Текст книги "Долгий сон"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Желязны Роджер
Долгий сон

Роджер ЖЕЛЯЗНЫ

ДОЛГИЙ СОН

В. Гольдич, И. Оганесова, перевод

– Расскажите мне про Пэна Рудо, – попросила Ханна.

– Речь идет о начале пятидесятых, – ответил Кройд. – Возможно, вас интересуют события более позднего времени.

– Все равно я хочу послушать, – сказала она, покачав головой.

Резко хлопнув в ладоши, Кройд раздавил какую-то мошку.

– Ладно. Тогда мне было около двадцати. Вирус "Универсальная карта" его же часто называют "Шальная карта" – поразил меня, когда мне ещё не исполнилось четырнадцати, так что я уже успел с ним близко познакомиться. Пожалуй, даже слишком. В те дни я страшно из-за всего этого переживал. Много думал и решил, что, поскольку я не в состоянии изменить реальность, следовательно, нужно научиться по-другому к ней относиться... ну, подружиться, что ли. Стал читать бесконечные популярные книги по психологии – про то, как следует себя вести, чтобы не ссориться с самим собой, приспособиться к тому, что происходит, и все такое прочее – только пользы они мне не принесли. А однажды утром я открыл "Таймс" и обнаружил там статью про этого доктора. Он председательствовал на какой-то местной конференции. Меня это заинтересовало. Нейропсихиатр. Некоторое время учился вместе с Фрейдом. А потом работал в институте Юнга (швейцарский психолог) в Швейцарии, тогда-то и вернулся к физиологии. Живя в Цюрихе, входил в группу ученых, занимавшихся исследованиями dauerschlaf (нем. – долгий сон). Слышали когда-нибудь об этих изысканиях?

– Кажется, нет, – ответила Ханна. Кройд сделал глоток пива, быстро растоптал левой ногой проползавшего мимо жука.

– Идея dauerschlaf заключается в том, что тело и мозг излечивают сами себя гораздо быстрее и эффективнее, когда человек спит, чем когда он бодрствует, – пояснил Кройд. – В качестве эксперимента ученые использовали этот метод при лечении наркомании, психических расстройств, туберкулеза и других болезней. При помощи гипноза и особых видов наркотиков они надолго погружали пациента в сон, создавая искусственное состояние комы – чтобы ускорить выздоровление. Когда мы встретились, Пэн Рудо ещё не очень серьезно увлекался этой проблемой, в то время как меня она заинтересовала несколько раньше – из-за моего состояния. Я нашел его имя в телефонном справочнике, позвонил, мне ответила секретарша и назначила время. Так получилось, что кто-то из пациентов Рудо сообщил, что пропустит назначенный на эту неделю сеанс, и она записала меня вместо него.

Кройд глотнул ещё пива,

– Я познакомился с Пэном Рудо в марте 1951 года. Это был четверг, шел дождь...

– А число помните? – спросила Ханна.

– Боюсь, что нет.

– Как же вам удалось запомнить год, месяц и день?

– Я считаю дни, после того как просыпаюсь, – ответил Кройд, – чтобы знать, сколько времени продолжается период бодрствования. В этом случае я всегда могу точно рассчитать, как долго ещё буду оставаться в здравом уме, и в зависимости от этого корректирую свои планы, чтобы успеть сделать все необходимое. Когда дней остается совсем мало, я перестаю встречаться с друзьями и стараюсь оказаться где-нибудь в одиночестве, чтобы никто не пострадал. Итак, я проснулся в воскресенье, статью прочитал два дня спустя, договорился о встрече с Пэном Рудо ещё через два дня. Получается четверг. Кроме того, я обычно запоминаю месяц, когда что-нибудь происходит, поскольку для меня год-это перепутанные, хаотично следующие друг за другом сезоны. Тогда была весна и шел дождь – март.

Кройд сделал ещё глоток пива и раздавил очередную мошку.

– Проклятые жуки! – проворчал он. – Не переношу жуков!

– А год? – спросила Ханна. – Почему вы так уверены, что это был 1951-й?

