Текст книги "Антология мировой фантастики. Том 1. Конец света"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

Соавторы: Айзек Азимов,Александр Громов,Харлан Эллисон,Альфред Бестер,Вячеслав Рыбаков,Эдуард Геворкян,Джек Холбрук Вэнс,Джеймс Грэм Баллард
сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 44 страниц)

Распространенным вариантом романа-катастрофы в англоамериканской НФ 40-50-х гг. было описание гибели западной цивилизации в результате вторжения захватчиков-варваров. Сначала роль таких варваров играли вооруженные до зубов орды коммунистов, оккупирующие Европу и Соединенные Штаты (как в романе Роберта Хайнлайна «Шестая колонна» – Sixth Column, 1949). С окончанием же «холодной войны» роль разрушителей цивилизации все чаще стали играть либо фашистские диктаторы, либо инопланетные агрессоры.

Вообще XX век дал своеобразное сращение романа-катастрофы с жанром антиутопии. Начало этому положила небольшая повесть англичанина Эдгара Моргана Форстера «Машина останавливается» (1909), в которой регламентированное и механически управляемое общество разрушается лишь от того, что разучилось жить самостоятельно, без управления извне. Впрочем, в большинстве подобных произведений сама катастрофа вкупе с ее подробным описанием отходит на второй план.

Чаще авторов занимает описание общества, возникшего после катаклизма. Классическим примером подобной книги стал роман западногерманского писателя Герберта Франке «Зона Ноль» (Zone Null, 1970), рассказывающий о двух оставшихся после мировой войны очагах цивилизации – противостоящих друг другу антиутопиях, разделенных «Зоной Ноль», своеобразным аналогом Берлинской Стены. А в романе англичанина Лесли П.Хартли «Правосудие налицо» (FacialJustice, I960) на развалинах уничтоженной ядерной войной цивилизации возникает уравнительная «феминистическая утопия». Противоположностью этому роману служит книга «Прогулка к границе мира» (Walk to the End of the World, 1974) американки Сьюзи Чарнас, описывающая господство в пост-ядерном мире злобных и воинственных мужчин.

Большинство «катастрофных» произведений, даже высочайшего литературного качества, как правило, исследуют проблему на макроуровне, задаваясь судьбой человечества в целом – и не заостряя внимания на трагедии отдельных его представителей. В этом плане пример приятного исключения демонстрирует американец Альфред Бестер, всегда отличавшийся повышенным вниманием к отдельно взятой человеческой личности. В рассказе «Адам без Евы» (1941) он описывает всемирную катастрофу с совершенно другой точки зрения – через призму восприятия одного-единст-венного человека. Последнего человека на Земле.

Традиционным вариантом картины мира после катастрофы стало описание средневековых порядков, воцарившихся на руинах цивилизации. И если для авторов фэнтези такой исход становится всего лишь поводом к описанию очередных волшебно-героических приключений, то авторы «немагических» произведений, как правило, смотрят на происходящее куда более трезвым и пессимистичным взглядом. Можно сколь угодно восторгаться феодальной романтикой и рыцарским образом жизни, однако на практике средневековый мир плохо приспособлен для жизни современного человека, воспитанного на либеральных ценностях, привыкшего к высокому уровню жизни и городскому комфорту. К тому же реальный мир, если следовать строгой логике, должен оказаться слишком беден для того, чтобы пряников хватило на всех. Следовательно, обязательно появятся те, кто этих пряников будет лишен, – и, скорее всего, таких окажется множество. Именно поэтому «пост-ядерная» фэнтези с самого начала обречена была стать литературой игровой, авантюрной, но не социальной.

