Текст книги "Дыхание Смерти"

Автор книги: Роберто Диоталлеви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Нас послали за тобой, человек. Тебя ждут.

– А как же луна? – удивился Дзигоро. Он не спросил, где его ждут. Послать за ним эту троицу мог только лемуриец. Когда Кулл-пес притащил на его порог окровавленную тушу и Ранхаодда отвернулся от его жилища, эта встреча стала неизбежной. Пожалуй, он знал это.

– Сегодня Врата откроются до рассвета, – только губами ответил Кошиф. – Хозяин сделает это специально для тебя.

– Я тронут, – улыбнулся Дзигоро.

– Ты пойдешь с нами? – недоверчиво спросила Малика.

– Да, я пойду, – кивнул Дзигоро. – Я готов к встрече.

– Ты готов пролить кровь одного из нас?

– Нет.

– Значит… ты собираешься пролить кровь хозяина?

– Нет.

– Я не понимаю тебя. – Дзигоро почти воочию увидел, как Малика-женщина пожимает плечами.

– Это не страшно, – ответил Дзигоро. – Главное, чтобы понял Кулл.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Темневший вдали силуэт горной гряды задрожал и расползся неуклюжей кляксой, похожей на осьминога. Через минуту его скрыла стена белесого тумана, немного подкрашенного золотисто-алыми лучами солнца. Врата Заката, которые на этот раз стоило назвать Врата Рассвета, снова, уже второй раз закрылись за ним, и Дзигоро в сопровождении своего странного эскорта шагнул в тень зловещей башни.

Его окружила тишина. Ни голосов, ни шороха ветра в траве, ни шагов по мощеному двору, ни лязга оружия. Замок Чародея словно вымер, только узкие окна, похожие на бойницы, продолжали нее так же светиться колдовским зеленым светом. Неожиданно Дзигоро понял, что он один. Сопровождавшие его твари куда-то исчезли. Он оглянулся, но быстрый взгляд его не уловил даже мелькнувшей тени. Камелиец пожал плечами и потянул па себя массивную дверь.

Внутри его тоже никто не встретил. Никто не пытался остановить его или, наоборот, подтолкнуть вперед. Замок был пуст. Впрочем, Дзигоро не собирался поворачивать вспять. Врата Заката закрылись за ним, и идти ему было попросту некуда. Разве что вперед.

В пещере лемурийского мага не было ничего, что могло бы поразить воображение Дзигоро. Подземный огонь был пригашен на время, как видно. Треножник над очагом пуст, а Дзигоро ожидал увидеть на нем непременную чашу с магическим зельем. Такой же пустой была и ниша в дальнем углу пещеры, перегороженная толстыми железными прутьями с острыми крючьями по всей длине. Совершенно бесполезными и ненужными казались цепи, врезанные в камень стен. Вот стол около одной из них, почти совершенно пустой, не считая нескольких прозрачных флаконов с каким-то жидкостями, действительно показался Дзигоро подозрительным.

– Ты все-таки пришел? Не слишком же ты торопился.

Дзигоро обернулся на этот до дрожи знакомый омерзительный голос и заметил маленького лысого человечка в цветном халате до пят.

– Да, я не торопился, – кивнул камелиец. – Никто не может убежать от судьбы, но и за ней бежать глупо и недостойно…

Лемуриец презрительно расхохотался:

– Ну-ну, твоя мудрость подобна слишком глубокому колодцу. Из него можно любоваться звездами, но трудно доставать воду.

– Зачем ты хотел видеть меня? – перебил Дзигоро.

– Странный вопрос, – лемуриец рассмеялся снова. – Чтобы убить. Помнишь предсказание: ты станешь источником моей гибели? Умный человек должен оградить себя от удара.

Камелиец повел плечами. Лицо его осталось бесстрастным.

– От судьбы не уйдешь, Тумхат, и если мне суждено стать причиной твоей смерти, значит, так оно и будет. Ты ничего не изменишь в рисунке своей судьбы, он начертан задолго до нашего рождения, и стереть его может лишь та рука, которая его начертила. Но, если хочешь, попробуй.

– Ты так уверен в своем искусстве? – подозрительно сощурился лемуриец. – Или в своем счастье? Или в покровительстве своего Бога?

