Текст книги "Зачарованные камни"

Автор книги: Родриго Рей Роса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

6

Семейный обед. Гватемальская семья, богатство которой изрядно полито потом (без пары капель крови тоже не обошлось, но это в далеком прошлом).

Теперь семья живет не преступлениями, а за счет ренты.

Обеды в доме Элены, на которые собирались три поколения семьи Касасола, проходили шумно и сопровождались обильными возлияниями. Голоса звучали все громче и громче и в конце застолья перерастали в страшный гвалт – в безудержное веселье или жестокую ссору, в зависимости от настроения собравшихся или от состояния дел.

На этих собраниях отец Элены, дон Грегорио, любил подшутить над своей женой, доньей Ритой, или над кем-нибудь из гостей – иногда просто от скуки, а иногда в отместку за какие-нибудь давно забытые грехи. «Гватемальцы – продукт смешения двух (или трех) наций, пороки которых соединились, дабы покончить с добродетелями каждой из них», – говорил он, если хотел поддеть донью Риту. Или: «Женщина, которая пьет и курит, всегда готова улечься в постель», – изрекал он, если его мишенью была Инес – любительница покурить и выпить, незамужняя мать двоих детей от разных отцов. Но сегодня он ополчился на Элену, которая заявила, что не понимает, зачем в Гватемале праздновать день этих кровавых и преступных вооруженных сил. Она полагала, что история гватемальской армии не дает оснований для гордости, а может вызывать лишь острое чувство стыда. И почему бы тогда не отмечать День повстанца?

– Тут нужно учитывать, – заметил дон Грегорио, – что народ прежде всего хочет знать, где он находится. А находится он под сапогом, и, судя по всему, ему там совсем неплохо. Успел привыкнуть.

Элена – самая младшая из потомков того искателя приключений, который четыре века назад оставил родную Испанию и переселился в Америку, – выпрямилась, собираясь возразить. Она была журналисткой (единственной журналисткой в этой огромной и довольно влиятельной семье) – воплощением того самого прогресса, в который отказывались верить ее предки.

– Сейчас все меняется, – заявила она.

– Безусловно, – иронично улыбнулся дон Грегорио. – И все благодаря твоим друзьям-журналистам.

Перед подачей десерта дон Грегорио, как обычно, включил телевизор, и все на некоторое время притихли, чтобы посмотреть новости «от конкурентов», как говорил дон Грегорио с тех пор, как его младшая дочь начала работать в газете. Элена сказала, что ей претит обстоятельность, с которой в телевизионных выпусках новостей рассказывается о строительстве при тюрьме нового блока смертельных инъекций. А Инес после репортажа о сбитом тем утром на Лас-Америкас ребенке удивилась, что водитель, совершивший наезд, до сих пор не схвачен. Дон Грегорио заметил, что Инес, конечно, права, но что, возможно, водитель скрылся потому, что остановиться на месте происшествия в праздничный день, когда улицы полны народа, – значит обречь себя на суд Линча. На донью Риту новость произвела сильное впечатление. Пострадавший мальчик, Сильвестре Баррондо, находился в военном госпитале и не приходил в сознание.

– Странно, но это имя мне знакомо, – сказала донья Рита, глядя на Хоакина поверх вазочки с десертом. – Это не твой одноклассник, Эдуардо? – обратилась она затем к одному из своих внуков, но тот, не переставая жевать и не поднимая глаз, помотал головой.

Сеньор Касасола принялся расспрашивать Хоакина о его университетских (на самом деле несуществующих) делах.

– Оставь его в покое! – заступилась за него Элена. – Мирно же обедали, зачем опять начинаешь?

– И то верно, – согласился ее отец. – Пусть живет как хочет.

На этот раз он даже пощадил своего племянника и не стал рисовать перед ним ужасные картины того, к чему приведут его дурные привычки, сомнительные дела и плохая компания, странные идеи, которые он исповедует, непобедимая лень и полное отсутствие интереса к семейному бизнесу, а перевел разговор на другую тему – заговорил о предстоящем дне рождения доньи Риты, так что семейство Касасола дружно принялось обсуждать меню, спорить о том, каких музыкантов нанять, и решать, кто из родственников достоин приглашения на торжество, а кто нет.

Потом Элена спросила:

– Папа, а как тебе новая массажистка – та, которую я рекомендовала?

