Текст книги "Солнечный свет"

Автор книги: Робин Мак-Кинли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 27 страниц)

Ох, ну надо же. Что-то будет непросто? Я попыталась вызвать в себе какие-то эмоции, среагировать. Безуспешно.

– Но ты можешь мне довериться?

Опять радостные новости. Не просто что-то,а что-то вампирское. А значит, оно будет еще сильнее замешано на крови. Не люблюкровь. В смысле, я нормально отношусь к крови, когда она циркулирует внутри, несет кислород и калории к клеткам-домоседкам, но при виде липко сочащегося розового гамбургера меня тошнит.

«Можешь мне довериться?» – спросил он. Не доверишься – а сможешьли? Я подумала над этим. Будет непросто. Да, о'кей, это факт. Думать об этом необходимости нет. Могу я довериться ему?

А что мне терять?

Что, если его помощи я не выдержу? Есть уйма вещей, которых я не выдержу. Начнем с того, что я далеко не смела, очень, очень устала, я истощена от посттравматического как-там-eгo, и я легко могу не выдержать и того, что сделала кухонным ножом прошлой ночью. И я могу оказаться душевнобольным маньяком.

– Да, – выговорила я. – Да. Думаю, да.

Константин не выдохнул с облегчением, как мог бы человек на его месте, но вместо этого замер статуей. Это была неподвижность другого рода, чем простое отсутствие движений. Сказав «да», я почувствовала себя лучше. Менее усталой. Впрочем, похоже, я все еще бредила, потому что наклонилась к нему и коснулась тыльной стороны ладони.

– О'кей? – сказала я. Недолгая тишина.

– О'кей, – ответил он. У меня вдруг возникла непрошеная мысль, что до сих пор он ни разу не говорил «о'кей». С людьми поведешься – много нового и интересного наберешься: смех, сленг.

– Это будет не завтрашней ночью, – сказал вампир. – Возможно, послезавтрашней.

– О'кей, – сказала я. – Увидимся.

– Приятных снов, – попрощался он.

– О, конечно, непременно, – отозвалась я с претензией та иронию, но он уже исчез.

Я оставила окно открытым настежь. Хотелось, чтобы в комнате со мной было как можно больше свежего воздуха.

Тихонько позванивал один из оконных заговоров. Это был необычайно умиротворяющий, обнадеживающий звук.

Вид у меня этим утром, наверное, был тот еще. Мне пришло в голову, что все в кофейне относятся ко мне как к инвалиду, притворяясь, будто ничего такого вовсе нет. Я хотела сказать им, что они правы – я в самом деле инвалид, отметина на груди, о которой знал только Мэл, никуда не делась, и я умираю. Ничего подобного я не сказала. Соврала, что все еще страдаю от недосыпания.

Паули внезапно появился на час раньше со словами, что ему нечем заняться, но я была уверена – это мама позвонила моему ученику и спросила, не сможет ли он прийти пораньше. Думаю, мама вычислила, что ее заговоры уходят в бардачок «Развалины» или подобное место, потому что принялась прятать заговоры вокруг пекарни, где я могла их и не найти, но они все равно приносили бы мне пользу.

Из-за своих непрошеных размышлений насчет скелетов в семейном шкафу я начала задаваться вопросом: для чего же именно предназначены все мамины заговоры? Она всегда была немного поведена на них; наверняка это пошло с тех восьми лет, проведенных в мире моего отца. Тем утром я нашла два новых: какое-то маленькое животное, свернутое клубочком, прикрывающее лапами глаза, с красной бусиной на месте пупка; и сияющий белый диск, радужно-переливчатый, если повернуть его к свету. Я оставила их там же, где нашла. Возможно, стоило позволить им попытку защитить меня от того, что им задано. Я чувствовала какую-то симпатию к свернувшемуся клубочком созданию с лапами на лице, даже если красная отметина была у нее ниже, чем у меня. Заговоры часто шумны – еще одна причина, почему я их недолюбливаю, – но сложно расслышать постороннее жужжание и болтовню за общим гамом в кофейне. Особенно во время смен, когда мне приходилось терпеть добродушно напевающего ученика.

