Текст книги "Плата за смерть (сборник)"

Автор книги: Роберт Сильверберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 40 страниц)

Молчание. Что само по себе было уже чем-то из ряда вон выходящим. А может быть, это ловушка, устроенная Фиц-Моэмом? Что ж, скоро все выяснится. Уолтон установил апертурную щель бластера таким образом, чтобы выпущенная энергия расходилась широким веером, а ее интенсивность с расстоянием быстро убывала, и нажал на курок. Ровный беззвучный поток тепловой энергии хлынул на дверь в кабинет директора.

В приемной собралась целая толпа любопытных, правда, она старалась держаться подальше от Уолтона, который продолжал стрелять, не снижая интенсивности излучения тепловой энергии.

Вот под воздействием высокой температуры расплавилась имитировавшая дерево пластмасса и струями потекла на пол. Показавшийся под пластмассой броневой бериллиевый лист накалился докрасна.

Вот уже виден и механизм замка. Уолтон направил огненный поток именно на это место – не прошло и нескольких секунд, как дверь заскрипела и затрещала.

Уолтон выключил бластер, сунул его в карман и с силой ударил в дверь ногой. Она тотчас же распахнулась.

Взгляд его мгновенно запечатлел забрызганную кровью, поникшую седую голову… Вдруг кто-то нанес ему сильнейший удар, пришедшийся почти точно в солнечное сплетение.

Это был мужчина примерно такого же роста, что и Уолтон, в костюме из синей ткани с вплетенными в нее блестящими золотистыми нитями. Как ни странно, но сознание Уолтона зафиксировало подобные мелочи с поразительной четкостью. Лицо мужчины было искажено страхом и злобой, однако Уолтон сразу же узнал его. Румяные щеки, широкий нос и густые брови могли принадлежать только Ладвигу, представителю США в ООН, человеку, только что убившему директора Фиц-Моэма.

Убийца яростно молотил кулаками по телу Уолтона, пытаясь оттолкнуть его от разрушенной тепловым лучом двери: для безумца это был единственный путь к спасению. Получив первый мощный удар в живот, Уолтон охнул и отлетел назад, ловя воздух широко раскрытым ртом, однако ему все же удалось ухватиться за пиджак убийцы и, напрягшись всем телом, подтащить Ладвига к себе. Яростная схватка началась так неожиданно, что Уолтон даже не успел уразуметь, как же могло произойти убийство.

Уолтоном владела только одна мысль: не дать Ладвигу уйти от расплаты.

Его кулак угодил в раскрытый рот убийцы. Тотчас же всю руку пронзила острая боль, вызванная ударом незащищенных костяшек пальцев о зубы. Ладвиг начал грузно оседать на пол. Рой понял, что, стоя в дверях, он не только помешал убийце пробиться к выходу из кабинета, но сделал еще практически невозможной какую-либо помощь снаружи, из приемной.

В приступе слепой ярости Уолтон обрушил кулак на затылок Ладвига, затем развернул его и нанес не менее сильный удар кулаком в живот. Однако Ладвигу все-таки удалось вырваться, он оттолкнул Уолтона и кинулся к директорскому столу.

Уолтон бросился за ним… и почти сразу остановился, увидев, что убийца на мгновение вдруг замер, потом задрожал всем телом и рухнул на пол. Тело его в совершенно нелепой распласталось позе на пушистом светло-коричневом ковре, покрывавшем пол кабинета, потом еще раз содрогнулось и замерло окончательно.

Уолтон стоял не двигаясь, тяжело дыша широко раскрытым ртом. Одежда на нем была порвана, все стало липким от пота и крови, непривычное к подобным нагрузкам сердце колотилось в груди в бешеном ритме.

Ладвиг убил директора, а теперь и сам Ладвиг мертв, – мысли едва шевелились в казавшейся набитой свинцом голове.

Уолтон прислонился к дверному косяку. Он с трудом различил чьи-то человеческие фигуры, проходившие мимо него, заходившие в кабинет, осматривавшие тела Фиц-Моэма и его убийцы.

– Вам нужна помощь? – услышал он уверенный знакомый голос.

– Да не очень. Нужно только отдышаться, – признался Уолтон.

– Выпейте воды.

Уолтон, поблагодарив, принял из рук говорившего с ним мужчины стакан, залпом осушил его, затем поднял глаза на собеседника:

– Ладвиг! Как это, черт побери!..