– Прекрасная. Но твоя мама немного ревнует.

– Все выдумывает, – обиделась донья Рита.

– Как бы то ни было, – сказал сеньор Касасола, – она (и он сделал неприличный жест) просто чудо.

– Папа! – воскликнула Инес. – Здесь же дети!

– А дети именно так и делаются. И нечего шум поднимать. Мы живем в новое время, – он саркастически усмехнулся, – скоро двухтысячный.

– Не позволяйте ему больше пить, – вполголоса посоветовал Хоакин, – ему будет плохо.

– Ты прав, – согласилась Элена. – И, пожалуйста, давайте сменим тему!

– Твоя кузина слишком быстро водит, – обратился тогда дон Грегорио к Хоакину. – Мы знаем, что, если хочешь ухватить новость за хвост, нужно почти летать, но все же… Я бы предпочел, чтобы она ездила с шофером.

Элена засмеялась. Ее «Скай Ларк», сказала она, не летает и даже не бегает. Он ползает. Хоакин вышел из-за стола, чтобы позвонить Армандо. Набрал номер его сотового, но Армандо не ответил. «Абонент временно недоступен…»

По дороге домой Хоакин заехал в лавку и, памятуя о своем кобанском госте, закупил двойной запас продуктов и бутылку рома.

7

– Наверху в вестибюле вас ждет какой-то сеньор, – сообщил ему охранник подземного гаража.

Хоакин почувствовал легкий укол страха.

– Он сказал, что ему нужно?

– Хочет поговорить про машину, – охранник кивнул в сторону «дискавери». – Вроде она продается. Я ему объяснил, что она не ваша. Он обещал немного подождать. Думаю, еще не ушел.

– А тот, из Кобана, не возвращался?

– Кажется, нет.

Хоакин оставил свою машину возле «дискавери» и поднялся на лифте на свой этаж. Открыв дверь квартиры, он почувствовал запах марихуаны, не выветрившийся с утра.

Раздался сигнал домофона. Прежде чем ответить, он подошел к письменному столу. На автоответчике было четыре сообщения. Он прослушал их под аккомпанемент непрекращающихся звонков домофона. Сначала было сообщение Армандо, который звонил около полудня, по всей видимости из Кобана. («Хорошенькая шутка», – с раздражением подумал Хоакин.) Потом звонок друга из Мадрида. Снова Армандо – мрачный, словно погасший голос. Ему срочно нужно было поговорить с Хоакином, объясниться. Не может ли Хоакин немедленно позвонить ему в Кобан, в офис? Он весь день будет ждать звонка. Потом звонила Элена: она уже в редакции, сегодня сможет поужинать с ним, а потом хочет пойти на день рождения коллеги, в какой-то бар в центре.

Не зная, что предпринять, Хоакин снял трубку домофона.

– Добрый вечер, дон Хоакин. Тут один сеньор желает с вами поговорить. Он хочет купить «дискавери», который стоит в вашем гараже.

– Скажите ему, пожалуйста, что это не моя машина и что она не продается.

Консьерж передал сказанное, а потом снова обратился к нему:

– Сеньор спрашивает, нельзя ли подняться к вам на минуту, чтобы поговорить.

– Скажите, что прошу меня извинить, но я спешу по делам.

– Он говорит, что это очень срочно, займет только минуту.

– Скажите, что я прошу меня извинить.

Хоакин повесил трубку, не отрывая взгляда от аппарата. Он был уверен, что сейчас снова раздастся звонок. И звонок раздался.

Он стоял у окна и смотрел на скопившиеся на горизонте нагромождения облаков. Он пытался привести мысли в порядок. Вывод был ясен: «Надо сматываться».

Под кучей недочитанных книг на письменном столе он раскопал электронный будильник: еще не было трех.

Он решил позвонить Элене с улицы, на сотовый. Сейчас у нее встреча с приятельницами из теннисного клуба. Увидимся вечером? Сможешь подъехать часов в шесть к кинотеатру «Мэджик Плейс»?