Мэл в тот день работал, но у Эймил в библиотеке был выходной. Она забрела в пекарню с чашкой кофе ближе к концу моей смены и сообщила, что сегодня узнала о распродаже старых книги прочего хлама в Рэдтри (один из маленьких городков по дороге на юг, к следующему большому городу) и собирается ехать – не хочу ли я составить компанию? Мне, наверное, следовало отправиться домой и вздремнуть, но я не хотела. И потому ответила «да». Небольшая загородная прогулка для обреченной. К тому же, всю дорогу туда Эймил говорила о библиотечных делах и ни разу не упомянула ночные волнения в округе. К тому времени, когда мы прибыли на рыночную площадь Рэдтри, я была в хорошем настроении.

Обычно я с радостью и без напряжения хожу по распродажам. Если зарабатываешь на жизнь выпечкой булочек в кофейне, лишних денег на прихоти не имеешь, но фишка распродаж в том, что никогда не знаешь, что там найдется за совершенно смешные деньги. После Войн стало меньше людей и меньше денег (не спрашивайте меня, как это получается: вы, возможно, подумали, что если людей стало меньше, то денег в обороте должно стать больше). Вот, и у торговцев гораздо меньше стимулов искать специализированные сферы сбыта для вещей старых, потрепанных, причудливых или сомнительных, возможно, имеющих отношение к Другим. Плюс многие люди и думать не хотят о подобной ерунде, потому что это напоминает им о Войнах, или о жизни до Войн – то есть о лучшей жизни. В результате множество всяческих интересных и отнюдь не бесполезных вещей переселяется в ближайшую картонку и идет на распродажу.

Кроме того, почти никто не хочет читать бестолковую старую фантастику о Других, которую обожаю я. Я выбрала книжицу «Мерзейшей Магии» только ради названия и четвертый, наиболее отвратительный и редкий том сериала «Темная Кровь», – впрочем, уже не была уверена, что хочу его читать: перед героиней выбор – умереть ужасной смертью или стать ужасным вампиром, и она выбирает умереть. Если бы я тогда понимала, насколько серьезновсе станет после первого тома, Я бы не взялась читать – но я страдаю тягой к коллекционированию: если первые три тома у меня есть… все, точка.

Я чувствовала себя очень хорошо. Если забыть о прошлой ночи. А может, как ни странно, именно благодаря этой памяти мне и стало хорошо. Словно у меня объявились два выходных вне времени. Все зависло в воздухе, пока… пока не выяснится, сработало вампирское «что-то» или нет. Когда мы с Эймил покидали кофейню, Джесс и Тео сидели за столиком под навесом, – я кивнула, не замедляя шага, в надежде, что у них не нашлось никаких новых тем для обсуждения со мной. Следующие два дня чему-либо случаться не разрешалось. Я мысленно ушла в отпуск – и неважно, готовлю я при этом булочки с четырех утра или нет.

Должно быть, сказалось влияние Паули: я определенно насвистывала мелодию – старую народную песенку о том, как вампиру заговаривали зубы до рассвета: кровопийца попался явно не из самых сообразительных – пока рылась в большой разваливающейся коробке барахла. Китайские чайные чашки со сколами. Оловянные подносы с вмятинами. Потрескавшиеся деревянные шкатулочки с крышками, которые больше не закрывались. Открывалка для бутылок в форме дракона с невероятно выдвинутой вперед нижней челюстью и розовыми стеклянными глазами. Розовыми. Обществу Защиты Прав Драконов стоило бы об этом услышать.

На самом дне я нашарила что-то – и оно зашипело, просачиваясь сквозь пальцы, словно я засунула руку в кофеварку. Я знала, что это, должно быть, какой-то оберег – необерегающие заговоры более привязчивые, – но живой оберег не должен лежать на дне коробки дешевого барахла на распродаже. Возможно, он выпал из одной из тех щелястых шкатулочек. Я поколебалась, потом вытащила его – осторожно – рассмотреть получше. Теперь оно привлекло мое внимание и уже не должно было счесть необходимым взбалтывать мою руку, как яйцо для омлета.

