Текст книги "Цена заклятия (Обретение волшебства - 1)"

Автор книги: Роберт Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Он так и знал. С первого момента в Атахр Вин, поняв, что не может двигать ногами, Карн знал, он никогда не будет снова ходить. Но тогда ему нашлось о чем подумать: угроза ссоры между Брентом и Эстоном, сбежавший убийца... Теперь, вернувшись в привычный покой дома, где Карн прожил много лет, он с убийственной силой ощутил изменение своего положения. Каждое слово доктора словно вычерпывало очередную порцию мужества, и когда Парди замолчал, старый вор почувствовал себя совершенно опустошенным. "Не человек, а выдолбленная тыква", – с горечью подумал Карн. Когда он заговорил, ему показалось, что внутри него разносится эхо:

– Оставьте меня одного. – Приказ касался не только доктора. Он повернулся к Бренту, и глаза их встретились. Слова были не нужны.

– Оставьте меня, – повторил он, и это прозвучало почти рыданием.

Брент хотел как-то подбодрить его, сказать, что все будет в порядке, но подобное утешение смахивало на насмешку. Он никогда не лгал Карну и не станет этого делать сейчас. Взяв Парди за локоть, Брент вышел вместе с ним.

"Это не дом, – подумала она. – Это целый город". Маленький город за собственными стенами, в нем достаточно места для ремесленников, рабочих, моряков и солдат – здесь вполне можно было бы обзавестись своим мэром. Все бездомное население Прандиса могло бы найти приют под этим кровом, провести здесь свои дни от рождения до смерти.

– Остановитесь! – воскликнула она, когда экипаж въехал в ворота и покатил по широкой мощеной дороге, ведущей к парадным дверям. Она испугалась, что ее не услышали из-за стука копыт. – Остановитесь!

Возница натянул поводья, затем повернулся и заглянул в темное нутро кареты через маленькое переднее окошко. Томас был еще очень молод, но служил у господина Каррельяна уже четыре года. За весь срок его службы Масия оказалась, пожалуй, единственным пассажиром, проявившим интерес к его работе. Кучер подумал, что она выглядела в этом экипаже такой маленькой, забившись в угол широкого кожаного сиденья. Ее лицо казалось более бледным, чем лунный свет.

– Не могли бы мы чуть-чуть постоять здесь? Всего минуточку?

Томас коротко кивнул, стараясь не улыбнуться. Он привык к тому, что седоки высказывали ему свои желания, а не просили разрешения.

– Сколько хотите, мадам. Просто постучите в стекло, когда захотите ехать дальше.

Масия кивнула и снова повернулась к особняку. Невозможно, подумала она, неужели Карн проводит дни и ночи в этом дворце, где, кроме него, живут только его работодатель и несколько слуг? Нет, возможно; возможно, но неправильно. Столько комнат – и всего для нескольких человек? Десятки? Сотни? Слишком много места для меня, подумала она.

Она наклонилась вперед, размышляя о том, что она скажет Бренту Каррельяну, когда встретит его. Какую-нибудь приятно звучащую ложь, которая будет жечь ей язык весь остаток вечера. Не стоит и десятка хоров из Белфара. Но пути назад уже не было. Прямая спина Томаса, казалось, не допускала иной возможности, кроме как следовать к дому. И поверни она сейчас назад, Карн огорчится. Он просто не сможет понять.

Вздохнув, Масия наклонилась вперед и постучала по стеклу.

Дверь распахнулась с таким грохотом, что в комнате Эстона еще некоторое время звучало медленно затихающее эхо. Со стены потекла тоненькая струйка штукатурки в том месте, где в ней проделала дырку дверная ручка.

Эстон поднял глаза и увидел кипящего яростью Брента Каррельяна.

– Пора вам заговорить.

Старый министр не понял, чего в этом заявлении было больше утверждения или угрозы. Эстон поспешно обдумывал сложившуюся ситуацию. Жаль тратить время на этого тупоголового упрямца, вот если бы добраться до Тейлора Эша и рассказать ему то, что он узнал об убийце...