Он решил исчезнуть из дома дня на два-три, а потому бросил в чемоданчик пару смен белья и несессер. Он как раз собирался спрятать привезенную ему из Кобана траву в сливной бачок, когда зазвонил телефон. Хоакин не хотел брать трубку, но, когда включился автоответчик, заговорил Армандо:

– Все будет хорошо. Слушай внимательно: «дискавери» записан не на мое имя, а на одного из моих служащих, надежного человека. Педро Рамиреса. Понятно? Так что в документах я не засвечен. Со страховкой проблем нет, это тоже очень важно. Я уже говорил с адвокатом. Франко Вайиной. ОК? Он нам поможет. Это он дал мне совет насчет Педро, чтобы избежать волокиты и неприятностей. Педро неплохо заработает на этой истории. Версия такая: Педро взял «дискавери» сегодня утром. Я об этом не знал, а потому подумал, что машину украли, и заявил в полицию. Педро совершил наезд, испугался и оставил машину в твоем гараже, о котором знал от меня. Как тебе? А ты к этому делу никакого отношения не имеешь. Слушай, если хочешь, приезжай сюда, будем скрываться вместе. В Кобане тебя никто не арестует.

– Сукин сын! – возмутился Хоакин. – Что ты делаешь в Кобане? Тут внизу сыщик. Докопался-таки, что машина здесь. Ему будто сказали, что она продается, и он пришел ее купить. Гад ты после этого. И что мне теперь делать?

– Успокойся, все под контролем. Скажи ему, что знать ничего не знаешь. Запиши телефон Франко – пригодится. Он сказал, чтобы ты звонил, если потребуется.

Хоакин повесил трубку, закрыл чемоданчик и направился к двери.

8

Он не столько испугался, сколько удивился, когда, выйдя, увидел на площадке маленького, тощего и на редкость безобразного человечка в черной рубашке и линялых джинсах. Сначала тот показался ему просто отвратительным, но потом Хоакин вдруг проникся к незнакомцу странной нежностью. Огромные уши, глаза навыкате, неровные желтые зубы – все это, как ни странно, создавало образ, который можно было назвать даже «гармоничным».

– Добрый день, дон Хоакин, – вежливо поздоровался человечек. – Эмилио Растелли. Полагаю, вам известна причина моего визита.

У него был металлический, хорошо поставленный голос.

– Вы меня с кем-то путаете.

– Охранники мне уже объяснили, что «дискавери» не ваш и что вы с утра не выходили из дома. Надеюсь, вы простите мою настойчивость, но мне необходимо выяснить некоторые детали, что позволит избежать неприятностей. Понимаете?

– Совершенно не понимаю, о чем вы говорите, – Хоакин нажал кнопку вызова лифта.

Растелли прижал к впалой груди кривую ручку, несколько раз втянул носом воздух, нервно сжимая и разжимая пальцы, и указал в сторону открытой двери квартиры Хоакина:

– Неплохо пахнет!

Растелли улыбался, и Хоакин не сразу понял, что тот имеет в виду, но через секунду похолодел: даже здесь, на лестничной клетке, чувствовался легкий запах марихуаны.

– Совсем неплохо! – продолжал улыбаться Растелли.

Хоакин, чтобы скрыть замешательство, отвернулся к окну: с этим Растелли нужно держать ухо востро. Вдалеке, в маленькой деревушке по ту сторону огромного оврага, виднелась крохотная евангелистская церковь, выкрашенная в изумрудно-зеленый цвет и увенчанная большим белым крестом.

– Прекрасный вид! – заметил Растелли. – Взгляните на эти облака. Вас самолеты не беспокоят?

– Я их не слышу.

– Вам повезло.

Огромная гряда облаков быстро приближалась со стороны моря, и тень их накрывала горы, закрашивая черной краской все оттенки зеленого цвета. Со стороны ущелий всюду виднелись свалки и поднимались струйки дыма из дровяных печей крестьянских лачуг.

Растелли отвел взгляд от окна и посмотрел Хоакину прямо в глаза:

– Вам известно, дон Хоакин, что голубой «дискавери», который стоит в вашем гараже, объявлен в розыск? Да-да, я вам верю. Вы впервые об этом слышите.

– Должно быть, это какая-то ошибка, – только и нашелся Хоакин. – Я знаком с владельцем этой машины.

– И это мне известно. Ваш друг из Кобана. Мне сказали охранники. И где же он сейчас?

– Точно не знаю. Я не хотел бы продолжать этот разговор.