Камелиец сдержанно покачал головой.

– Я уверен лишь в одном: свершится то, что предначертано Богами, и ничто иное, это единственная защита, которая у меня есть, и это единственная защита, которая мне нужна. Если хочешь меня убить, убей. Но предупреждаю, это будет нелегко.

– Ты не боишься? – Лемуриец с недоверием оглядел Дзигоро.

– Кто боится Богов, тот пусть больше никого не боится, – последовал ответ.

Внезапно худощавая фигурка камелийца как-то неуловимо изменилась. Он не стал выше ростом или шире в плечах, не сделал ни одного угрожающего движения. Но его тело словно облекли невидимые доспехи, лемуриец смотрел на него с недоумением, граничащим с ужасом. Дзигоро был беззащитен, глаза мага говорили ему об этом, но острое чутье чародея предупреждало: любая попытка применить силу наткнется на силу еще большую, и неизвестно, кому будет хуже. Неожиданно лемуриец понял, что Дзигоро видит его замешательство, и это второй раз неприятно царапнуло его гордость. Он чувствовал, что сдерживает себя из последних сил. Внезапно пол пещеры заволокло туманом. Туман этот, пахнущий серой и болотными испарениями, быстро густел, набирал силу и плотность, с каждым мгновением подбираясь все ближе и ближе к неподвижному Дзигоро. Он был похож на хищное чудовище, которое проснулось, чувствует голод, видит добычу и аккуратно, чтобы не спугнуть, подбирается к ней на мягком брюхе.

Дзигоро не шевельнулся. Остановившимся взглядом он смотрел в одну точку на стене, не замечая или не желая замечать, как туман подбирается все ближе и ближе, облизывая его голые ступни и, поднимаясь выше, касается развернутых ладоней. Дзигоро не смотрел вниз. Не смотрел он и на Тумхата. Взгляд его светлых серых глаз был обращен вовнутрь. Камелиец был непостижимо, пугающе спокоен. Тьма поднялась почти до самого потолка, сгустилась и обволокла его плотным коконом, сквозь который уже нельзя было разглядеть одинокой неподвижной фигуры. Лемуриец шевельнул пальцами, и в коконе полыхнуло светом. Дом содрогнулся, склянки на столике отозвались жалобным звоном. Лемуриец жадно вглядывался в тусклый кокон. Но вот туман понемногу рассеялся, теряя черноту и плотность, и возникла фигура Дзигоро. Он был все так же каменно-неподвижен, спокоен и бесстрастен. И, провалиться ему на этом месте, совершенно невредим. Хотя должен был стать кучкой пепла, сгореть в пламени Кольца Силы!

– Это была всего лишь проба моего могущества, – сдавленно проговорил Тумхат, – сейчас ты узнаешь настоящее искусство.

– Я буду благодарен за урок, – снизошел до ответа Дзигоро.

Тьма снова сгустилась, но на этот раз она была более агрессивной. Она двигалась, выстреливая жадные языки серого дыма, похожие на щупальца гигантского спрута или тела жирных змей. Лемуриец скрестил руки на груди и устремил такой же неподвижный взгляд в центр им же устроенной бури. Узкий язычок белой молнии вырвался из тумана и ударил в камелийца… Но нет! Не в него! Молния словно налетела на какую-то невидимую преграду и с треском раскололась во взмахе ресниц от цели. Далекий-далекий гром прозвучал как запоздалое сожаление. Туман, угрожающе близкий, замкнулся вокруг Дзигоро в кольцо, это кольцо приподнялось с пола, поползло вверх и замерло на уровне груди. В треске разряда в нем изорвалась еще одна молния, еще… а потом они посыпались дождем, сотрясая замок Тумхата до основания.