– Потому что осенью следующего года, 1952-го, в Тихом океане проводились испытания водородной бомбы.

– А-а-а, – протянула она и слегка нахмурилась. – Конечно. Продолжайте.

– Итак, я встретился с ним за год до испытаний водородной бомбы, повторил Кройд. – Знаете, они тогда уже вовсю занимались этой штукой. А начали ещё в 48-м.

– Да, я знаю.

– Математик по имени Стэн Улам решил уравнение для Теллера. Кстати, о математиках... Вам известно, что Том Лерер был математиком в Манхэтгенском проекте? А ещё он написал несколько замечательных песен...

– Что случилось, когда вы встретились с доктором Рудо?

– Да... Я уже сказал, что лил дождь, и, когда я вошел в приемную, с моего плаща страшно текло, а на полу лежал очень красивый восточный ковер. С шелком. Секретарша поспешила ко мне на помощь: мол, она повесит мой плащ в шкаф, а не на медную вешалку возле двери, на которой висели её собственное пальто и пальто доктора.

Я настроился и при помощи своего сознания собрал всю воду, что была в плаще и на ковре. Я не очень знал, что с ней делать, поэтому держал воду как бы в пространстве, словно бы и нигде. Вы понимаете. о чем я? Вы же наверняка слышали о тузах и джокерах, которые умеют телепортировать разные предметы – я и сам несколько раз обладал такой способностью. Предметы исчезают из одного места, а потом появляются в другом. А вам когда-нибудь приходило в голову задать себе вопрос, где находится предмет, когда он в пути? Я много размышляю над подобными проблемами... Так вот, я точно не знал, на какое расстояние могу переносить предметы – хотя и предполагал, что небольшие можно посылать дальше, чем более крупные. И не знал, сколько воды мною собрано, а потому не был уверен, что мне удастся сбросить её в парк из окна шестого этажа, где находился офис доктора. Впрочем, тогда я как раз экспериментировал: учился прятать самые разнообразные вещи в пространстве. Я мог заставить нечто исчезнуть из одного места и сделать так, что оно некоторое время не появлялось в другом – хотя, проделывая это, испытывал определенные неприятные ощущения. Посему я удерживал воду и улыбался.

"Не нужно, – сказал я секретарше. – Видите, все уже в порядке".

Она уставилась на мой плащ так, словно он был живым существом, даже провела по нему рукой, чтобы удостовериться, что я сказал правду. А потом повесила его на вешалку.

"Не присядете ли на минутку, мистер Кренсон. Я скажу доктору Рудо, что вы уже здесь".

Секретарша подошла к интеркому, а я собрался спросить её, где туалет чтобы избавиться от воды, – когда открылась дверь кабинета и в приемной появился доктор Рудо. Шести футов росту, блондин, голубые глаза. Он тут же нацепил профессиональную улыбку и протянул мне руку.

"Мистер Кренсон! Весьма рад с вами познакомиться. Меня зовут Пэн Рудо. Пожалуйста, заходите в кабинет".

У него был великолепный голос и очень ровные, белые зубы.

"Спасибо", – поблагодарил я.

Он придержал для меня дверь, и я вошел в соседнюю комнату. Здесь было гораздо светлее, чем я предполагал. На стене висело несколько акварелей пасторальные сценки-с подписью доктора, а также гравюры, автором которых был не он. На полу я увидел ещё один великолепный ковер, яркий – много синего и красного. На столе слева от двери стоял огромный аквариум, где плавали разноцветные рыбки, у задней стенки поднималась цепочка пузырьков.

"Садитесь, пожалуйста", – предложил доктор, который говорил с легким акцентом – немецким или каким-то еще, – и показал на большое кожаное кресло возле стола, очень удобное на вид. Я уселся, а он устроился за столом. Потом снова улыбнулся, взял карандаш и начал катать его в руках.

"У каждого, кто сюда приходит, – начал Рудо и посмотрел мне в глаза, есть проблемы".