– Ну? – поторопил его Брент. – Я не могу ждать тут целый день.

– Первое замечание, с которым у меня не возникает желания спорить, еле слышно пробормотал Эстон. – У вас и ваших генераторов гораздо меньше времени, чем вы думаете... – Однако следовало вернуться к первоочередной задаче. Если он не получит хотя бы временного содействия Каррельяна, он ничего не добьется. – Садитесь, – предложил Эстон. – Рассказ потребует некоторого времени.

Вместо того чтобы спокойно сесть, Брент схватил старика за запястье и выдернул его из кресла.

– Рассказывать вы будете не мне, – ответил он и потащил Эстона вон из комнаты. Брент остановился у двери в свои покои и низко наклонился к министру, так что они едва не столкнулись лбами. Мускулы на его подбородке напряглись, зубы сжались.

– Сейчас, – прошипел Брент, крепче сжимая запястье Эстона, – вы войдете сюда и будете говорить с моим другом. Вы расскажете ему, из-за чего такого чертовски важного стоило убивать всех этих стариков. Вы расскажете ему, зачем он пошел сегодня в это подземелье спасать вашу никчемную шею. И вы расскажете ему, почему ему больше никогда не придется ходить своими ногами.

Прежде чем Эстон нашелся с ответом, Брент открыл дверь и втолкнул бывшего министра внутрь. Эстон, спотыкаясь, пролетел несколько шагов, потом восстановил равновесие и дальше пошел сам, чуть замешкавшись на пороге спальни Брента. Карн неподвижно сидел на кровати, его мощный торс подпирали подушки, невидящий взор застыл на белом балдахине.

За годы службы в разведке Эстон повидал немало сломленных людей. И, как он знал, существовало место, куда они в конце концов удалялись на покой, навсегда отринув мирскую суету. В остановившемся взгляде Карна Эстон уловил первые признаки того, что старый вор уже слышит тихий зов этого места.

Не дожидаясь очередного толчка Брента, бывший министр вошел в комнату и сел в одно из двух роскошных кресел рядом с кроватью. Брент проигнорировал другое кресло и опустился на краешек постели. Глаза Карна оставались неподвижными.

Брент мягко наклонился вперед и похлопал друга по ноге. Жест не вызвал никакой реакции, и Брент, поняв причину, отдернул руку и сморщился.

– Эстон хочет кое-что рассказать. – Карн, казалось, не слышал.

– Может быть, в другой раз? – предложил старик, привстав в кресле.

– Сейчас, – потребовал Брент, но его голос звучал едва слышно. Уже довольно поздно... и внизу ждал еще один человек, с которым ему надо было поговорить.

– Как хотите, – пожал плечами Эстон. Затем он наклонился вперед и с неожиданным приливом энергии спросил: – Какой сейчас год?

Брент вздрогнул, услышав столь неожиданный вопрос.

– Но какое это имеет отношение... – Однако, догадавшись, что старик спрашивает серьезно, ответил: – Сто семьдесят восьмой.

– Сто семьдесят восьмой чего?

Это уже казалось полной нелепицей. Брент задал себе вопрос, уж не помутился ли разум министра под воздействием наркотика, введенного убийцей. Но старик смотрел на него совершенно ясными глазами, в них читалось очевидное раздражение медлительностью Брента.

– Сейчас сто семьдесят восьмой год Республики, – буркнул Брент, чувствуя себя школьником на экзамене.

– Вот именно, – отозвался Эстон, и его глаза приняли мечтательное выражение. – Именно так мы и говорим в Чалдисе. Год Республики. Но что мы говорили до того, как сформировалась республика, когда в Чалдисе была абсолютная монархия, как и по сей день в Индоре?

Брент попытался собрать в уме разрозненные кусочки истории Чалдиса, которые отложились у него в памяти со времен его весьма нерегулярного обучения. Он знал, что сто девяносто лет назад в Чалдисе произошла Великая Реформация. Страна была слишком большой, слишком густонаселенной и слишком сложно организованной, чтобы ею управляла, передавая власть по наследству, горстка аристократов, чьи способности полностью зависели от более или менее удачного сочетания генов. Очень часто среди них просто не находилось людей, способных управлять королевством.

