Текст книги "Если с Фаустом вам не повезло…"
Автор книги: Роджер Джозеф Желязны
Соавторы: Роберт Шекли
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)
Глава 3
– Итак, – обратился Фауст к Елене, – что вы имели в виду, когда произнесли «ха»?
Харон в это время возился на носу лодки, приготовляя свое видавшее виды судно к новому, весьма продолжительному плаванию.
Елена, прекрасная и недоступная, стояла у невысоких перил, которыми был обнесен борт лодки, и глядела на воду. Черная река катила свои волны в неведомую даль; возле берега образовывались небольшие водовороты. На ее колышущейся поверхности отражались все деяния и подвиги людей и богов: сцены из битв, из древних мифов и из жизни выдающихся героев представали перед зрителем заново, словно заснятые на кинопленку. Даже не повернув головы в сторону Фауста, Елена ответила:
– Это презрительный возглас, потому что я не чувствую к вам, сексуально озабоченному типу, ничего, кроме презрения.
– Вы меня называете сексуально озабоченным типом? Меня, Фауста?
– Да. Ну и что? – с вызовом ответила она. – Подумаешь – Фауст! Знаю я вас, мужчин! Будь вы великим героем или всемирно известным ученым – разница невелика. С моей точки зрения, вы всего лишь один из тех, кто рассматривает женщину как вещь, как некий приз, который должен достаться ему в награду за его выдающиеся качества. Вы, мужчины, затеваете друг с другом все эти смешные и никому не нужные войны лишь для того, чтобы победитель мог обладать женщиной…
– Признаюсь, мне странно слышать от вас такие речи, – сказал озадаченный Фауст. – Вы говорите как образованный человек, а совсем не как ветреная красавица, этакий «лакомый кусочек», каким вас представляют мифы. К сожалению, история не сохранила для нас вашей точки зрения на женский вопрос.
– Такова уж сама история, – ответила Елена. – Она имеет один существенный недостаток: победившая сторона пользуется исключительным правом представлять вещи в том свете, в котором это ей наиболее выгодно. Победителей, как известно, не судят, вот они и прибирают к рукам историю как мощное средство воздействия на человеческие умы. И мы, те, кто входит в историю, становимся уже не самими собой, а лишь тем, что скажут о нас наши биографы. Нас превращают в какие-то пародии на самих себя!
– По-моему, вам не на что пожаловаться, – заметил Фауст. – Ваша слава распространилась далеко за пределы вашей родины, вы известны как прекраснейшая женщина в мире!
– Вам легко говорить!.. Меня обрекли на роль инженю, которую я должна играть целую вечность. Мои друзья смеются надо мной. А все потому, что всякие ослы вроде вас воображают себя чуть ли не самими богами, раз уж им удалось заполучить и поработить меня.
– Поработить вас? Вы ошибаетесь, прекрасная Елена! Как раз наоборот, это я ваш покорный слуга. Я готов исполнить любое ваше желание, малейший ваш каприз.
– Правда? – обрадовалась Елена. – Тогда верните меня обратно в царство Аида, откуда тот демон меня выкрал.
– Ну, нет, об этом не может быть и речи, – сказал Фауст. – Поймите, я просто пытаюсь быть галантным. Так почему бы вам не отплатить мне той же монетой?
– Черта с два! Вы можете обладать моим телом, но мной вам не завладеть никогда!
– Гм-м, – задумчиво произнес Фауст, глядя на Елену. – Любой мужчина на моем месте сказал бы, что ваше тело – само по себе неплохая награда.
– Черта с два вы его получите! Попробуйте только прикоснуться ко мне! Чтобы завладеть моим телом, вам сперва придется убить меня!
Фауст не без удивления обнаружил, что мог бы пойти и на это – женское упрямство привело его в бешенство. Он стиснул зубы и постарался успокоиться, думая о каких-нибудь отвлеченных предметах. Как ни смешно это выглядело со стороны, он вовсе не так сильно желал эту женщину, несмотря на все ее прелести. Обладать ею, взять над ней верх – о, да, ученому доктору этого очень хотелось. Но любить ее?.. Она приводила Фауста (чей опыт общения с женщинами был довольно ограничен) в смятение даже когда молчала, а уж если Елена открывала рот – тут она казалась бедному доктору настоящей мегерой. Фауст удивлялся, сколь неполно античные авторы обрисовывали характер своих героев. И почему только ни в одной древней книге не содержится никаких упоминаний о том, как прекрасная Елена вела беседы с мужчинами?..
