Текст книги "Вкус яблока"

Автор книги: Роберта Хиккетс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Он изменился за последние тринадцать лет. Да и кто бы остался прежним? Она и сама иногда чувствовала себя так, будто за последние пять лет постарела на двадцать. И все же узнала бы его где угодно. По-прежнему худощавый, но отлично сложенный, красивый – густые каштановые волосы, пронзительные серые глаза – и, бесспорно, как и раньше, полон сексуальной привлекательности. С самого первого дня их знакомства она почувствовала к нему непреодолимое влечение. И даже после всего того, что произошло между ними, оно не исчезло, усмехнулась про себя Мэйбл.

Она подождала, пока он дойдет до двери, и вышла из тени. На сей раз не проронила ни слова – пусть заговорит первый. Он бросил на нее взгляд, полный такой ненависти, будто окатил ледяной водой, и попытался обойти ее сбоку.

Мэйбл шагнула ему навстречу.

– Я занят, – холодным тоном заявил он.

– Это я попросила, чтобы тебя вызвали. Хотела с тобой поговорить.

– Что тебе нужно?

Какой злой голос… У нее мучительно сжалось сердце. Раньше, когда они встречались, у них редко доходило до ссор, но если вдруг они и случались, Гард никогда не позволял себе такого тона – презрительного, полного ненависти. Он мог подтрунивать над ней, поддразнивать ее, но всегда нежным, ласковым, любящим голосом.

Что же, тогда он ее любил, а теперь ненавидит.

Мэйбл вдруг почувствовала страшную усталость. Может, сделать, как предложил сын, поехать домой, забраться в постель и не вылезать оттуда, по крайней мере, месяцев шесть. До тех пор, пока дело это не забудется, образ полицейского не улетучится у нее из головы, и она найдет в себе силы жить дальше.

Но как смотреть людям в лицо, зная, что ее милый мальчик, ее любимый сын смог обворовать учреждение – ни много, ни мало на сумму более тысячи долларов?

Вздрогнув – какая холодная ночь! – Мэйбл поплотнее запахнула жакет и сунула руки в карманы. Глубоко вздохнув, отступила на шаги тихо сказала:

– Давно мы с тобой не виделись.

– Не так уж давно.

Ну, конечно, подумала она, ему бы век ее не видать.

– Ты знаешь, Алан мой сын.

– Догадался, – сухо бросил он. – Какая ирония судьбы, тебе не кажется? Твои родители всегда считали, что по мне тюрьма плачет. А оказалось, по твоему сыну. Мало того, еще я его и арестовал.

– Он неплохой мальчик…

– Ну, ясное дело!

– Нет, правда, – повторила она, от всей души желая, чтобы полицейский ей поверил. – Сын был в гостях у своего приятеля Джеффри и тот втравил его в это дело. А сам он никогда бы до такого не додумался. – Женщина замолчала и уже не так уверенно, с болью в голосе спросила: – Что ему грозит?

На лице полицейского появилась мерзкая усмешка.

– Да ничего! Попросишь своего муженька позвонить окружному прокурору. А еще лучше свекра. Его всякий знает! Он-то уж постарается отмазать твоего дражайшего сьночка или на худой конец устроит так, чтобы тот не очень пострадал.

– А если серьезно, Гард, что ему будет? Нетерпеливо вздохнув, лейтенант принялся монотонным голосом объяснять:

– Поскольку он малолетка, его дело будет направлено в комиссию по делам несовершеннолетних округа Стенфорд. Преступление, совершенное в первый раз, обычно влечет за собой наказание в виде общественно полезного труда и возмещения убытков. – В голосе его появились стальные нотки. – Но ведь мы-то с тобой понимаем, что Роллинсы не дадут делу зайти так далеко. Ну, что ты хочешь знать?

Хоть бы намеком дал понять, что помнит об их былой дружбе, если конечно, их отношения можно назвать этим словом, подумала Мэйбл. Как же, ему уже на все наплевать… Она печально покачала головой.

– Извини, что побеспокоила тебя.