Классическим примером подобной фантастики, описывающей мир с известной долей условности, стал цикл рассказов Джека Вэнса «Умирающая Земля» (The Dying Earth), впервые опубликованный единым сборником в 1950 г. Автор описывает не наш мир, а некое его лубочное отражение – впрочем, лубок этот, надо признать, сделан с юмором и большой долей фантазии. Собственно тема катастрофы отходит здесь на второй план (хотя автор при необходимости, может вспомнить и о ней), перед нами – яркий и увлекательный мир, существующий по заранее заданным законам, в котором наука неотличима от магии. Придуманная Вэн-сом система магии вот уже два десятка лет с успехом используется в настольных ролевых играх типа «Подземелья и драконы» (Advanced Dungeons and Dragons – AD amp;D), откуда плавно перекочевала и в сопутствующую фэнтези. У нас из произведений этой серии более всего известен цикл романов о Драконьем копье (DragonLance). В дальнейшем Джек Вэнс продолжил сериал об Умирающей Земле, на русский язык переведены еще три книги из цикла – «Глаза Чужого мира», «Сага о Кугеле» и «Риальто Великолепный».

Многие авторы обоснованно считают, что после катастрофы особую роль в жизни человека займет религия, однако в оценке такого поворота событий наблюдаются весьма сильные разногласия. В классическом романе Уолтера Миллера-младшего «Гимн Лейбовицу» (A Canticle far Leibowitz, I960), получившем премию «Хьюго-61», единственной силой, способной возродить цивилизацию, науку и культуру в мире, разрушенном ядерной войной, оказывается Католическая церковь. Напротив, в романе Ли Брэккетт «Долгое завтра» (The Long Tomorrow, 1955) после ядерной войны религиозные фундаменталисты запретили любую науку как источник всех зол, повинный в крушении цивилизации. Правда, следует отметить, что в романе Брэккетт действует иная конфессия, более традиционная для США, – протестантизм. В романе же англичанина Эдмунда Купера «Идущий по облаку» (The Cloud Walker, 1973) после ядерной катастрофы на Земле воцарилась Луддитская церковь, главный постулат которой гласит, что все зло в мире происходит от машин.

Иногда, правда, писатели предсказывают даже создание утопического общества на развалинах разрушенного всемирной катастрофой современного мира. Этой теме отдал дань и Герберт Уэллс в «Освобожденном мире», где мировая ядерная война венчается объединением человечества. Столь же оптимистическим финалом завершается глобальная катастрофа в романе англичанина Джона Бересфорда «Общий враг» (A Common Enemy, 1942) и в книге американки Кейт Уилхелм «Где допоздна так сладко пели птицы» (Where Late the Sweet Birds Sang, 1976), удостоенной премии «Хьюго-77». Намек на подобный исход событий можно найти и в финале известнейшей книги Рэя Бредбери «451° по Фаренгейту». «Прекрасный новый мир» на развалинах цивилизации, погибшей под воздействием гигантского метеорита, строят герои романа Ларри Нивена и Джерри Пурнелла «Молот Люцифера» (Lucifer's Hammer, 1978). В романе же Бена Бовы «Когда небо вспыхнуло» (When the Sky Burned, 1973) после ядерной войны (усугубленной вспышкой на Солнце) Землю вновь возрождают к жизни отважные и деловитые обитатели уцелевшей лунной колонии.

Основной традицией «пост-ядерной» фантастики стало изображение всеобщего распада цивилизации, утраты значительной части культуры и технологии и возвращения человечества к средневековому либо первобытному обществу. Интересно заметить, что сохранение каких-либо остатков технологии и «докатастрофной» государственности, как правило, придает описываемому миру резко антиутопическую окраску. Большинство авторов-фантастов в принципе согласны с мыслью о том, что сохранить и возродить цивилизацию в экстремальных условиях можно только путем установления жесткой диктатуры. Даже «коммунарские» методы объединения и выживания неизбежно приводят к появлению сильного лидера, вольно или невольно становящегося полновластным диктатором, – эта картина превосходно описана в классическом романе французского писателя Робера Мерля «Мальвиль» (Malevil, 1972). В 1974 г. эта книга получила в США Мемориальную премию имени Джона Кэмпбелла.

