Текст книги "Завещание Джеффри"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Соавторы: Роберт Шекли,Боб Шоу,Джеймс Генри Шмиц,Джеймс Типтри-младший,Майкл Коуни,Кристофер Энвил,Дорис Писерчиа,Брайан Кларк
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 24 страниц)

Спустившись, существо не спешило отойти от лестницы, оно стояло лицом ко мне, подняв верхние конечности. Нескладное герметизированное одеяние этого существа скрадывало и искажало его истинные формы, и все же оно, безусловно, в полтора раза превосходило меня по высоте и имело более узкое туловище. За прозрачной пластиной шлема виднелись будто приплюснутые черты лица и тонкая прорезь рта. Существо указало на себя и издало звук.

– Человек? – произнеся.

Странная голова энергично закачалась.

– Человек, – повторило существо, вновь указывая на себя.

Я размышлял. «Человек» было именем или данной особи, или народа, к которому она принадлежала. Посчитав второе более вероятным, я указал на себя:

– Фуили.

– Фьюли? – Существо сделало шаг вперед.

– Фуили, – сказал я и шагнул навстречу.

– Человек. Барри.

Я был в затруднительном положении. Хотя изменившееся внутреннее состояние позволяло мне смириться с фактом существования этого «человека», я не мог примириться с тем, что инициатива исходила не от меня. Происходящее казалось мне иллюзией, вызванной моим замешательством. Тем не менее если общение между нами в принципе возможно, я обязан был выяснить, как далеко заведет нас этот странный разговор.

Оно добавило слово «Барри» к слову «человек». В свою очередь я сказал:

– Фуили. Джефапроникитафреказанзис.

Как объяснял впоследствии Барри Дивана, череда взрывных согласных прозвучала не как информация, а скорее как угроза. Поэтому Дивани отошел назад и приготовился поспешно подняться. Это недоразумение приобрело сомнительную славу первого из великого множества преследовавших наши отношения недоразумений.

Я, конечно, не понимал причины нервного поведения человека, но этого, впрочем, и не требовалось. Безусловно, мое появление внесло неожиданный разлад в его картину мира, точно так же, как само наличие этого существа – в мою. И все же основной вопрос оставался нерешенным. Как объяснить эту новую реальность тем, кто меня сюда послал? Чем больше я думал, тем больше начинал подозревать, что, по крайней мере в данном конкретном случае, общение с людьми пойдет значительно легче, чем с моими собственными собратьями.

Я вызвал Первого.

– Нахожусь у места посадки, – доложил я. – Существа на борту корабля не из числа фуили.

Ответа не последовало. Либо мое сообщение было просто записано, либо же Первый усомнился в моей психической полноценности.

Человек по имени Барри неохотно отошел от лестницы, когда вниз спустился его товарищ; третий член экипажа оставался внутри аппарата. Человек-Барри обратился с длинным монологом к спустившемуся. Отрывистая речь действовала на меня раздражающе, и я уменьшил громкость приема. Наконец вновь прибывший повернулся, указал на себя и голосом более высоким и менее неприятным произнес:

– Кэтрин.

– Джефапроникитафреказанзис, – повторил я.

На этот раз, по-моему, они поняли. Оба двинулись ко мне и на полпути остановились. «Джефапрони…» – начал тот, кого звали Кэтрин. И запнулся. (Похоже, консонанты давались им с трудом.) А потом продолжил ликующе:

– Знаю! Я буду звать тебя Джеффри!

Я хотел рассердиться. Обращение каким бы то ни было уменьшительным именем – тяжкое оскорбление, караемое судом и последующей компенсацией. Но вряд ли можно винить людей за ограниченность развития органов речи; они скорее достойны жалости, нежели осуждения.

Ограниченность…

Тогда-то и возник зародыш идеи.

