Текст книги "Ласковый дождь"

Автор книги: Роберта Лэтоу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Моузез вошел в гостиную с подносом в тот момент, когда они обе молчали. Он взглянул на них и улыбнулся. Судя по тому, как вытянулось лицо Дины, она старалась осмыслить те события, которые произошли в жизни ее подруги с тех пор, как они виделись в последний раз. Он поставил поднос на столик и придвинул его к Мирелле. Моузез готов был поклясться, что в этот момент Дина с трудом приходила в себя после сообщения о наследстве. Он не имел понятия о его размерах, но догадывался, что речь идет о весьма крупной сумме.

Моузез с улыбкой протянул Дине красивый старинный бокал с шербетом и маленькой ложечкой, а также фарфоровую тарелочку с несколькими аппетитными пралине. Ухаживая за Миреллой, он позволил себе предположить:

– Наверное, вы рассказали ей о наследстве?

Мирелла кивнула. Он разлил кофе по чашкам и, отступив на шаг, стал ждать момента, когда можно будет его подавать.

Дина бросила вопросительный взгляд на Миреллу, желая узнать, можно ли говорить при Моузезе, и получила утвердительный кивок.

– Да, он знает о наследстве, но не знает, насколько оно большое. Я ведь говорила, что мы будем богаты, правда, Моузез?

– Богаты – не то слово! – воскликнула Дина. – Ты всегда отличалась наивным отношением к деньгам, никогда не задумывалась об их ценности, не умела разумно ими распоряжаться, и хотя знаешь, как они бывают иногда нужны, ставишь их очень низко на своей шкале ценностей. Но все же ты не можешь не понимать, что сорок миллионов в год – не «богатство», а чертова прорва денег, какую и представить себе невозможно.

Дина спрыгнула с кушетки, подбежала к Моузезу, поцеловала его в щеку, потом подошла к подруге и тоже поцеловала ее. В заключение она несколько раз прошлась колесом, издала торжествующий вопль и, вернувшись на свое место, принялась засыпать Миреллу вопросами. Мирелла и Моузез смеялись, и их веселье было весьма заразительным. Когда все успокоились, Дина посмотрела на них серьезно.

– Похоже, вы оба не понимаете серьезности ситуации, да? Для вас это просто чуть больше денег, чем было всегда. Признавайтесь.

– Все, что я знаю, это то, что у мисс Миреллы отныне не будет материальных проблем, что не так уж плохо, – ответил Моузез, собирая посуду и передавая им чашки с кофе. – И еще мы сможем теперь нанять строителей, потому что крышу давно пора латать. – Он поклонился и, прежде чем уйти, спросил у Миреллы, не будет ли каких-нибудь распоряжений.

– А я знаю лишь то, что деньги, которые мне, конечно же, не помешают, уже успели разрушить мою жизнь, и я далека от того, чтобы этому радоваться, – проворчала Мирелла. – И ко всему прочему, мне снова придется просить у тебя взаймы, чтобы заплатить налоги на наследство.

– Разумеется. Я тебе дам столько, сколько понадобится. И ты прекрасно это знаешь. Мирр, у меня к тебе миллион вопросов, но не хочется ничего упустить, поэтому продолжай свой рассказ об этом очаровательном Адаме Кори. Мы остановились на том, что он помешал тебе упасть в обморок, когда ты узнала о наследстве. Давай с этого места, – попросила Дина, решив завтра же утром справиться в издании «Дан и Брэдстрит» о герое ее рассказа.

Мирелла закончила свою историю лишь к полуночи. Во время рассказа она по-новому оценила некоторые события и свои ощущения, в результате чего ей удалось составить полную картину происшедшего и понять наконец, что же вынудило Адама уйти столь внезапно.

Дина внимательно смотрела на подругу и испытывала искреннее сострадание к ней из-за той боли, которую ей пришлось пережить, когда Адам, оскорбленный в своих лучших чувствах, оставил ее одну. Жизнь Миреллы, вполне устоявшаяся за последние восемнадцать лет, действительно пошла кувырком, и Дина понимала, почему это наследство не вызывает у нее восторга. Она подошла к подруге и обняла ее за плечи.