Убедившись в необходимости хоть как-то стабилизировать ситуацию, дворянство решило реформировать систему управления, в результате реальное руководство страной перешло от наследных правителей в руки компетентных чиновников. При этом дворянство, переложив бремя правления на чужие плечи, сохранило за собой все свои привилегии. И вот тут была совершена единственная, ставшая роковой, ошибка – аристократы передали чиновникам право взимать налоги, чем они немедленно и воспользовались. В скором времени была создана Национальная Армия, присягнувшая на верность новому правительству, расположившемуся на нижних этажах башни, постройка которой началась в центре города. Конечно, многие дворяне протестовали, некоторые даже с оружием в руках. Но любой протест оказывался не более чем мелкой помехой для национального правительства, крепнувшего на глазах. Вскоре даже аристократы уразумели, что сопротивление совершенно бессмысленно, и тогда установился политический порядок, не слишком изменившийся и по сей день. Аристократия постепенно разорилась, большинство древних фамилий угасло, так что очень немногие, подобно Каладорам, могли похвастаться благородной кровью, текущей в их жилах.

Почти девяносто лет назад, когда Великая Реформация завершилась, календари Чалдиса были изменены, дабы увековечить это событие. С того момента и по сей день летосчисление ведется от начала гражданского правления. Но до этого?..

– Мы считали от Принятия Обета, – медленно сказал Брент.

– Мы считали от Принятия Обета, – повторил Эстон с расстановкой. – А индорцы и до сих пор считают от него.

– И что из этого?.. – поторопил Брент, но теперь в его голосе не было слышно раздражения. Вопреки его желанию странное предисловие к объяснениям Эстона разожгло его любопытство. – Какое отношение имеют календари к убийству государственных чиновников?

– Самое прямое, – бесстрастным тоном заверил его Эстон, расправляя ногой уголок ковра. – Какой сейчас год в Индоре?

Брент пожал плечами.

– Не имею ни малейшего поня...

– Четыреста тринадцатый, – безжизненным голосом отозвался Карн.

Брент удивленно взглянул на друга.

– Магниты, которые мы используем в генераторах, производят в горах севернее Агината, – объяснил Карн, все еще глядя на полог кровати. Естественно, их счета датированы по индорскому календарю.

– Четыреста тринадцать лет, – медленно проговорил Эстон. – Это большой срок, верно? Слишком большой для того, чтобы вы припомнили, что такое Принятие Обета, господин Каррельян?

– Много веков назад, – ответил Брент, раздраженный высокомерным тоном Эстона, – Индор и Чалдис вели разрушительную войну друг против друга. Воевали в основном волшебники, были десятки тысяч погибших. Предположительно, эта бойня осточертела всем, и когда война закончилась, самые могущественные из уцелевших чародеев решили, что используемый ими вид магии слишком опасен. Они собрались и дали клятву не применять разрушительную магию – это и есть Принятие Обета.

– Все правильно. Именно эту историю мы преподаем в школах, – подтвердил Эстон. – Но реальные факты выглядят несколько иначе. Во-первых, Индор и Чалдис, разумеется, воевали, но они были не одиноки. На самом деле, наши предки тогда не сильно отличались от варваров, живших за пределами обоих государств. Единственное, что делало их опасными – а они представляли реальную опасность, в эпоху Опустошения погибли миллионы, а не тысячи, была магия. Крайн в те времена были сильны и могущественны и щедро делились с людьми своими знаниями, но эти знания далеко выходили за пределы человеческой мудрости. Сами крайн были миролюбивой расой, и сперва они ничего не предпринимали, только наблюдали за тем, как их ученики-люди истребляют друг друга в огромных количествах. Затем среди древнего народа крайн возникли разногласия, и вскоре воевали все: Чалдис, Индор, крайн и многие другие. Тогда на свете еще обитали огромные существа – драконы, разрушавшие дома одним ударом крыльев, и великаны-людоеды, от чьих шагов сотрясалась земля.