По отношению к последствиям глобальной катастрофы большинство авторов можно разделить на две большие группы – «пессимистов» и «оптимистов».

Первые считают, что крушение современной цивилизации будет знаменовать гибель человечества или, по крайней мере, остановку его развития на неопределенный срок. Вторые, напротив, полагают общество гораздо более живучим, способным существовать и в самых неблагоприятных условиях.

К «пессимистам» можно отнести представленного в настоящем сборнике Харлана Эллисона. В отличие от большинства своих соотечественников-фантастов, Эллисон, один из самых ярких представителей «Новой волны» в американской фантастике, вообще не писал романов, ограничившись произведениями малой формы – рассказами и повестями. Главный парадокс творчества писателя заключается в том, что его произведения неизменно нарушали все и всяческие «табу» (а их в американской фантастике к концу 60-х гг. накопилось весьма немало). И при этом рассказы Эллисона, откровенно рассчитанные на эпатаж общественного мнения, тем не менее, столь же регулярно оказывались осыпаны целым созвездием самых разнообразных премий – «Хьюго», «Не-бьюла», «Локус», «Британская премия научной фантастики», «Британская премия фэнтези»… Впрочем, все его тексты действительно отличаются высоким литературным мастерством, предельной лаконичностью и неизменной отточенностью стиля. Это в полной мере относится и к новелле «У меня нет рта, а я хочу кричать» (Ihave no mouth, and I must scream, 1967, «Хьюго-68»), живописующей судьбу пятерых последних людей, переживших ядерную катастрофу.

«Оптимистическую» точку зрения в современной западной фантастике наиболее ярко отражает роман Дэвида Брина «Почтальон» (The Postman, 1985), получивший в 1986 г. Мемориальную премию имени Джона Кэмпбелла. Близких взглядов придерживался и патриарх британской научной фантастики Джон Уиндем, которого с полным основанием можно назвать творческим наследником Герберта Уэллса. Приобретя известность еще в 30-е гг. (в основном публикациями в американской фантастической периодике), уже после Второй Мировой войны он, подобно Джеймсу Бал-ларду, зарекомендовал себя мастером романа-катастрофы. В течение десяти лет Уиндемом были написаны романы «День триффидов» (The Day of the Triffids, 1951), «Кракен пробуждается» (TheKraken Wakes, 1953), «Хризалиды» (The Chrysalids, 1955), «Кукушата Мидвича» (TheMidwich Cuckoos, 1957), ставшие классикой жанра «романа-катастрофы» – и одновременно представляющие собой блестящие образцы чисто английской фантастики. Для произведений Уиндема характерны высокий литературный уровень, несколько «патриархальная» манера повествования, ярко и психологически достоверно выписанные характеры персонажей. В книгах английского автора всегда присутствовали сдержанный оптимизм и неизменная британская уверенность в конечной победе разума над злом и пришедшим извне хаосом. Хотя иногда, как в романе «Хризалиды» (в русском переводе он также назывался «Отклонение от нормы»), убежденность Уиндема в неизбежном торжестве порядка может переходить в оправдание насилия и уничтожения всех «причастных к хаосу» – а отсюда ведь недалеко и до фашизма. Но, например, к роману «Кракен пробуждается» это ни в коей мере не относится – перед нами один из модифицированных вариантов всемирной катастрофы, пришедшей из глубин океана, где поселились инопланетные чудовища, вознамерившиеся захватить Землю.