– Послушайте, – обратился Фауст к своей спутнице, – давайте поговорим как два разумных человека. Число ролей, в которых могут выступать мужчина и женщина, в нашем мире, к сожалению, очень ограничено. Мне, например, выпала роль профессора, хотя должен вам признаться, она мне не очень-то нравится. И знаете, если уж быть до конца откровенным, я чувствую себя крайне неловко с властными женщинами. Я больше люблю простых девушек – птичниц, цветочниц… Но обладать вами – это большая удача, предел мечтаний каждого мужчины, и поэтому я вынужден проводить время в вашем обществе, хотя мне это не очень приятно. Как видите, я поступаюсь своими личными желаниями ради цели, которую я преследую. Итак, с моею ролью покончено. Перейдем к вашей. Что касается вас, то по воле Рока, Случая или, скажем, еще каких-то могучих сил, вам досталась роль первой красавицы в мире, за обладание которой состязались многие славные мужи. О вас сложены легенды. Вы слывете самой обольстительной женщиной. Большего, кажется, и желать нельзя. Многие женщины все что угодно отдали бы за то, чтобы променять свою жизнь на жизнь Елены Троянской. У вас прекрасная роль – благодаря ей память о вас осталась жить в веках. Даже если вам не по душе такая участь, не благоразумнее ли было бы смириться с нею и постараться не ударить в грязь лицом?
Елена задумалась.
– Что ж, Фауст, – сказала она, подумав, – вы говорите складно, и, что самое главное, говорите искренне. Я не скрою от вас того, что думаю. Мне кажется, что вы мне совсем не пара. Судите сами, о Елене знают все, а кто знает о Фаусте?
– Я ведь из будущего, не забывайте, – ответил ей Фауст. – Вы не можете знать обо мне, так как в ваше время легенды о докторе Фаусте еще не существовало. Однако даю вам слово, что моя слава ничуть не меньше вашей. В вашем мире подростки и юноши наверняка мечтали стать такими же прославленными героями, как, например Одиссей или Ахиллес. В нашу эпоху люди преклоняются перед фаустовским идеалом.
– Не могли бы вы мне кратко рассказать, в чем заключается этот идеал?
– Как ни трудно выразить словами неповторимую сущность человека, я все же попытаюсь это сделать. Скажем так: Фауст – тот, кто находится в поисках истины, никогда не останавливаясь на достигнутом. Конечно, на самом деле Фауст – нечто неизмеримо большее, чем просто борец за справедливость или знаменитый ученый, но, кажется, мне удалось передать основную черту его характера.
– Нечто вроде нового Прометея? – спросила Елена.
– Почти так, прекрасная Елена, – ответил Фауст, посмеиваясь. – Но между Фаустом и Прометеем существует огромная разница. Прометей окончил свой век на мрачной скале, к которой он был прикован несокрушимыми цепями, и каждый день Зевесов орел прилетал на эту скалу, чтобы терзать печень героя своим острым клювом, причиняя ему нестерпимые страдания. Фаусту же удалось сбросить с себя те оковы, которые налагают на смертных пространство и время. Он совершает удивительные путешествия во времени, посещает далекие страны – не без некоторой помощи своих друзей, конечно. В этом заключается главное различие между древним Прометеем и современным Фаустом.
Елена хмыкнула:
– Стоило лишь завести разговор о роли Фауста в истории – и вас не унять. Интересно было бы поглядеть, так ли уж вы ловки на дела, как на разговоры.
Фауст почувствовал, как долго сдерживаемое раздражение заклокотало в нем, словно кипяток в плотно прикрытом крышкой горшке. Усилием воли он заставил себя принять равнодушный вид, ничем не показывая, насколько слова этой женщины задевают его.
– Что ж, приступайте к делу, Фауст, – продолжала Елена. – Признаюсь, мне любопытно поглядеть, что за новый миф вы собираетесь сотворить. Не могли бы вы рассказать мне о нем хотя бы вкратце, раз уж мне придется путешествовать вместе с вами? Каковы ваши планы?