– Вы хотите сказать, что мой друг стал калекой из-за этих сказок? спросил Брент, чувствуя, что его гнев возвращается.

– Пусть говорит, – глухо пророкотал Карн, его глаза закрылись, веки слегка подрагивали.

Эстон сделал паузу и, прежде чем продолжить, взглянул на Карна. Ему придется пересмотреть свое отношение как минимум к некоторым ворам, подумал он.

– Это не сказки. Хотя лучше бы это было так, – вздохнул старый министр и вернулся к своему рассказу. – Общее разрушение трудно себе даже представить, и хуже всего пришлось Кирилее, земле, где находилось сердце цивилизации крайн. Теперь мы зовем Кирилею Гонвиром.

Брент глубоко вздохнул. Он никогда не был на Гонвире, на самом деле, насколько ему было известно, ни один человек, отправившийся туда, не выжил. Огромный разрушенный остров лежал к востоку от Гатони. Там не осталось ничего живого, погибли даже растения. Говорили, что человек, осмелившийся ступить на эту смертоносную землю, погибал с такой же неотвратимостью, как если бы сам перерезал себе глотку.

– Гонвир, – повторил Эстон. – Это слово крайн, и на их языке оно означает "Наша скорбь". Потому что так оно и было. Война магов завершилась ужасающим бедствием. Удивительные сады и прекраснейшие города поглотило пламя войны. Горы словно вырвало из самой земной тверди, и очень скоро Кирилея перестала существовать.

– Какое все это имеет отношение к убитым министрам или к моим генераторам? – встрепенулся Брент, которому становилось все более и более неуютно от эпического размаха повествования Эстона. Старику, похоже, доставляло удовольствие беспокойство хозяина. Вор хотел слушать дальше, и он услышит. Эстон расскажет ему по-своему.

– Когда выжившие посмотрели на дело рук своих, они поклялись не допустить, чтобы на земле вновь была развязана война с применением магии. Но они знали, любые обеты бессильны. Люди ненавидят, люди воюют и стремятся к победе любой ценой, поэтому ни одна из сторон не откажется от могучего оружия во имя этических соображений. Нет, наши предки были достаточно мудры, они понимали, что однажды магическая война опять принесет нам смерть и разрушения... если, конечно, опять допустить использование магии. Единственным решением было не дать людям снова прибегнуть к ней. Это можно было сделать двумя способами. Первый способ – перестать преподавать тайные знания. Большинство людей, кстати, считают, что Принятие Обета означало именно это, но на самом деле такое решение не могло спасти ситуацию. Слишком многие были сведущи в этой области, и никто не захотел бы унести свои знания с собой в могилу. И даже если бы все маги на земле умерли в одночасье, люди могли начать с самого начала, экспериментируя, проверяя, импровизируя, и на земле снова появились бы чародеи. Поэтому реальным выходом оказалось не покончить с волшебниками, но искоренить саму магию.

– Принятие Обета запретило магию? – прошептал Карн.

– Да. Это был эксперимент невообразимого размаха. Самый великий из уцелевших магов, Тарем Хамир, трудился годами в поисках способа очистить землю от магии. В конце концов он пришел к выводу, что магия – повсюду и эту энергию уничтожить невозможно. Так же ее нельзя истощить, поскольку она бесконечна. Следовательно, оставалась единственная возможность: каким-то образом взять ее под контроль. Великий маг создал заклинание, которое поместило всю магическую энергию мира в жесткие рамки, сделало ее предсказуемой. Теперь человек больше не мог с такой легкостью искажать естественную ткань бытия. Доступ к могуществу был надежно закрыт. И только после Принятия Обета стало возможно появление электричества, включая ваши генераторы, в качестве некой, если хотите, компенсации.