Не дожидаясь ответа, повернулась и зашагала к машине. Какое счастье, что ключ уже торчал в замке зажигания, – руки тряслись так, что она не смогла бы его вставить. Резко потянула ремень безопасности, пристегнулась и, включив двигатель, выехала со стоянки. С трудом подавила желание взглянуть на Гарда в последний раз.

Они уже подъезжали к караульной будке, когда Алан наконец сел прямо и обратился к матери:

– Что ты сказала этому полицейскому? – робким, дрожащим голосом спросил он.

Мэйбл и не взглянула на него – ехала, глядя прямо перед собой.

– Это тебя не касается! – отрезала она.

– Ты сердишься на меня, да?

Мать промолчала и только когда выехали за ворота и свернули на магистраль, посмотрела в зеркальце на сына. В тусклом свете уличных фонарей невозможно было различить выражение его лица. Впрочем, что сейчас он думает и чувствует, ее, откровенно говоря, мало волновало.

– А как ты сам думаешь? Мне среди ночи звонят из полиции и говорят, что моего сына арестовали, потому что он с друзьями пошел на воровство! Как бы ты на моем месте себя чувствовал?

Алан промолчал. В течение нескольких минут в машине царила тишина. Слышно было только его громкое сопение. Наконец, когда Мэйбл свернула на улицу, где они жили, пробормотал:

– Прости меня, мам. Ну, пожалуйста…

Она подъехала к дому, выключила двигатель и только потом холодно взглянула на сына.

– Завтра поговорим. А сейчас иди спать.

После того как ей позвонили из полиции, она так спешила, что забыла выключить свет. Везде оставила его – в спальне, в холле, на крыльце. Теперь, идя следом за сыном, хозяйка щелкала выключателем, оставляя за собой темноту. Наконец добрались до спальни Алана.

– Я забыл у Джеффа пижаму, – заявил он с порога.

– Возьми другую.

– И зубную щетку.

– Утром куплю новую.

– И еще…

– Не выводи меня из себя, Алан! – оборвала его она. – Хуже будет. Сейчас же марш в постель!

Сын еще сильнее понурил голову, и в глазах его блеснули слезы. Сердце больно сжалось, но подходить к нему и вытирать их мать не стала. Пускай помучается, решила она, может, тогда пропадет охота к подобного рода приключениям. О Господи, с горечью подумала она, хоть бы такого больше не повторилось…

Но отпустить его вот так, не сказав ничего на прощание, она не могла. Он ведь ее сын, что бы ни натворил.

– Алан!

В ответ лишь невнятное бормотание.

– Я люблю тебя.

– И я люблю тебя, мам, – прошептал он и, переступив порог своей комнаты, тихонько прикрыл за собой дверь.

Мэйбл выключила в холле свет и вошла к себе. Лампочка на ночном столике включена, покрывало небрежно отброшено, ночная рубашка валяется на полу – пена бежевого шелка на темно-зеленом ковре. Она подняла рубашку, бросила в кресло в углу, сняла жакет – он полетел туда же. Скинула туфли, сбросила джинсы. Оставшись только в футболке и простеньких трусиках, выключила лампу и, пройдя по освещенной лунным светом комнате, уселась на стул возле окна.

Алан и Гард… Они, да еще отец и Реджи играли самую важную роль в ее жизни. Все четверо были в какой-то степени связаны между собой. Отец оторвал ее от Гарда и толкнул в объятия Реджи, который подарил ей Алана, а уже последний привел ее обратно к Гарду.

К тому самому человеку, который не то что разговаривать, а даже стоять рядом с ней не желает.

К мужчине, который ее ненавидит. И причина на это, признаться, у него есть.

Мэйбл покоробило его замечание, будто она способна попросить свекра замять это дело. Она бы никогда не стала пользоваться фамилией Роллинсов в подобных целях – чтобы Алан и думать не смел, будто может остаться безнаказанным только потому, что носит эту хорошо известную в городе фамилию.

А вот то, что Гард считает ее способной на такой поступок, неудивительно. Он не сомневался, что она вышла замуж за Реджи только потому, что денег у него куры не клюют, да и фамилия всем известна. И воспользоваться тем и другим, чтобы спасти сына, казалось ему само собой разумеющимся.