Джеффри пришел к представлению о людях как о «разумных животных» в такой же степени для защиты своих соотечественников от катастрофического шока, как и для того, чтобы иметь повод привести двух из трех прилетевших странных созданий на Станцию фуили. Гордость заставляет меня признать, что это начало не назовешь удачным с точки зрения нас, людей; но очевидно, что у Джеффри выбора практически не было. То, что он выжил после потрясения, еще не гарантировало благополучного исхода для его народа в целом. Слишком глубоко коренилась вера в уникальность фуили; ее не воспитывали – ее наследовали как органическую часть психики. Представьте извращенность мышления, которое допускает существование животных, строящих космические корабли, и, возможно, вам будет легче оценить глубину этой веры. К счастью, новое поколение фуили уже не страшится признать людей друзьями. В этом смысле Джеффри, безусловно, опередил свое время.

Через три дня Барри и Кэтрин полетели со мной на Станцию, человек по имени Курт остался на корабле. Как было условлено, нас ждал пустой наземный экипаж, и я сразу же отвез гостей к отведенному им зданию. На людей произвели впечатление размеры Станции, ее солидность. Они недоумевали, что не обнаружили ничего с орбиты. Я указал на мерцающую дымку, полусферой нависшую над Станцией.

– Песок обволакивает защитное поле, – объяснил я на их языке. – Смягчает очертания. Сверху незаметно.

– То есть это не маскировка?

– Разумеется! От кого нам маскироваться? Легкости, с какой я говорил, удивляться не следует.

Человеческий язык примитивен, и менее чем за два дня я с помощью Компьютерного Ядра без труда ознакомился со значением большинства слов. К сожалению, вряд ли люди смогут овладеть речью фуили. И дело не только в том, что гортань человека к ней не приспособлена и его ухо несовершенно; ум новорожденного человека абсолютно чист, все приходится постигать с нуля, он лишен возможности питаться из резервуара инстинктивного знания, которым располагает каждый молодой фуили, едва ступивший в эту последовательность.

Первый пришел, когда мы разгрузились. Люди (цикл их сна и бодрствования лишь немного больше нашего) устроили себе спальные места в маленьком алькове, поблизости расположили контейнеры с пищей. Хотя для поддержания жизни нам требуются в общем схожие условия, было решено ждать результатов комплексных анализов, прежде чем разрешить людям попробовать что-либо из продуктов питания фуили. Первый должен был определить режим: изолировать ли незнакомцев полностью или открыть им доступ к Станции и ее персоналу. В значительной степени это зависело от Первого, от его дара убеждения. Хотя сам он принял созданный мной образ людей как «животных, использующих орудия», не было никакой уверенности, что все остальные смогут принять эту не столь дикую, но тем не менее возмущающую рассудок идею и остаться в здравом уме.

Я знал, что перед тем, как зайти, Аверпонекатупенавизис предварительно наблюдал некоторое время за людьми. И все же в его поведении сквозила напряженность: войдя, он остановился в дальнем конце помещения, устремив взгляд скорее на меня, чем на гостей. Первый уже знал об их ограниченных речевых способностях, так что не оскорбился, услышав уменьшительное имя Аври. Он также был знаком со всей информацией, которую я ввел в Компьютерное Ядро, и мог общаться с людьми самостоятельно. Однако во время разговора с ними глаза его были прикованы ко мне.

– Меня называют Первым, потому что я первый среди равных, – ответил он на вопрос. – Мой долг – указывать путь.

У фуили странная иерархическая система. Хотя существует Элита – наследственный правящий класс, куда входит менее одного процента населения, – нет ничего похожего на формальные выборы лидера, как мы это понимаем. Зато есть некий «инстинкт»: в любой ситуации, затрагивающей группу, общую волю выражать через кого-то одного. Безусловно, у фуили поразительно развито чувство эмпатии, и порой оно достигает даже нас, людей.

Тяжело было всем, и все же людям, думаю, было несколько легче. Люди всегда допускали возможность наличия во Вселенной иного Разума, так что они были скорее возбуждены, чем растеряны. А для нас, фуили, само существование человеческого рода грозило кошмарным психологическим кризисом. На плечи Аверпонекатупенавизиса легло свинцовое бремя, и он был вынужден нести его в одиночку, без чьей-либо поддержки, по естественному праву Первого. Наблюдая и слушая, я со своей стороны скромно пытался помочь ему, но практически безрезультатно. Усталость и невероятные события предшествующих дней, решил я, сказались на моих эмпатических способностях. И все же душой я был с Аверпонекатупенавизисом.