В узком проеме окна было видно, как, словно привлеченные бурей, к Башне поползли самые на-стоящие тучи – седые, тяжелые, полные агрессивной злобы. Ветер рвал их в клочья, стараясь разметать по черному бесстрастному небу с редкими огнями звезд, но тучи неумолимо сгущались, заволакивая небо, и в их недрах зрела страшная доселе невиданная гроза. И она разразилась. Небо потемнело с ошеломляющей быстротой. Зримая, осязаемо плотная тьма неотвратимо и так же стремительно, как коршун на куропатку, упала с заоблачных высот на землю. В одно мгновение скрыв от человеческого взора все видимое пространство, заполненное до того желтыми песчаными барханами, а теперь – черными клубящимися волнами грозовых туч. Эти волны, пенящиеся по краям белыми гребнями, катили над пустынной землей вал за валом. И так же, как и морским волнам, не было им ни конца ни края, движение их казалось вечным. Не было уже неба, не было и тверди земной. Тьма. Одна тьма. Везде и всюду. Неразделимая. Слитая воедино чудовищным натиском враждебной всему живому воли.

Убивающее всякую надежду безмолвие воцарилось в мире. Ни шороха, ни звука, ни даже малейшего шелеста сухих чешуек песка. Ветер тоже словно умер, как будто до этого он сам принадлежал миру живых. Все замерло, погруженное во тьму. И вдруг где-то там, там, где должна быть середина того пути, что ведет с неба на землю, появилось нечто… Нечто не поддающееся описанию, как нельзя описать скользящую в воздухе тень крыльев ласточки или танец светлячка под пологом спящего леса. Края туч стали полупрозрачными и замерцали тихим, неярким сиянием, медленно перетекающим с вершин по бокам и оттуда к самому низу. От этого сияния время от времени, а затем все быстрее и быстрее начали отрываться искорки, точно капли тумана собирались в одну широкую светящуюся ленту. Она растянулась от восхода до заката, заново поделив мир на два непримиримых лагеря.

Из облачных недр все текло и текло это мертвенно-бледное сияние. Земля безмолвствовала. И только, точно отблеск небесной туманной реки, по гребням песчаных волн пустыни засияли россыпи светло-голубых брызг, четко очерчивая контуры каждого бархана. Брызги, нет, скорее всего, что были капли земной влаги, выступающие на поверхность из глубин самого песчаного моря. Капли сливались друг с другом, поднимались над землей, и вскоре ярко-синее пламя сворачивалось в вихревые кольца, прорезая своими всполохами сгустившуюся тьму. Зрелище было одновременно и устрашающим, и завораживающе-жутким. Сочащаяся мерным сиянием тяжелая громада грозовых облаков, перетекающая в уже начинающую вспухать от переполняющих ее сил реку света, и под ними море синего огня, в свою очередь поднимающегося все выше и выше. И вот вскоре между рекой и морем осталась лишь узкая полоска тьмы, нe шире человеческой ладони, а сквозь них виднелись очертания ближних отрогов гор, но слабые и дрожащие, точно в жарком мареве солнечного дня.

Противостояние не могло длиться вечно. Мир пребывает в равновесии, потому что он в постоянном движении. Весь мир, казалось, теперь пришел в движение, рванулись к друг другу два света и два пламени, белый и синий. На один только стук сердца они стали одним целым, преодолев узкий черный разрыв между ними и, соединясь, тут же были стянуты могучей и неодолимой, неземной властью в тугой сверкающий кокон, изливающий вокруг себя нестерпимое сияние. Что могло случиться дальше, уже никто не взялся бы предсказать, такая безмерная сила была сосредоточена в том коконе, страшила даже сама мысль о возможности выхода этой энергии наружу.

Точно два толстых, плетенных из джута, багровых каната, как две руки, сверху и снизу, протянулись к сиянию во мраке. Границы миров разошлись, подобно краям зияющей раны. И… Все исчезло, словно весь сгусток энергии вырезали из плоти вселенной, оставив взамен черную дыру. Лишь только на мгновение после слепящей вспышки наступила абсолютно непроглядная темень.

Застигнутые бурей в пустыне караваны сбились с проторенных дорог, рассеялись по пескам в страхе и суеверном ужасе перед разбушевавшейся стихией. Животные: мулы, верблюды – не слушались ни людских окриков, ни ударов плетьми. Разбрасывая в стороны поклажу, бежали рабы, безуспешно пытаясь найти убежище среди пустынных барханов. Когда же в округе вновь воцарился мрак, то у несчастных людей забрезжила в сознании слабая надежда на спасение, на то, что, может быть, им все-таки, несмотря ни на. что, удастся избежать столь ужасающе-неотвратимой гибели в войне миров и начавшемся вселенском хаосе.