Самым ужасным было то, что он прав. Она действительно вышла замуж за Роллинса по этим двум причинам. А еще потому, что поддалась на уговоры родителей. Отцу просто необходимо было отдать дочь в богатую семью – дела его в последнее время сильно пошатнулись, и нужно было как-то исправлять положение. Так что поженились они с Реджи в силу обстоятельств. И по инерции прожили вместе двенадцать лет. Впрочем, она даже по-своему любила его.

Но не так, как Брустера.

Мать считала ее чувства к Гарду детским увлечением, и только… А отец вообще думал, что она встречается с ним всем назло. «Ну ничего, вот станет миссис Реджинальд Роллинс, образумится, забудет своего желторотого юнца из трущоб», – говорил он.

Желторотый юнец… Отец всегда называл так Гарда, хотя почти ничего не знал о нем. Видел его, когда в первый – и единственный – раз ухажер зашел за ней к ним домой. Отцу стоило только разок взглянуть на него – выцветшие помятые джинсы, черная кожаная куртка, оседлал какой-то видавший виды мотоцикл, – чтобы решить, что перед ним сам дьявол во плоти. Даже если бы Гард оказался таким же вежливым и почтительным, как Реджи, Ральф Уиндхем все равно был бы убежден, что тот собирается совратить его невинную девочку, попользоваться ею, а потом бросить. И мнения своего он так и не изменил.

Какая ирония судьбы… В конце концов именно она попользовалась Гардом, а потом бросила. Именно она поступила бесчестно.

И сейчас, сидя в одиночестве в своей прохладной темной комнате, Мэйбл почувствовала, как краска стыда заливает лицо. Хоть и была она тогда наивной глупенькой восемнадцатилетней девчонкой, прекрасно понимала, что поступает гадко. Все две недели – от последнего свидания с Гардом до свадьбы с Реджи – каждую ночь засыпала в слезах. Ей хотелось то позвонить Гарду, как-то объяснить ему, почему не может с ним больше встречаться. То уговорить его увезти ее куда-нибудь подальше, где бы мать с отцом никогда не нашли их, где они всю жизнь смогли бы прожить вместе.

Но родители позаботились о том, чтобы она с Гардом больше не встречалась. Да и Роллинсы внесли свою лепту – постарались, чтобы каждая ее свободная минута была занята. Приготовления к свадьбе, примерки, коктейли, поиски подходящего жилья… А Реджи…

Прислонившись головой к окну, Мэйбл грустно улыбнулась. Реджи, больше чем кто-либо другой, был полон решимости добиться, чтобы она вышла за него замуж. Он искренне верил, что любит и хочет ее, но настойчивость его имела и другую – менее лицеприятную – сторону. Ему не хотелось соперничать с Гардом, поскольку и так считал себя на голову выше. Он никогда бы не допустил, чтобы женщина, которую он возжелал, вышла замуж за другого, да еще за человека, выросшего в беднейшем районе города, семья которого преуспела лишь в одном – в умении плодить детей, за человека, который каждый день являлся вечером домой грязный, потный, весь пропитанный запахом авторемонтной мастерской, в которой работал.

Впрочем, нечего кивать на других, сама во всем виновата, подумала Мэйбл. Раз уж стала достаточно взрослой, чтобы спать с мужчиной и выходить замуж, сумей и постоять за себя, скажи родителям «нет», а не можешь – найди в себе силы увидеться с Гардом и все ему объясни.

Но ни того, ни другого она не сделала. И теперь, похоже, пришло время платить за старые грехи.

Утро выдалось великолепное. Воскресенье намечается ничего себе, подумал Брустер, открывая дверь в полицейский участок.

Было уже семь часов. Бизон отдыхал в собачьем питомнике, «лендровер» оставлен в гараже.

Смена закончилась. Славно! Кончил дело – гуляй смело. Правда, Гард еще не решил, чем ему заняться – валяться ли целый день в постели или предпочесть, как говорится, активный отдых.

Не мешает, однако, заглянуть в протоколы вчерашнего происшествия, подумал он. Свой лишь пробежал глазами, зато внимательно прочитал запротоколированные допросы Джеффри и Стива, а потом – Алана. Сверху на листе были указаны его имя и фамилия, адрес и номер домашнего телефона.