– Двойник, – пояснил делегат ООН. – Подойдите вот сюда и сравните.

Ладвиг подвел его к лежавшему на ковре псевдо-Ладвигу. Сходство было прямо-таки невообразимым. Несколько сотрудников Бюро перевернули труп с одного бока на другой, однако челюсти мертвеца не разжимались, а лицо так и осталось застывшей в предсмертной агонии маской.

– Парень принял яд, – сообщил Ладвиг. – Думаю, он и не надеялся выбраться отсюда живым. Но задуманное осуществил полностью. Боже, как жаль, что хотя бы раз за всю свою жизнь я не пришел вовремя!

Уолтон, все еще не приходя в себя от неожиданного потрясения, перевел взгляд с мертвого Ладвига, лежавшего на полу, на живого, стоявшего прямо перед ним. Кое-как до него стало доходить, что произошло сейчас. Убийца, удивительно похожий на Ладвига, прибыл в Бюро ровно в час и был допущен в кабинет директора. Убив старика, он так и остался в кабинете, то ли надеясь покинуть его чуть позже, то ли просто дожидаясь, когда подействует принятый яд.

– Раньше или позже, но это обязательно должно было случиться, – грустно заметил Ладвиг. – Охота на сенатора ведется уже много лет. А теперь, когда прошел законопроект о создании Бюро…

Уолтон непроизвольно глянул на письменный стол директора: он был, как всегда, в полном порядке и сверкал глянцем полировки, словно тщательно протертое зеркало. Директор Фиц-Моэм покоился в своем кресле, всем туловищем навалясь на стол и раскинув по блестящей поверхности стола руки с полусогнутыми пальцами. Внушительная копна седых волос была насквозь пропитана кровью. Он скончался от сильнейшего удара, размозжившего ему череп, – трудно придумать более простой и более жестокий способ убить человека.

Только теперь наконец вырвались наружу эмоции. Уолтону хотелось ломать мебель, рвать на себе одежду, навзрыд плакать – лишь бы каким угодно образом дать себе разрядку. Но вокруг было слишком много посторонних. Кабинет, в который в течение шести недель могли попасть только самые посвященные, вдруг, как по мановению волшебной палочки, заполнился весьма разношерстным людом: функционерами ВЫНАСа, канцелярскими работниками, полицейскими, возможно, даже телерепортерами.

Ум Уолтона прояснился, и он наконец вспомнил, какой пост занимает в иерархии Бюро.

– Вон все отсюда! Немедленно вон! Все, все! – громко закричал Уолтон. Затем, увидев в толпе лицо Селлорса, шефа службы безопасности Главного здания Бюро, добавил более спокойно: – За исключением вас, Селлорс. Вы можете остаться.

И снова, точно по взмаху волшебной палочки, толпа мгновенно испарилась. В кабинете осталось только пятеро: Селлорс, Ладвиг, Уолтон и два трупа.

– Вы имеете какие-либо предположения, кто может за этим стоять, мистер Уолтон? – спросил Ладвиг.

– Не знаю, – устало ответил Уолтон. – Есть тысячи желающих расправиться с директором. Возможно, он стал жертвой заговора гершелитов. Необходимо произвести тщательное расследование.

– Отойдите, пожалуйста, чуть в сторону, сэр, – вежливо попросил Селлорс. – Мне нужно сделать фотоснимки.

Уолтон и Ладвиг отошли к одной из стен кабинета, чтобы не мешать Селлорсу. «Когда-нибудь это все равно случилось бы, подумал Уолтон. – Фиц-Моэм всегда был живым символом ВЫНАСа».

Затем Уолтон подошел к исковерканной двери, отметив про себя, что нужно распорядиться немедленно заменить ее. И это решение придало всему ходу его мыслей новое направление, но, прежде чем они полностью сформировались в его в сознании, Ладвиг сформулировал их вслух:

– Произошла, безусловно, ужасная трагедия. Но есть одно обстоятельство, которое ее может несколько смягчить. Я не сомневаюсь, что преемник Фиц-Моэма окажется вполне достойным своего предшественника, и уверен, мистер Уолтон, что вы с не меньшим успехом продолжите то великое дело, за торжество которого Фиц-Моэм отдал свою жизнь.