– Как называется ваша планета?

– Земля.

– Люди там доминирующая раса?

– Да.

– Как давно вы вышли в космос?

Человек по имени Барри назвал цифру, и я перевел ее на наше исчисление.

– Около трехсот лет назад.

– Но это всего лишь… – Аверпонекатупенавизис повернулся ко мне: – Джефапроникитафреказанзис, три столетия – все равно что вчера. Может ли семя за день превратиться в лес?

– Спросите, когда они построили первый межзвездный корабль, – предложил я. Это было жестоко, но, по моему глубокому убеждению, необходимо.

– Пятьдесят лет назад, – последовал ответ человека по имени Кэтрин.

Аверпонекатупенавизис возбужденно вытолкал меня в соседнее помещение. Его лицо выражало сильнейшее волнение, смешанное с растерянностью, руки дрожали.

– Не могу поверить собственным ушам! И все же существа эти говорят правду, я знаю!

– Вы уверены?

Он посмотрел на меня с удивлением:

– Разумеется! Я ощущаю это безошибочно.

– Но они совсем другие! – возразил я. – Их чувства, их мысли… – голос отказал мне, когда я понял, какой чудовищной ценой удалось мне приспособиться к людям.

Аверпонекатупенавизис был обеспокоен. Беспокойство сквозило в его речи и облике, выражалось в том, как он сжимал челюсти, поднимал руки. Но самых главных признаков-тех, что незримо передаются от мозга к мозгу, – не было. Последние слова подтвердили мои самые страшные опасения.

– Джефапроникитафреказанзис, я тебя не воспринимаю, тебя словно нет. Что случилось с тобой?

Я солгал. Впервые в жизни я умышленно сказал неправду, и это дорого мне стоило. Но над ним уже довлела такая тяжесть проблем, какую ни одному Первому еще не приходилось нести, и вряд ли у Аверпонекатупенавизиса оставались силы на большее. В любом случае я внезапно оказался в уникальном положении: единственный фуили, который мог скрыть ложь, – одновременно проклятье и, вероятно, полезная способность.

– Все нормально, – ответил я. – Очевидно, мы оба просто устали.

И вновь я будто раздвоился, холодно взвешивая варианты. Я подготовил Аври, и он не сломался. Как не сломается – теперь сомнений не оставалось – любой предварительно подготовленный фуили. Но кто знал, как поведут себя люди, если их официально объявят «неполноценными»? По-своему, нескладно, я объяснил – и, думаю, они поняли, – почему необходимо представить их Первому в качестве «разумных животных». Но примут ли они постоянные отношения, построенные на превосходстве фуили? Этого я не знал. У меня сложилось впечатление, что мы балансируем на некой критической грани и выбор между двумя очень разными образами грядущего зависит сейчас скорее от людей, чем от фуили.

Поэтому я почувствовал огромное облегчение, когда Аверпонекатупенавизис, предвосхищая основную проблему, сказал решительно:

– Надо информировать остальных. Но сделать это мягко, так же как привел меня к знанию ты. – Он коснулся моего плеча: – Я благодарен за твою осторожность, Джефапроникитафреказанзис.

Я наклонил голову:

– Это тяжкое знание.

– Очень. И я поражен – как сумел ты пережить такое, не изменившись? Ведь тебя никто не готовил к тому, что ты нашел.

– Не знаю, – ответил я, удивляясь легкости, с какой научился лгать. – Возможно, так было суждено.

Принимая во внимание несколько мистическую натуру Аверпонекатупенавизиса, естественно было ожидать, что он задумчиво кивнет.

– Я соберу наших коллег и подготовлю их. Некоторые могли уже издалека увидеть гостей, и лучше им узнать правду, пока их воображение еще не разыгралось. Ты с людьми останешься здесь до моего особого указания.