Так-так!.. Оказывается, Алан проживает на окраине, где живут-поживают люди среднего достатка. Ничего местечко, нахмурившись, подумал Гард, сам-то он вырос почти в трущобах. Хотя Роллинсы могли бы и покруче район выбрать. Денег-то куры не клюют. Скряги, наверное, решил лейтенант.

Ну, что там еще в протоколе? Ага… Значит, Стив все берет на себя, говорит, что сам втравил ребят в это дело. А Алан мог бы и отказаться – своя голова на плечах должна быть. Впрочем, мальчишка, очевидно, считал, что обладатель такой известной фамилии не нуждается ни в каких оправданиях. Родители возместят ущерб, дед замнет дело, и все, путь к новым преступлениям – таким же или похлеще – открыт.

Зевнув, Гард на секунду оторвался от протокола допроса. Итак, он арестовал сына Мэйбл. Мысль эта не давала ему покоя всю ночь, и все же он никак не мог до конца поверить в случившееся. После того как она вышла замуж, он никогда не разрешал себе думать о том, что у нее могут быть дети – ведь они так часто мечтали о своих. А теперь, оказывается, у нее с Реджи есть сын, и он, Брустер, арестовал его. Ему доводилось арестовывать людей, Которых он знал, но это было совсем другое. Такого ему и в страшном сне присниться не могло.

Он принялся читать дальше, пока не добрался до последней страницы. То, что он там увидел, повергло его в шоковое состояние. «Родители разошлись год назад, – писала следователь. – Отец живет в Мемфисе. Алан вместе с матерью полгода назад переехали в Стампу».

Значит, они разошлись… Он никак не мог оторвать глаз от этого слова, будто оно несколько раз было подчеркнуто красным карандашом и взято в рамочку. Мэйбл развелась… Идеальный брак с безупречным мужем рассыпался где-то на полпути. Душа Брустера пела и ликовала – итак, он отмщен! Тринадцать лет назад она предпочла деньги любви, а что получила взамен? Развод и непутевого сына, которого придется воспитывать одной. Похоже, все-таки есть справедливость на белом свете!

Но Гард тут же устыдился своих мыслей. По роду службы он вдоволь насмотрелся на отбившихся от рук подростков и их несчастных родителей и не пожелал бы даже попасть в подобную ситуацию и своему злейшему врагу, кем Мэйбл, правда, не являлась, но чуть было не стала. Даже она не заслуживала подобной участи.

Лейтенант вернул протоколы допросов помощнику дежурного, вышел из участка и направился к своему «фордику». Он отработал полную ночную смену, не говоря уже о том, что его всю ночь мучили воспоминания. Пора ехать домой, заваливаться спать и не вставать до вечера. Но когда он выехал со стоянки, помчался не в сторону казарм – там жили почти все неженатые полицейские, – а к магистрали, ведущей в Стампу.

К Мэйбл.

Он не стал ругать себя за то, что поступает глупо – не было сил, ни физических, ни моральных. Прекрасно осознавал, что незачем ему видеть, где живет разведенная.

Да и не хватает еще, чтобы его увидели мать или сын…

Но ведь от казарм это не так уж далеко, уговаривал себя Гард, да и в половине восьмого утра мамаша наверняка спит после бессонной ночи. Просто проедет мимо ее дома, а потом вернется к себе, где начнет забывать ее. Он уже это проходил. Видимо, предстоит снова.

Но раньше красавица была замужем, вдруг вкралась мерзкая мыслишка.

А теперь нет.

Впрочем, замужем, не замужем – ему глубоко наплевать, подвел Гард итог своим мыслям. Хотя и приятно осознавать, что изменщица горько ошиблась в выборе мужа. Поделом ей!

Район, где жила Мэйбл, оказался более бедным чем он себе представлял – видимо, давненько здесь не был и подзабыл. В таком месте Реджи Роллинс, выросший в престижном районе под названием Эвкалиптовая роща, мог приобрести дом, но сам в нем жить никогда не стал бы. Гард удивился, что богач позволил Мэйбл – хоть они и были в разводе – поселиться здесь с их сыном. Не меньшее удивление вызвало и то, что ни Роллинсы, ни Уиндхемы не купили ей какой-нибудь миленький коттеджик – словечко, которым в их городе называли изысканные особняки, – неподалеку от того места, где жили сами.