5

На двери в кабинет директора висела новая табличка:

Рой Уолтон Исполняющий обязанности директора Бюро Выравнивания Населенности

Уолтон возражал против такой таблички, считал свое назначение временным, то есть действительным только до того дня, когда сессия Генеральной Ассамблеи утвердит нового главу ВЫНАСа. Однако Ладвиг сказал, что эта процедура произойдет не раньше, чем через несколько дней, если не месяцев, и поэтому совсем не повредит, если его кабинет будет соответствующим образом обозначен.

– Теперь вся полнота власти в ваших руках? – спросил Ладвиг.

Ответный взгляд Уолтона не выражал особой радости по этому поводу.

– Похоже, что так. Мне нужно только окончательно выяснить, как была поставлена Фиц-Моэмом работа по прохождению и хранению различной документации. И тогда можно считать, сказать, что установлен полный контроль над всей деятельностью Бюро.

– Вы хотите сказать, что не все знаете?

– Мистер Фиц-Моэм доверял лишь очень немногим из своего окружения, – пояснил Уолтон. – ВЫНАС целиком и полностью является порождением только его ума, который, должен признаться, был весьма специфическим. Он настолько сжился с Бюро, что уже стал считать, будто принципы, заложенные в основе его деятельности, понятны любому непосвященному. Поэтому потребуется некоторое время для притирки и увязки между собой всех узлов такого сложного механизма, как Бюро.

– Разумеется, – согласился Ладвиг.

– На вчерашнем совещании, в котором вы должны были принять участие, когда его… Так вот, о чем должна была идти речь на этом совещании?

Делегат США в ООН только пожал плечами:

– Сейчас, мне кажется, в нем уже нет необходимости. Я хотел выяснить, как обстоят дела с вашими побочными научно-исследовательскими программами. Теперь же, как я полагаю, вам необходимо сначала хорошенько покопаться в сложных архивах Фиц-Моэма, чтобы быть в курсе всего, что происходит в многочисленных институтах и лабораториях, так или иначе связанных с Бюро. Разве я не прав? – Ладвиг посмотрел на собеседника проницательным взглядом.

Уолтону почему-то вдруг совсем перестал нравиться этот бодрячок из ООН.

– Необходим вполне объяснимый период притирки, – повторил он. – Я обязательно дам вам знать, когда буду готов ответить на все вопросы, касающиеся деятельности ВЫНАСа.

– Разумеется. Я совсем не хотел придираться ни к вам, ни к покойному директору ВЫНАСа, мистер Уолтон.

– Естественно. Я прекрасно вас понимаю, мистер Ладвиг.

Ладвиг наконец оставил его в покое, и впервые с того времени, когда произошло убийство, Уолтон оказался совершенно один в кабинете ныне покойного директора Фиц-Моэма. Он положил широко расставленные руки на полированную поверхность стола, развернул кисти ладонями кверху и сжал пальцы в кулаки. Послышался скрип – он с силой тер костяшками пальцев о дерево стола.

Очень нелегкой оказалась и вторая половина того злополучного дня. После кошмарного убийства и предварительного расследования, произведенного службой безопасности, измученный Уолтон отправился домой, оставив Бюро без руководства на целых два часа. В последних новостях, непрерывно передававшихся через репродукторы в салоне аэробуса, только и говорилось об убийстве главы ВЫНАСа.

«Сегодня днем безжалостная рука убийцы лишила жизни в возрасте восьмидесяти одного года высокочтимого директора Бюро Выравнивания Населенности доктора Фиц-Моэма. Официальные представители службы безопасности утверждают, что разгадка этого потрясшего всех преступления скоро…»

Трескотню репродукторов покрывали пылкие высказывания пассажиров.

– Давно пора получить по заслугам за все, что он творил, – сказала тучная женщина в старой, неряшливой одежде. – Этот гнусный детоубийца!

– Я знал, что рано или поздно до него доберутся, – подал голос худенький старичок с тонкими, как паутина, волосинками на голове. – Без этого никак нельзя уже было.

– Ходят слухи, будто он был гершелитом…

– Говорят, теперь ВЫНАСом будет заправлять какой-то новенький, совсем еще юнец. И его ждет точно такая же участь, помяните мое слово.

Уолтон съежился в своем кресле, поднял воротник и попытался закрыть им уши. Но это нисколько не помогло.

«И его ждет точно такая же участь, помяните мое слово».