Стиль дизайна я не узнала. Овал, длиной немного меньше моей ладони, со слегка рельефным краем. Плотный и тяжелый, какими были старые монеты, прежде чем монетные дворы пришли в упадок и начали чеканить пенни, которые порой гнутся, случись уронить их ребром на твердый пол. Это серебро, подумала я, или платина; металл настолько потемнел, что я едва могла различить изображения – хотя там точно было что-то изображено. Три чего-то: наверху, посередине и внизу, как на древнеегипетских надписях. Единственное я могла сказать с уверенностью: это не были ни какие-либо известные мне охранительные символы, ни универсальные круг, звезда и крест.

Самое интересное, что он был живой. Очень даже живой. Обереги не обязательно индивидуально настраиваются, как большинство заговоров, и, если в данный момент их не используют, они могут тихо дремать долгое время, а затем проснуться и оберегать; но даже оберег, который настроен лично на тебя, не бросится к тебе и не станет вилять хвостом, как собака, которая хочет на прогулку.

Я могла положить оберег обратно. Могла показать его продавцу и сказать: «Вы ошиблись. Этот до сих пор работает». Но ни того, ни другого я не сделана. Казалось, ему нравится лежать у меня на ладони. Хватит дурью маяться, подумала я. Он реагирует не на меня лично.

Получить за него большие деньги явно никто не ожидал, но, возможно, только потому, что не заметили, что он жив. Попробовать все же стоило. Я отнесла две книги и тусклый оберег к подозрительного вида субъекту за карточным столом с ржавой коробкой для денег. Он выхватил вещи из моих рук с таким видом, будто знал, что я пыталась их стащить. Но он был настолько занят, размышляя, стоит ли продавать мне «Алтарь Тьмы» (где смерть героини отстоит аж на четыре сотни страниц от начала), который, конечно, стоил куда больше семнадцати мигов за пару, как гласила надпись на покосившейся табличке, что едва заметил мой маленький глиф. Я изобразила оскорбленную невинность, когда он начал разглагольствовать об «Алтаре», а несколько других покупателей смерили его сердитыми взглядами и проворчали что-то насчет честности. Этот раунд выиграла я. Так что, когда он посмотрел на глиф и сказал «пятьдесят мигов», я презрительно фыркнула, чтобы дать понять, что он – разбойник и грабитель, и отдала эти деньги. О книгах он знал больше. Даже мертвый оберег, сделанный из серебряной пластинки, стоил больше. Миг – это доллар, так стало в послевоенные времена, когда наша экономика рухнула, и средняя зарплата исчезала в мгновение ока.

Более интересно было то, что он коснулся глифа и не сказал: «Ого! Будто руку в кофеварку сунул!»

Эймил с каменным лицом наблюдала за моим представлением.

– Отлично сработано, – одобрила она по дороге к машине. – «Темная кровь – 4» по цене семнадцать за пару! Зора позеленеет от зависти. А это что за штучка? – Она взяла глиф со стопки книг. Мистер Ржавая Коробка Для Денег не заметил ничего сверхъестественного; если и Эймил ничего не заметит, значит, дело в другом.

Эймил не сказала, что чувствует, будто ей в плечо молотом ударили.

– Хммм. Он довольно… привлекателен, не так ли? Даже в таком потемневшем виде.

– Привлекательный? – Возможно, оберег решил, что ставить людям волосы торчком – не лучший способ ладить с людьми и влиять на них. – Ты можешь понять, что на нем изображено?

Она нахмурилась, поворачивая оберег так и этак на свету.

– Без понятия. Может, позже, когда ты его отполируешь.

Десертная вахта той ночью была примечательна только количеством людей, желавших вишневых пирожных. Они входили в моду. Блин. Я не очень-то люблю электрические приспособления – большинство других так называемых домашних пекарен в городе использует, например, тестомешалки,что я считаю позором – но делать вишневые пирожные без такой машинки невозможно.