Я молча кивнул и вернулся к гостям. Не владея их языком в достаточной степени, чтобы проявить тонкость, я решил прибегнуть к аналогии.

– Вы дышите нашим воздухом. Это трудно?

– Жить можно, – ответил человек по имени Барри. – Но у него неприятный запах.

Логично. Совершенно нелепо предполагать, что атмосфера Земли абсолютно идентична атмосфере Фуили. А непривычное для органов чувств – неприятно. Я указал на металлические цилиндры среди привезенных людьми запасов.

– Зачем они?

– На крайний случай. А в общем мы надеемся, что со временем привыкнем… – его лицо сморщилось, – к вашим газам.

– Потому что это необходимо?

Он кивнул. Я уже перестал удивляться схожести нашей мимики: например, кивок в знак согласия, покачивание головы – в знак отрицания, а когда уголки рта-прорези поднимались вверх, это, безусловно, обозначало улыбку. Хотя своеобразный кашель, который люди называли «смех», мои коллеги скорее всего сочтут доказательством их принадлежности к животным.

– Если вы и вам подобные хотите пребывать на этой планете, нужно принять другие неприятные, но необходимые вещи.

– Какие?

– Самое главное – признать превосходство фуили. Но также смириться с ограничением вашей численности и деятельности здесь и с постоянным статусом объекта наших научных исследований.

Они смотрели прямо на меня. Я знал, что плохо еще владею языком, с трудом выговариваю многие звуки. Но конечно, они поняли суть моей мысли, пусть не в деталях, и покраснение открытых участков кожи явилось, вероятно, признаком их обиды.

– Почему? – спросил наконец человек по имени Барри. – Что дает вам право…

Человек по имени Кэтрин оборвал его резким словом.

Я попытался объяснить. То, что я говорил, основывалось на моих представлениях о людях – новых и оттого неясных даже для меня.

– Фуили – древний народ. Многое из того, что мы собой представляем, мы наследуем в момент рождения, а не приобретаем, подобно вам, в процессе обучения. А потому нам свойственны определенные взгляды, которые нельзя изменить без риска потерять рассудок. Возможно, вы, люди, и есть такие, какими себя видите, но для фуили этого не может быть.

– Простите, если я ошибаюсь, но, по-моему, лично вы, Джеффри, не считаете нас много ниже себя, – заметил человек по имени Кэтрин. – Разве это не противоречит вами сказанному?

Как ни было больно, я должен был ответить. – Противоречия нет. Вы имеете дело с сумасшедшим фуили.

Они переглянулись.

– Не понимаю, – растерянно произнес человек по имени Барри. – Мне вы кажетесь вполне здравомыслящим.

Объяснить это при моих скудных знаниях их языка было все равно, что описать феномен зрения тому, кто лишен глаз.

– У нас есть особое чувство, вроде… – Я запнулся и, не найдя слов, продолжил: – Вообразите способность различать горячее и холодное, не прибегая к количественным оценкам. Или способность отличать видимый спектр от радиодиапазона.

Я пытался найти другие сравнения, но меня опередил человек по имени Кэтрин (к тому времени я понял, что это – женщина). Она сказала с улыбкой:

– Я, кажется, догадываюсь. Вы говорите об эмпатии, способности воспринимать не мысли, а настроение. Верно?

Я был поражен ее проницательностью.

– Да, вы правы. И у людей есть такое чувство?

– Недостаточно развитое, чтобы полностью ему доверяться. По крайней мере без каких-либо дополнительных подтверждений. Что касается передачи от мозга к мозгу… – Маленькие странные глаза широко раскрылись. – Что-то вроде телепатии?

Слово было незнакомо, но я его, по-моему, понял.

– Способ передачи не имеет значения. Главное – суть. Для фуили слова – будто фрукты в кексе. И суть – это вкус кекса в целом, а не кусочков содержащихся в нем фруктов.

– Я думаю… – Женщина подошла ко мне ближе. На ее лице, в увлажненных глазах читалось сострадание: – Вы утратили вкус, да?