Но только они перевели дух, поднимая головы от земли, стряхивая с себя мертвый песок, как прямо над ними, на расстоянии всего каких-то нескольких лиг, в самой сердцевине облачных громад блеснула, как зеркальная поверхность хорошо отточенного клинка, белая змея молнии. Она рассекла всю толщу колышущейся плоти туч сверху донизу, от самой недоступной ничьему взору вершины до почти ползущего по земле брюха. Тут же последовавший за этим удар грома был так силен и страшен, что едва не разорвал на части черепа оглушенных людей. Их многоголосый крик отчаянья и ужаса потонул в глухом протяжном гуле, который, уже не стихая, сопровождал все усиливающийся и усиливающийся ливень молний. Сначала одиночные разряды огненных стрел, затем стали свиваться в клубки светящихся змей между несколькими грозовыми облаками, соединяясь в гигантские извивающиеся плети, будто кто-то невидимый неистово нахлестывал стихию, и без того бушевавшую над миром, злобя ее еще больше, доводя до исступленного безумия. В какой-то момент рухнули наконец сдерживавшие этот разрушительный натиск силы равновесия энергий.

К земле устремился огромный извивающийся шнур-змея, первый проводник, прокладывающий путь другим пламенеющим и жалящим тварям. Началась война. Битва земли и неба. Они изрыгали друг в друга тьмы и тьмы огненных стрел. Песок плавился, воздух сгустился и кипел, выжигая жадно хватавшие его легкие людей и животных. Уродливые рубцы запекшейся земной плоти покрыли барханы, черный маслянисто-липкий пепел сожженных заживо реял над полем битвы. По обе стороны света, бок о бок, медленно всходили два гигантских светила, две звезды, белая и синяя. И по мере того, как поднимались они над горизонтом, плавились и стекали к подножиям вершины каменных гор, скованные до того времени ледяными оковами.

В центре всего этого вселенского столпотворения стоял Дзигоро, бесстрастный, как вечное небо над его головой. Он был по-прежнему невредим.

– Я очень ценю твой урок, – произнес он. – Но не мог бы ты убрать бурю с равнины, не стоило вмешивать в наши дела ни в чем не повинных купцов и караванщиков. Если ты очень устал, пытаясь меня убить, то так и быть, я сам займусь этим.

– Ты?

– Или?

– Ты же всегда презирал магию.

– Я и сейчас считаю, что нельзя приказывать тому, кто подчиняется лишь воле всемогущих Богов. Но если ты не против, я попрошу бурю успокоиться.

Озадаченное и злобное выражение лица лемурийца сменилось презрительным. Дзигоро, не обращая на него ровным счетом никакого внимания, свел ладони вместе и прошептал несколько слов, которых маг не смог расслышать. И о чудо! Произошло то, в чем лемуриец не мог признаться даже самому себе, так быстро смирить гнев стихий не смог бы даже его повелитель. Толщи грозовых облаков таяли прямо на глазах, превращаясь в легкую серебристую дымку, которую тут же унес вдаль свежий ветер с верховий гор.

– Впечатляет, – кивнул лемуриец и едко добавил, – но не слишком. Кто ты без своего Бога? Никто. Меньше, чем никто. Презренный червяк под моей сандалией. Ты ни-ко-гда не сможешь меня погубить. Предсказатель ошибся, камелиец. Ты слишком ничтожен. Пожалуй, мне стоит отпустить тебя. Ты безопасен.

Губы Дзигоро дрогнули в едва заметной усмешке.

– «Никогда» – это слово, которое не пристало произносить смертным. Они не знают его подлинного смысла. «Никогда» – это слово Богов.

– И тех, кто равен Богам! – вскричал лемуриец.

– Героев? – Бровь Дзигоро слегка приподнялась, нарушая симметрию, отчего лицо его стало молодым и веселым. – Возможно. Их немного. И ты не из их числа.

– Ты думаешь, твой пес из их числа? – прошипел маг, наливаясь ехидной злостью. – И это слово пристало ему? Но как же быть, ведь он лишен дара речи.