Мрачное пророчество преследовало Уолтона даже тогда, когда он добрался до своей крохотной каморки на дальней окраине Манхэттена. Эти жестокие слова, то и дело всплывавшие в его памяти, мучили его всю ночь, превратив и без того беспокойный сон в сплошной кошмар.

Теперь, когда, казалось, ничто не могло ему угрожать за стальной дверью кабинета, он снова вспомнил страшное предсказание.

Ему все равно нигде не спрятаться. Не удалось это сделать Фиц-Моэму, не удастся и ему.

Жить в постоянном страхе за свою жизнь, жить, опасаясь собственной тени, – нет, не таким должен быть ответ на брошенный судьбой вызов. Уолтон печально улыбнулся. Если ему и уготована участь мученика, то пусть она постигнет его как можно скорее. А тем временем нужно продвигать все дальше и дальше работу ВЫНАСа. Уолтон решил, что на службе из предосторожности он будет пользоваться в основном различными информационными и коммуникативными каналами. Однако, если возникнет необходимость в личных контактах, он не будет избегать их.

Уолтон обвел взглядом кабинет Фиц-Моэма. Директор был человеком из прошлого столетия и не видел ничего уродливого ни в архитектуре, ни во внутреннем убранстве Каллин-Билдинга, приютившего под своими сводами недавно созданное Бюро. Тогда, при новоселье, он, в отличие от Уолтона не стал переоборудовать свой кабинет.

В первую очередь нужно будет сменить весь комплект неуклюжих светильников с недолговечными лампами накаливания на электролюминесцентные стенные панели, вместо старомодных скрипучих оконных переплетов смонтировать дистанционно управляемые цельные рамы с особыми поляризованными стеклами, избавиться от покрывавших нижнюю часть стен накладок из гофрированной нержавейки, переливающейся всеми цветами радуги, что оскорбляло эстетические вкусы нормального современного человека. Надрывно клацающий кондиционер также должен исчезнуть из этого помещения. Через день-другой он распорядится установить здесь молекулярный сортировщик.

Однако проблемы внешнего оформления кабинета были далеко не самыми важными или самыми сложными. Куда труднее сохранить тот стремительный темп, с которым развивалась деятельность Бюро при прежнем директоре, даже в этот короткий период замещения его обязанностей, когда вся ответственность за осуществление программы выравнивания ложится только на него, на Уолтона.

Порывшись в ящиках стола, Уолтон нашел ручку и чистый блокнот. На первой странице он быстрым почерком набросал план первоочередных мероприятий, причем в той последовательности, в которой их надлежало выполнить.

«1. Отменить назначенные Ф. свидания.

2. Навести справки в архиве по следующим вопросам:

а) как обстоят дела с проектом Лэнга по переустройству других планет; б) то же с разработкой привода для достижения сверхсветовых скоростей; в) имеется ли необходимость в выделении дополнительных средств для продолжения вышеуказанных работ; г) в каких местах здания Бюро установлена теле– и аудиоаппаратура для скрытого наблюдения.

3. Встретиться с начальниками всех подразделений.

4. Организовать пресс-конференцию.

5. Встретиться с Ладвигом. Ответить на все волнующие его вопросы.

6. Переоборудовать кабинет».

Поразмыслив немного, он вычеркнул кое-что и изменил нумерацию: пункт 6 стал пунктом 4 и наоборот. Затем, еще секунду подумав, черканул в самом верху страницы: «0. Покончить с делом Приора».

В известном смысле, благодаря убийству Фиц-Моэма он, можно сказать, сорвался с крючка. Какие бы ни были у покойного подозрения относительно действий Уолтона вчерашним утром, сегодня это уже не должно его тревожить. Если директор и подготовил какое-нибудь распоряжение на сей счет, Уолтону не составит особого труда найти соответствующие материалы и уничтожить их, когда он чуть позже вплотную займется разборкой бумаг в папках. А если Фиц-Моэм просто держал задуманное у себя в голове, тогда трудно придумать более надежное место для хранения этой тайны, чем урна с тем, что останется от Фиц-Моэма после кремации.

Запустив руку в карман пиджака, Уолтон нашел записку, которую всучил ему братец вчера в самом конце обеденного перерыва. Последующие события развивались столь бурно, что у Уолтона просто не было возможности ее уничтожить.