"Боюсь, я не исключение, – кивнув, сказал я. – Только вот не знаю, как начать".

"Существуют определенные категории, в которые укладываются проблемы большинства людей, – снова заговорил доктор. – Семейные отношения, люди, с которыми вы работаете..."

"Нет, тут все в порядке".

Мне мешала вода, которую я удерживал, и я принялся оглядываться по сторонам, надеясь найти подходящее место, куда её можно было бы вылить. Металлическая корзина для мусора прекрасно бы для этого подошла, только такой нигде не было видно.

"Деньги? Секс?" – предположил Рудо.

"Нет, денег у меня достаточно, и с половой жизнью проблем нет", ответил я, раздумывая, не выбросить ли мне воду за окно. Только оно находилось ещё дальше, чем то, что в приемной. Я поерзал на стуле.

"Мистер Кренсон, вас что-то беспокоит-я имею в виду какие-нибудь неприятные ощущения – в данный момент?" – спросил доктор Рудо,

"Угу, – признался я. – Вода мешает".

"У нас есть туалет, – сказал он и начал подниматься со стула. – Я вам покажу..."

"Нет, не в том смысле. Ну, эта вода в некотором роде находится у меня... в голове, так, наверное, можно сказать".

Доктор Рудо замер на месте.

"Боюсь, я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, – заявил он. – Вода – у вас в голове?"

"Да и нет одновременно, – улыбнувшись, попытался объяснить я ему. – Я выразился... ну, фигурально. Понимаете, вода с моего плаща... я удерживаю её при помощи своего сознания, а это несколько угнетает... нет, давит. Мне нужно её куда-нибудь поместить. Может быть, действительно стоит сходить в туалет и оставить её там. Будьте любезны, покажите мне..."

"Мистер Кренсон, вам известно, что такое защитный механизм?" поинтересовался он.

"Конечно, я читал кое-какие книги. Это то, что человек делает, говорит или думает, чтобы не делать, не говорить или не думать о том, что его на самом деле беспокоит, потому что он по какой-то причине этого боится. Нет, речь идет о настоящей воде, я несу её в себе и могу отправить в любое место в пределах десяти футов от места, где в данный момент нахожусь, – так мне кажется".

"В таком случае почему бы вам не вылить её в аквариум? – спросил он и улыбнулся. – А потом продолжим наш разговор".

"Отличная мысль, – сказал я. – Только там и так много воды".

Так вот, я перенес воду в аквариум. И все, естественно, перелилось. Глаза доктора Рудо раскрылись от изумления, когда он наблюдал за тем, как вода стекает на пол. Потом он как-то странно на меня посмотрел и включил интерком.

"Миссис Вейлер, вы не зайдете ко мне на минутку? – попросил он. – И принесите с собой ведро и тряпку. У нас тут вышла небольшая неприятность. Благодарю вас".

Потом он опустился в свое кресло и несколько минут молча меня разглядывал,

"Как вам удалось это сделать?" – поинтересовался он.

"История довольно длинная и запутанная, – ответил я. – Впрочем, я рассчитываю, что вы поможете мне с этим разобраться".

"У нас полно времени", – успокоил меня Рудо.

"Все началось в сентябре 46-го, – начал я, – когда погиб Джетбой..."

Несколько минут спустя вошла миссис Вейлер и собралась вытереть лужу. Я опередил её и перенес воду с пола в ведро. Секретарша доктора Рудо сделала шаг назад и удивленно на меня посмотрела.

"Унесите ведро, – приказал ей доктор, – а потом отмените все назначенные на сегодня встречи".

"Давайте, мистер Кренсон, рассказывайте, пожалуйста", – попросил он меня, когда миссис Вейлер ушла.

Ну, я и поведал ему про то, что со мной происходит, и про то, чем мой случай отличается от всех остальных – как я больше всего на свете боюсь спать и что делаю, чтобы оттянуть момент погружения в сон. Он задал мне множество вопросов; именно тогда я и услышал в первый раз термин dauerschlaf.