– Понимаю, – сказал Растелли. Он сунул руку под мышку, и Хоакину показалось, что он услышал тихий щелчок. Наверняка просто показалось. Хотя вполне возможно, что разговор записывался на пленку. – Тогда послушайте меня. Кто-то… возможно, ваш друг из Кобана ехал сегодня на этой машине по Лас-Америкас и сбил ребенка. – Он вынул из кармана листок, на котором были записаны все сведения, собранные им за несколько часов расследования, и начал зачитывать их вслух: на «ослятнике» обнаружен конский волос, а на шасси – следы вещества, которое он с полной уверенностью назвал бы «кровью».

«Провокация», – подумал Хоакин. Он сам все проверял, и никаких следов на машине не было.

– Я не понимаю, о чем вы, – буркнул он.

– О мальчике шести лет, – ответил Растелли, пряча листок в карман. – Дело, как вы догадываетесь, достаточно серьезное. Советую поискать адвоката. Если полиция выйдет на вас, могут и арестовать. Я не полицейский. Меня наняла семья Сильвестре – сбитого мальчика. Этот запах, – он снова втянул носом воздух, прежде чем войти вместе с Хоакином в лифт, – случайно не марихуана? Впрочем, неважно. Я лишь выполняю свою работу. Вы помогаете мне, я помогаю вам. Ладно, хватит разговоров, – из другого кармана он достал визитную карточку. – Если захотите что-нибудь рассказать, звоните. Этот ваш друг, почему он скрылся? Знаю – обычная реакция. Еще не поздно явиться в полицию. Скажите ему об этом, вы окажете ему большую услугу. И чем скорее, тем лучше. Что ж, дон Хоакин, вы были очень любезны. Вам не надо вниз? Ах да, вы в гараж. Прощайте и будьте осторожны. С вашими охранниками, например, – он улыбнулся и вышел из лифта. – На этих людей никогда нельзя положиться.

Двери лифта закрылись. Как всегда, очень быстро.

9

Инспектор Растелли был человеком не только чрезвычайно некрасивым, но и чрезвычайно неглупым. Он был атеистом (убежденным), и это, по его словам, давало ему значительное моральное и интеллектуальное преимущество перед большинством его сограждан, религиозных фанатиков по своей природе. Он не видел никаких перспектив для человека как такового, не мечтал о гармоничном мире, зато жил в гармонии с самим собой.

В сущности, он любил свою страну, хоть она и была заштатная, однако, если бы ему дали волю, он избавился бы (максимально гуманными способами) от двух третей ее населения. Для блага нации, которое, впрочем, ничего общего не имело ни со статистикой («нелепый предрассудок»), ни с демократией, этим чудовищным фарсом.

У него была – так он говорил сам себе, когда пребывал в хорошем настроении, – душа дикого зверя. Он не питал никакого уважения к большинству своих клиентов-богачей, но был терпимым. Бедняки тоже не вызывали восторга.

У него, как и у множества полицейских, была склонность к медицине и науке, но отсутствие денег на образование и среда, из которой он вышел, вынудили его стать детективом.

Растелли покинул кабинет адвоката Вайины довольный тем, что интуиция его не подвела и Хоакин действительно оказался ни в чем не замешан, а лишь выгораживал друга. Детектив полагал – хотя абсолютно уверен в этом не был, – что мать мальчика, после того как будут выяснены еще два-три вопроса, связанных с «дискавери», без труда сможет получить от страховой компании деньги в связи со смертью Сильвестре (а Растелли считал, что скорее всего так оно и будет) или в связи с несчастным случаем. Он дошел до стоянки, сел в свой старый «БМВ» и поехал в сторону торгового центра, где его клиентка, донья Илеана де Баррондо, держала бутик женских кожаных сумок.

В бутике «Под кожей» – галогенные лампы, абстрактный дизайн, музыка Фрэнка Синатры, льющаяся из динамиков, спрятанных за вазонами с тропическими растениями, – все было так, как в большинстве бутиков больших городов. Пахло дорогой кожей (дрянной материал хорошей выделки), кремом и изысканными духами. Сеньора Илеана, сидя за черным мраморным столиком в глубине магазина, просматривала счета и одновременно разговаривала по телефону:

– Не болтай глупостей. Если ее бронировать, я буду ползти как черепаха. У нее же мотор в шестьсот лошадиных сил. Хватит и тонированных стекол. Да ты с ума сошла! Куда полетели?! На вертолете?! – Растелли несколько раз нервно открыл и резко захлопнул перламутровую шкатулку, стоявшую на краю стола. Донья Илеана бросила на него негодующий взгляд. – Никогда не думала, что ее Джон добьется такого успеха. В жизни бы не поверила, – засмеялась она. – Ну счастливого пути. До встречи.