Теперь он перечитал ее еще раз, разорвал надвое, затем сложил половинки и снова разорвал надвое, после чего сунул четвертушку записки в лоток для ненужных бумаг и других отходов. От остальных клочков Уолтон будет избавляться через каждые пятнадцать минут, а впоследствии ответит отказом на любой запрос обследовать содержимое входных бункеров устройств по переработке отходов: вдруг кому-нибудь вздумается отыскать все четыре фрагмента записки.

Однако дойдя до этой точки в своих размышлениях, он спохватился, решив, что такая сверхосторожность будет совсем уж излишней. Ведь это кабинет директора Фиц-Моэма и персональный директорский мусоропровод. А какой директор допустит, чтобы имелась хотя бы теоретическая возможность доступа к выбрасываемым им документам?

А может быть, Фиц-Моэм как раз и был таким директором? От него можно было ожидать чего угодно. Уолтон всегда считал его продувной бестией: старик любое дело начинал совсем не с того конца, как начал бы кто-нибудь другой. Он, наверное, не прочь был бы и самого себя перехитрить в любой интриге, которую затевал.

Кабинет изобиловал различными устройствами, для обнаружения и слежения, к услугам которых здесь постоянно прибегали. И в особенности вчера, при расследовании обстоятельств убийства. Это были и совсем низкие, чуть выше пола, уродливые роботы-обмерщики, которые всю вторую половину дня ползали по полу кабинета, принюхиваясь к следам от обуви тех, что здесь побывал, и подбирая перхоть, волосинки и прочий сор для дальнейшего тщательного анализа, и особые роботы-чистильщики, подвергшие ковер специальной химической обработке, чтобы удалить все пятна крови. Уолтон в сердцах яростно обругал дурацкий допотопный кондиционер, который не способен так проветрить помещение, чтобы в нем не оставалось этого мерзкого духа.

По интеркому прозвучал мелодичный сигнал вызова. Уолтон, теряя терпение, ждал слов секретарши, но затем вспомнил о порядке, заведенным Фиц-Моэмом: аудиоконтакт может наступить только после ответного нажатия кнопки на пульте. Уолтон разблокировал звуковые цепи и произнес:

– Это Уолтон. В будущем не дожидайтесь моего ответного сигнала и суть дела докладывайте сразу же.

– Слушаюсь, сэр. В приемной сейчас находятся два репортера: один из здешней «Ситизен», другой – из телеагентства «Глоуб телефакс».

– Скажите им, что на сегодня у меня встреча с представителями прессы не запланирована. Вместо этого передайте мое краткое заявление. Скажите им, что огромная по своей значимости задача подхватить бразды правления, которые выронил из рук безвременно усопший, великий директор Фиц-Моэм, потребует от меня полной самоотдачи в течение следующих нескольких дней. Я буду счастлив устроить свою первую официальную пресс-конференцию, как только корабль ВЫНАСа снова поплывет на ровном киле. Все поняли?

– Да, сэр.

– Вот и прекрасно. Удостоверьтесь в том, что они ничего не напутали. И… вот, послушайте. Если сегодня или завтра придет кто-нибудь, кому Фиц-Моэм обещал аудиенцию, скажите ему примерно то же самое. Разумеется, не в тех цветастых выражениях, которые предназначены для репортеров, а изложите только суть. Мне нужно еще очень многое переделать, прежде чем я смогу принимать посетителей.

– Не беспокойтесь, все будет выполнено так, как вы велели, директор Уолтон.

Он ухмыльнулся, услышав слова «директор Уолтон». Отодвинув микрофон переговорного устройства, директор склонился над листком с перечнем неотложных дел и вычеркнул первый пункт: «Отменить назначенные Ф. свидания».

Нахмурившись, Уолтон вдруг понял, что неплохо было бы добавить седьмой пункт к перечню: «Назначить нового заместителя по административной работе». Надо подыскать кого-нибудь, кто мог бы справиться с его прежней работой.

Теперь первоочередным мероприятием стал пункт 0, стоявший в самом верху перечня: «Покончить с делом Приора». Уолтон никогда не будет в более благоприятном положении, чем сейчас, чтобы замести все следы своей вчерашней противозаконной деятельности.

– Соедините меня с архивом отделения эвтаназии, пожалуйста.

Мгновением позже он услышал бесстрастный голос:

– Архив.

– Дежурный по архиву, говорит исполняющий обязанности директора Рой Уолтон. Мне нужна полная распечатка обработанной вашим компьютером информации за вчерашнее утро между девятью и двенадцатью часами с кратким описанием содержания каждого обращения. Через сколько времени я смогу получить ее?