Камелиец медленно покачал головой:

– Зря ты так поступил с Куллом. Время обретения утраченного еще не наступило, но оно настанет. Тумхат, я чувствую его приближение, и ты его чувствуешь, и вся твоя злоба от страха. Ты боишься, Тумхат, боишься и правильно делаешь. Этот человек не умеет прощать такие обиды.

– Я не боюсь собак, – огрызнулся лемуриец.

– Напрасно. – Дзигоро расслабился, повел плечами, разгоняя остатки морока, и сделал шаг.

Тумхат невольно попятился.

– Я не трону тебя, – мягко проговорил камелиец, – В моем сердце нет ни злобы, ни желания мстить тебе. Ты такое же орудие судьбы, как и я. Но Кулл иное. Он решает сам. И своим прямодушием он рвет сплетенные вокруг него сети коварства. Ты уверен, что правильно понял предсказание? А что ты скажешь на то, если не я, а варвар из Атлантиды послужит орудием твоей гибели?

Лемуриец выпрямился. Высказанная Дзигоро мысль поразила его в самое сердце.

– Ты напрасно сказал мне об этом, – проговорил он наконец. – Теперь я точно найду и добью этого шелудивого щенка.

– Во всяком случае попытаешься, это точно, – кивнул Дзигоро. – Что ж, удачи не желаю. Я читал знаки, которые судьба начертала над головой варвара. От твоей руки он не умрет. Ему суждено стать великим королем. Так что не советую тебе с ним ссориться. – С этими словами камелиец вышел и аккуратно прикрыл за собою дверь, оставив мага кататься от бессильной злобы среди разбитых склянок с вонючей жидкостью по прожженному его же молниями ковру.

Он шел по узким коридорам, освещенным ненавистным ему еще со времен заточения холодным зеленым светом, и чувствовал, как поверженная было тьма вновь набирает силу, густеет по углам, собирается под лестницами в недобром ожидании. Ему не дано было рассеять эту тьму навсегда. Он мог только выстоять в схватке с ней, если будет на то воля Ранхаодды, который, теперь Дзигоро знал это точно, все-таки не оставил его, несмотря на пролитую на его пороге кровь. Его Бог все еще был с ним. И что из того, что в свое время, быть может, за следующим поворотом, он потребует и возьмет плату за нарушения его заповедей. Это не страшно. Одна жизнь и одна смерть ничего не изменят на весах вселенной. Но по его следам пройдет другой – Воин, Герой – погибель магов, и если от шагов Дзигоро Призрачный Замок лишь содрогнулся, то от поступи могучего варвара он рухнет на голову своего хозяина. Так будет!

Дзигоро ничего не расслышал. Шаги лемурийца в мягких туфлях были легки, как походка большой кошки. Он крался по смежным коридорам, пока Дзигоро пересекал замок по главной лестнице. Рука мага сжимала страшное оружие. Легкий, как могло бы показаться со стороны, а на самом деле налитый смертоносной свинцовой тяжестью, короткий меч или, скорее, длинный кинжал с необычно извитой формой клинка. Клинок этот не отбрасывал блики отраженного света, а принимая их на свою полированную поверхность, поглощал целиком и безвозвратно. Магическое оружие – дасар старинной работы в умелых руках – это воплощение Смерти. Вдобавок сам лемуриец наложил на него знаменитое заклятье четырех стихий, которое едва уместилось на оружии, так много оно уже несло на себе.

Тумхат и не собирался отпускать маленького камелийца. И когда в пятне зеленого света показалась его худая фигура, а затем узкая спина, лемуриец не колебался. Он прыгнул вперед, занося руку с мечом, и со свистом вспоротого воздуха обрушил чародейскую сталь на голову Дзигоро. Вернее, хотел обрушить. Камелиец едва заметно отклонился, повернулся на самых кончиках пальцев ног и стремительно вскинул руку, ладонь его не была сжата в кулак, лишь чуть-чуть согнута. Тумхат не задержал удара, предчувствуя, Как эта тонкая рука прямо сейчас упадет на пол жалким дергающимся обрубком. Но произошло иное. Его оружие, его великолепное орудие убийства, выкованное лучшими мастерами страны Заката и столь верно служившее хозяину до сих пор… наткнулось на вытянутую руку как на стену, и с жалобным звоном рассыпалось бесчисленным множеством мельчайших осколков, точно промерзшее стекло от пролитого на него кипятка.