– Для начала я собираюсь уплыть отсюда, – сказал Фауст. – Харон! Готова ли ладья?
– А у вас есть Заклинание Перемещения?
– Вот оно!
Фауст передал пакет перевозчику мертвых. Харон осторожно провел рукой по внешней обшивке борта лодки. Найдя неширокую щель, он засунул пакет между досками. Фауст взмахнул руками и произнес слова, необходимые, чтобы привести заклинание в действие. Посередине судна возник джинн весьма среднего роста, показавшийся непривычным к подобным зрелищам пассажирам огромным и страшным. Джинн отпустил лини и исчез из виду. Ладья вздрогнула и качнулась на волнах, затем окуталась густым облаком едкого дыма. Дым был зеленоватого и серого цвета; по краям облако отсвечивало золотисто-желтым, и из него вырывались тонкие струйки пара, похожие на закручивающиеся усики ползучих растений. Заклинание Перемещения сработало, и лодка рывком двинулась с места.
Если бы в этот момент на берегу находился посторонний наблюдатель, знающий толк в алхимии, он мог бы сказать, что зеленовато-серые облака дыма – признак не Заклинания Перемещения, а, скорее, неправильно подействовавшего Заклинания Движения. Внимательно наблюдая за ладьей, можно было заметить отклонение от правильного курса – это также было плохим признаком. Что-то было совсем не так, как должно быть; сторонний наблюдатель мог бы сказать, что дела у путешественников в ладье идут весьма скверно. И, рассудив так, он был бы весьма недалек от истины.
Глава 4
Мак шел по дороге, с обеих сторон обсаженной высокими стройными тополями. Одолев некрутой подъем, он увидал остроконечные шпили соборов и крыши домов. Перед ним открывалась панорама прекрасного города. День выдался солнечный и теплый, и горожанам не сиделось дома. Они гуляли парами и небольшими группами. Мак заметил, что костюмы мужчин мало отличались от повседневной одежды состоятельных краковчан – чулки, блузы, жакеты, невысокие сапожки и башмаки из мягкой кожи – все это было привычно для Мака; вот разве только тонкая вышивка и яркие цвета тканей ничуть не напоминали краковский стиль. Оглядев себя, Мак увидел, что Мефистофель приказал одеть его в такой же точно манере. Не задерживаясь дольше, чтобы полюбоваться на город издали, он зашагал прямо к воротам. Ему не терпелось узнать, что представляет собою Флоренция.
На улицах было оживленно и людно. Казалось, все жители вышли из своих домов; многие принарядились, как во время большого праздника. В этот погожий весенний денек жизнелюбивые граждане Флоренции ликовали вместе с природой. Над балконами и островерхими крышами домов развевались полотнища цеховых знамен, украшенные гербами. Уличные торговцы на все лады расхваливали новейшее кулинарное изобретение – пиццу. Вооруженные всадники в блестящих стальных шлемах проезжали по улицам, прокладывая себе путь через толпу с той бесцеремонностью, с какой это делает полиция всех времен и народов. Миновав ряды тесно прижавшихся друг к другу палаток, где торговали одеждой, оружием, мелкой домашней утварью, фарфором, фруктами, ароматными приправами и благовониями, Мак оказался на углу широкой, шумной улицы.
Он огляделся, подумав, что сперва нужно подыскать себе подходящую квартиру. Заглянув в свою сумку, он убедился, что кошелек его туго набит новенькими блестящими золотыми монетами – Мефистофель не поскупился на расходы, отправляя его в незнакомый город. Мак медленно пошел вдоль улицы, разглядывая яркие вывески таверн, магазинчиков и мастерских. Его внимание привлекла гостиница, расположенная в самом конце улицы. Стены просторного дома, где размещалась гостиница, были окрашены в пастельный цвет. Над входом красовалась вывеска – надпись, сделанная из листового золота, гласила: «Парадизо».
Хозяин гостиницы, тучный краснолицый человек, недоверчиво поглядел на нового посетителя – ведь по обычаям, принятым во Флоренции, знатным господам полагалось посылать вперед слугу, чтобы объявить о своем прибытии. Однако как только Мак развязал свой кошелек и вытащил оттуда золотой флорин, круглое лицо хозяина расплылось в улыбке.