Я уже говорила, что делаю только индивидуальные пирожные, и раньше посетителям приходилось заказывать их вместе с основным блюдом, чтобы мне хватило времени выполнить заказ. Но они продолжали входить в моду. Я не хотела, чтобы вишневые пирожные стали новой «Смертью Марата». Что это такое? Когда я впервые попала в пекарню и слонялась в ней без дела, понимая, что Чарли построил ее для меня,я баловалась с десертами, которые выглядят как что-то одно, а потом ты втыкаешь в них вилку – и они оказываются чем-то совершенно другим. Но готичность в пекарне совсем не обязательно уместна. Я сделала легкие и воздушные на вид пирожные и предоставила их группе завсегдатаев, вызвавшихся в подопытные. Эймил вооружилась ножом, воткнула его в пирожное – и начинка из малины и черной смородины, прорвав тонкий слой теста, брызнула через край блюда и потекла на стойку.

«Боги, Светлячок, что это – смерть Марата?» – спросила она. Эймил слишком много читает. Все, находившиеся той ночью в «Кофейне Чарли», захотели это попробовать, и «Смерть Марата» стала первым из прославившихся вскоре эпических творений Светлячка с невозможными названиями. Хотя я уверена: большая часть нашей клиентуры считает Марата каким-нибудь вампиром-владыкой. А вообще Эймил великолепно придумывает названия. Именно на ее совести «Коротышки-близнецы», «Грааль Гурмана», да и «Масляный Предел». Проблема в том, что долгие месяцы спустя я получала постоянные заказы на эту чертову штуку, а легкие воздушные десерты с плотной начинкой ой как тяжело делать. Наши давние завсегдатаи до сих пор иногда ее заказывают – но теперь я старше и норовистее и скорее отвечу «нет». Я займусь этим, если заказчик мне достаточно нравится. Возможно.

Что ж, вишневый сезон здесь долго не продлится; я вернусь к яблочному пирогу прежде, чем Билли успеет соскучиться по чистке яблок. Если я не найду другой источник дешевого детского труда, в следующем году придется покупать для этого машинку. Это правда, что в «Кофейне Чарли» многое делается с нуля, а другое, в чем никто из нас не достаточно хорош, не делается вообще; но правда также и то, что наши преданные посетители вынуждены нас слушаться. Если я решила, что не хочу делать вишневые пирожные вне сезона созревания вишен, они могут принять это или отправляться в какой-нибудь фаст-фуд.

Добравшись домой, я выловила вчерашние простыни и ночнушку из ванны, где они отмокали от пятен крови (ну прямо смерть Марата без самого Марата), отволокла их на первый этаж и загрузила в стиральную машину. Если Иоланда и заметила, как много я занималась стиркой за последние два месяца, она промолчала.

Я водрузила «Алтарь» и «Мерзейшую Магию» на покосившуюся стопку ожидавших прочтения книг в углу гостиной и вытащила полироль для серебра. Не совсем стандартное оборудование в моем быту – пришлось купить по пути домой. Оберег оказался замечательным. Только я все равно не могла расшифровать иероглифы на нем.

Он был странно тяжел для своего размера. И разве не должна платина выглядеть серебром, когда начистишь ее до блеска? Возможно, до сих пор я сталкивалась только с дешевыми поделками. Даже так.

Символ наверху был круглый, в ореоле змеящихся шипастых линий. Символ внизу – узкий у основания и толстый наверху. Символ посередине… кажется, имел четыре ноги – то есть, по-видимому, это было некое животное. Точно. Две загогулины и неведомое животное.

Верхняя загогулина могла быть символом солнца. Нижняя могла быть символом дерева.

И, если это чистое серебро – пусть даже круглая загогулина не солнце, а расширяющаяся кверху – не дерево, – это бесспорно был охранительный оберег от Других. Все Другие дружно не любят серебро.