– И все-таки это потрясающе, – вздохнула она. – Даже если бы это случилось со мной, я не могла бы быть в большем восторге. Так часто приходится читать в газетах о том, что кто-то получает огромное наследство, но представить, что этот «кто-то» – твоя лучшая подруга, это уже фантастика. Мы всю жизнь участвуем в любовных схватках с мужчинами за искру настоящего чувства, а ты, похоже, обрела его без всяких усилий несколько часов назад. По крайней мере этого хватило, чтобы ты поняла, что ничего похожего прежде у тебя не было и Пол дать тебе это не сможет. Кроме того, корни твоих предков по материнской линии, которые так тщательно скрывали твои мать и бабушка, всплыли на поверхность. И ты никогда не сможешь забыть о них, как ни старайся. Я думаю, твой друг Адам был прав, утверждая это.

Дина хлопнула ее по плечу и наполнила бокалы.

– Да, все это и правда похоже на фантастику. Но самое фантастическое в этом деле то, что ты так внезапно изменила свою жизнь, хотя, как ты сама призналась, против своей воли. Если честно, я поражена твоей стремительной активностью – ты договорилась об отпуске, влюбилась и даже решила бросить Пола. Ты действительно собираешься бросить его окончательно и бесповоротно?

– Я это уже сделала. То есть он еще об этом не знает, но между нами все кончено. – Мирелла сделала глоток бренди и добавила: – Не могу сказать, что я от этого стала счастливее. У меня, кроме него, ни с кем и никогда не было серьезных отношений. Остальные мои любовники были увлечением на одну ночь. Меня угнетает мысль, что я так долго обманывала себя иллюзией, будто наши отношения с Полом и есть настоящая любовь. Теперь я понимаю, что в момент нашего знакомства мы с Полом были страстными романтиками, как и большая часть поколения конца пятидесятых – начала шестидесятых годов. Когда он убил в себе романтизм, я поддалась его влиянию и сделала то же самое с собой. Все последние годы я была так озабочена мелкими проблемами наших с ним отношений, что перестала думать о себе и попала в безвыходное положение незамужней и несчастной женщины. Я считала себя умной, а оказалась полнейшей дурой.

– Боже, Мирр, я не верю своим ушам! – Дина присела на корточки перед подругой. – Может быть, для того чтобы ты все это поняла, понадобилось настоящее чудо – невероятных размеров наследство, которое нашло тебя через несколько поколений, или потрясающий секс с мужчиной, равного которому, судя по твоим словам, нет на земле – но это свершилось. Это чудо разнесло в щепки корабль твоей жизни, и душа твоя открылась и просветлела.

– Дина, для него это был не просто секс. Пойми, он не трахал меня. Мы занимались любовью много часов подряд, а потом вдруг все пошло наперекосяк: были произнесены какие-то слова, после чего он ушел и сказал, что больше никогда не вернется. Я не говорила, что мы трахались.

Слезы навернулись ей на глаза, и она запрокинула голову, чтобы не дать им пролиться. Ее голос задрожал, и она призвала на помощь все свои силы, чтобы совладать с собой. Дина хотела подняться и подойти к ней, чтобы утешить, но Мирелла жестом попросила ее остаться на месте.

– Боже мой, Боже мой! – причитала Дина. – Может быть, тебе станет легче, если ты расскажешь мне то, о чем умолчала?