Я кивнул.

– Сперва я объяснял все усталостью. Но постиг истину, когда Аверпонекатупенавизис сказал мне, что без труда прочитал вашу искренность. Я же ничего не чувствовал.

Человек по имени Барри, казалось, встревожился.

– То есть ты считаешь, что он?.. – Его многосуставчатые пальцы сжимались и разжимались. – Черт побери, Кэт, мы не в состоянии будем что-либо от них утаить!

Человек по имени Кэтрин кивнул.

– Очень похоже на то. И если фуили распознают, когда мы лжем, очевидно, нет никакого смысла объявлять себя существами второго сорта. Ведь любой из них сразу поймет, что это притворство.

– Да, но в данном случае наши чувства не играют особой роли. – И, помешкав секунду, мрачно добавил: – Меняется ли что-нибудь, если по своему невежеству лист мнит себя равным цветку?

Ирония в том, что, если фуили признают, что лист все-таки равен цветку, они вынуждены будут свыкнуться и с человеческим лицемерием. Мы, люди, лишены эмпатии и потому изолированы друг от друга. Даже лучшие из нас часто идут на обман, чего фуили не могут не заметить и не могут принять. Так что же произойдет раньше? Люди научатся говорить правду? Фуили станут верить нашим словам? Или скорее крабы начнут выводить формулы на песке?

Не скажу, что удивлюсь до глубины души, если раньше всего появятся сообщения о ракообразных математиках.

Полет до посадочного модуля у Артифакта № 9003 занял бы 93 минуты, как измеряют время люди, но на шестидесятой минуте я разбил крылокорабль при вынужденной посадке.

Место для аварии было самым неподходящим – глубокое ущелье, пересеченное оврагами и усеянное валунами. Мы, четверо, хоть и пострадали, но остались в живых. Хуже всех пришлось Пакегокнерфронакипилазису – ему раздробило кость ноги. Легче всех – помятыми ребрами – отделался человек по имени Барри. К счастью, герметика хватило на ремонт наших костюмов; однако прежде, чем затянулось последнее отверстие, ушло много воздуха. И хоть никто не погиб, положение казалось безвыходным. Крылокорабль был исковеркан, аппаратура связи разбилась при первом ударе, и, кроме того, мы сильно отклонились от курса при обходе пыльной бури.

– Неслыханно, – сварливо проговорил тот, кого люди называли П ка. – Подобной поломки никогда не случалось.

Его взгляд, направленный на людей, пылал обвинением.

– Что он сказал? – спросил человек по имени Барри.

– Он считает, что в аварии повинны люди.

Человек-Барри пожал плечами:

– Что ж, мы ему не по душе. Ведь потому он и отправился с нами?

Я мог не отвечать. Когда Аверпонекатупенавизис не сумел добиться у фуили официального признания людей, логика потребовала от лидера оппозиции, чтобы он сам проследил, как то покидают планету. Я опасался Пакегокнерфронакипилазиса. Владевшие им эмоции, которые пересиливали даже отвращение к пришельцам, делали его поведение непредсказуемым. Он знал о моем сумасшествии и, следовательно, о том, что я не могу почувствовать его намерения. Равно как и мои, разумеется, оставались для него за семью печатями. Впрочем, это не давало никому из нас преимуществ, особенно если учесть характер местности и наши ранения.

Человек-Кэтрин, попытавшись сесть и прислонить верхнюю часть туловища к валуну, издала звук, исполненный боли. Хотя ее нижние конечности пострадали меньше, она тоже не могла двигаться.

– Надо сделать учет, – заявила Кэтрин.

У меня была вывихнута и сломана верхняя конечность.

Я справился с болью и спросил:

– Что такое учет?

– Перечень всего, что может повлиять на ситуацию. Чем мы могли бы воспользоваться.

Я перевел ее слова Пакегокнерфронакипилазису.

– Нелогичная надежда, – сказал он. – Еще одно подтверждение того, что нам уже известно: люди – примитивные существа, их разума недостаточно даже для понимания неизбежности скорой смерти.