Чем бы это ни было, от взгляда на него у меня поднялось настроение. Для человека, над которым нависли две смертельные угрозы – плюс, полагаю, угроза Патова и Джессова видения моего будущего (при условии, что будущее у меня будет, но если да, то я проведу его в маленькой комнатке с мягкой обивкой стен), – это уже хорошо. Я положила оберег в ящик столика возле кровати. И спала я той ночью, простите за выражение, мертвым сном.

В общем, когда будильник затих, я уже почти готова была вставать. Ожидание следующей ночи подкралось почти сразу же, но мне было чем отвлечься: в семь утра мистер Кагни уже жаловался, что в его булочке недостаточно корицы, в семь пятнадцать позвонил простудившийся Паули, в семь тридцать Кенни уронил поднос с грязными тарелками. Он вроде как исправился с тех пор, как свое слово сказал Мэл, но решил, что лучше будет работать утром, чем вечером – а это должно было сработать, только если он пойдет домой раньше ради домашнего задания или чтобы пораньше лечь спать. Не моя проблема. За исключением того, что Лиз какое-то время помогала отчищать пол вместо того, чтобы разгружать мои подносы с выпечкой и формы для кексов.

Где-то в середине утра зашел Пат и вторгся в мое мучное логово:

– Думал, ты захочешь знать про ту девчонку, которую мы выручали ночью. Она поправилась. Она ничего не помнит с того момента, как кровопийца заговорил с ней, и до пробуждения в больнице следующим утром. Она не помнит, что тот парень был кровососом. И она в порядке. Немного напугана, но в порядке.

Перевожу: единственный непосредственный свидетель не помнит увиденного, или, по крайней мере, ничего не говорит. А Джесс и Тео, которые квалифицировали мои действия как ликвидациюв терминах ООД (вампиров, конечно же, не убивают,хотя большинство нас, цивилов, использует это слово; по-оодовски их ликвидируют),оказались там буквально через несколько секунд после меня и раньше всех остальных. Кроме, возможно, мисс Биалоски.

Но день выдался как раз из тех, когда расписание кофейни разлетается вдребезги, и нам с Чарли, Мэлом и мамой пришлось собирать его и держать зубами. У нас всегда случается хотя бы один такой день за семидневную (или тринадцатидневную, смотря как считать) неделю. Не говоря уже о перспективе вставать в три сорок пять еще и в четверг. Единственный нормальный день за все тринадцать…

Мое чувство невидимого давления и так усиливалось, но этот факт вписался в общую картину вообще замечательно. У меня выдалось сорок пять свободных минут за период с десяти сорока пяти до половины двенадцатого – между стандартной утренней выпечкой и началом ланчевого часа пик. И почти целый час в полчетвертого, пока основной штат возился с дневной толпой, жаждавшей кексов и ячменных лепешек, пока не началась обеденная горячка. Плюс два или три чаепития со спонтанными перерывами на аспирин. Домой я ушла в девять. Любой, кто захотел бы десерт после этого, мог заказать имбирный пирог, или «Индейский Пудинг», или «Шокохолию». Эта ночь не годилась для фруктовых пирогов на заказ.

К счастью, я вымоталась достаточно, чтобы заснуть. До того, как я выяснила, что буду работать весь день, я думала, что не засну вообще; к тому времени, как добралась домой, знала: засну, но предполагала, что посплю пару часиков, проснусь к полуночи и буду ждать.

Какое-то время я провела в размышлениях, что мне стоит… ну, надеть. То, что вампир окажется в моей спальне, волновало меня немного сильнее, чем все остальные аспекты общения с ним. Даже если смущение существовало только в моей фантазии. Есть дополнение к байке о том, что-де мужчины-вампиры способны на бесконечно длительную эрекцию: говорят, их нужно… гмм… пригласить перейти и через этот порог. Но если они умеют одним взглядом соблазнить до смерти,то, наверное, и на другие соблазнения способны… Впрочем, этот конкретный вампир отказался соблазнять, когда имел такую возможность. С учетом текущего положения дел это можно считать хорошей приметой.