– Да, наверное. Теперь я уже немного успокоилась, поэтому смогу вспомнить подробности. Мы лежали, обнаженные, у камина, и он рассказывал мне о своей жизни в Турции. Об этом я уже рассказала тебе все подробно. Затем он завел речь о том, где и как мы будем заниматься любовью, когда я к нему туда приеду. При этом он целовал и ласкал меня везде, так что я испытывала оргазмы один за другим от прикосновений его рук и губ. Дина, с того момента, как мы встретились, мы любили друг друга, хотели друг друга, и это чувство не исчезало ни на миг. Я ощущала невероятный эмоциональный подъем, и он тоже. Он сам говорил мне об этом постоянно. Он с такой щедростью дарил мне свою любовь и нежность, что невозможно было не ответить на это чувство. Я отдавалась ему со всей страстью, на какую была способна, и от этого испытывала двойное наслаждение. Между нами было все: любовь, интимная близость, дружба, стремление понять друг друга, – и мне все это было нужно. Я готова была принять все это от него. Дальше… Я немного смущена сейчас, но ты меня поймешь. Целую вечность я мечтала о том, чтобы ему отдаться. У него огромный, необычайной красоты член. Я с ума сходила от желания почувствовать его в себе. Я инстинктивно знала, что вся наша любовная игра не сможет сравниться с тем счастьем, которое нас ждет, когда наши тела станут единым целым. Я думаю, мы оба догадывались, что это будет восхитительно, поэтому не торопились, хотя много раз были очень к этому близки. Наконец он лег сверху, и я почувствовала, что он был готов войти в меня. Мы оба дрожали от страсти. Тогда он сказал: «Когда ты приедешь ко мне? Каковы твои планы? Ты уже прочла бумаги о наследстве? Когда ты поедешь в Англию и когда мне ждать тебя? Когда ты станешь моей, а я твоим?»

Она сделала глоток бренди и увидела, что на лице Дины застыло страдальческое выражение.

– Я поцеловала его, сказала, что люблю, и попросила больше не медлить, – продолжала Мирелла. – Он ответил мне страстным поцелуем, и я почувствовала, что открываюсь навстречу ему. Я ждала, что через секунду он войдет в меня, но он вдруг прошептал мне на ухо дрожащим голосом: «Ответь мне. До тех пор, пока я не буду знать ответы на все эти вопросы, я не смогу строить планы про нас двоих». Я отчетливо помню его тяжесть, ощущение его кожи, запах, то, как сильно я хотела его, и то, как это было мучительно больно. Он немного отстранился, чтобы видеть мое лицо. Тогда я обняла его за шею и сказала: «Я приеду к тебе, но…» Он перебил меня: «Между нами не может быть никаких «но», я уже говорил тебе это». Он ждал от меня ответа. Тогда я сказала, что прочла часть документов и уже успела понять, насколько трудно будет ликвидировать это наследство. Я сказала, что уезжаю в Лондон через четыре дня и что будет здорово, если он сможет побыть там со мной. Он спросил: «А как же Турция? Ты хочешь сказать, что решила отказаться от собственности, даже не взглянув на нее?» И я ответила, что если я поеду туда когда-нибудь, то только для того, чтобы заниматься с ним любовью в тех местах, о которых он мне рассказывал.

Мирелла замолчала и посмотрела на Дину. Казалось, они обе пытались представить себе, какое воздействие могли оказать на Адама эти слова. Мирелла тяжело вздохнула, и Дина нарушила молчание осторожным вопросом:

– А что было потом?

– Он погладил меня по голове, нежно поцеловал и сказал: «Это не очень хорошо. Ты хочешь отказаться от наследства и своих предков, чтобы не обременять себя обязанностями. Тебя интересуют только деньги. Никогда не сталкивался с таким глупым, ограниченным и разрушительным поведением. Может быть, ты и от меня заодно хочешь отказаться? Ты решила не связываться с наследством еще до того, как мы встретились. Неужели ты так глупа, что не понимаешь, что означает любить и быть любимой? Неужели ты думаешь, что я позволю превратить наши чувства в простую интрижку? Нет, того, что ты предлагаешь, мне недостаточно. Мне нужно все, а не какая-то часть тебя. Мирелла, ты привыкла в жизни разыгрывать разные роли, поэтому путаешь игру с глубокими чувствами. Это очень плохо. Следует сохранять между ними равновесие. Я считал тебя женщиной, способной взять на себя такую огромную ответственность, как настоящая любовь. Мы могли бы быть счастливы вместе до конца наших дней. Я не вернусь к тебе во второй раз». Затем он разжал мои руки, поднялся, собрал свою одежду, подошел ко мне и поднял на руки. Я хотела что-нибудь сказать, но не знала что. Он спросил, где спальня. Пока он нес меня наверх, я продолжала думать, что все еще поправимо, что он хочет заняться со мной любовью в постели. Я думала, что когда он войдет в меня, ему больше не придет в голову со мной расстаться. Но все получилось совсем не так. Он просто бросил меня на кровать, нашел ванную, принял душ, оделся и ушел. Он больше не вернется, я знаю. Он не шутил, когда говорил это.