Дом, номер которого автоматически запечатлелся у него в памяти, оказался небольшим двухэтажным строением. Располагался он чуть поодаль от дороги. Стены выкрашены белой краской, тускло-зеленая крыша, темные ставни, широкое крыльцо… Симпатичный домик – за шестьдесят лет жизни, полной каторжного труда и постоянных лишений, напряженных усилий, чтобы поднять пятерых детей и свести концы с концами, его родителям так и не удалось приобрести ничего подобного. Но для такой тщеславной особы, как Мэйбл, обожавшей богатство и роскошь, больше всего на свете ценившей обеспеченность, дом был простоват. Явный скачок вниз от той жизни, к которой она, будучи женой Реджи Роллинса, без сомнения, привыкла.

Гард развернулся около здания, где, похоже, никто не жил, и еще раз проехал мимо дома Мэйбл. Интересно, сколько денег ей причиталось по брачному контракту в случае развода, подумал он. И на что она их потратила? На шикарный «крайслер», который стоял на подъездной дорожке? Выпущен, похоже, всего год назад. Наверное, на него и на все остальное, что пожелало ее жадное сердечко.

Однажды оно возжелало его – по крайней мере так ему казалось. Позже он понял, что девушка просто развлекалась с ним, а сама тем временем ждала, когда ей повезет и Реджи сделает предложение. Она забавлялась с ними обоими – давала Гарду то, в чем отказывала Реджи, и наконец дождалась, чего хотела: обручального кольца, свадьбы и обещания супруга бросить к ее ногам весь мир…

Брустер поехал домой. Не думать ни о чем, не вспоминать что-то он больше не был в состоянии – устал до чертиков. Хотелось как следует выспаться, прежде чем начать заново переживать прошлое.

Гард стоял перед зеркалом и, чертыхаясь, пытался завязать узкий черный галстук аккуратным узлом. Повседневную форму он сменил на парадную – темно-зеленый китель и брюки, бледно-зеленую рубашку и этот чертов галстук, – поскольку сегодня следовало явиться на заседание комиссии.

Комиссии по делам несовершеннолетних округа Стенфорд, где должно было слушаться дело Алана Роллинса.

Полицейский и представить себе не мог, что все зайдет так далеко. Был настолько убежден, что папаша и дедушка Алана встанут плечом к плечу, чтобы защитить своего ненаглядного отпрыска, что повестка из суда совершенно выбила его из колеи.

Обычно он реагировал на вызов в суд совершенно спокойно. Слушание разнообразных дел входило в круг обязанностей каждого полицейского, служил тот в гражданской или в военной полиции. Сама процедура его не страшила, хоть и несколько выбивала из рабочего графика.

Да и дело само по себе было простое, незатейливое. Они с Бизоном обнаружили Алана там, где ему быть не надлежало, а мальчишка признался, что совершил преступление. И даже самые лучшие адвокаты, которых можно было купить за денежки Роллинсов, не смогли бы представить запротоколированный факт в ином свете.

А вот что беспокоило его, так это перспектива опять увидеть мамашу малолетнего преступника. Ни дня, ни часа не прошло за последние полторы недели – по крайней мере так ему казалось, – чтобы он не вспоминал о ней. Даже однажды еще разок проехал мимо ее дома. Что бы он ни делал – работал ли, ходил ли в гости к родителям, или на деловые встречи, – мысленно был с ней. Даже во сне ее видел…

Гард натянул китель, застегнулся и прицепил над левым карманом орденскую планку. Потом взял фуражку и, шагнув за порог, надел ее.

Ничего, сегодня увидит Мэйбл в последний раз, уговаривал он себя по дороге в город. Сейчас приедет в суд, судья скорее всего приговорит Алана к исполнению каких-нибудь общественно полезных работ, и мальчишка со своей мамашей навсегда исчезнут из его жизни.

Господи, хоть бы так случилось, взмолился Гард.