Я напомнила себе, что от звука его смеха меня чуть не стошнило, а выглядел он при солнечном свете… прямо скажем, мертвым. Давайте смотреть на вещи реально. Я никак не могла заинтересоваться…

Я невольно вспомнила ощущение вампира в комнате.Ничуть не похоже на феромоновую одурь, когда встречаешься взглядом с кем-то на другой стороне комнаты, пустой или заполненной людьми – и щелк!..Совершенно не похоже. Тем не менее, лучшего сравнения я придумать не могла. Вероятно, и то, и другое – высший опыт: сидя в одной комнате с вампиром, невольно ожидаешь смерти. Секс и смерть, верно? Высший опыт. И поскольку я никогда не занималась сорвиголовскими забавами, то не очень-то знала на практике, какой адреналиновый всплеск получаешь, когда играешь со смертью. Возможно, любитель затяжных прыжков с парашютом или купания с акулами меньше обеспокоился бы присутствием вампира в комнате.

Неважно. Остановимся на том, что вампир, вторгающийся в твое личное пространство – это жутко, и один из способов укрепить – э-э-э – моральное состояние – надеть тщательно подобранную отваживающую одежду.

Я легла в постель в самой старой, самой выцветшей своей фланелевой рубашке, в лифчике, который в каталоге смотрелся нормально, но, очевидно, по дороге к заказчице сильно состарился, белых хлопчатобумажных трусиках (стирок этак семьсот тому назад на них были цветочки – теперь же остались размазанные серые пятнышки), и джинсах, которые я обычно надевала при уборке или работе в саду Иоланды, потому что они были слишком потрепанными для работы; даже если вообще не выходить из пекарни. Пищевой инспектор за такие арестовал бы на месте. О, и в ворсистых зеленых клетчатых носках. Ночь выдалась холодноватой для лета. Сравнительно. Я улеглась поверх постельного покрывала.

И проспала до боевой тревоги в три сорок пять. Он не пришел.

Это был не лучший мой рабочий день. Я рычала на каждого, кто заговаривал со мной, и рычала еще сильнее, когда никто не отвечал тем же. Мэла, который не остался бы в долгу, на месте не было. У мамы, к счастью, не хватало времени вступать со мной в яростные споры, так что мы сделали несколько залпов полным бортом и разошлись по гаваням.

Мы честно пытались не попадаться друг другу под руку, но это не в мамином характере – избегать стычки со своей дочерью, когда таковая предлагается.О чем догадывалась она, пока я строила свои догадки? В литературе по психологии много говорилось о мелких, несущественных неприятностях, которые становились последней каплей, переполнявшей чашу душевного равновесия. (Я порылась в глобонетовских архивах, вместо того, чтобы читать «Мерзейшую Магию».)

– Я не чертов инвалид! – взвыла я на Чарли. – Не нужно меня подушками обкладывать! Может, скажешь мне, что я жалкая дура, и ты хотел бы перевернуть мусорное ведро над моей головой? Пауза.

– Ну, эта идея приходила мне на ум, – сказал Чарли. Я стояла, тяжело дыша, сжав замасленные кулаки.

– Спасибо, – выговорила я.

– Может, ты хочешь о чем-нибудь поговорить? – самым невинным своим тоном осведомился Чарли.

Я подумала над этим. Чарли неторопливо развернулся и закрыл дверь пекарни. Двери в кофейне особо не закрываются, так что, если какая-нибудь закрыта, лучше не открывать ее, разве что произошло что-то особо важное. К примеру, прибыл полный автобус туристов, которые не заказали предварительно места, у которых сорок пять минут на ленч до встречи с гидом в Музее Других, до которого пятнадцать минут езды на автобусе (пешком – всего семь, но попробуй убедить в этом автобусных туристов), они все хотят бургеры и картошку фри, и в меню им смотреть незачем. Мы бургерами особо не занимаемся, так что наш гриль невелик, а картофелем фри не занимаемся вообще, разве что по заказу – но бургероеды все равно не посчитают получившееся картошкой фри.