– Ну и дела! И что ты собираешься теперь делать?

– Ничего. Не представляю, что тут можно сделать.

– Ты можешь ему позвонить.

– Это невозможно. Послушай, Дина, он ясно дал мне понять, что по натуре он одиночка – несмотря на наличие довольно своеобразной семьи – и был таким всю жизнь. Мы встретились, и он хотел полюбить меня, но ушел, потому что ему мало того, что я готова ему дать. Как я могу преследовать мужчину, который говорит подобные вещи?

– Да, не можешь. Все, что ты можешь, это поехать к нему и дать ему то, что он хочет. Он показался мне довольно умным парнем. Впрочем, если твои чувства к нему не столь сильны, как его, и действительно существуют какие-то «но», то тогда лучше этого не делать, потому что ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Твой Адам Кори будет всегда стоять на своем, и ты либо примешь его условия, либо не получишь его вообще. Этот парень не прогнивший американский герой, как твой Пол, который выставляет душу на аукцион и ждет, кто заплатит более высокую цену.

– Что же мне было делать? Он даже не дал мне шанса обсудить наши отношения и то, как они впишутся в мою жизнь, и главное – как я впишусь в его жизнь.

– Это я как раз понимаю.

– Что именно?

– То, что обсуждать здесь нечего. Я не могу говорить за него, но, по-моему, большинство мужчин вовсе не озабочены выяснением отношений и чувств – если, конечно, они не голубые. Он повел себя как мужчина, ты – как женщина. Твой Адам считает, что вместе вы единое целое, а все остальное – детали, которые не имеют существенного значения. Вот ты говоришь сейчас о «моей жизни», «его жизни», а ведь он говорил о «нашей жизни»! Женщины успокаивают себя иллюзией, что всегда готовы к близости с мужчиной, но когда это наконец происходит, они пугаются того, что окажутся в их власти и утратят самостоятельность. Боюсь, что это как раз тот случай. Адам Кори предлагает тебе себя, романтические отношения, готовую семью, возможность почувствовать себя защищенной, а ты даешь ему понять, что готова отказаться от всего этого, что предпочитаешь просто трахаться с ним, но только не брать на себя ответственность за настоящую любовь.

– По-твоему выходит, что я допустила непростительную ошибку?

– Этого я не говорила. Просто пытаюсь тебе втолковать, что Адам – это не Пол, который служит прекрасным примером того, как можно жить, не взваливая на себя ответственность за судьбу другого человека.

– Хорошо, Дина, но если он так сильно меня любит, то почему же так легко от меня отказался? Могу тебе поклясться, что в тот момент он был разъярен, но в то же время не потерял хладнокровия.

– А что бы ты хотела? Чтобы он набросился на тебя с кулаками? Человек сказал то, что считал нужным, а потом развернулся и ушел, чтобы и дальше жить своей жизнью. Он повел себя как воспитанный человек, предоставив тебе сделать то же самое.

– Но, Дина, я ведь так сильно его любила.

– Значит, недостаточно, моя милая, недостаточно.

Глава 9

Мирелла была совершенно сбита с толку. Она маленькими глотками попивала шампанское и смотрела поверх бокала на человека, сидящего напротив.

Он не сводил с нее глаз, и она не могла понять, что в них отражается – гнев или раздражение. С Полом зачастую в этом трудно было разобраться.

Покинув спальню, они едва перемолвились словом. Атмосфера постепенно накалялась и достигла высшей точки, когда Мирелла попрощалась с Моузезом, уложившим ее вещи в багажник красного «феррари» Пола. Пол распахнул перед ней дверцу, и, усаживаясь на заднем сиденье, она услышала, как он сказал Моузезу:

– Кстати, я распорядился прислать два ящика «Шато Марго» для вашего винного погреба. Позаботьтесь о них, пожалуйста. – И он подчеркнуто аккуратно закрыл дверцу машины.