Несмотря на боль, человек-Кэтрин рассмеялась.

– Если надежда делает нас примитивными, тогда, клянусь, мы примитивны! – Она взглянула на своего товарища. – Как с воздухом?

– Плохо, – человек-Барри махнул в сторону единственного баллона, который он вытащил из-под обломков. – С этим да ранцевым запасом – на четыре, от силы на пять часов.

– У нас гораздо хуже, – грустно произнес я. – Фуили не подстраховываются на случай, которого не должно быть.

– Сколько вы можете протянуть?

– По вашему исчислению времени – три часа. Не больше.

Человек-Кэтрин сменила тему:

– Связь?

– Мы общаемся, не так ли? – парировал ее товарищ. (Мое первое знакомство с этим странным способом выражения мыслей, который люди называют сарказмом.)

– Да, милый, но, к сожалению, только друг с другом. – Она повернулась ко мне: – Джеффри, у вас в скафандре мощный передатчик?

– Наша переносная аппаратура имеет ограниченный радиус действия, – сообщил я. – Ее сигналы усиливают стационарные установки в кораблях.

– Какая непредусмотрительность! А всякие ЧП?

– Мы конструируем так, чтобы обеспечить нормальное функционирование, – объяснил я человеку-Барри и указал на тонкий штырь за его спиной. – А ваша связь?

– Это зависит…

Он замолчал, осторожно поднялся на ноги и повернулся к плато, возвышающемуся к юго-востоку от нас.

– Далеко ли мы от посадочного модуля?

Я ответил.

– Гмм… Около двухсот километров.

Человек-Кэтрин тоже смотрела в сторону плато.

– Думаешь, это возможно? Подъем не из легких.

– И никакой гарантии, что окажемся в пределах прямой видимости. – Человек-Барри пожал плечами: – Впрочем, выбора нет.

Теперь я понял.

– На это уйдет много энергии. Вам потребуется больше кислорода, чем есть в запасе.

Мы посмотрели на баллон.

– Что замыслили эти твари? – спросил меня Пакегокнерфронакипилазис. – Будь начеку, иначе они лишат нас и той малой толики жизни, что нам осталась.

Я почувствовал нелогичное раздражение по отношению к коллеге, хотя сознавал справедливость его предупреждения. Но сумасшествие заставляло меня встать на обе стороны; и широта взгляда по-своему оказалась не менее замечательной, чем утраченная мною способность к эмпатии.

– Вот этот, – сказал я, указывая на мужчину, – поднимется на возвышенность и попытается войти в связь с человеком, ждущим в посадочном модуле у Артифакта № 9003. Такова единственная возможность получить помощь вовремя.

– Вовремя? Если эта тварь возьмет запасной баллон, то, пожалуй, проживет достаточно долго, чтобы послать сигнал. Что касается остальных, включая самку… Мы обречены.

Замечание, хотя злобное, было по существу верным. Я перевел его людям.

– И все же выход есть, – сказала Кэтрин.

«Твари» запрограммированы на самосохранение. Если им угрожает опасность, они стараются ее избежать. И уж, безусловно, не подвергают себя еще большей опасности всего лишь ради увеличения шансов на спасение инопланетян, случайно оказавшихся в таком же положении.

Глубоко внутри Джеффри не сомневался, что люди – больше, чем простые «твари», даже больше, чем «разумные животные». Он согласился с ярлыком «низшая раса» только для того, чтобы люди получили официальное признание фуили.

К несчастью. Пока и другие твердолобые взяли верх. Но если бы вдруг Пока оказался переубежденным, поражение еще можно было бы обратить в успех.

Я не знаю, так ли думал Джеффри, пилотируя крылокорабль, но подозреваю, что ключ к пониманию его мыслей таится в его фразе о «вынужденной» посадке в «неподходящей» местности.

Судите сами.