– Дух отражающего удар был крепче, чем дух наносящего удар, – отрешенно констатировал Дзигоро. – Ты что-то забыл мне сказать, Тумхат? Тот, к кому был обращен вопрос, не отвечал, а в растерянности рассматривал обломок кинжала. – Не расстраивайся, – посочувствовал ему Дзигоро. – В конце концов, это всего лишь железный меч.

– И мое лучшее заклятие, – прошептал Тумхат.

– Всякое заклятие – ничто против Веры, – живо возразил Дзигоро и мягко улыбнулся. – Ты выбрал не ту стезю. Впрочем, это не твоя вина. Вряд ли у тебя был выбор. Служители Йог-Сагота не могут быть свободными. Это их плата за могущество.

Дзигоро говорил легко и непринужденно, но каждый нерв в нем трепетал. Он чувствовал, как в лемурийце закипает ненависть, черная ненависть, как беззвездное небо, как отражение мрака в бездонном колодце, как дары Йог-Сагота. Он видел воочию, как растет злоба в этом, разъеденном страхом и завистью сердце, как коварный мозг сплетает сеть заклятия, с которым нельзя спорить. Брошенное вперед с силой и страстью Тумхата, оно вырвется наружу, превратясь в отравленный кинжал, золотую шаровую молнию или ядовитую гадюку. Дзигоро мог отклониться, но это не уничтожило бы силы заклятья. Оно вырвалось бы в мир, сея разрушения и усиливаясь с каждым мгновением горя, страха, боли, с каждым посланным ему вслед проклятием, пока не настигло бы свою цель, погубив на этом пути многие и многие невинные жертвы. За своей спиной Дзигоро почувствовал легкое дуновение. Он узнал его. Не мог не узнать. Всю жизнь он готовился к тому, чтобы ощутить за своей спиной этот легкий вздох. В этот миг он понял, какую плату потребует от него Великий Ранхаодда. Понял. И согласился.

– Что с тобой, проповедник? – с усмешкой спросил лемуриец, почувствовав перемену в настроении собеседника. – Ты увидел собственную смерть?

– Да, – неожиданно согласился с ним Дзигоро. – Она здесь.

– Поздновато. Однако ты снова ошибаешься, она не там, куда ты смотришь. Она перед тобой. – Он еще не успел договорить, как свистящая сизая молния метнулась вперед. Дзигоро инстинктивно дернулся, пытаясь отклониться, усилием воли обуздал свой естественный порыв. Тело, послушное разуму, смирилось и на этот раз. Камелиец вздрогнул. Боль пронзила его с головы до ног, подобно копью. Жестокий удар встряхнул худое тело, заставил качнуться, но и тут Дзигоро устоял. Устоял, принимая в себя весь огромный заряд черной злобы и ненависти, сминая его, гася в самом себе, встав на пути живым заслоном.

Он платил. И никакая плата не была слишком велика или несправедлива, если ее требовали боги. Потому, что боги иногда требуют невозможного, но они никогда не требуют больше абсолютно необходимого для сохранения хрупкого равновесия Вселенной.

Плоская рукоять кинжала торчала в груди Дзигоро, на два пальца выше сердца. Рана была смертельной, потому что холод заклятия уже проник в кровь. Дзигоро чувствовал, как он расползается мертвящими щупальцами забытья. И все-таки он стоял.

– Ты получил, то, за чем пришел, – проговорил Тумхат. – Это конец.

Синеющие губы Дзигоро шевельнулись.

– Твой, – услышал он в ответ. – Я еще даже не начал.

И тут случилось странное. Легкий серебряный звон прозвучал над их головами светло и чисто под этими гнусными сводами, и вихрь, родившийся неизвестно как и откуда, и принес ароматы роз и крепко заваренного чая.