Когда он завел мотор и на бешеной скорости помчался вниз по улице, Мирелла не выдержала:

– Прошу тебя, не надо. Не надо ни вино присылать, ни нестись сломя голову, словно ты хочешь выиграть Гран-при Монте-Карло.

Атмосфера стала взрывоопасной, когда возле стойки регистрации в аэропорту Кеннеди он выхватил у нее из рук билет и своей золотой карточкой «Америкэн экспресс» оплатил разницу между ее местом в эконом-классе и первым классом до Лондона. Она хотела возразить, но он так гневно посмотрел на нее, что она предпочла промолчать. Он крепко взял ее под руку и быстрым шагом повел к залу ожидания первого класса, шепча сквозь стиснутые зубы:

– Только попробуй что-нибудь сказать по поводу того, что я поменял билет.

И вот теперь он в полном молчании разлил по бокалам «Дом Периньон» и внимательно посмотрел ей в глаза.

– Почему ты на меня сердишься?

– Я не сержусь. Просто меня выводят из себя твои бабские штучки. Терпеть не могу, когда со мной играют в такие игры.

– Но я вовсе не играю с тобой.

– Только не нужно делать из меня дурака. Я звонил тебе утром на работу, как привык делать все последние десять лет, в среду, четверг и пятницу, но ни разу не застал тебя на месте. Когда я захотел увидеть тебя в четверг вечером, единственное, чего я был удостоен, – это часового разговора по телефону, во время которого узнал, что ты взяла отпуск и собираешься уезжать. Потом я выслушал какую-то чушь по поводу того, что нам нужно перестать встречаться на некоторое время, чтобы посмотреть, как это будет. По крайней мере до тех пор, пока ты не обоснуешься в Саутгемптоне. Боже, как же я ненавижу все эти женские хитрости!

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты сама прекрасно знаешь! Например, ты заявила, что можешь уделить мне немного времени в воскресенье днем перед отъездом. Ты же знаешь, как трудно мне выбраться в воскресенье из дома, как мне это чертовски неудобно. При этом мы оба знаем, что ты могла бы улететь завтра, а не сегодня. Полагаю, для тебя явилось полной неожиданностью, когда я сказал, что приглашаю тебя на обед в половине первого, а потом сам отвезу в аэропорт.

– Да, если честно, я удивилась и ответила, что в этом нет необходимости. Я собиралась пообедать с Диной, а в аэропорт меня должен был отвезти Моузез. Так что тебе совсем ни к чему было пропускать воскресный обед в кругу семьи.

– Почему же ты не сказала этих слов после обеда и до того, как мы приехали в аэропорт? – Он сделал большой глоток шампанского, и следующая его фраза заставила Миреллу покраснеть. – Твой двенадцатиминутный монолог на тему «Пол, все кончено» утонул в бушующем океане оргазмов, которые длились намного дольше, чем эти смешные, выброшенные из жизни двенадцать минут. – Он сверился с часами, словно ища фактическое подтверждение своим словам. – Четыре часа плюс-минус несколько минут. Четыре часа восхитительной, животной страсти, в течение которых я почему-то не слышал: «Пол, все кончено». Я слышал лишь: «Еще, еще». А также слова типа «потрясающе» и «изысканно». И еще выражения вроде «Возьми меня так, как хочешь», «Я сейчас снова кончу», «Затрахай меня до смерти». И это не считая хриплых стонов и душераздирающих криков боли и наслаждения. Что же я видел? Ты извивалась подо мной, когда мы кончали одновременно, и это было настолько головокружительно, что, казалось, на какой-то миг мы умирали, чтобы затем возродиться для следующего акта любви.

Мирелла резко поднялась с места, но Пол злобно прошипел через стол:

– Сядь! Сядь, пока не объявили твой рейс. Если ты этого не сделаешь, я устрою сцену. Ты меня знаешь. Это не пустая угроза.