– Этот ваш Хамир не так уж блестяще сделал свою работу, – сухо заметил Брент. – Иначе у меня не возникало бы столько проблем с изоляцией генераторов от магических полей. Если он ставил перед собой задачу изъять магию из этого мира, можно сказать, что это самое Принятие Обета потерпело неудачу.

Глаза Эстона сузились.

– Вот как? Тогда где драконы, великаны-людоеды, огромные тролли, которые обитали в горах Гримпикс? Что сталось со всеми легендарными существами, да и с самими крайн? Все они существовали благодаря магии. Их жизнь питалась энергией, которую они с удивительной легкостью могли извлекать из самого воздуха вокруг себя. Когда Принятие Обета отрезало их от этой энергии, они зачахли и погибли.

– Однако представляется вполне логичным, что кто-нибудь из них – крайн, например, раз уж они были столь могущественны – должен был возражать, заметил Брент.

– О, – хмыкнул Эстон, оценив мягкость выражения Брента, – "возражений" последовало целое море. И море кровавое. Но крайн всегда были малочисленной расой, а большинство из них погибло в эпоху Опустошения. Те, кто выжил, не могли договориться друг с другом о том, что делать, возникли конфликты внутри самой расы. Кстати, говорят, что один из крайн был очень дружен с Хамиром, и без него Принятие Обета никогда бы не состоялось.

– Насколько его можно считать состоявшимся, – пробормотал Брент. Эстон распрямил спину, обдумывая эту мысль.

– К сожалению, вы правы, молодой человек. Заклинание нельзя назвать безусловной победой. Хамир опасался, что оно может стать слишком глобальным, и тогда он полностью отрежет мир от энергии, которая ему была жизненно необходима. Вся цивилизация зависела от наличия свободной магии; в конце концов, Хамир хотел всего лишь уничтожить ее разрушительные избытки. Это оказалось непростой задачей. И, главное, не забывайте, едва Хамир завершил бы творить заклинание, ему бы осталось только смириться с результатом, поскольку вместе с последним словом, слетевшим с его губ, его собственная магия неизбежно исчезла бы так же, как и у всех остальных. Ни он, ни какой-либо другой человек не смогли бы отменить так называемое Принятие Обета.

Эстон остановился и вздохнул. Именно здесь история должна была завершиться, на том, как великий волшебник сделал свою работу. Но вместо этого именно здесь настоящая история и начиналась.

– Нет, волшебник не был полностью уверен... Поэтому Хамир, к нашему великому сожалению, создал что-то вроде предохранительного клапана. Когда у вас есть возможность сделать что-то только один раз, а результат неясен, вы начинаете перестраховываться. Хамир ввел в заклинание возможность обратного хода, способ отменить Принятие Обета и сделать мир снова таким, каким он был раньше.

Глаза Брента сузились.

– Наконец-то я узнаю что-то интересное, старина, но пока не об убийствах.

Эстон улыбнулся нетерпению бывшего шпиона. Брент Каррельян оказался вовсе не таким пресыщенным, каким хотел выглядеть.

– Хамир решил, что главное – это тщательно сохранить секрет формулы, так сказать, обратного превращения, иначе вся его работа пойдет насмарку. Он разделил обратное заклинание на двенадцать Фраз. Одну Фразу он доверил Императору Индора, а пять остальных – каждому из индорских парфов. Остальные шесть он разделил между самыми могущественными герцогами Чалдиса.

– Хамир начинает мне нравиться, – сообщил Брент. – Точный расчет разделить заклинание между двумя врагами, и его никогда не используют, разве что под давлением исключительных обстоятельств Индору и Чалдису придется в конечном итоге прийти к соглашению.

Эстон кивнул.

– Вот именно. Более того, даже двенадцати Фраз самих по себе недостаточно, чтобы отменить Принятие Обета. Ходят слухи, будто существует ключ, созданный Хамиром и крайн, его другом, который они надежно спрятали от людских глаз. Что собой представляет этот ключ и где он спрятан, никому неведомо.

– Насколько известно вам, – добавил Брент.