В здании суда он подождал в комнате для свидетелей, пока его пригласят в зал заседаний. Наконец дождался. Войдя в зал, изо всех сил старался не смотреть в сторону защитника, но не смог удержаться и, естественно, первой и единственной, кого он увидел, была Мэйбл. Она сидела в первом ряду. Гладко зачесанные волосы, костюм из мягкой серой шерсти и такое же серое лица Боится, подумал полицейский, и в душе его шевельнулось чувство, похожее на жалость, которое он тут же подавил. Любая мать выглядела бы и обеспокоенной и испуганной, если бы ее одиннадцатилетний сынишка попал в беду.

Только Мэйбл нельзя назвать любой матерью, а Алана любым сыном. Они привилегированные. Одним словом, особенные…

Судебный пристав взял с Брустера клятву говорить только правду, после чего попросил его занять свидетельское место.

– Назовите свою фамилию и род занятий, – обратился к нему прокурор.

– Лейтенант военной полиции Гард Брустер.

– Где вы служите, лейтенант Брустер?

– В гарнизоне Джи-Пойнта.

– Кем?

– Начальником кинологического отдела.

– Сколько времени служите в военной полиции?

– Тринадцать лет.

– Лейтенант Брустер, расскажите суду, что произошло в ночь на седьмое октября.

Избегая смотреть на Мэйбл, полицейский поведал о происшедшем. Как он остановился перед домом и услышал звон разбитого стекла, как они с Бизоном стали дожидаться, что будет дальше, и дождались – из дома появились двое ребят, далеко не с пустыми руками, как собака нашла подсудимого под столом.

Рассказывая, он кинул взгляд на мальчишку, о котором говорил таким беспристрастным тоном. Алан сидел рядом со своим адвокатом, седовласым пожилым мужчиной. На малолетке темные брюки, белая рубашка, волосы такие же густые, светлые, как у родительницы, причесаны волосок к волоску. Бледное лицо, отчего большие темно-голубые глаза кажутся совсем огромными. Такие невинные глазищи, хотя на самом деле таковыми не являются.

Совсем как у матери.

Повернись жизнь по-другому, это мог бы быть его сын, подумал Гард, и от одной мысли об этом ему стало не по себе. Он не представлял, каким был бы отцом – скорее всего точной копией своего, – но в одном не сомневался: его сын никогда бы не попал на скамью подсудимых. Никогда бы ради сомнительного удовольствия не пошел на преступление. Сумел бы найти в себе силы сказать дружкам «нет».

Прокурор поблагодарил лейтенанта и разрешил ему сесть. У адвоката Алана вопросов к свидетелю не оказалось. Сегодня защитнику предстояло не столько защищать своего клиента, сколько просить о снисхождении. Ведь какие бы речи он ни произносил, факт остается фактом – Алан незаконно проник в здание с целью присвоения чужой собственности. Поэтому единственное, что ему оставалось, – это напирать на то, что его подзащитный хороший мальчик, все произошедшее случилось с ним впервые, родители его разошлись совсем недавно, при этом матери пришлось срывать его с насиженного места, где он прожил всю жизнь, и везти в Стампу, что ребенок из благополучной семьи, небезызвестной в городе. Уж о последнем-то адвокат не забыл упомянуть, с неприязнью подумал Гард.

Судья разрешил свидетелю покинуть зал заседаниями тот направился к выходу. Проходя мимо Мэйбл, почувствовал на себе ее взгляд, но даже не повернул головы в сторону женщины. И так уже досыта насмотрелся, до конца жизни хватит. Теперь он мечтал только об одном – забыть ее.

Ему хотелось поскорее выйти из здания суда и отправиться обратно а Джи-Пойнт. Судебное заседание закончится, и, не дай Бог, Мейбл опять начнет доставать его какими-нибудь дурацкими вопросами, но в коридоре его ждала маленькая неожиданность в лице депутата округа Стенфорд, в прошлом сотрудника военной полиции. Гард работал с ним когда-то.

Пока они разговаривали, лейтенант потихоньку пятился к лифту и уже нажал на кнопку вызова, как кто-то окликнул его. Не успел, чертыхнулся про себя беглец.

Депутат взглянул на Мэйбл, потом на офицера и усмехнулся.

– Хороша… – тихонько заметил он. – Ну ладно, Брустер, пока. Еще увидимся.