В советской фантастике 20-х гг. изображение всемирной катастрофы стало едва ли не самым излюбленным штампом. Впрочем, начало тому было положено еще до революции – уже в 1907 г. Валерий Брюсов описал всемирную экологическую катастрофу и последующую гибель цивилизации в декадентской пьесе «Земля». В 1921 г. им была создана пьеса «Диктатор» (опубликована только в 1986 г.), описывающая другую катастрофу – демографическую. Отдал дань теме и Михаил Булгаков, в пьесе «Адам и Ева» (1931) описавший гибель почти всего человечества в мировой войне. Однако большинство тогдашних авторов подходило к теме мирового катаклизма с куда более оптимистических (если не сказать – жизнеутверждающих) позиций. Как правило, подразумевалось, что несчастье постигнет лишь «ту» часть мира – сторону, на которой находится идеологический и военный противник Да и катастрофа, как правило, все же не превращалась в абсолютную, а завершалась пролетарской революцией, после которой рабочие с помощью Советской республики очень быстро уничтожали последствия катаклизма – как в полупародийном романе Виктора Шкловского и Всеволода Иванова «Иприт» (1925). Справедливости ради стоит отметить, что мировую войну, завершившуюся крушением старого мира и установлением социалистического строя, еще в 1890 г. описал американец Игнациус Доннелли в романе «Колонна Цезаря» (Caesar's Column).

А вот в послевоенной советской фантастике тема мировой войны и ядерной катастрофы не пользовалась слишком большой популярностью. Никаких официальных запретов вроде бы не существовало, напротив, «антиядерная» тематика была дежурной в советских средствах массовой информации. Газеты, журналы, радио и телевидение постоянно напоминали читателям и слушателям, что атомная война – самое страшное, что может случиться с человечеством, и в ней ни при каких условиях не может быть победителей. Тем не менее авторы фантастики с потрясающим единодушием избегали описывать ядерный конфликт и его последствия – по крайней мере, на Земле.

Описания ядерной войны на других планетах в отечественной фантастике время от времени все же появлялись – например, в «Обитаемом острове» (1969) братьев Стругацких, где Страна Отцов уже пережила один подобный конфликт, а затем впуталась в новый. Помощь «прогрессивных» землян планете, возрождающейся после ядерного конфликта, описана в романе Кира Булычева «Последняя война» (1970). Атомная война губит планету Фаэтон в романе Александра Казанцева «Фаэты» (1974). В этой книге автор свел под одной обложкой целый букет значимых тем мировой фантастики – таких, как ядерный конфликт, глобальный катаклизм, инопланетяне, палеоконтакт, Атлантида и т. д. В крайнем случае атомную катастрофу можно было отнести в далекое прошлое – так в романе Е. Войскунского и И. Лукодьянова «Очень далекий Тартесс» (1968) ядерный взрыв разрушает древний город-государство Тартесс, существовавший более двух тысяч лет назад.

Если же действие все-таки происходило на Земле и в настоящем, то катастрофа оказывалась локальной, как в повести Александра Шалимова «Стена» (1982), либо происходила лишь в воображении главного героя, как в повести Ариадны Громовой «В круге света» (1965). Одним из немногих исключений стала появившаяся в 1982 г. повесть Светланы Ягуповой «Софоровой ночью», в которую была вставлена фантастическая новелла, описывающая пост-ядерный мир.

Еще одно фактически уникальное исключение представляет собой роман Дмитрия Биленкина «Пустыня жизни» (1984), в котором описана ликвидация последствий глобального «времятрясения», смешавшего фрагменты отдельных стран и эпох. Катастрофа, изображенная писателем в довольно мрачных тонах, не относилась к категории ядерных, но и она нарушала своеобразное негласное ограничение – никогда не доводить ситуацию до предела. Локальная катастрофа описана в повести Евгения Войскунского и Исая Лукодьянова «Черный столб» (1963), в которой столб странного вещества, выдавленного из недр земли через сверхглубокую скважину, «замыкает» земную кору с ионосферой, обесточивая таким образом всю электронную технику. Иногда катастрофа предотвращалась в самый последний момент, как в романах Георгия Гуревича «Прохождение Немезиды» (1957) и «Под угрозой» (1963). В первом из них Земле грозит столкновение с блуждающей в межзвездном пространстве планетой – но в последний момент небесное тело с именем богини возмездия изменяет свою траекторию, оказавшись своеобразным космическим кораблем. Во втором романе Тихоокеанскому побережью Соединенных Штатов угрожает невероятной силы землетрясение, однако на помощь американцам приходят советские геологи, предотвращая катастрофу.