– Учитель! – ликующе прошептал Дзигоро. С этими словами воля наконец оставила ослабевшее тело, которое оно так долго поддерживало в жизни вопреки самой смерти, и оно рухнуло на пол… Или было бережно опущено на пол… а серебряный вихрь взметнулся под потолок и исчез, словно привиделся. Лемуриец, почти обезумев, смотрел на распростертого перед ним Дзигоро, на спокойное, даже радостное лицо и плотно сомкнутые веки. Этого не могло быть. Его обманули. Кинжал заклятия исчез. Исчезла и рана. Грудь мертвого камелийца была совершенно чиста, от пятен крови не осталось и следа, словно никогда и не было.

* * *

Кулл возвращался в настроении ровном, даже близком к хорошему. Он возвращался на четырех лапах, но недавнее происшествие вернуло ему почти утраченную было веру в то, что его превращение в бессловесную тварь носит временный и обратимый характер. Камелийский Учитель Дзигоро, по словам ученика, был личностью, почитаемой у себя на родине наравне с императором, но не за должность или великое богатство, а исключительно за свою мудрость и смирение. Конечно, такой человек запросто управится с заклятьем лемурийца и, поскольку смирен и скромен, наверно, не запросит, как иные жрецы, драгоценный камень величиной с кулак. Возможно, ему, как другу Дзигоро, вообще не стоит беспокоиться об оплате… Впрочем, этот вопрос не относился к категории тех, которые требовали немедленного решения, и Кулл просто наслаждался быстрым бегом, утренней прохладой и неожиданно обретенным покоем.

Его хорошее настроение испарилось вместе с первыми лучами солнца, повисшего над песчаными барханами, как рыжий апельсин на веревочке. Но светило тут было совершенно ни при чем. Место, где он оставил своего мудрого попутчика, было пустым. Кулл торопливо спустился вниз, надеясь, что маленький камелиец просто задремал, и его близорукие, собачьи глаза не заметили того среди однообразной серой пустыни. Внизу никого не было. Краткая разведка местности выявила, что место ночной стоянки покинуто уже несколько часов назад. Причем покинуто каким-то странным образом. Кулл-человек, должно быть, ничего странного здесь не нашел: был человек – исчез, мало ли их исчезает в пустынях. Но Кулл-пес благодаря своим обостренным инстинктам отчетливо различил слабый, уже исчезающий запах магии. Запах Лемурии. Запах Призрачной Башни. Сомнения отпали. Дзигоро похитили слуги Тумхата. Полнолуние! Врата Заката! Разговор, подслушанный в таверне Гайбары… Правда, отсюда до Призрачной Башни было не менее трех дней пути, но, когда дело касалось магии, ручаться за что-либо мог только законченный глупец.

Он оставил Дзигоро, и его схватили!

При этом Кулл как-то совсем упустил из виду, что маленький камелиец мог отлично постоять за себя…

И что теперь?

Куда ему идти?

В Камелию? Но как он разыщет в огромной стране Учителя Дзигоро и, главное, как он с ним объяснится?

В Гайбару? Кто его там ждет, кроме изрядно покусанной стражи?

В Призрачную Башню? Но Врата Заката закрылись и откроются только во время следующего полнолунья…

Никто из людей никогда не признает в нем такого же человека. Он был пленником собачьей шкуры, и мир людей навсегда закрылся для него. Теперь он был одним из тех, на кого устраивают охоты и облавы. Кулл едва не взвыл, когда с ясностью отчаяния понял простую и страшную вещь:

Идти ему было некуда.

Едва уловимая дрожь земли, которую он ощутил широкими подушками лап, вернула его к действительности. Пес прислушался. Собачьи уши говорили ему, что кто-то приближается, что этот «кто-то» не один, их много, у них копыта и бегут они, спасаясь от погони… Кулл-человек сообразил, что разгадка может быть только одна. Приближается небольшое стадо куланов, и гонят его волки…

Сначала возникло серо-рыжее облако пыли, потом в этом облаке глаза различили длинные морды, прижатые уши и круглые, безумные глаза. А потом до его слуха донесся звук, который просто невозможно было не узнать или с чем-нибудь перепутать. Это был древний боевой клич – охотничий зов волчьей стаи. Почти со страхом Кулл ощутил, что его новое тело отозвалось на этот клич. Само. Пройдет немного времени, и он совсем позабудет, что когда-то был человеком. Зверь заменит его…

Они неслись по пустыне, как бесшумная, призрачная стая демонов. Быстрые тени, как язычки серого дыма, струились то рядом с бегущим стадом, то чуть позади. Ни один не вырвался вперед.