– Насколько известно мне, – согласился Эстон. – Но то, что спрятал Хамир, не так легко найти. Подобные гении не слишком часто появляются на этой земле, и в этом одна из гарантий нашей безопасности, – старик вздохнул. – Осталось рассказать немногое. Каждая Фраза автоматически переходит от своего обладателя к его или ее официальному наследнику в момент смерти первого или, как в случае с чалдианскими министрами, в момент отставки. Чалдианские Фразы перешли от дворян к чиновникам во время Великой Реформации. В течение более чем четырех веков каждая Фраза должным образом переходила от одного ее хранителя к следующему. До настоящего момента.

"До тех пор, – добавил про себя Эстон, – пока какой-то проклятый маньяк не решил нарушить то хрупкое равновесие, которое Тарем Хамир так тонко сконструировал, и, сделав это, толкнуть весь континент в кровавое пекло войны".

– Что вы имеете в виду? – решил уточнить Брент. Много дней он мучил себя, пытаясь вообразить, что могло заставить кого-то убивать почти выживших из ума, немощных стариков. Наконец ему открылась причина, которая могла стать мотивом подобных преступлений. – Вы хотите сказать, что индорцы крадут наши Фразы?

– Крадут? – лицо Эстона исказилось страданием. – Вам бы следовало сказать – уже украли. Убийца сообщил мне, что я был последним. К моему стыду и сожалению, пока я находился под действием наркотика, подонок узнал то, за чем приходил.

Брент молча переваривал информацию, обдумывая последствия того, о чем рассказал Эстон.

– А почему, – наконец спросил он, – индорцы хотят повернуть Принятие Обета вспять? Если мир до этого был так ужасен, как вы описываете?..

Эстон язвительно усмехнулся в ответ.

– Уж вам, Хазард, гораздо лучше других известен ответ на этот вопрос. Казалось бы, только безумец может пожелать нарушить Обет. Возможно, за этими убийствами и стоит безумец... Но вероятнее другое – индорцы намереваются использовать эту информацию как рычаг, в качестве противовеса тому экономическому преимуществу, которого мы достигли в последнее время. Шантаж, Хазард, уж это вам наверняка понятно.

Брент отреагировал на этот выпад кислой улыбкой.

– Однако может статься, мы напрасно обвиняем индорцев, – продолжил Эстон задумчиво. – Существуют и другие страны, о которых не следует забывать: Бриндис, Гатонь, северные племена. Ни один из этих народов во времена Хамира не был настолько цивилизован, чтобы доверить им хранение Фраз. Возможно, они хотят получить свою долю наследства, хотя оно принесет им мало пользы.

Брент опять помедлил, обдумывая услышанное. До этого рассказ Эстона о драконах, искусстве крайн и магических войнах только раздражал его, поскольку речь шла о проблемах столь масштабных, что у Брента возникло отвратительное ощущение собственной беспомощности. Но идея украсть Фразы, чтобы приобрести рычаг политического воздействия... Брент с безжалостной точностью мог вычислить все последствия.

– Вы правы, Эстон. Шантаж – это то, в чем я разбираюсь, и первым правилом шантажа является следующее: никакая информация не обладает ценностью, если ее нельзя использовать. Мне кажется, что только круглый дурак стал бы использовать эти Фразы. Судя по вашему рассказу, если Принятие Обета будет нарушено, индорцы пострадают не меньше нас. Почему бы просто не рассмеяться им в лицо, если они попытаются нас шантажировать?

Эстон подошел вплотную к Каррельяну и с удивительной силой сжал его руку. Морщинистое лицо старика оказалось в дюйме от лица Брента.

– Потому, Хазард, что, хотя и произнесение обратного заклинания представляется полнейшим абсурдом, эти двенадцать Фраз никогда не должны принадлежать одному человеку или одному правительству. Потому что, если в один прекрасный день какой-нибудь безумец решится использовать их, мы не узнаем мир, в котором живем.

Уголки рта Брента дрогнули от смеха.

– Сейчас вы похожи на сумасшедшего проповедника, Эстон, предсказывающего апокалипсис. Жаль, что я не принадлежу к тем людям, которые часто ходят в церковь.