– Я отведу вам лучшие комнаты, любезнейший доктор Фауст! Вы прибыли в наш город как раз накануне большого праздника. Мы, флорентийцы, каждый год устраиваем публичные сожжения предметов, толкающих нас на путь соблазна. Грандиознейшее зрелище!
– Да, я слышал об этом, – сказал Мак. – А где будет проходить сожжение?
– Всего лишь через несколько кварталов отсюда, на пьяцца Синьориа, – ответил хозяин. – Вам стоит посмотреть. Это будет эпохальное событие. В городе только о нем и говорят. Каждый год к нам съезжаются иностранцы – поглядеть на огромные костры. Но в этот раз Савонарола обещал устроить нечто выдающееся.
– Любопытно было бы знать, что за человек этот Савонарола.
– О, он монах, строго соблюдающий устав. Он живет очень скромно, не то что иные князья церкви, которые имеют огромную власть и используют ее не для общего блага, а для своих личных выгод. Он публично обличает симонию, индульгенции и многие другие вещи, разлагающие святую церковь. И еще он выступает за Французский Альянс.
– А что это такое?
– Это наш договор с французским королем. Пока он действует, папа римский не может снова навязать нам Медичи, как ему очень хотелось бы.
– Вы не любите этих Медичи? – спросил Мак.
– Не то чтобы совсем не любим… Они действуют достаточно ловко. Лоренцо Медичи прозван Великолепным – не без основания, надо сказать. Флоренция еще не видала более тонкого знатока и щедрого покровителя искусств. Во время его правления наш город достиг своего наивысшего расцвета.
– И все же его правление приходится вам не по нраву?
Хозяин пожал плечами:
– За великолепие князей всегда платит народ. Городу очень дорого обходится роскошь, в которой утопают Медичи. Кроме того, мы, флорентийцы, свободные граждане и намерены сохранить свою свободу. Мы не привыкли, чтобы нами правила одна семья.
Мак осмотрел отведенные ему покои. Быстро привыкнув к роскоши, он стал весьма требовательным ко всяким мелочам, придающим жилью комфорт, на которые настоящий доктор Фауст никогда не обращал внимания. Убедившись в том, что шикарный номер, занятый им, вполне сгодился бы для принца, путешествующего инкогнито, Мак подумал, что пора разыскать Маргариту. Хозяин гостиницы объяснил ему, как пройти на шелковый рынок – маленькая рыночная площадь находилась в конце улицы Фьезоле. Мак, не бывавший на востоке и не видевший тамошних базаров, решил, что так должен выглядеть восточный базар. И действительно, флорентийский шелковый рынок представлял из себя красочное зрелище. Палатки стояли почти вплотную одна к другой, и под навесами расцветали всеми цветами радуги пестрые шелка. На рынке было много китайцев, одетых в длинные халаты, с неизменными черными косичками за спинами, – их присутствие придавало площади восточный колорит.
Мак огляделся. Повсюду лежали шелка – груды материи самых разных сортов и оттенков. Здесь были муаровые шелка, без которых не обходилась ни одна модная лавка во Франции и в Нидерландах, узорчатый шелк, особенно полюбившийся амстердамским портным, эстофады из грубого плотного шелка и легкие, экпортирующиеся из Испании санбенито с открытым воротом. Всюду, где только удавалось втиснуть два-три маленьких столика между соседними палатками, дымились кофеварки и пахло свежим кофе. Тут же продавали спагетти – эту новинку привез из Китая Марко Поло. Китайцы неосторожно назвали их лапшой, не ведая, что в Италии им дадут новое, более звучное и изящное название. Обойдя весь рынок, Мак наконец обнаружил Маргариту в одной из модных лавок (которые, к слову сказать, были еще довольно редким явлением в те времена – век шикарных магазинов и модных мастерских еще не наступил). Девушка охорашивалась перед огромным зеркалом, которое держал перед нею хозяин лавки, маленький человечек с заячьей губой, но на удивление ровными и крепкими белыми зубами – должно быть, природа решила таким образом вознаградить его за уродство.