– Секундочку, – сказала она, повесив трубку. Провела две красные черты под одной из колонок с цифрами и только после этого подняла голову.

– Извините, инспектор, садитесь… Мириам! – крикнула она в подсобку, откуда доносился шорох картонных коробок и шелест целлофана.

Подошла, очень сексуально (так показалось Растелли) покачивая бедрами, Мириам, миниатюрная девушка с лицом и фигурой Барби.

– Слушаю, донья Илеана.

Растелли поздоровался, стараясь не слишком пялиться на девушку.

– Чашечку кофе, инспектор? – спросила донья Илеана и отправила Мириам прочь. – Можешь не торопиться, – добавила она ей вслед.

Растелли спросил, не могла бы сеньора выключить музыку – она ему мешает, и донья Илеана скрылась за тайваньской ширмой. Прическа была другой – волосы заплетены в косы. И одета вся в черное, даже чулки черного цвета. Но это, подумал инспектор, не лишает ее привлекательности.

Выключив музыку, она подошла к двери и заперла ее изнутри.

– Так лучше? – спросила донья Илеана и снова села за мраморный стол напротив инспектора.

– Как мальчик?

– Спасибо, лучше. Слава богу, пришел в себя. Кажется, все не так страшно.

– Очень приятная новость. По радио и телевидению сообщили совсем другое.

– Будем надеяться, что ухудшения не будет.

– Что касается автомобиля, – сказал Растелли, – то тут дело, кажется, тоже на мази, – он улыбнулся. – У нас приказ об аресте и данные о хозяине «дискавери». Я говорил с его адвокатом. Страховка есть, так что если не возникнет (а это маловероятно) никаких осложнений, то и с получением денег не будет никаких проблем.

– Очень хорошо. А по поводу того, второго дела есть что-нибудь, инспектор?

10

Второе дело

Как и всегда в минуты напряжения, инспектор невольно согнул пальцы левой руки, почти до предплечья.

– Что касается второго дела, то все именно так, – он резко откинулся на стуле, уронив руки и приподняв бровь.

Донья Илеана взмахнула ресницами.

– Все именно так?

– Перед тем как приступить, я хотел бы уточнить несколько деталей.

– Спрашивайте, – лицо женщины стало серьезным, если не сказать трагическим: начиналась совсем другая игра.

– Сильвестре… не является вашим родным сыном?

– Да, но… Я плачу вам не за то, чтобы вы в этом копались.

– Конечно. Но это очень важно. Мне нужна полная картина. Как можно более полная.

– Так что вы хотите узнать?

– И родным сыном вашего мужа он тоже не является?

– Моего бывшего мужа, инспектор? Нет, не является. Мы его усыновили.

– Развод? А почему вы оставили фамилию мужа?

– Были причины личного характера.

– Как давно вы его усыновили?

– Немногим больше года.

– Значит, тогда ему было шесть.

– Я никогда не была уверена в этом, инспектор. Вы сами его видели.

– Но он был без сознания. Извините, вы можете объяснить мне мотивы усыновления?

Донья Илеана опустила голову:

– У меня не может быть детей, инспектор.

– Понимаю, – Растелли внимательно посмотрел на нее. – Извините.

– Ничего. Это все, что вы хотели спросить?

– Нет. Кто настоящий отец ребенка?

– В данном случае ничем не могу помочь. Всем занимался Фаустино. Я не хотела ни во что вмешиваться. Это важно?

– Как знать.

– Так выясните сами.

Мириам с кофе застыла на пороге. Донья Илеана знаком попросила ее немного подождать, но девушка сделала вид, что не поняла ее.

– Вы просите меня начать расследование против вашего бывшего мужа?

Прежний муж доньи Илеаны был молодой и очень известный (своей амбициозностью) предприниматель из числа самых «крутых». «Та еще штучка», – подумал Растелли.

– Нет, конечно же, нет, – сказала донья Илеана. – Но, скажем так, и не запрещаю.

Вошла Мириам, сказала что-то по поводу музыки, поставила на мраморный стол чашки с ароматным дымящимся кофе, подмигнула инспектору и снова исчезла за дверью.

Донья Илеана снова включила музыку.