Старый министр задрожал от ярости.

– Интересно, Хазард, существует ли в этом мире что-нибудь, заслуживающее, по вашему мнению, серьезного отношения? К чему бы вы не стали относиться с высокомерием невежды? Я абсолютно серьезен и вновь спрашиваю: "Что вы намерены предпринять?"

Брент постоял секунду, беспомощно опустив руки, потом снова повернулся к Карну.

"Все зависит от тебя", – подумал он. Но Карн опять потерял интерес к разговору, его взор блуждал по чистой стене.

Эстон уловил взгляд Брента, брошенный на Карна, и нахмурился. В своей жизни он делал с людьми вещи и похуже, но никогда еще ему не приходилось совершать столь удручающих ошибок. Он раскрыл было рот, собираясь сказать нечто важное, потом запнулся, поняв, что забыл имя искалеченного человека. Про себя он проклинал свою нетвердую память. Вероятно, сказывалось волнение... или он просто становится слишком старым.

– Как его зовут? – прошептал Эстон, наклонившись вперед. Брент помедлил, надеясь, что Карн сам ответит на этот вопрос, но тот явно не слышал ничего из происходящего. Нахмурившись, Брент повернулся к старому министру, собираясь представить своего друга.

Но прежде чем слова сорвались с его губ, они эхом прозвучали в холле, произнесенные незнакомым ему голосом:

– Карн! Карн Элиандо!

Томас помог Масии выйти из экипажа и повел ее вверх по широкой лестнице к парадным дверям особняка. Женщина не могла поверить в то, что эти двери откроются для такой, как она.

И они не открылись.

Через полсекунды стало ясно, что два привратника вовсе не замешкались. Они явно не собирались впускать ее. Томас сделал шаг вперед, посмотрел в глаза сперва одному, потом другому.

– Нас ждут, – пояснил он, стесняясь вступать в спор при своей пассажирке, словно непреклонность привратников была отчасти его виной.

Несмотря на размеры своего поместья, Брент Каррельян держал небольшой штат прислуги, так что Томас хорошо знал этих людей: Дэннел, как всегда, выглядел абсолютно невозмутимым, Бейли же сделал вид, будто увлеченно рассматривает узор на своей ливрее.

– Господин Каррельян отдал распоряжение, чтобы сегодня вечером в доме не было посетителей, – ответил Бейли.

Томас оглянулся и мгновенно заметил выражение замешательства на лице женщины. Ему показалось несправедливым то, что она пострадает из-за плохого настроения господина Каррельяна, к тому же пригласил ее господин Элиандо.

У Томаса возникло искушение оттолкнуть Бейли и самому открыть двери, но ему слишком хорошо были известны особенности их ручек. В первый день его работы здесь господин Элиандо попросил Томаса открыть эти двери, те же самые двери, которые хозяин перед этим открыл сам, чтобы показать, как это делается. Прикоснувшись к ручке, Томас отдернул ладонь, получив удар – не слишком болезненный, но, безусловно, неприятный. Все двери в особняке, как объяснил ему Карн, при помощи магии настроены на руки определенных слуг, это была одна из многочисленных мер безопасности, принятых в особняке.

Томас повернулся к маленькой женщине, стараясь сохранить спокойствие на своем молодом лице.

– Прошу прощения, мадам, но мне придется попросить вас вернуться в экипаж.

Пальцы Масии нервно теребили замочек сумки.

– Но...

– Они не впустят нас внутрь, мадам. Прошу прощения, но тут ничего не поделаешь.

С этими словами Томас осторожно взял ее за локоть и помог снова взобраться в экипаж, осторожно закрыв за ней дверь.

– Ну, я ему покажу, – пробормотала Масия, устраиваясь на подушках.