– Ах, синьор, – проговорил хозяин лавки, – вы пришли как раз вовремя, чтобы посмотреть на свою госпожу во всей ее красоте!
Мак снисходительно улыбнулся. Он мог сделать широкий жест – ведь он тратил не свои деньги, а Мефистофеля.
– Ну, что тебе здесь понравилось, дорогая? – спросил он Маргариту.
– Ах, посмотри, – прощебетала она, – я выбрала бальное платье. Прелестно, правда?.. Иоганн, тебе нужно заглянуть в специальный магазин, где торгуют всем необходимым для мужчин. У синьора Энрико можно найти самые модные камзолы и камичи.
– Камичи?.. – переспросил Мак.
Синьор Энрико, державший перед Маргаритой зеркало, улыбнулся, отчего его заячья губа еще больше оттопырилась, и быстро заморгал своими влажными, темными глазками.
– Это новинка, ее привезли к нам из Венгрии, – сказал он. – Легкий, небрежный стиль. Вечерний костюм предполагает трико, обтягивающее ноги, которое носят с панталонами особого покроя. Гульфик панталон будет лишь слегка подчеркивать вашу мужественность, а не кричать о ней до небес…
– Ах, как он говорит! – воскликнула Маргарита.
Мак почувствовал себя немного неловко – он никак не мог понять, о чем идет речь, не мог ухватить общую нить разговора; но, подумав о том, каким удовольствием для состоятельного мужчины является покупка дорогих нарядов своей подруге, он приободрился. Когда Маргарита закончит делать покупки, он сможет подыскать что-нибудь для себя, попросив Мефистофеля выдать ему вперед часть причитающегося ему вознаграждения, если возникнет нужда в деньгах. Правда, Мефистофель не сказал ему, каков размер его вознаграждения. Мак пожалел, что не обговорил этот пункт сделки заранее. Однако сейчас, похоже, подвернулся удобный случай расставить все точки над «i». Ведь если его не устроит то, что ему полагается по договору, получится, что он работает задаром и только зря теряет время, участвуя в Тысячелетней Войне.
– Ты прекрасно выглядишь, дорогая, – сказал Мак Маргарите. – Поторопись, пожалуйста. У меня есть одно важное дело.
– Какое дело, дорогой?
– Мне нужно найти картину Боттичелли. Если мне удастся ее разыскать, то можно будет устроить одно выгодное дело.
– Боттичелли? – вмешался Энрико. – Может быть, я смогу быть вам полезен. Я знаю всех художников. Для меня будет величайшим наслаждением предложить вам свою помощь и свой опыт в оценке картин… О нет! – воскликнул он громко, и Мак вздрогнул от неожиданности, – моя помощь вряд ли понадобится. Синьор, по-видимому, знаток живописи.
– Что ж, – улыбнулся Мак, – давайте проверим это на деле, не откладывая на завтра то, что можно сделать сегодня.
И Мак пошел к выходу. Внезапно дверь распахнулась, и тучный, странно одетый человек чуть не сбил его с ног.
– Доктор Фауст! – прокричал он, задыхаясь. – Мне нужен Иоганн Фауст! Доктор, прибывший из Германии! В «Парадизо» мне сказали, что он пошел сюда!
– Я тот, кого вы ищете, – ответил Мак. – Что случилось, мой друг?
– Мой господин! Он умирает! Когда он услышал, что в городе объявился доктор из Германии, он послал меня разыскать его. Ах, сударь, если вам удастся исцелить моего господина, вас наградят по-царски. Вы сможете пожелать все, что вашей душе угодно.
– Гм… Вообще-то я… я сейчас занят…– пробормотал Мак, боясь обнаружить свое невежество. Жители Флоренции показались ему очень вспыльчивыми, и он опасался, как бы ему не пришлось расстаться с головой, если его разоблачат. – У меня мало свободного времени… Как, вы говорите, зовут вашего господина?
– Мой господин – Лоренцо Медичи, прозванный Великолепным.
– Кажется, дело принимает нужный оборот, – шепнул Мак Маргарите. А вслух добавил: – Сложи вещи, дорогая, и жди меня в гостинице. Я вернусь к тебе, как только исполню свой долг милосердия.
