942 года, утверждая, что «рентгеновская кастрация… не только относительно дешева, но может быть осуществлена на тысячах людей в кратчайший промежуток времени».

В следующем году эксперименты с рентгеновскими лучами начались в Освенциме и его филиале Биркенау, где операции подверглись польские евреи «продуктивного возраста». Облучение вызывало сильные боли, однако, несмотря на это, заключенных продолжали выводить на работы. Позднее многие из них были кастрированы обычным способом с целью исследования их яичек. Эксперименты продолжались до конца апреля 1944 года, когда преемник Брака доложил Гиммлеру, что массовая стерилизация с помощью рентгена не может считаться практичной.

Другому экспериментатору, профессору из Верхней Силезии, была предоставлена возможность работать в Равенсбрюке, стерилизуя женщин. Десятого июля 1943 года Рудольф Брандт писал ему: «Прежде чем вы начнете вашу работу, рейхсфюрер СС хотел бы знать, сколько времени займет, по вашим расчетам, стерилизация тысячи евреек». Проверку Гиммлер предлагал проводить, «заперев на определенный период еврея и еврейку, чтобы потом посмотреть, что из этого выйдет». Метод профессора состоял в том, что в матку женщины делалась инъекция вызывающего воспаление жидкого препарата, а результаты исследовались с помощью рентгена. Операция производилась без анестезии; в числе жертв были и дети. Точное количество пострадавших от этих жестоких и болезненных опытов теперь едва ли удастся установить. Несколько уцелевших женщин выступали свидетелями на Процессе врачей.

В 1943 году начались эксперименты по исследованию вируса эпидемического гепатита в Заксенхаузене. «Я одобряю использование для этих опытов восьмерых приговоренных преступников в Аушвице [восемь приговоренных к смерти евреев, участников польского движения Сопротивления]», – писал Гиммлер врачу 16 июня 1943 года. «Следует ожидать потерь», – предупреждал он двумя неделями ранее. В Дахау врачи искусственно вызывали у заключенных флегмону, причем в качестве подопытных были выбраны католические священники. Гебхардт утверждал, что решительно возражал против этого, но рейхсфюрер СС, одержимый идеей «найти среди кучи мусора действенные народные средства» и тем самым утереть нос презираемой им академической медицине, отказался прекратить работы.

Воспользовавшись близостью Равенсбрюка к своей клинике в Гогенлихене, Гебхардт, по «особому распоряжению» Гиммлера проводивший на заключенных опыты по трансплантации кости, украл лопатку одной из заключенных и пересадил своей частной пациентке.