Мирелла послушалась. Они молча допили шампанское, и Пол снова наполнил бокалы. Ощущение надвигающейся бури постепенно отступало.

– Мирелла, я не понимаю, к чему вся эта идиотская затея под названием «Пол, все кончено», и знать не хочу. Это не важно, потому что я доказал тебе в постели, что между нами еще не все кончено.

Она ничего не ответила. Пол ни за что бы не поверил, если бы она сказала, что когда он порвал на ней платье, бросил лицом вниз на кровать и, привязав к четырем столбикам за руки и за ноги обрывками платья, грубо и жестоко трахнул ее, стремясь продемонстрировать свою власть, он ее попросту изнасиловал. Он всего лишь добавил несколько часов всплеска похоти к уже умершим отношениям.

Что она могла сказать ему? Что она бросила его еще несколько дней назад, на тротуаре перед рестораном «Мишимо»? Или о том, что между ними было сегодня, – это всего лишь секс ради секса, и те же самые ощущения она могла получить от любого жеребца, у которого душа и ум сосредоточены между ног?

Нет, ничего этого сказать она не могла. Равно как и открыть причину, по которой вообще позволила ему подняться в спальню, пока укладывала вещи – ей хотелось сделать для него этот разрыв менее болезненным и обидным, хотелось остаться в рамках приличий. Боже, какая наивность!

– Что с нами случилось, Пол? Неужели мы действительно так сильно изменились? Что стало с милым, любящим мальчиком из богатой семьи с Лонг-Айленда, который был известен своими радикальными взглядами в бизнес-школе Гарварда, и с бедной, старательной девочкой, оканчивающей колледж? Что стало с этими двумя детьми, которые когда-то влюбились друг в друга? В тот день, когда мы познакомились, я пришла заниматься арабским с твоим товарищем по комнате, а ты сидел напротив и не сводил с меня глаз. Когда урок закончился и он заплатил мне три доллара, ты взял у меня деньги, вернул их ему и обозвал его тупым жлобом, который эксплуатирует меня, зная, что я в стесненных обстоятельствах. Я очень огорчилась тогда, потому что не хотела терять честно заработанные деньги, которые были нужны мне на жизнь, и велела тебе не лезть не в свое дело. Когда мы выходили из комнаты, твой приятель согласился платить мне по семь долларов за час. Ты извинился за вмешательство и сказал, что не можешь выносить несправедливость в любом ее виде, а потом пригласил меня на обед. Годы, когда мы, привилегированные и блестяще образованные дети богачей, собирались спасти мир красотой и любовью, были прекрасны. Мы раздвигали рамки нашего самосознания с помощью и без помощи наркотиков. Мы были верными любовниками, которым казалось, что нет ничего важнее свободы личности. Мы с головой погружались в клубы наркотического дыма с мыслью, что он сделает нашу жизнь насыщеннее. И нам везло: так и случалось. Мы были легко уязвимы и открыты навстречу всему новому: экспериментировали в сексе, принимали нетрадиционные верования и философии, жадно впитывали знания, потому что умели любить и заботиться друг о друге. Мы были активными участниками жизни, в которой у идеалистов был шанс добиться успеха, экзистенциалисты были на подъеме, и каждый верил в то, что возможен мир без насилия. Что с нами случилось? Неужели наша способность любить и быть неравнодушными к жизни исчерпала себя в годы участия в Корпусе мира, в маршах к Пентагону, в автобусных поездках в Джорджию, в бесконечных демонстрациях и акциях протеста? Похоже, что так и есть, и это говорит не в нашу пользу.

Пол достал из нагрудного кармана помятую пачку «Кэмел», вынул последнюю сигарету и сунул ее в рот. После чего смял пачку в кулаке и швырнул ее в пепельницу. Он выглядел очень спокойным и невозмутимым, прикуривая сигарету и делая это с небрежной медлительностью, которая Мирелле показалась фальшивой.