Глава 5
Слуга Лоренцо Медичи повел Мака к своему господину. Палаццо Медичи было расположено в живописном месте неподалеку от Арно. Стройные колонны из белого мрамора и портик в греческом стиле придавали этому прекрасному дворцу изящество и величавую простоту. Двери из полированного красного дерева были украшены затейливой резьбой – этот стиль ввел Дамьято, прозванный Проклятым. У дверей стояли важные лакеи в ливреях и белых рубашках, сшитых по последней неаполитанской моде; смерив Мака презрительными взглядами, они преградили ему путь: его платье, вполне приличное для такого места, как рынок, выглядело слишком бедно в сравнении с их собственными ливреями. Старик-слуга, сопровождавший мнимого доктора, что-то шепнул разряженным лакеям, и Мака пропустили во внутренние покои.
Стеная и заламывая руки, слуга повел Мака по длинному коридору. На стенах висели картины, писанные маслом – благодаря знаниям, полученным от Мефистофеля, Мак мог оценить их. Подойдя к двери в дальнем конце коридора, слуга постучал и осторожно открыл ее. Заглянув внутрь, Мак увидел роскошные, поистине царские покои.
Стены зала были украшены картинами великих мастеров, а на мраморных и столиках тут и там стояли миниатюрные скульптуры и статуэтки. Богатый восточный ковер покрывал пол, а к потолку на тяжелых бронзовых цепях была подвешена огромная хрустальная люстра. Пламя горящих светильников отражалось в прозрачных подвесках, сверкающих, словно алмазы. Тяжелые шторы на высоких окнах были опущены, сквозь них кое-где пробивались слабые лучи света. Сильный запах серы не мог заглушить того специфического кислого запаха, который всегда присутствует в комнате, где лежит больной. На столе у окна стоял поднос с остатками роскошной трапезы; терпкий аромат вина, приправленного пряностями, смешивался с резкой вонью испражнений на полу, где собаки грызли кости.
Посередине этого зала, словно величественный королевский трон, возвышалась огромная кровать. Ножки кровати и высокие деревянные столбики, поддерживающие балдахин, были покрыты искусной резьбой; занавеси из легкого, полупрозрачного шелка ровными складками ниспадали на тонкие белые простыни. На столиках возле кровати горели высокие белые свечи в серебряных подсвечниках. Несмотря на то, что день был достаточно теплым, в камине горел огонь.
– Кто здесь? – послышался негромкий голос.
Лоренцо Медичи, утопающий в мягких перинах, выглядел на все свои семьдесят с лишним лет; недуг сильно состарил его. Его бесформенное, раздувшееся от водянки тело лежало на постели, словно деревянная колода – больной почти не мог шевелиться. Из-под набрякших век на Мака глянули маленькие, проницательные и умные глаза. Казалось, только эти глаза и жили на бледном, опухшем лице, превращенном болезнью в застывшую уродливую маску. Лоренцо Великолепный умирал, но даже на смертном одре он старался сохранять достоинство, подобно древним героям и могущественным королям. На нем была длинная ночная сорочка, расшитая единорогами, голову его покрывала черная шапочка – две тонких ленточки завязывались под подбородком, не давая ей упасть или сползти набок. Там, где тело не было тронуто болезнью и разложением, сухая, морщинистая, землистого цвета кожа свисала складками. Губы Лоренцо Медичи, бывшие полными и румяными в те дни, когда восшедший на престол римской католической церкви член семьи Медичи дерзко объявил о существовании иного Бога – бога Медичи{39}39
Авторами допущена фактическая ошибка: один из сыновей Лоренцо Медичи, который еще в возрасте 14 лет стал кардиналом, был избран папой и принял имя Льва X лишь в 1513 г., тогда как сам Лоренцо Медичи, прозванный Великолепным, умер в 1492 г. Почти сразу же после его смерти начинается период влияния Савонаролы.
[Закрыть], сейчас побледнели, сморщились и покрылись сероватым налетом, словно на них осталась горечь после прожитых трудных лет. На шее умирающего старика неровно билась голубоватая жилка – удивительно, подумал Мак, что она еще не затихла, как все остальные. Пальцы левой руки, скрюченные после паралича, чуть дрожали.