– Через несколько минут, директор Уолтон.

– Хорошо. Распечатку пришлите в опечатанной бандероли по закрытой почте. Имеющаяся в ней информация почему-то интересует высшие правительственные круги. Если печать на бандероли окажется поврежденной, я вышибу дух из всего вашего отделения.

– Слушаюсь, сэр. Что-нибудь еще, сэр?

– Нет… А впрочем, вот еще что. Пришлите мне список всех обследовавших младенцев вчера утром.

Чтобы не терять времени, дожидаясь, пока прибудут затребованные материалы, Уолтон стал разбирать бумаги, которые составляли верхний слой документов, лежавших на столе Фиц-Моэма.

На самом верху лежала записка следующего содержания:

«Встреча с Ламарром. 11 июня. 12.15. Нужно быть с ним непреклонным, но при этом вести себя очень осторожно. Пора, пожалуй, ознакомить с этим Уолтона».

«Гм, интересно», – подумал Уолтон. Он понятия не имел, кто такой Ламарр, но Фиц-Моэм нарисовал в верхнем правом углу листа еле заметную звездочку, означавшую, что это дело первостепенной важности.

Уолтон нажал кнопку интеркома:

– На сегодня, на 12.15, директор Фиц-Моэм назначил аудиенцию некоему мистеру Ламарру. Если он позвонит, скажите ему, что сегодня я с ним не смогу встретиться, но предоставлю аудиенцию завтра точно в такое же время. Если он прибудет собственной персоной, скажите ему то же самое.

Часы подсказывали, что пора избавиться еще от одного фрагмента записки Фреда. Уолтон быстро сунул его в лоток мусоропровода.

Мгновением позже над приемным бункером пневмопочты зажглась зеленая сигнальная лампочка. В стенах этого учреждения Фиц-Моэм никому не подчинялся, в отличие от своего заместителя Уолтона, к которому кипы самых различных материалов прибывали по почте без всякого предварительного уведомления.

Уолтон вытащил из бункера запечатанную бандероль и внимательно осмотрел печати. Никаких признаков того, что с ними кто-то возился, он не обнаружил, значит, что бандероль поступила непосредственно из помещения, где стоял компьютер, и содержащуюся в ней информацию никак не мог прочесть дежурный техник. Вместе с бандеролью прибыл и лист с пятью фамилиями врачей, дежуривших в лаборатории вчера утром.

Вскрыв бандероль, Уолтон обнаружил семь покрытых убористым машинописным текстом листов. Здесь было буквально все, что касалось работы компьютера в указанный Уолтоном промежуток времени. Он быстро пробежал взглядом по листам, сразу же отбросил листы первый, второй и третий, поскольку отпечатанная на них информация касалась рутинной деятельности в более ранние часы вчерашнего дня и не представляла для Уолтона ни малейшего интереса.

Обращение семьдесят третье было запросом регистрационной карточки Филипа Приора. Он взял его на заметку.

Обращение семьдесят четвертое оказалось заявкой на ключ к шифру, которым кодировалась генетическая информация в клинике.

Обращение семьдесят пятое содержало корректировку результатов обследования Филипа Приора, исключавшую все данные о его восприимчивости к легочным заболеваниям и рекомендацию подвергнуть ребенка эвтаназии. Обращение семьдесят шестое было подтверждением этой корректировки.

Обращение семьдесят седьмое было запросом регистрационной карточки мальчика – на этот раз уже откорректированной. Все пять обращений содержали точное время. Самое раннее из них производилось в 10.25, самое позднее – в 10.37. Все датированы 10 июня.

Уолтон, немного подумав, обвел эти пять пунктов рамкой, затем быстро пробежал взглядом остальную часть листа. Больше ничего интересного на нем не было, обычная информация. А вот обращение девяносто второе, произведенное в 11.02, его немало заинтриговало. В нем отмечалось, что по запросу доктора Фредерика Уолтона было выдано полное описание всех утренних обращений к компьютеру.

Значит, Фред вовсе не блефовал. У него на самом деле в руках были все эти распроклятые доказательства нелепой промашки старшего брата. Но когда имеешь дело с компьютером и микротрубками памяти Доннерсона, прошлое становится исключительно изменчивой категорией.

– Мне нужен прямой канал связи с компьютером на двадцатом этаже, – сказал Уолтон.