– Полагаю, вы хотите получить свой чек?

Растелли почесал затылок:

– Мы так договаривались.

Сеньора села за стол, вынула чековую книжку Военного банка, торжественно открыла ее, вписала на имя Растелли пятизначную цифру и вывела замысловатую (признак некоторой неуверенности в себе, подумал детектив) подпись.

11

Инспектор медленно разворачивал свой старый «БМВ», съезжая с узенькой полосы, ведущей к банкомату Военного банка. Перегнувшись через пассажирское сиденье, он засунул за обивку дверцы (где хранил и свой пистолет) пачку банкнот, которые только что пересчитал. Потом выехал на бульвар Либерасьон, на шоссе Инкапье и поехал в сторону Лас-Америкас – «наша прекрасная Авенида-де-Лас-Америкас, которая ни в чем не уступает своей нью-йоркской сестре». (Ха-ха!) Для инспектора название это ассоциировалось со знаменитой школой «Лас-Америкас» в Северной Каролине, где самые кровожадные из гватемальских офицеров проходили спецподготовку: методы завоевания доверия гражданского населения, промывка мозгов, пытки.

Именно здесь, в редком леске ливанских кедров, что тянется вдоль Лас-Америкас, лет тридцать назад были обнаружены трупы первых жертв политических зачисток, вспомнилось инспектору. Он отвел взгляд: безумного вида женщина, молодая, смуглая и очень грязная, задрала юбки и присела под деревом справить большую нужду.

Когда он поравнялся с новым супермаркетом, ему пришлось снизить скорость – слишком много машин. Медленно продвигаясь вперед, он рассматривал то, что находилось справа: бутик свадебных платьев, ресторан «Монголия», торговый центр, перенесенный сюда прямехонько из США; слева – людей на бульваре: уличных детей, попрошайничающих или предлагающих розы и жвачку, торговцев кокой, вышедшие на прогулку почтенные семейства, служанок, которые наконец-то дождались выходного и теперь обнимались, прячась за деревьями, со своими пылкими возлюбленными, продавцов воздушных шаров, сахарной ваты, трещоток, хот-догов, тамалей, ачилады и всех мыслимых напитков из маиса. В нескольких метрах от площади Колумбии инспектор припарковал свой «БМВ», заглушил двигатель и направился к находившейся неподалеку площадке проката лошадей.

Город Гватемала, полицейский город.

По тем или иным причинам десятки тысяч гватемальцев заняты тайным доносительством. Любой из твоих знакомых может оказаться осведомителем, секретным агентом.

Среди гулявших в парке инспектор заметил не меньше дюжины таких. Семеро были дети в возрасте от пяти до двенадцати лет. Женщина, торговавшая мылом, вполне могла оказаться (хотя полной уверенности у него не было) осведомителем страшного Второго отделения военной контрразведки. Еще он заметил нескольких телохранителей (эти часто оказываются двойными агентами), сопровождавших детей, матери которых ждали неподалеку, в автомобилях с тонированными стеклами.

К «БМВ» медленно приближался Золотой дождик – мальчишка-метис, писавший на ручки дверей тех автомобилей, водители которых отказывались доверить ему их охрану или заплатить дань. Подвязанные веревкой бриджи размера на два – на три больше, чем нужно, поношенная грязная рубашка, взъерошенные черные волосы, грубоватое вытянутое лицо, старые кожаные ботинки на босу ногу. Поравнявшись с «БМВ», он наклонился к окну. Губы его были измазаны клубничным мороженым.

– Ну, чего новенького?

– Это я у тебя должен спросить.

– А у меня ничего, шеф. Только та старая история с ковбоем.

– Кто, ты говоришь, его видел?

– Губка, – Золотой дождик выпрямился и кивнул в сторону мальчугана в бейсболке на другой стороне улицы. В этот момент тот как раз отрабатывал приемы каратэ – бил ногой по корням старого каучукового дерева. – Вот он.

– Пойду поговорю с ним. – Инспектор завел мотор. На площади Коста-Рики он развернулся и поехал назад по Северному шоссе.

Губка рассказал Золотому дождику, что вроде бы видел, как какой-то мужчина давал деньги одному из подростков, присматривающих за лошадьми. Дождик предположил, что речь шла именно о том пареньке, который отвечал за пострадавшую лошадь. Слова «вроде бы» насторожили инспектора.