Казалось, доктора Рудо поразил мой случай, ведь его можно было соотнести с экспериментальной терапией, практикуемой в Европе и интересовавшей его в тот момент. Кроме того, выяснилось, что он о моей болезни слышал, и по тому, как он цитировал выдержки из медицинских журналов, можно было сделать вывод, что Рудо прочитал все, что печаталось про вирус "Шальная карта".

Мы проговорили весь день. Я рассказал ему о своей семье и старике Бентли и о том, как я применяю свои разносторонние таланты. О превращениях, друзьях, ситуациях, в которые я иногда попадаю... Неожиданно я понял, что этот человек мне нравится. До сих пор я ещё ни с кем так свободно не разговаривал. Казалось, его околдовал мой рассказ о тузах и джокерах и о разнообразных проявлениях шального вируса, с которыми я встречался.

Я говорил, а он только качал головой, когда я описывал ему самые неприятные случаи воздействия вируса на людей. Он даже устроил длинную философскую дискуссию на тему о том, что этот вирус может сделать с человечеством, Я объяснил ему, что обычные люди не часто заводят романы с джокерами, словно его беспокоили проблемы генетики, но он все качал головой и повторял, что дело вовсе не в этом, что сам факт существования таких отклонений от нормы является чем-то вроде раковой опухоли на теле человечества, что эту проблему нужно рассматривать не с точки зрения биологии: исследователей должен интересовать социологический аспект данного явления. Я согласился, посчитав его доводы разумными, однако заметил: по моему мнению, это вопрос из серии "А дальше-то что?" Ситуация уже возникла, и теперь с "ней нужно как-то справляться.

Больше всего Рудо заинтересовал мой рассказ о том, как я надолго погружаюсь в сон – мой собственный dauerschlaf – и как в процессе какая-то сила будто разбирает меня на составные части, а потом создает нечто новое, не похожее на предыдущий вариант. Он задавал мне множество вопросов: что я чувствую, когда засыпаю и когда пробуждаюсь, помню ли, что происходит, пока сплю, снятся ли мне сны... А потом поведал мне про dauerschlaf как метод лечения и о том, что, работая в Европе, имел дело с пациентами, не пострадавшими от вируса "Шальная карта", и что погружал их в долгий сон при помощи специальных медикаментозных средств или гипноза с целью привести в действие способность человеческого организма и мозга восстанавливаться во время сна. Было очевидно, что ему удалось добиться в этой области определенных результатов и потому мой случай так его заинтриговал. Аналогия была столь очевидной, что одно это – как он сказал, – заставляет его заняться моей проблемой, даже если в результате ему удастся всего лишь привести в порядок мои ощущения.

Кройд допил пиво, взял другую бутылку, открыл её.

– Мистер Кренсон, – проговорила Ханна Дейвис, и он посмотрел ей в глаза, – мне кажется, ваш хвост ведет себя несколько нахально.

– Прошу прощения. Иногда он становится чересчур своевольным.

Из-под стола появился полосатый – словно тигровый – отросток и принялся энергично стучать по земле у него за спиной. Кройд сделал глоток.

– Итак, этот человек объявил, что сможет вас вылечить? – спросила Ханна.

– Нет, – ответил Кройд. – Доктор Рудо никогда это не обещал. Позже он предложил мне кое-что другое – довольно хитроумный на первый взгляд способ стабилизировать мое состояние, чтобы я больше не боялся засыпать.

– Естественно, он вас обманул. – сказала Ханна. – Взял у вас деньги, возродил в душе надежду, а потом оказался несостоятелен. Верно?

– Неверно, – ответил Кройд. – Он знал. о чем говорит, и оказался состоятелен. Дело в другом.

– Минутку, – остановила его Ханна. – Если бы кому-нибудь удалось найти способ смягчить воздействие шального вируса, об этом кричали бы все газеты мира. Если доктор Рудо добился положительных результатов, почему никто ничего не знает?

Кройд поднял руку и хвост:

– Подождите! Если бы все было просто, я бы уже закончил свой рассказ... Прошу прощения.