К теме ядерного конфликта и его последствий фантасты стали чаще обращаться в середине 80-х гг. XX в., в период ранней «перестройки». В 1986 г. на экраны кинотеатров вышел нашумевший фильм «Письма мертвого человека», едва ли не впервые в отечественной фантастике живописавший последствия реальной ядерной катастрофы. Одним из авторов сценария фильма был Вячеслав Рыбаков – историк-китаист и превосходный писатель. За работу над фильмом он первым из советских фантастов получил в том же 1986 г. Государственную премию РСФСР. Последствиям ядерной катастрофы посвящена и его аллегорическая новелла «Зима» (1987) – одно из наиболее страшных и горьких произведений автора, притча, исподволь ставящая коварный вопрос: а не справедливым ли было все произошедшее, не явилась ли всемирная катастрофа наилучшим исходом для человечества?

Собственно, весь ранний период творчества Рыбакова пронизан ужасом перед катастрофой – под которой понимается далеко не только ядерная. Рыбаков предчувствует гибель мира – пусть не самого лучшего, светлого и чистого, но все же такого, в котором человек может существовать и даже окружать себя определенным комфортом. Что же идет ему на смену: ядерная зима с забившимися в норы и бункера остатками человечества, несмотря ни на что продолжающими играть во власть и политику, – как в повести «Первый день спасения»? Царство разумных крыс с голыми хвостами и воронеными автоматами в коротких лапах, – как в рассказе «Носитель культуры»? Или просто безымянная беда, как в рассказе «Ветер и Пустота», – гонящая двух людей по висящей в пустоте лестнице – из ниоткуда в никуда?

В современной российской фантастике тема глобального катаклизма остается достаточно популярной. К примеру, катастрофа, угрожающая миру, где господствует агрессивный феминизм, описана в романе Александра Громова «Тысяча и один день» (2000). (Во многом эта книга повторяет резко антифеминистский роман французского писателя Робера Мерля «Охраняемые мужчины» (Les hommes proteges, 1974.) У Громова всемирная катастрофа надвигается из космоса, а мир, декларировавший уничтожение в человеке агрессивности, оказывается не в состоянии противостоять глобальной опасности. В современной российской фантастике Александр Громов по праву считается классиком «твердой» НФ с сильным социальным акцентом. Всемирная катастрофа – его излюбленная тема. В ранних своих произведениях автор предпочитал катаклизмы ограниченного масштаба, переживаемые частями человеческой цивилизации и колониями на различных отдаленных планетах. Начиная же с романа «Мягкая посадка» (1995) (во многом перекликающегося с романом «Мальвиль» того же Робера Мерля), основной темой творчества писателя стал именно глобальный катаклизм. Всемирное бедствие в той или иной степени касается всех обитателей Земли, заставляя их пересмотреть свои взгляды на нормы и традиции человеческого существования. Один из последних романов писателя «Крылья черепахи» (2001) ярко и предельно реалистично описывает другой распространенный в фантастике вариант катастрофы – всемирный потоп, вызванный деятельностью таинственного сверхразума, пытающегося таким образом избежать еще более страшной экологической катастрофы планетарного масштаба. Видимо, тема «конца света» останется в фантастике «вечной». Во всяком случае, современные российские фантасты продолжают ее активно развивать. Помимо уже упомянутых произведений, можно вспомнить о таких романах о пост-катастрофическом мире, как «Времена негодяев» Э. Геворкяна, «Закон фронтира» О. Дивова, «Зима 0001» Е. Прошкина…

Владислав Гончаров