Если бы людям, прежде чем удалиться навсегда, представилась возможность проявить несвойственные животным участие и изобретательность, то даже такой экстремист, как Пока, мог бы изменить о них свое мнение. Вынужденная посадка в таком месте, где через какое-то время «потерявшихся» неминуемо найдут, – идеальная возможность для этого. Но и самый продуманный сценарий не застрахован от случайностей.

Таких, как внезапная пыльная буря и незапланированная коррекция курса…

Первый вызвал меня, как только я поправился.

– С тобой все в порядке, – сразу начал он, – а с Пакегокнерфронакипилазисом – нет. Ты знаешь, почему так?

Я наклонил голову.

– Его болезнь вызвана теми же причинами, что и мое сумасшествие.

– Люди?

– Это наверняка связано с ними.

– Понимаю. – Аверпонекатупенавизис на миг задумался. – Я не сумасшедший. И не больной. Однако я тоже входил в контакт с пришельцами.

– Вы были подготовлены. Кроме того, вы – Первый. Он вопрошающе посмотрел на меня.

– Неожиданное трудно для восприятия. И все же неожиданное случается. Вы занимаете такой пост, потому что из всех нас вы наиболее… – я силился подыскать слово, – пластичный.

– Любопытное мнение. Ты позаимствовал его у людей?

– Убежден, что именно это качество способствует успеху их расы в целом. Тем не менее есть у них странная черта, которая сводит на нет это преимущество.

– Объясни.

– По логике, ликвидировав фуили, люди обеспечили бы себя достаточным для выживания запасом воздуха. И в конце концов это не было бы даже превышением закона необходимости.

– Древний и благородный закон, – согласился Аверпонекатупенавизис. – Почему же его не применили? По сравнению с тобой и Пакегокнерфронакипилазисом человек-Барри остался относительно невредимым. И конечно же мог совершить необходимое.

– Верно. И не будь выбора – к примеру, неминуемая гибель всех четверых или реальное выживание двоих – уверен, что человек-Барри применил бы закон. Но так как люди допускали вероятность спасения жизни всех четверых, то решились на действия, которые не только уменьшали их шансы, но и подвергали человека-женщину еще большей опасности.

– Я засну, – сказала Кэтрин, когда мужчина пополнил свои запасы воздуха из запасного баллона и ушел. Она поднесла руку к какому-то аппарату в передней части гермокостюма и тут же погрузилась в бессознательное состояние.

Мы с Пакегокнерфронакипилазисом находились в полной растерянности. Наконец презрение подсказало моему коллеге ответ.

– Она выключила мозг, потому что боится смерти. Для нее и ей подобных никакой следующей последовательности, безусловно, нет. Смерть для них – ужасная и окончательная неизбежность.

Логика этой мысли пронизала меня неприятным холодом. Но если он прав, то почему мы еще живы, когда человек-Барри уже превратился в почти неразличимую песчинку, упорно ползущую к сомнительной цели?

Я подошел к человеку-Кэтрин и ощупал область груди. Дыхание было замедленным.

– Возможно, существует другое объяснение.

– Будь краток. Разговор съедает воздух.

– Дело именно в воздухе. – Используя здоровую конечность, я подтащил запасной баллон. – У тебя целы обе руки. Я думаю, что, несмотря на необычную конструкцию редуктора, мы могли бы подзарядить ранцы.

Хотя П ка испытывал крайнее предубеждение к людям, он не мог не увидеть реальную возможность продлить жизнь. Он молча принял баллон и трудился, пока в шлемы не стал поступать резервный воздух. А когда сознание его прояснилось, его мысли, казалось, потекли по несколько иному руслу.

– Находясь без сознания, самка потребляет меньше воздуха.

Это, разумеется, было констатацией факта. А также несвойственным ему признанием, позволяющим надеяться, что мое деликатное подталкивание не пропало зря и чуть-чуть поколебало его несгибаемое упорство. Боясь нарушить новую цепочку рассуждений, я хранил молчание.

– Самец взял часть запасов воздуха, потому что иначе наверняка не дошел бы до цели. Он мог бы забрать у нас все, но он так не поступил.