– Что с нами случилось, Мирелла? Прежде чем ответить на твой вопрос, хочу прояснить кое-что о тех двух влюбленных, которые встретились однажды зимним, снежным днем в Кембридже. Во-первых, бедная красавица в потертых, но шикарных джинсах, бессловесная жертва скупости моего товарища, оказалась блистательной студенткой, входящей в высшее бостонское общество, правда, несколько эксцентричной, как и вся ее семья, отнюдь не бедная, если не считать наличности. Закомплексованная чудачка, которую я пожалел в тот день, была на самом деле сексуально раскрепощенной, сильной и страстной женщиной, сумевшей покорить меня с первого взгляда. Во-вторых, для юного Лохинвара, приверженца радикальных идей, оказались важнее всего деньги, власть и успех, и прежде всего его собственный. Кроме того, выяснилось, что он способен поддаться духу времени и увлечься девушкой, покорившей его своей сексуальностью, умением радоваться жизни и страстью к приключениям. Что с нами стало? А как ты думаешь? То же самое, что с Джерри Рубином и Эбби Хоффманом и с миллионами других. В какой-то момент мы очнулись от сна, в котором потакали всем своим слабостям, и оказались перед лицом реальности. Мы променяли мир цветов на успех и деньги. Мы заняли свое место в обществе. Мы выросли. Мы, прежние, давным-давно умерли и забыты. Цветы давно завяли, а тот мир, о котором мы мечтали, на поверку оказался никчемной, никому не нужной фикцией. Когда я вернулся к тебе спустя десять лет, я думал, что ты это понимаешь и принимаешь. Теперь любовь и нежность друг к другу возвращаются к нам только через эротические ощущения. И ты знаешь это не хуже меня. Почему после десяти лет практически совместной жизни, построенной на сексе, ты вдруг задаешь вопрос: «Что с нами случилось?»

В этот момент приторный голос из громкоговорителя сообщил, что пассажиры первого класса рейса 0794 в Лондон приглашаются на посадку. Мирелла и Пол поднялись и с минуту молча смотрели друг на друга. С иллюзиями было покончено. Мирелла с трудом держалась на ногах: разговор с Полом дался ей нелегко.

– Потому что эта жизнь недостаточно хороша, – ответила она и ушла, ни разу не обернувшись.

Она была потрясена и испугана. Ведь именно с такими словами обратился к ней Адам. Повторив их Полу, она с новой силой ощутила боль при мысли об Адаме и о своем несоответствии его требованиям.

На нее навалилась слабость. Каждый шаг по коридору был для нее мучительным. К ногам словно привязали по огромной гире, и переставлять их становилось все труднее. Веки у нее стали такими тяжелыми, что ей пришлось приложить огромное усилие, чтобы они не слипались. Она остановилась на минуту, выпрямилась, глубоко вздохнула и двинулась дальше. Крупные капли испарины выступили у нее на лбу, она начала задыхаться и испугалась, что может потерять сознание.

Наконец она оказалась в самолете, где ее встретила стайка щебечущих стюардесс, чьи приветливые улыбки напоминали о достоинствах зубной пасты «Пепсодент», юные, свежие лица – о несравненных качествах французской косметики, которой пользуются модели, рекламирующие кока-колу, а хорошо подогнанная, безупречно выглаженная форма – о корифеях американской высокой моды, о нянях и медсестрах. Их волосы светились здоровьем, как у красотки с этикетки шампуня «Брек».

Каждая в отдельности пожелала ей доброго вечера. Мирелле пришлось почти десять раз повторять одну и ту же фразу в ответ, отчего она начала задыхаться еще сильнее. От них так отдавало чистотой и благожелательностью, присущими образу воздушных сестер милосердия, что Мирелла невольно поморщилась – ей показалось, что от них пахнет йодом и камфарой. Однако это был всего лишь резкий запах освежителя воздуха. Она закашлялась и, едва не потеряв равновесие, оперлась на спинку сиденья и снова прерывисто задышала. И только после этого она с наслаждением ощутила полное безразличие со стороны стюардесс: они прекрасно сумели притвориться, что не замечают страданий перенесшей глубокое эмоциональное потрясение женщины. Мирелла переступила порог салона первого класса и тут же окунулась в атмосферу прекрасно налаженного сервиса. Это стоило одной тысячи девятисот двадцати долларов. Правда, только в один конец. А ведь ей еще лететь обратно.