Он исчез. Боковым зрением Ханна заметила, что мимо бара скользнула какая-то тень. Потом открылась дверь, тут же захлопнулась. Она повернула голову, но никого не увидела. В следующее мгновение снова что-то мелькнуло совсем рядом, и вот уже Кройд сидит на своем стуле и потягивает пиво.

– Ускоренный метаболизм, – объяснил он и продолжал так, словно и не прерывал повествования: – Пэна Рудо просто потрясла моя история. Я провел у него весь день, а он исписал заметками несколько страниц. Время от времени задавал вопросы. Вечером в дверь постучала миссис Вейлер, сказала, что её рабочий день закончился, и спросила, хочет ли доктор, чтобы она закрыла дверь в офис, когда будет уходить. Он ответил, что не хочет: мол, сделает это сам через несколько минут. А потом предложил мне вместе пообедать, и я принял его приглашение.

Мы отправились в ресторан, съели несколько бифштексов – его тоже поразил мой метаболизм, – и проговорили все время. После этого мы пошли к нему домой – очень милая у него оказалась квартира. Я засиделся допоздна. К тому моменту он уже все про меня знал, мы обсудили множество самых разных проблем, о которых я обычно ни с кем не разговариваю.

– Это в каком смысле? – поинтересовалась Ханна.

– Ну, – сказал Кройд, – в первый день, да и потом доктор Рудо рассказал мне о некоторых теориях, популярных в психологии. Он даже был знаком с людьми, которые их разрабатывали-некоторое время учился с Фрейдом, а позднее в институте Юнга в Швейцарии занимался исследованием проблемы dauerschlaf. От него я узнал об идеях Фрейда касательно детской сексуальности, стадиях развития, очищения, про ид (подсознание в психоанализе), это и суперэго. Про теорию Адлера (австрийский врач, психиатр и психолог) о стремлении к самоутверждению и родовую травму Рэнка (австрийский психоаналитик). Про то, что Юнг изучал типы личности и создал теорию индивилуации (цель психотерапии по Юнгу). По мнению Рудо, в этом много разумного и полезного-для одних людей больше, для других меньше. Его самого интересовал лишь результат, эмоциональный итог, позволяющий пациенту справляться с проблемами, встающими у него на пути. Он считал, что жизнь это компромисс между тем, чего тебе хочется, и тем, что ты получаешь, и в этой Сделке всегда участвует страх; причем совсем не важно, какой из классических источников его рождает, просто он есть, и все. А мы лжем – все до единого, – чтобы справиться с этим страхом. Лжем о мире и о самих себе. Эту идею он почерпнул у драматурга Ибсена (норвежский драматург), называвшего большое фальшивое сооружение, которое человек возводит в свою честь и в честь окружающего его мира, "жизненной ложью".

Рудо считал, что это присуще каждому человеку и лишь степень фальши отличает психоз от невроза. Его подход к проблемам неорганического свойства заключался в том, что он стремился найти в жизни пациента ложь, а потом обрабатывал её таким образом, чтобы человек, обратившийся за помощью, смог в дальнейшем справляться со своими проблемами самостоятельно. Не избавиться от этой лжи – вовсе нет. Доктор утверждал, что в некотором смысле она даже необходима. Стоит попытаться её разрушить или воздействовать слишком сильно, и можно навредить личности, довести пациента до сумасшествия. Он рассматривал терапию как средство, позволяющее экономить ложь, чтобы люди, нуждающиеся в помощи, могли легче приспособиться к жизни.

Кройд помолчал немного, сделал глоток пива.

– Получается, что он считает врача чем-то вроде Господа Бога, заявила Ханна. – Ты поможешь ему подобрать ключик к своей личности, он войдет, оглядится по сторонам и будет решать, что следует выбросить, что оставить, а что переделать.

– Угу, звучит именно так, – согласился Кройд, – если посмотреть, как вы предлагаете.