Гард продолжал, не отрываясь, смотреть на двери лифта, видя позади лишь несколько смутных пятен: серое – костюма, розовое – блузки, пепельное – волос. Ему и не нужно было оглядываться, он кожей чувствовал присутствие ненавистной особы.

Крепко сжав руки, Мэйбл искоса взглянула на него. Вроде живой человек, подумала она, а на самом деле словно закован в ледяной панцирь, даже не ледяной, а скорее железобетонный.

Лед имеет обыкновение таять, обнажая все то, что под ним, эта же непробиваемая стена, которую он воздвиг, никогда не треснет, явив на свет человека, которого она когда-то любила, с грустью подумала женщина.

– Ты оказался прав, – наконец сказала она. – Судья приговорил Алана к принудительным работам и возмещению убытков. Ему и его дружкам придется заработать деньги, чтобы вставить новое окно, в общем, компенсировать весь ущерб, который они причинили.

Будет работать в форте Джи-Пойнт. Там придумали какую-то новую программу для перевоспитания отбившихся от рук подростков.

Только она договорила последние слова, как подошел лифт, дверцы с шумом раскрылись, но Гард и не думал заходить. Медленно обернулся и посмотрел прямо в глаза женщины. Холодное безразличие на его лице уступило место недоверию, потом испугу. Что это с ним, смешавшись, подумала Мэйбл. Сам ведь ожидал такого приговора.

– В форте Джи-Пойнт? – резко переспросил он.

Она кивнула, а двери лифта снова сомкнулись, и кабина поползла вниз.

– Ты уверена?

– Ну да… Судья так сказал… Выругавшись, Гард со всей силы снова нажал на кнопку.

– Его ведь должны были направить отбывать наказание куда-нибудь в округ Стенфорд, – голосом, дрожащим от злости, сказал он.

Мэйбл нерешительно заметила:

– Но ведь форт Джи-Пойнт как раз и находится в округе Стенфорд… по крайней мере часть его. И потом – именно там он совершил преступление. А что, Гард?

Он невесело рассмеялся и с досадой покачал головой.

– Дело в том, что я и еще несколько человек отвечаем за проведение этой программы. Так что именно мне придется перевоспитывать твоего сыночка.

Не дожидаясь лифта, он зашагал прочь и скрылся за дверью с табличкой «Выход», оставив Мэйбл одну в коридоре. Только этого Алану не хватало, мрачно подумала она. Чтобы мальчишку перевоспитывал человек, который презирает его отца и ненавидит мать, который решил для себя, что Алан никудышный ребенок, только потому, что он ее сын.

Нет, Брустер не такой, попыталась успокоить себя женщина. Он не станет вымещать свою неприязнь к ней на одиннадцатилетнем мальчике. Хоть и ненавидит ее всей душой, не падет так низко. Да и Алану общение с ним пойдет только на пользу. Пусть знает, что существуют мужчины, не похожие ни на его отца, который, если не возьмется за ум, к сорока годам погибнет, ни на дедушку Ральфа, считающего, что счастье не столько в деньгах, сколько в их количестве, ни на дедушку Питера, искренне полагающего, что никто не может с ним сравниться только потому, что он носит фамилию Роллинс.

– Привет, мам, – раздался угрюмый голос Алана. Оказывается, они с мистером Моррисоном уже вышли из зала суда.

Дэн Моррисон был старым другом их семьи, партнером ее отца по гольфу. Когда Мэйбл получила повестку из суда, она долго думала, к кому обратиться, и решила, что самая достойная кандидатура – это мистер Моррисон. Обычно он вел гражданские, а не уголовные дела, но в данном случае, считала мать, это не играло никакой роли. Даже самый распрекрасный защитник в городе не смог бы вытащить сына из этой передряги, по крайней мере честным путем. А она хотела лишь одного – чтобы Алан получил справедливое наказание за свое преступление.

Адвокат протянул родительнице листок бумаги.

– Вот перечень убытков, которые должен возместить ваш сын. Работать начнет уже с этой субботы. – Он ободряюще улыбнулся. – А эта их новая программа, бесспорно, представляет интерес. Над подростками берут шефство добровольцы из самых разнообразных служб – юридической, социальной, психиатрической…

– И из военной полиции, – машинально добавила Мэйбл.