– Я доктор Фауст, – громко объявил Мак. – Что вас беспокоит?
– Я, – сказал Медичи, – самый богатый человек на свете.
Тот, кто слышал голос Медичи в те времена, когда этот парализованный, прикованный к постели человек находился в полном расцвете сил, мог бы сказать, что сейчас он звучит слишком неровно и глухо; однако в нем еще было достаточно силы, чтобы заставить дрожать хрустальные подвески люстры – мельчайшие частицы пыли поднялись с них и затанцевали в воздухе.
Мак почувствовал, что по спине у него пробежал приятный холодок. Судьба сама шла ему навстречу, и он не собирался упускать такой удобный случай.
– А я, – ответил он, – самый дорогой врач в мире. Какая удача, что мы встретились!
– Каким образом вы предполагаете меня вылечить? – спросил Медичи так властно, что, казалось, даже черви, уже грызущие его тело, на минуту приостановили свой кровавый пир, охваченные благоговейным трепетом перед силой этого голоса.
Мак знал, что лечение не займет много времени и не отнимет у него много сил. Нужно было всего лишь достать пузырек с чудодейственным эликсиром, который дал ему Мефистофель, и вылить содержимое склянки в рот Медичи. Однако он отнюдь не собирался раскрывать больному свой секрет. В самом деле, кто же будет платить сумасшедшие деньги за несколько ложек снадобья? Маку хотелось, чтобы процедура была как можно более сложной и произвела впечатление на всех, кто будет при этом присутствовать. В его голове уже начал созревать хитрый план. Приняв важный и степенный вид, он сказал:
– Для начала нам потребуется золотая чаша. Весом не менее чем двадцать четыре карата.
(Он подумал, что неплохо было бы иметь под рукой кусок чистого золота на тот случай, если что-нибудь пойдет не так, как он ожидал. Вот какие мысли иногда приходят в голову в критический момент!)
– Сию же минуту приготовить, – приказал Медичи слугам.
Слуги бросились выполнять приказ. Небольшая заминка возникла из-за того, что не сразу смогли отыскать ключи от сейфа, где хранилась золотая посуда – горшки, кастрюли и тазы для варки варенья.
Наконец принесли золотую чашу и те алхимические снадобья, которые Мак потребовал якобы для приготовления лекарства. Все необходимое отыскалось в считанные минуты – Лоренцо Медичи был очень богат и обладал весьма разносторонним вкусом; его коллекции предметов искусства, различных редкостей и диковин, а также разнообразных принадлежностей для колдовских опытов не имели себе равных в мире. Один из дальних покоев дворца занимала алхимическая лаборатория, оснащенная самым современным оборудованием. Здесь стоял огромный перегонный куб, сверкающий цветным венецианским стеклом и начищенной до блеска бронзой – этот изящный прибор служил ярким доказательством утонченного вкуса и проницательного ума хозяина. Горн, стоявший в углу, был снабжен специальным устройством, позволяющим контролировать температуру с невиданной доселе точностью. Оставалось только удивляться, почему Медичи, будучи, по-видимому, столь искушенным в науке алхимии, не смог сам приготовить для себя лекарство и прибегал к посторонней помощи.
Мак соединил трубки гибкими шлангами, повозился с ручной горелкой и уже был готов начать свой спектакль для внимательно наблюдающей за его действиями публики, когда тишину внезапно нарушил громкий, властный стук в дверь. Дверь тотчас же распахнулась. Человек, известный во всем мире под именем фра Джироламо Савонарола{40}40
Савонарола Джироламо (1452-1498) – итальянский доминиканский монах и реформатор. С 1494 по 1498 г. фактически правил Флоренцией. Для этого периода «пуританского» возрождения характерно обращение людских умов к благочестию, отказ от веселья и роскоши. Однако в конце концов, в основном по причинам политического порядка, враги Савонаролы восторжествовали, сам он был казнен, а тело его сожжено (1498). Республика, по замыслу демократическая, в действительности плутократическая, просуществовала до 1512 г., когда власть снова перешла в руки Медичи. Род Медичи, под титулом великих герцогов Тосканских, правил Флоренцией до 1737 г.
[Закрыть], решительно перешагнул порог покоев своего опаснейшего противника, Лоренцо Медичи.