– Предположим, такой подход к лечению пациентов и приносит плоды... Похоже, что иногда даже небольшое изменение, внесенное с самыми лучшими намерениями, может причинить вред – имейте в виду, мы не рассматриваем вариант сознательного нанесения вреда. Он именно так с вами и поступил? Вмешался в ваше представление о самом себе и окружающей действительности?

– Не совсем, – ответил Кройд. – Не намеренно и не впрямую. Он объяснил мне, что очень хочет изучить мою жизненную ложь, поскольку ему необходимо узнать мои страхи. Ведь они имеют непосредственное отношение к курсу лечения, которое он намерен предпринять для стабилизации моего состояния.

– А вы и вправду набрались всяких разных словечек, верно?

– За время, что он мной занимался, я прочитал массу специальной литературы. Думаю, все так поступают.

Кройд выпил ещё немного пива.

– Ну а теперь вы тянете время? – спросила Ханна. – Потому что не хотите раскрывать мне тайну ваших страхов? Если они не имеют существенного значения для этой истории, можете умолчать.

– Боюсь, вы правы, – признался Кройд. – Но, пожалуй, я не стану ничего скрывать-нужно, чтобы рассказ получился полным. Я не знаю, что вам про меня известно...

– Марк Медоуз кое-что мне о вас поведал. Но мало. Вы надолго засыпаете. Надолго пропадаете... Он покачал головой:

– Я не это имел в виду. Видите ли, я не сразу решился обратиться за помощью к психоаналитику. Скажу честно: я гораздо больше читал литературы по психологии и всему, что с ней связано, чем может показаться, причем не просто книжки типа "помоги себе сам", а очень серьезные научные труды. Я стараюсь не демонстрировать свои познания. Мне прекрасно известно, что значит быть психом – по-настоящему не в своем уме. Я глушу себя регулярно при помощи амфитаминов, потому что боюсь засыпать. И, как правило, в конце концов дело заходит слишком далеко; прекрасно помню несколько абсолютно идиотских и несколько ужасных поступков, которые совершил, когда мое сознание и ощущения были вывернуты наизнанку. Я отлично знаю, что такое психоз, и боюсь его почти так же сильно, как сна.

Кройд рассмеялся.

– Почти, – повторил он, – потому что на самом деле они связаны между собой. Мне это показал Рудо; думаю, только за одно это я должен быть ему признателен.

– Я не понимаю, – проговорила Ханна, когда Кройд поднялся и стал наблюдать за начавшимся неожиданно дождем.

– Моя мать сошла с ума, – сказал он, – после истории с вирусом. Может быть, я сыграл немаловажную роль в её безумии. Вполне возможно, что это все равно произошло бы. А может, у неё был шизоидный ген. Я любил её и видел, как она изменилась. Последние годы моя мать провела в разных сумасшедших домах, в одном из них и умерла. Тогда я много об этом думал – боялся, что и меня ждет такой же конец. Я опасался тех перемен, которые видел в матери. А потом, каждый раз, принимая таблетки, чтобы продлить время бодрствования, я и в самом деле становился безумным. Я знаю, что она чувствовала, через какие испытания прошла...

– В таком случае, возможно, лучше не сражаться со сном? – спросила Ханна. – Ведь он все равно побеждает.

Кройд посмотрел на неё с улыбкой.

– Рудо задал мне точно такой же вопрос, – сказал он и медленно вернулся к столу. – Тогда я не знал, как на него ответить. Но доктор Рудо помог мне разобраться. Это часть моей жизненной лжи. – Кройд уселся и сложил руки на груди. – Как я понимаю, сон для меня означает серьезные и неизвестные перемены. В каком-то смысле он все равно что смерть, и тут на поверхность всплывают стандартные страхи. Рудо заставил меня заглянуть в самые глубины – и я увидел там ещё и боязнь безумия. Я знаю, что изменения неизбежны, и на каком-то примитивном уровне боюсь проснуться сумасшедшим, совсем как моя мать; я боюсь остаться таким навсегда. Я же видел, какой она стала.

И тут Кройд рассмеялся.