Впрочем, женщина тут же одернула себя: она сама заслуживает порки. Это только ее вина, что она чувствует себя неуверенно, как школьница, на ступенях дома Брента Каррельяна. Медленно, но верно чувство униженности в ее душе сменяла ярость. Она вовсе не хотела приезжать сюда, не хотела даже мельком взглянуть на то место, которое, как она опасалась, играет в жизни Карна первостепенное значение. Масия всегда смутно догадывалась, что жизнь ее любовника в поместье Каррельяна была роскошной... но одно дело догадываться, а другое – увидеть своими глазами. И вместо того чтобы как-то сгладить эту неловкость, возникающую при переходе из одного мира в другой, ее даже не впустили в дом. Ей не следовало приезжать, не следовало позволять подкупить себя билетами на концерт хора.

Экипаж опять остановился. Масия подняла глаза и с удивлением обнаружила, что Томас не выехал обратно на дорогу, он просто обогнул дом и подъехал к нему сзади. Через узкие окна, прорезанные в сером камне, Масия увидела кухню, размерами превосходящую все ее жилище.

Дверь экипажа открылась. Томас, явно нервничая, протянул ей руку...

– Некоторые двери этого дома, – объяснил он, – я сам могу открыть для вас. Я не могу объяснить действия привратников, мадам, но я знаю, что господин Элиандо твердо распорядился, чтобы я привез вас сюда вовремя.

Томас помог ей выйти из экипажа и провел через кухонную дверь, одну из трех дверей для прислуги, которые ему было позволено открывать. Войдя внутрь, он увидел, что помещение пустует, это освобождало его от необходимости объяснять кому бы то ни было, почему они с гостьей идут таким странным путем.

"Медные кастрюли", – отметила про себя Масия, когда Томас под руку повел ее мимо рядов сверкающей кухонной утвари. Здешнему повару в голову не придет даже прикоснуться к жестяной посуде. Они быстро прошли через несколько узких коридоров для слуг, затем миновали двустворчатую дверь и оказались в широком холле. Полы из твердой древесины сияли под светом сотни электрических лампочек. И на первой ступени длинной изогнутой лестницы возник привратник Бейли с пылающим от гнева лицом.

– Что это втемяшилось тебе в башку, Томас? – раздраженно спросил этот огромный мужчина. – Хочешь, чтобы у всех нас были неприятности?

Томас сделал шаг вперед, заняв позицию между Бейли и Масией.

– Что бы тебе ни сказал господин Каррельян, инструкции, данные мне господином Элиандо, были абсолютно четкими. Он хотел видеть эту женщину здесь сегодня вечером. Сейчас.

Бейли нахмурился и потянул себя за воротник.

– Положение дел изменилось. Сегодня вечером господин Карн не сможет ни с кем увидеться.

Ее поразили не слова, произнесенные привратником, но его тон. Что-то случилось, что-то ужасное, и внезапно Масии стало безразлично, в чьем доме она находится. Прежде чем Томас или Бейли успели среагировать, она проскользнула мимо них и бросилась вверх по лестнице, прыгая через две ступеньки и выкрикивая имя своего возлюбленного.

Дверь наверху распахнулась, но ее встречал вовсе не Карн. Перед ней был более молодой и не такой крупный мужчина с мечом в руке. По инерции он вылетел прямо на лестницу, так что острие меча оказалось в нескольких дюймах от носа Масии. Потрясенная, женщина встала как вкопанная, ухватившись за перила, чтобы не упасть назад. Мужчина остановился, взглянул на нее, затем на меч в своей руке. Потом он осторожно опустил оружие.

– Кто вы и какого черта здесь делаете? – требовательно спросил он.

Вот это, подумала Масия, тон, которого следует ожидать от человека, владеющего домом размером с небольшой город.

– Вы, должно быть, Брент Каррельян, – пробормотала она.

Итак, это ее соперник в борьбе за преданность Карна. Не совсем то, что она ожидала, думала Масия, оценивающе разглядывая этого мужчину. Он выглядел страшно усталым и явно не переодевался дня три, и одет он был не в атласные наряды и золотые цепи. Его ореховые глаза смотрели настороженно, на лице сохранялось непроницаемое выражение. То, за что Карн ценил этого человека, решила Масия, находилось глубоко под поверхностью.