Такое в самом деле однажды случилось, и когда мама вес высказала туристической компании, ее президент на коленях умолял в знак примирения принять путевки в круиз на Карибы на двоих – или хотя бы заказы на питание всех его туристических групп в Новой Аркадии, сделанные заблаговременно.Она выбрала последнее, и теперь туристическая компания «Вокруг Света» (президента зовут Бенджамин Сиско, но, готова поклясться, родился он с другим именем, и стоит увидеть логотип на их автобусах) – один из лучших наших клиентов. Мы практически могли бы закрыться и жить на те деньги, которые получали от них в августе. И мы приучили их постоянных тур-лидеров вести группу в Музей Других пешком. После этого водители автобусов тоже нас полюбили.

Городской совет не предполагал этого, когда сходил с ума от перспективы увидеть Новую Аркадию на новых, послевоенных, картах, но именно из-за Музея Других автобусные туристы, обратившиеся в компанию «Вокруг Света», теперь приезжают в Новую Аркадию. Публичные экспонаты до сих пор хуже некуда, но теперь их стало больше, а симулятор «Нападение Вурдалаков», должно быть, особенно хорош – я бы сказала, жуть как хорош. Еще у нас действительно стало больше сливолицых академиков с крошечным жалованьем, которые снимают комнаты в Старом городе, но все не так плохо, как я опасалась. Рабочий класс снова победил. Ха!

Чарли вернулся от двери и сел на табурет в углу. День был не настолько палящим, чтобы мы умерли от жары в пекарне с включенными печами и закрытой дверью – по крайней мере, в течение ближайших десяти минут.

– Из-за недавней ночи, – сказала я, – ребята из ООД хотят, чтобы я стала… неофициальным сотрудником ООД.

Чарли осторожно сказал:

– Я не думал, что кухонный нож… обычное оружие. Я вздохнула:

– А что ты думал, когда последовал за мной той ночью? Просто, что я сошла с ума?

Чарли обдумал это, прежде чем ответить.

– Нет, не с ума. С накатанной дорожки – да. Но у меня было немного времени на раздумья. Когда я туда добежал, все уже кончилось. И, думается, я тогда понял, что я… что мы все это время неправильно понимали… про кухонные ножи.

– С тех пор, как я исчезла на пару дней.

– Да. Ты наверняка столкнулась с Другими, так или иначе. Извини. Просто… мы видели, как ты… ты не хотела говорить с любыми копами, но особенносторонилась оодовцев.

А я и не думала, что это так заметно!

– Со всеми остальными в «Кофейне Чарли» ты нормально вела себя, с нами-людьми, и не только с нами,но и с незнакомцами тоже. Нервно, как будто случилось что-то действительно плохое, – о чем мы уже знали, – но нормально. Со всеми, понимаешь, человеками.

Кроме телерепортеров. Если, конечно, они – люди.

– Это были не оборотни, потому что после ты, как обычно, была здесь и в полнолуния. А они обычно не выходят кусать людей, кроме как в полнолуния.

И, как бы беспокойно и возбужденно я себя ни чувствовала в начале всей этой истории, я поехала к озеру не в полнолуние. Там естьоборотни. Да и в Старом городе есть несколько оборотней. Более чем несколько. Не составляет особого труда вести себя с ними нормально: остальные двадцать девять дней они ведут себя пристойно. В отличие от кровопийц, предпочитающих городские декорации, оборотни, которых действительно следует избегать, в большинстве своем околачиваются в дикой местности.

– И – прости – поскольку на вид у тебя все части тела на месте, это не могли быть зомби или вурдалаки.

В «Кофейне Чарли» именно я была экспертом по Другим. Большая часть персонала не хотела ничего знать, как не хотела знать большая часть человеческого населения, а наши оодовцы воспринимались просто как клиенты, которые носят слишком много хаки. Мэл говорил, что от историй про Других у него чешутся татуировки.

– Мы с Сэди подумали, что тут, должно быть, замешаны какие-нибудь демоны. Сэди… ну, Сэди поговорила с парой специалистов-психиатров, с которыми ты общаться не хотела, и они сказали, что такая встреча могла иметь как раз такие травматические последствия, и что тебя нужно оставить в покое, если ты не хочешь рассказывать.