Губка, хилый парнишка со светло-голубыми глазами и бледной веснушчатой кожей, был, наверное, одним из самых юных представителей огромной (большинство ее членов даже не знали друг друга) корпорации осведомителей – ему стукнуло от силы лет пять. Он проявлял чрезвычайную активность и злобность.

Инспектор подал ему знак, и мальчишка побежал за «БМВ» в сторону стоянки супермаркета. Инспектор и мальчик (последний для маскировки толкал перед собой тележку) вошли в магазин и пошли между стеллажами. Расспрашивая мальчика, инспектор делал вид, что приценивается к крупам и овощам.

Вдруг Губка встретился взглядом с человеком в широкополой белой шляпе и буквально остолбенел от ужаса. Человек в шляпе с угрожающим видом двинулся к мальчику, и тот прижался к ногам Растелли.

– Доиграешься, щенок. Мы тебя кастрируем.

– Простите, а в чем дело? – насколько мог вежливо поинтересовался инспектор.

– А вы не лезьте не в свое дело. Я этого мерзавца знаю. Ты, – он ткнул пальцем в Губку, – у меня еще попляшешь!

– Что ты сделал этому сеньору? – обратился инспектор к мальчику.

– Я сказал: не лезьте. Он понимает, о чем я говорю.

Растелли чуть не засмеялся, но ему было не по себе: этот тип – явный наемный убийца, достаточно взглянуть на то, как оттопыривается рубашка у него на животе, один из тех, кто привык решать свои материальные затруднения путем пары смертей.

– Но, сеньор, – внешне инспектор выглядел совершенно спокойным, – он же совсем ребенок. Если, как вы говорите, парнишка что-то украл, заявите на него, вызовите полицию…

– Заткнись, старик, – оборвал его тип в шляпе. – Жду на улице, – бросил он мальчику, затем развернулся на каблуках своих ковбойских сапог, миновал кассу и вышел на улицу, громко хлопнув дверью.

Инспектор отвел малыша в угол:

– Давай, Губка, рассказывай.

– Это плохой человек. У него на руке татуировка. Маленький ягуар. Заметили?

– Что ты у него украл?

– Ничего не крал, клянусь!

– А в чем тогда дело?

– Он был с тем, другим, который дал деньги.

– Кому дал деньги?

– Тому, который был с лошадками.

– A-а. И ты это видел?

– Видел.

– Где он давал деньги?

– Вон там, – показал Губка, – возле ресторана. Клянусь, я это видел.

– А не видел ты, что парнишка с этими деньгами сделал?

– Нет, шеф, этого не видел.

– Ты знаешь, что его забрали? И обыскали. Но при нем не нашли ни цента. Ты случайно не заметил, куда он спрятал деньги?

Глаза мальчика расширились, но он помотал головой и сказал:

– Нет.

– Ты видел, как все случилось?

Губка утвердительно кивнул.

– И мальчика, которого сбили, тоже видел?

– Да, мы его знали, шеф. Он не из наших, но парень свойский. Мы с ним иногда в футбол гоняли. Вот, смотрите – эти башмаки он мне дал. Но у него мама была очень злая. Все время его наказывала. Он сбегал из дому к нам – говорил, что ребятам с улицы живется лучше, чем детям богатых.

– Не верь, Губка. Но вернемся к делу. Ты точно не видел, куда тот парнишка спрятал деньги?

Инспектор вдруг наклонился, обхватил мальчика за талию, резко поднял в воздух и сорвал с его ноги ботинок – тот самый, в котором у Губки лежали скрученные в трубочку пять банкнот по сто кетсалей.

– Сопляк! – инспектор поставил мальчугана на место. – Тебя за это могут убить. Может быть, убьют. А я, даже если захочу, ничего не смогу поделать.

Он бросил грязный ботинок на пол и протянул мальчишке деньги. Взял бутылку холодного пива, заплатил и вышел из супермаркета. Посмотрел по сторонам в поисках убийцы в белой шляпе, но нигде его не обнаружил. Уже в машине открыл пиво и выпил.

Губка выбежал из супермаркета. Липкая ручка прижалась к боковому стеклу «БМВ».

– Помогите мне смыться отсюда, шеф! Ради всего святого! Увезите куда хотите! Очень вас прошу!

Инспектор допил пиво и, не глядя на Губку, отрицательно помотал головой.