После некоторой, хотя и весьма непродолжительной задержки, на видеоэкране появился один из техников. Это был тот же самый специалист, с которым он уже разговаривал раньше.

– В архивные записи вкралась небольшая ошибка, – сказал Уолтон. – Ошибка, которая, как я считаю, не должна быть увековечена в наших архивных материалах. Произведите, пожалуйста, такое переключение цепей, чтобы я получил прямой доступ к компьютеру.

– Нет проблем, сэр. Можете пользоваться своим терминалом хоть сейчас, сэр.

– Это строжайшая государственная тайна. Сгиньте.

Техник тотчас же исчез из поля зрения объектива телекамеры связи.

– Обращения с семьдесят третьего по семьдесят седьмое включительно, – произнес Уолтон в микрофон прямого доступа к машине, – датированные вчерашним утром, должны быть стерты со всех магнитных лент памяти. Точно так же должна быть стерта хранящаяся под соответствующими этим обращениям адресами информация в микротрубках памяти. Более того, ни в одном из регистров и ни в одном из запоминающих устройств не должно быть никаких упоминаний о производимом сейчас перемещении информационных массивов.

Уолтон еще несколько секунд слышал, как диктопринтер двадцатого этажа заканчивает печатать в закодированном виде команды, только что переданные им устно с директорского терминала, затем принтер замолчал – началась загрузка входных регистров компьютера новыми данными. Подождав еще несколько секунд, Уолтон произнес:

– Дежурный! Полный порядок. Подойдите к камере так, чтобы я снова мог вас видеть.

На экране появилось изображение дежурного техника.

– Я сейчас буду проверять, насколько правильно переместил информационные массивы. Велите компьютеру подготовить новую распечатку всех обращений к нему за период с 9.00 до 12.00 вчерашнего утра, а также аналогичную распечатку за последние пятнадцать минут.

– Секунду, сэр.

Не дожидаясь прибытия бандероли с новой распечаткой, Уолтон стал изучать список, лежавший на письменном столе на видном месте. Пять фамилий врачей: Гюнтер, Рэймонд, Арчер, Хси, Рейн. Он не знал, кто из них производил первичное обследование сына Приора, да, в общем-то, и не очень хотел знать. Всех пятерых придется переводить на новые места.

Взяв ручку и еще один лист бумаги, он стал обдумывать, как это лучше сделать.

Гюнтер – Цюрих Рэймонд – Глазго Арчер – Сиерра-дель-Фуэго Хси – Леопольдвилль Рейн – Бангкок

Закончив писать, удовлетворенно кивнул. Такое рассеивание казалось оптимальным. Распоряжение о переводах он издаст сегодня же, только чуть позже, и к полуночи эти врачи будут уже в пути к новым местам своей деятельности. Возможно, никому из них даже в голову никогда не придет, почему их сорвали с насиженного места в Нью-Йорке и отослали так далеко.

Прибыла новая распечатка. Уолтон сразу же бросился проверять интересующие его позиции.

Обращение за номером семьдесят один от десятого июня касалось статистических данных о заболеваемости оспой в Северной Америке с 1822 по 1868 годы, а обращение семьдесят второе представляло собой копию заявки на антибиотики, необходимые для третьего клинического отделения. Какой-либо информации о запросах, произведенных Уолтоном, в распечатке за десятое июня не оказалось. Она исчезла из архива бесследно, словно ее там никогда и не было.

Затем Уолтон тщательно просмотрел распечатку за одиннадцатое июня, чтобы удостовериться, что в ней нет упоминаний об уничтожении целого массива информации, о чем он распорядился во время совсем недавнего сеанса прямой связи с компьютером двадцатого этажа. Нет, ничто не говорило о его хирургическом вмешательстве в память компьютера.

Он улыбнулся. Это была первая по-настоящему радостная улыбка за все время, прошедшее с гибели Фиц-Моэма. Теперь, когда память компьютера была соответствующим образом откорректирована, а врачи, имеющие хотя бы малейшее касательство к обследованию сына Приора, находились в пути в самые различные точки земного шара, только Фред мог помешать ему избежать наказания за противозаконные махинации с документами сына Приора.

Рей решил, что стоит рискнуть и ничего не предпринимать, чтобы защитить себя от угрозы все еще исходящей от Фреда. Возможно, братское чувство все-таки не позволит тому разгласить тайну.