– Забавно, – сказал он, – как мы заставляем сочиненные для самих себя истории оживать. В каком-то смысле я регулярно свожу себя с ума, чтобы не сойти с ума. Это один из примеров моей иррациональности. Неразумность поведения характерна для каждого человека.

– Мне казалось, что, как только врач обнаруживает, каким образом эта иррациональность проявляется, он первым делом должен сделать все, чтобы избавить от неё пациента.

Кройд кивнул:

– По словам Рудо, так поступило бы большинство психиатров или психоаналитиков. Но где уверенность, что таким способом меня можно спасти от безумия?

Ханна покачала головой:

– Что-то я ничего не понимаю...

– Вполне объяснимо. Эта теория не имеет никакого отношения к тем, у кого с мозгами не все в порядке. Речь идет только о проявлениях вируса. Я уже говорил, что Рудо прочитал всю имеющуюся на эту тему литературу. Его поразили некоторые предположения, основанные на нескольких весьма занимательных историях, когда человек, пострадавший от шального вируса, мог сначала нафантазировать что-то, а потом претворить свои фантазии в жизнь-впрочем, подтвердить эти истории экспериментально не было никакой возможности. Некоторые ученые утверждали, что в проявлениях вируса присутствует определенный психосоматический компонент. Например, один мальчишка – мы называли его динозаврик – просто обожал книги про динозавров. Так вот: он научился превращаться в самых разных динозавров, только маленького размера. А ещё я знаю одного нищего, его зовут Ударник Мэк; он может подойти к любому торговому автомату, стукнуть по нему разок и получает все из его ассортимента. Вот какая история. Проще и не бывает. Парень может не беспокоиться о пропитании и позволить себе тратить все сто процентов своего дохода от попрошайничества на спиртное. Как-то раз он признался мне, что много лет мечтал о чем-нибудь вроде этого. Живет на печенье и плитках лежалого шоколада. Счастливый человек.

В любом случае, – продолжал Кройд, – Рудо посчитал эти устные свидетельства достаточно убедительными и решил, что сможет проверить их экспериментально. С моим участием. Он предложил при помощи наркотиков и гипноза погрузить меня в dauerschlaf, чтобы дать мне возможность разобраться со страхами, стоящими за моей жизненной ложью, и вызвать во мне изменения, о которых мы заранее договоримся. Если эксперимент даст положительные результаты, мы будем знать, что психосоматический компонент действует и в моем случае. Пользы от этого не будет никому – ни джокерам, ни тузам – только мне, да и прибегнуть к данному методу можно лишь потому, что мое состояние носит периодический характер.

Мы с Рудо решили доказать правильность его идеи. Если нам будет сопутствовать успех, так он мне объяснил, я смогу выбрать тело, в котором захочу прожить остаток дней, а к нему в придачу ещё и парапсихические способности – доктор Рудо без проблем сделает так, чтобы я все это получил. Потом повторит процедуру, чтобы закрепить результат, а заодно и внушит мне, что каждый раз, просыпаясь после долгого сна, я буду находиться в одном и том же теле и обладать постоянными способностями. В конце концов я превращусь в самого обычного туза.

Кройд допил свое пиво, сходил за новой порцией, растоптал вереницу муравьев, спешивших куда-то по своим делам.

– Именно тут он вас и обманул? – спросила Ханна.

– Нет, мы попробовали сделать то, что он предлагал, и у нас все получилось, – ответил Кройд. – Он оказался прав. Как и все те, кто выдвигал такую же гипотезу. Я сказал ему, что хочу, проснувшись, выглядеть как Хамфри Богарт в "Касабланке" – мне страшно нравился этот фильм, – и, когда я пришел в себя, оказалось, что я превратился в близнеца Богги.

– На самом деле? А как насчет способностей? Рудо сделал все, как обещал?

– Да, – улыбнувшись, сказал Кройд. – Сущий пустяк, но по какой-то необъяснимой причине этот дар надежно ко мне прицепился. Может быть, потому, что он такой несущественный, что не занимает много места – там, где их хранят. Он оставался со мной и после нескольких других трансформаций. Знаете, я не вспоминал о нем вот уже несколько лет. Подождите-ка минутку.