Этот человек, молва о котором распространилась далеко за пределы Италии, был высок и худ, и очень бледен. Устремив горящий взор своих черных глаз на Медичи, он сказал:
– Говорят, что ты хотел меня видеть по некому делу.
– Да, брат мой, – ответил Лоренцо. – Мы по-разному смотрим на многие вещи; однако я думаю, мы сойдемся в том, что оба мы – сторонники сильной Италии, а значит, оба заинтересованы в устойчивом курсе лиры, оба противники коррупции в церкви. Я хотел исповедоваться тебе и получить отпущение грехов.
– Рад это слышать, – ответил Савонарола, вытаскивая из складок грубой рясы свиток пергамента. – Я отпущу твои грехи, если ты отдашь все свое добро и нажитые тобою деньги на благотворительные цели. Я лично прослежу, чтобы их распределили между неимущими. Подпиши вот это!
Развернув пергамент, он подсунул его прямо под нос Лоренцо Медичи – неровные строчки оказались прямо перед гноящимися глазами умирающего старика. Никто не подумал бы, что тщедушное тело монаха способно двигаться столь быстро и ловко – Савонарола страдал от лихорадки и зубной боли, которые не мог изгнать ни молитвами, ни долгими постами.
Глаза Медичи забегали по строчкам, затем прищурились, превратившись в две узкие щелочки:
– Ты заламываешь слишком большую цену, брат. Я приготовил завещание, в силу которого в церковную казну отойдет немало денег. Но у меня есть родственники, и я обязан позаботиться о них.
– Господь о них позаботится, – отвечал Савонарола.
– Возможно, ты не хотел оскорбить меня, когда пришел сюда с таким предложением; однако мне в это не верится, – сказал Медичи.
Инстинкт подсказал Маку, что этот тощий монах, ворвавшийся в опочивальню Медичи, может помешать его планам и лишить его щедрой награды, обещанной за исцеление Медичи. Поэтому он оторвался от своих колб с бурлящей и булькающей жидкостью и громко объявил:
– Лекарство почти готово.
– Подпиши пергамент! – воскликнул Савонарола. – Признайся в своих грехах!
– Я молюсь Господу в сердце своем, – медленно проговорил Лоренцо. – Но эта молитва – не для твоих ушей.
– Я монах, – сказал Савонарола, – исповедь – по моей части.
– Ты горд и тщеславен, – с трудом произнес Медичи, – а кроме того, ты глуп. Убирайся к чертям. Фауст! Лекарство!..
Мак вытащил пузырек, данный ему Мефистофелем. Горлышко склянки было запечатано, и открыть его, не имея под рукой плоскогубцев или щипчиков, было очень трудно. В те давние времена их имел далеко не каждый, тем более – врач или алхимик, которому подобные инструменты совсем не нужны. Пока Медичи и Савонарола спорили друг с другом, Мак изо всех сил дергал за пробку, пытаясь сорвать тугую печать с узкого горлышка. Напуганные слуги столпились в углу, наблюдая за бурной сценой, происходящей между их господином и монахом. С улицы доносился звон церковных колоколов.
Наконец Маку удалось открыть свой пузырек. Он повернулся к Медичи, зажав спасительный эликсир в высоко поднятой руке.
Но Лоренцо Великолепный внезапно замолчал и откинулся на подушки, попытался приподняться, но не смог. Все его тело напряглось и затрепетало, потом дрожь прошла, и он остался недвижим. Рот его был открыт, невидящие глаза подернулись тонкой мутной пленкой.
Медичи умер.
– Спокойно, спокойно, – пробормотал Мак. – Сейчас…
Поднеся склянку к губам Медичи, он опрокинул ее горлышком вниз, пытаясь влить ему в рот чудесное лекарство. Жидкость, стекая по подбородку мертвого старика, проливалась на ночную сорочку и на простыни.
Слуги подняли ропот, на все лады ругая незадачливого доктора, когда Мак, пятясь, отошел от тела того, кто двадцать с лишним лет правил Флоренцией. Савонарола склонился над умершим, выкрикивая что-то резким, высоким голосом. Воспользовавшись общим смятением, Мак пробрался к двери и быстро зашагал по коридору.