Хорошо бы это оказалось единственной причиной заговоров и необычной сдержанности. Может, так оно и было. Или, возможно, я могла сделать так, чтобы на том и кончилось. В конце концов, я дочь своей матери, даже если во мне и скрываются неизведанные бездны аттило-гуннства.

– Она рассказала им о моем отце? – осторожно спросила я.

Чарли покачал головой.

– Я сам практически забыл о твоем отце – до недавней ночи. Мне никогда всерьез не приходило на ум, что случившееся с тобой как-то связано с вампирами. Мнэ-э-э… люди от вампиров не уходят. Как и не избавляются от кровопийц с помощью кухонного ножа.

Это знал даже Чарли.

– Да. Вот и оодовцы; так же говорили.

Чарли на минуту замолк. Я думала: если Чарли забыл о моем отце, то он не может быть добровольным помощником Службы спасения. Мать никогда не рассказывала ему о прапратетушке Маргарет, которая хромала, потому что ее левая нога была короткой, ороговевшей и с копытом. Или кем там прапратетушка Маргарет была, и кровь каких демонов текла в ее жилах. Короче, мама держала свои страхи при себе. Я уже говорила, что она храбрая: сперва позволила своим родителям выгнать ее, чтобы выйти замуж за отца, потом в одиночку бросила вызов Блейзам, когда ушла от него. Любая здравомыслящая женщина, которая в прошлой жизни не была гунном Аттилой, нашла бы много причин оставить меня на попечение семье моего отца. И они приняли бы: пойди мое развитие плохо, они, возможно, стали бы отрицать, что я – их родня, но они заботилисьбы. И, пойди я в плохую сторону, они хотели быбыть рядом, чтобы сдерживать меня – ради себя, если не ради меня. Так что она была вдвойне смела – или безрассудна. Блейзов было, наверно, немного и до войны, но они были грозны.

Бывают оченьсильные демоны. Сильнее любого человека. Хотя сильные демоны, как правило, глупы.

– Что ты собираешься делать? – спросил Чарли.

– Продолжать печь булочки с корицей, – немедленно ответила я.

Чарли едва заметно улыбнулся:

– Это, конечно, я и хотел услышать…

– Это ли? – осведомилась я. – Ты хочешь, чтобы кто-то такой… – так очевидно… – не просто слабенький магодел, но кто-то… ну, в общем, с вампирами…И ты хочешь, чтобы кто-то вроде этого – вроде меня – пек здесь булочки с корицей?

– Да, – кивнул Чарли. – Да. Ты делаешь лучшие булочки с корицей, вероятно, в мировой истории. Остальное не имеет значения. Мы платим налоги, чтобы ООД заботилось о Других. Тынужна нам здесь. Если ты хочешь быть здесь. Мне все равно, кто твой папа. Или что еще ты можешь делать с кухонным ножом.

Я посмотрела на него. У него были все права хоть пинком меня вышвырнуть – люди не любят, когда в штате их ресторанов состоят странные магоделы. Но я была членом этой семьи, этого клана, членом причудливого сообщества, каким была «Кофейня Чарли». Даже ключевым членом. Моим долгомпо отношению к этим людям было не сойти с ума. С топором или без.

И остаться в живых.

«Кофейня Чарли»: странный крошечный факел Старого Города в сгущающейся тьме.

Интересная перспектива в свете текущих событий.

– Тогда все в порядке, – сказала я.

– Хорошо. – Чарли открыл дверь снова и неторопливо вышел.

Той ночью я опять легла в кровать в джинсах и фланелевой рубашке. Проснулась в полночь и ощупью направилась в туалет, по пути споткнувшись о порог. Вернулась в постель и немедленно заснула опять. Тревога прозвучала в три сорок пять.

Он не пришел.

Вчерашнее чувство возмущения – абсурдное, как обида подростка, которого не пустили на вечеринку – исчезло, будто свечу задули. Я волновалась.