Кройд поднял банку с пивом, сделал небольшой глоток, уставился куда-то в пространство.

– Сыграй нам, Сэм, – произнес он каким-то чужим, изменившимся голосом. А потом повторил: – Сыграй!

Магнитофон щелкнул, остановился. Затем кнопка. "воспроизведение" оказалась нажатой, и из небольшого динамика полились звуки – играл рояль, "Время уходит".

Ханна несколько секунд удивленно смотрела на магнитофон, потом протянула руку и выключила его. И тут же снова поставила на "запись".

– Как... а что вы делаете, если поблизости нет магнитофона?

– Годится любой прибор, который можно заставить вибрировать в нужном диапазоне. Не знаю, какие механизмы тут задействованы. Может быть, все даже проще, чем в истории с Ударником Мэком.

– Итак, в один прекрасный день вы проснулись и были как две капли воды похожи на Богарта, да ещё в любой момент могли включить себе музыку стоило только пожелать.

– Да.

– И что произошло дальше?

– Рудо дал мне парочку недель насладиться моим новым внешним видом. Он хотел меня понаблюдать и убедиться в том, что не возникло никаких нежелательных побочных действий. Меня останавливали на – улицах, подходили в ресторанах – просили автограф. Рудо делал бесконечные записи наблюдений. Он послал меня к каким-то своим друзьям, чтобы те провели тщательное обследование. Я по-прежнему обладал ненормально высоким метаболизмом, да и бессонница осталась при мне.

– Интересно, сохранились ли где-нибудь эти записи? – проговорила Ханна.

– Не знаю, – пожав плечами, ответил Кройд. – Не имеет значения. Я все равно не соглашусь, чтобы кто-нибудь проделывал со мной то же самое ещё раз.

– А что случилось?

– Мы регулярно встречались в течение следующих нескольких недель. Меня переполняли идеи на предмет того, как я хочу выглядеть и какими способностями обладать. Сначала это было ужасно весело, но прошло немного времени, и мне эти развлечения наскучили-надоело быть похожим на знаменитых людей. Теперь я хотел быть среднего роста, обычного телосложения, с волосами песочного цвета, привлекательным, но не красавчиком. И остановился на телепатии, на способности внушения – у меня такая однажды была. Меньше проблем возникает, если имеешь возможность выбраться из любой запутанной ситуации путем убеждения. И вообще могло пригодиться, если бы я решил стать коммивояжером.

Рудо тем временем сообщил мне, что он занимается изучением медицинской литературы в надежде найти что-нибудь полезное в моем случае-чтобы я перестал меняться во сне и остался навсегда в одном и том же облике с постоянными способностями. Однажды, когда мы вместе завтракали, он сказал: "Кройд, несмотря на все наши старания, ты все равно остаешься подделкой, карикатурой на человека. Я хотел бы, чтобы в моей власти было уничтожить все, что сделал с тобой этот чертов вирус – и с другими тоже. Я мечтаю о том дне, когда человеческая раса снова станет чистой и безупречной, такой, какой она была раньше".

"Я ценю все, что вы делаете, док, – сказал я. – У меня такое ощущение, что вы тратите все свое время на то, чтобы разобраться с моим случаем".

"Мне кажется, ты самый важный и интересный пациент из всех, что у меня были", – ответил он.

"Есть новости с технической точки зрения?"

"Да, по-моему, появился способ закрепить какой-нибудь образ путем воздействия на твою нервную систему определенным уровнем радиации".

"Радиация? А я думал, мы выбрали путь чистой психологии, вы говорили о dauerschlaf".

"Это совсем новые разработки в нашей области, – пояснил он мне. – Я ещё и сам не совсем разобрался".

"Вы – доктор, – сказал я. – Держите меня в курсе дела".

Он заплатил за наш завтрак. Как и обычно. Он даже не брал с меня денег за лечение. Говорил, что считает, будто оказывает услугу человечеству. Знаете, он мне нравился.