– Да, из военной полиции, конечно, тоже, – согласился мистер Моррисон.

– Ой, мам, я ведь не буду работать с тем фараоном, правда? – испуганно спросил Алан.

– Боюсь, придется. Как раз лейтенант Брустер и берет над тобой шефство. – Она постаралась, чтобы голос ее звучал как можно безразличнее, но по выражению лица адвоката поняла, что это ей не очень-то удалось.

– Брустер… Помнится, я знавал молодого человека с такой фамилией…

Он замолчал, так и не договорив, и Мэйбл натянуто улыбнулась.

– Да. – Еще бы ему не знать его! Ее отец то и дело сокрушался перед друзьями по поводу того, что она имела глупость связаться с Гардом Брустером. – Алан, пожалуйста, подожди нас у окна.

И когда тот отошел, сказала:

– Ни мои родители, ни Роллинсы и не догадываются о том, что произошло. Прошу вас, мистер Моррисон, не говорить ничего моему отцу. Я сама все скажу.

– Ему будет не очень-то приятно.

Мэйбл взглянула на сына, потом вспомнила, какое лицо было у Гарда, когда он с ней разговаривал, и горько улыбнулась.

– А кому из нас приятно? Так почему для отца нужно делать исключение?

– Я мог бы попросить судью пересмотреть решение, – предложил адвокат. – Стоит только сказать ему, что у вас с одним из ответственных за проведение программы были в прошлом… гм… кое-какие отношения, и вам не очень-то удобно, чтобы он вел дело вашего сына, и все.

А как же Гард, подумала Мэйбл. Неужели никому и в голову не придет, что ему тоже может быть неудобно? И даже больше, чем кому бы то ни было.

– Спасибо, мистер Моррисон, не нужно. Как-нибудь переживем.

– Если я могу еще что-нибудь для вас сделать…

– Благодарю вас.

Мистер Моррисон на правах старого друга обнял ее на прощание и удалился.

– Алан, иди сюда, – позвала Мэйбл.

– Мне что-то не хочется в школу, мам, – сказал он, когда они вошли в лифт. – Можно сегодня остаться дома?

– Нет. Мне надо на работу, а тебе придется идти на занятия. Ты не так уж опаздываешь.

– Но ведь меня будут спрашивать, где я был. Ты не скажешь им, правда, мам? Вдруг все узнают, что тогда будет?! Ну, пожалуйста, не заставляй меня идти, мам, – взмолился Алан.

Ее так и подмывало обнять его, утешить, сказать, что сейчас они поедут домой и спрячутся там от всех. Но она понимала, что это невозможно. Не могут же они притворяться, что ничего не произошло.

– Не бойся, я скажу только директору. Стив с Джеффри ходят в другую школу? Да? Значит, ребята узнают обо всем, только если ты сам им расскажешь. А ведь ты умеешь держать рот на замке, правда? – И она впервые за весь день улыбнулась – уж очень потешно выглядел ее сын с разинутым ртом.

Они вышли из здания суда и направились к автомобильной стоянке. Плюхнувшись на сиденье, Алан пробормотал:

– Ненавижу этого фараона!

– Ты же его совсем не знаешь, – сдержанно произнесла мать. – И потом, у него есть фамилия. Брустер. Постарайся запомнить.

– В полицейском участке ты называла его по имени. Ты что, его знаешь?

Мэйбл похолодела. Она и представить себе не могла, что сын той ночью невольно подслушал что-то из их короткого разговора с Гардом. Но, очевидно, так оно и было.

– Да, – с трудом призналась она. – Я давно его знаю.

– Ты с ним встречалась до папы? И откуда этот прокурорский тон?

Избегая глядеть на него, она выехала со стоянки. Вся цепь ее отношений с Гардом не содержала в себе ничего, кроме лжи. Приходилось лгать всем – родителям, друзьям, Реджи, Гарду… и даже самой себе. Как это печально, что ей всегда недоставало мужества высоко поднять голову и сказать: «Да, я встречаюсь с этим парнем. Мы друзья и любовники, и я очень его люблю».