Стадо неслось прямо на него, и Кулл-человек понял, что нужно немедленно уходить в сторону, убираться с пути обезумевших животных и стаи безжалостных убийц. Но Кулл-зверь рассуждать не умел. Он принял другое решение, и его сильное тело уже приготовилось с прыжку. Совсем рядом мелькнули: длинная морда, палевое тело, в нос ударил острый запах – запах страха, мелькнули копыта. Пес прыгнул, но опоздал. Быстрым прыжком в сторону кулан ушел от его страшных клыков. Переживать свой промах не было времени. Пес вскочил, едва успев выметнуть свое тело из под копыт, и, не думая больше ни о чем, ринулся вперед, за уходящим стадом. За добычей. Краем глаза он заметил, что сбоку появилась стремительная серая тень – легкая и грациозная.

Молодая волчица, понял пес. Она струилась по пескам серым дымом – юное и отважное создание, не ведающее никаких сомнений в своем праве быть там, где она хочет быть. Она не собиралась мешать чужаку, это он понял сразу, но почему-то не отставала ни на шаг, не упуская его из виду…

Волки бежали в облаке пыли, а ветер дул со стороны стада. Пугающим безмолвием была окутана эта погоня, только глухой стук копыт по песку и сиплое дыхание. Пес вырвался вперед, в какие-то мгновения настиг упущенную добычу – сильного и быстрого кулана, прыгнул, вцепился зубами в его горло и повис на бегущем всей массой своего тела. Кулан метнулся в сторону, пытаясь стряхнуть врага, но, ослабев, упал на бок, заливая песок кровью из порванной жилы. Копыта еще раз дернулись и замерли. И стадо как-то сразу потерялось, сбился их стремительный бег, который, возможно, еще мог бы их спасти. Животные остановились и сбились в кучу. Пес свалил вожака.

И началась бойня! Серые молнии метались вокруг мирных рыжеватых животных, которые в предчувствии близкой, неминуемой гибели вдруг перестали быть мирными. Они были добычей, добычей загнанной, обреченной, но эту добычу еще следовало добить.

Куланы сбились в плотный круг, пряча в центре беззащитных детенышей, и, куда ни кидались волки, всюду их встречали точные удары мощных задних копыт. Тонкий, жалобный визг разорвал живую, тяжело дышащую тишину и закончился предсмертным хрипом. Пес взглянул туда и увидел окровавленное тело сильного, матерого волка, забитого насмерть безобидным мирным куланом. Этот зверь был первым, но не последним. Не прошло и нескольких мгновений, как еще один волк покатился в пески с визгом, больше похожим на стон. Пес понял, что может погибнуть в этой схватке. Наверное, благоразумнее было отойти. Чтобы насытиться, ему вполне хватило бы убитого им вожака, но стая еще не собиралась прекращать бойню. Остался и он.

Улучив момент, когда в плотном кольце куланов образовалась брешь, пес метнулся туда, вклинился меж животными, вынырнул из-под брюха, сжал челюсти на горле своего кулана и дернул его назад, вон из круга, пытаясь спастись от острых копыт. Он бы никогда с ним не справился. Просто не хватило бы сил, щедро потраченных на обгон стада и на бестолковые прыжки, свойственные всякому новичку. Но неожиданно рядом с ним возникло стремительное, гибкое тело, и еще одна пара челюстей с торжествующим рычанием сомкнулась на горле их общей добычи. Зеленые глаза волчицы сверкнули торжеством. Но в них было и другое чувство, древнее, первобытное, его пес тоже узнал. В это мгновение случилось то, чего так опасался Кулл. Человек исчез. Уснул. Растворился. Огромный серебряный пес окончательно победил и занял его место. Утрата мира людей, которая так печалила его еще этим утром, неожиданно перестала иметь значение. Зверь нашел свое место, свою подругу и свою стаю. Он больше не был одинок.