Мирелла вытерла лоб платком, попудрилась и немного успокоилась, оглядев себя в зеркальце. Она закрыла глаза и сосредоточила усилия на том, чтобы восстановить дыхание.

Спросив себя, что стало причиной ее внутренней тревоги, она вынуждена была признать, что это Адам Кори и его слова, а вовсе не потеря Пола и не тот факт, что самая великая любовь ее жизни оказалась иллюзией, сотворенной ею же самой. Разговор с Полом только подтвердил, что за последние десять лет она очень изменилась. Но гораздо больнее ей было от слов Адама, которые ранили ее в самое сердце и заставили почувствовать себя уязвимой.

– Прошу прощения, мисс Уингфилд.

Мирелла открыла глаза и увидела перед собой улыбающееся лицо стюардессы.

– Да?

– Этот конверт передал человек из зала ожидания первого класса. Если вы прочтете письмо быстро и захотите ответить, я успею передать ответ, потому что в эконом-классе еще не закончилась посадка.

Мирелла вскрыла письмо. Там лежал чек на тысячу долларов и записка с просьбой купить себе новое платье. Пол писал также, что будет звонить ей ежедневно в час дня по лондонскому времени.

– Ответ будет, мисс Уингфилд? – спросила стюардесса, протягивая ей блокнот.

Миреллу охватила такая ярость, что внутреннее беспокойство сразу отступило, и она пришла в себя. Она положила чек и записку обратно в конверт и порвала все на мелкие кусочки. Затем сложила их в другой конверт и написала имя адресата: «Мистеру П. Прескотту».

– Ну что, я достаточно быстро ответила? – с улыбкой обратилась она к стюардессе. – Как вас зовут?

– Уэнди, – ответила та и посмотрела на часы. – Да, мисс Уингфилд. Но лучше не терять времени. – С этими словами она устремилась к выходу.

Мирелла отстегнула ремень и пошла в ванную, чтобы освежиться. Она вернулась на место совсем в другом настроении. Прохладный душ сделал свое дело. Ей даже удалось переодеться.

Самолет был действительно великолепен. Мирелла испытала неподдельное восхищение, когда мощные двигатели бросили эту махину вверх, в голубое небо. «Приключение начинается», – прошептала она себе. Ее сердце наполнилось почти детской радостью, и Мирелла Уингфилд почувствовала себя свободной и раскрепощенной, как когда-то в далекой юности.

В салоне первого класса было всего девять человек, и только одна женщина, кроме нее самой. Хорошенькая девушка с представительным мужчиной средних лет, которых Дина по шикарным предметам туалета мигом определила бы как людей, формирующих модные течения. За исключением этой пары, все остальные сидели отдельно друг от друга. Она заметила, что все мужчины на удивление привлекательны, и свою наблюдательность сочла добрым знаком. Другим добрым знаком было то, что половина из них тоже обратила на нее внимание.

Пассажиры почти не передвигались по салону, только стюардессы мелькали туда-сюда, выполняя заказы и разнося напитки. Затем появились газеты, наушники, журналы, обед, десерт и коктейли, после чего кресла были разложены, пледы, подушки и маски для сна розданы, а на экране появились первые кадры фильма.

Пассажиры удобно расположились в темноте, и воцарилась тишина. Мирелла надела на лоб маску, чтобы опустить ее, как только почувствует, что засыпает, и накрыла ноги пледом.

Свет экрана казался призрачным в полупустом салоне, в атмосфере которого вдруг стала ощущаться некоторая интимность. Полулежащие в креслах и завернутые в пледы люди, похожие на большие коконы, в полной неподвижности неслись навстречу звездам, прорезая пространство и время. Мирелла чувствовала, что ее соседи тоже наслаждаются мистическим ощущением одиночества и парения навстречу неизвестности. Кто знает, что уготовано судьбой этим людям, собравшимся вместе по воле случая и оказавшимся в каком-то смысле связанными друг с другом на то время, пока самолет не совершит посадку в Лондоне? Они не вступали в контакт друг с другом, хотя все ощущали эту связанность.