Я испытывал искушение повести его дальше, к обдумыванию немыслимого. И все же, подавив порыв, просто сказал:

– Резонно.

– Что самка решила отключить сознание или что самец оставил нам резервуар с воздухом – каждый факт сам по себе позволительно рассматривать как счастливую случайность, из которой ты и я извлекли пользу. Однако, взятые вместе…

Пакегокнерфронакипилазис мучился. Речь его стала прерывистой, голос хриплым, будто от чрезмерно долгих разговоров. Я уже прошел через такое испытание и потому легко представлял шизофреническую сумятицу мыслей – вызванную противоречием между присущим ему консерватизмом и его машиноподобной способностью собирать и анализировать факты. Так как люди, безусловно, существа низшего порядка, то, следовательно, их образ действий должен проистекать единственно из инстинкта самосохранения. Конечно, есть некоторая отличная от нуля вероятность, что поведение взятого в отдельности человека можно неправильно истолковать как сострадание… К несчастью, демонстрация альтруизма со стороны одновременно двухлюдей представляла совершенно немыслимое событие, принять которое Пакегокнерфронакипилазиса толкала его собственная логика.

Я в подобной ситуации сломался. Личность более сильная…

Он замкнулся в себе, как гибкозмея, которая съеживается, притворяясь ничтожно малой, когда ей угрожает опасность.

Я закончил рассказ, и Первый погрузился в глубокое раздумье. Я ждал, разделяя молчание, но не характер мыслей. О пропасть, что до конца моих дней изолировала меня от сородичей, оставив лишь низкие чувства вроде осязания, зрения и слуха!.. Хотя умение преодолевать ее понемногу приходило ко мне, подобные моменты всегда будут напоминать мне о моей увечности, – а таких моментов будет, безусловно, немало, пока по велению долга я продолжаю служить делу, которое сам же во многом вызвал к жизни.

Наконец Аверпонекатупенавизис скорбно вздохнул и поднял голову. Думаю, он оплакивал мое горе, хотя мы оба знали, что личная утрата – ничто по сравнению с будущим, рождающимся сейчас в этой аскетической комнате в толще скал.

– Пакегокнерфронакипилазис беспрерывно повторяет один и тот же погубивший его аргумент, – тихо произнес Первый.

– Это тяжело слышать.

– Он не воспринимает реальность. Так что не мучается, как ты, мой друг.

Я склонил голову.

– У меня есть утешение – я могу функционировать.

– Джефапроникитафреказанзис, у тебя есть нечто гораздо большее, нежели простое утешение. Среди фуили ты уникален, ограниченный в чувствах, ты вынужден воспринимать мир так, как воспринимают его люди. Это может иметь огромное значение.

Будто луч света ударил сквозь грозовую тучу.

– Отношения с людьми будут продолжаться?

– Мы обязаны их продолжать. К сожалению, люди разделяют с нами одну Вселенную.

– Трудно изменить уже решенное. У Пакегокнерфронакипилазиса много единомышленников.

– Именно.

Если бы я был нормальным, то сразу и безошибочно понял бы, что имеет в виду Первый. Но уже тогда я в такой степени овладел аналитическим мышлением, что лишь после малейшего колебания спросил:

– Вы не опасаетесь, что его слова подтолкнут их психику за опасную черту?

– Они будут подготовлены. Им напомнят о несгибаемости их лидера, напомнят, что одного факта, противоречащего убеждениям, оказалось достаточно для уничтожения основ, на которых зиждилась его концепция реальности.

Да, мы обсуждали трагедию, и все же сердце не могло не согреваться светлой надеждой.

– Инстинкт, оказавшийся разумом, – сказал я, – все равно что черное, оказавшееся белым.

– Ты остаешься восприимчивым, Джефапроникитафреказанзис, несмотря на свою болезнь. Разумеется, мы с тобой знаем, что правда находится где-то посередине, и, я убежден, наши коллеги примут ее, когда поймут, что наличие во Вселенной людей доказывает необходимость новой классификации существ. Для большинства из них научный интерес наверняка пересилит все остальное.