355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Сильверберг » Вверх по линии » Текст книги (страница 6)
Вверх по линии
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 16:36

Текст книги "Вверх по линии"


Автор книги: Роберт Сильверберг



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

18

Я прибыл в Стамбул дождливым летним днем и тотчас же переправился в подземке через Босфор на азиатскую сторону, где размещалась местная штаб-квартира Службы Времени. Город мало изменился со времени моего последнего посещения год назад. В этом не было ничего удивительного.

Стамбул фактически почти не изменился со времен Кемаля Ататюрка, а это было сто пятьдесят лет тому назад. Те же серые здания, та же архаичная суматоха на безымянных улицах, та же грязь и хрустящая на зубах пыль. И те же минареты, вознесшиеся высоко в небо над общим упадком и разрушением.

Я восхищаюсь архитектурой мечетей. Она показывает, что хоть в чем-нибудь, а были все-таки сильны турки. Но для меня лично Стамбул скорее черная пародия на город, которая была создана над смертельно раненым телом столь любимого мною Константинополя. Оставшиеся крохотные фрагменты византийского города влекут меня куда сильнее, чем мечеть султана Ахмеда, Сулеймания и мечеть Баязеда вместе взятые.

От одной только мысли, что скоро я увижу Константинополь живым городом, без всех этих турецких наслоений, я едва не наложил в штаны.

Служба Времени размещалась в огромном приземистом здании конца двадцатого столетия, вдали от Босфора, практически напротив турецкой крепости Румели Хизари, откуда султан Мехмед Второй Завоеватель буквально удушил Константинополь в 1453 году. Меня уже дожидались, но даже несмотря на это, мне еще пришлось минут пятнадцать потолкаться в приемной в окружении разгневанных туристов, жаловавшихся на какую-то напряженку с графиком их отправки вверх по линии. Один красномордый мужчина не переставал орать: «Где здесь входной терминал компьютера? Я хочу, чтобы все это было введено в память компьютера!» А уставшая ангелоподобная секретарша не переставала напоминать ему тоскливым голосом, что все, о чем бы он ни говорил, и без того записывается на пленку, вплоть до самого ничтожного его блеяния. Два самодовольных хлыща в форме патруля времени хладнокровно пересекли приемную, в которой уже начиналась настоящая свалка, у них были угрюмые лица, все внимание их, казалось, было приковано только к выполнению своих служебных обязанностей. Я почти слышал, как они мысленно восклицают: «Вот! Вот!» К ним наперерез бросилась какая-то очень худая женщина с изможденным, принявшим форму клина, лицом, размахивая бумагами перед их сильно выступающими раздвоенными подбородками, и что было мочи завопила: "Я еще семь месяцев тому над подтвердила эти заявки!

Сразу же после Рождества! А теперь мне заявляют…" Патрули времени продолжали с той же важностью шагать дальше. Затем в приемную вкатился торговый робот и начал продавать лотерейные билеты. Позади него шествовал диковатого вида небритый турок в мятом черном пиджаке и продавал лежавшие на грязном подносе медовые пряники.

Я восхищался масштабами сутолоки. Они верно отражали саму атмосферу этого города.

Но несмотря на это, я не ощутил себя особенно обделенным, когда в конце концов ко мне пришло спасение в лице некоего мужчины явно левантийского происхождения, который вполне мог бы оказаться двоюродным братом горячо мною любимого пресловутого инструктора Наджиба Дайани. Он представился мне, как Спирос Протопопулос и поспешно провел меня через узенькую дверь, которую поначалу я не заметил.

– Вам следовало бы войти через служебный вход, – сказал он. – Я прошу прощения за эту задержку. Мы не сразу поняли, что вы уже здесь.

Ему было около тридцати лет, он весь был такой пухленький, такой гладенький, в обязательных темных солнцезащитных очках и с полным ртом крупных белоснежных зубов. В кабине лифта, который нес нас на самый верх, где размещалась комната отдыха для курьеров, он спросил у меня:

– Вы никогда раньше не работали курьером самостоятельно, это верно?

– Да, ответил я. – Никогда. Это мой первый маршрут.

– Вы обязательно полюбите свою работу! В особенности этот византийский маршрут. Византия, это… это… – ну как мне выразить это словами? – Он восторженно прижал друг к другу свои коротенькие, толстенькие ладони. – Вы обязательно проникнитесь этим тоже, хотя, наверное, лишь частично. Только греки, как я, например, способны полностью оценить достоинства той эпохи. Византия! О, Византия!

– Я тоже грек, – произнес я.

Он остановил лифт и поднял очки.

– Разве вы не Джадсон Дэниэль Эллиот Третий?

– Он самый.

– И к тому же еще и грек?

– Девичья фамилия моей матушки была Пассилидис. Она родилась в Афинах. Дедушка со стороны матери был мэром Спарты. По материнской линии он происходит из знаменитого рода Маркезинисов.

– Значит вы мой брат! – вскричал Спирос Протопопулос.

Оказалось, что шесть из девяти остальных курьеров времени, прикрепленных к византийскому маршруту, были греками еще двое – немцами:

Гершель и Меламед, а девятый был приятного вида испанец по фамилии Капистрано, который позже, будучи в стельку пьяным, признался мне, что его прабабка была турчанкой. Не исключено, что он это придумал специально для того, чтобы я стал презирать его, – у него отчетливо проступали черты характера, свойственного мазохистам.

Пятеро из девяти моих коллег в настоящее время вверху по линии, а четверо – еще в Стамбуле нынешнего времени из-за путаницы в расписании отбытия отдельных групп, что и вызвало такой переполох в вестибюле.

Протопопулос представил меня: Меламед, Капистрано, Паппас, познакомьтесь с Джадом Эллиотом. Меламед был светловолосым, большую часть его лица покрывала песочного цвета борода. У Паппаса были впалые щеки, печальные глаза и свисающие книзу усы. Им обоим было лет по сорок. Капистрано выглядел чуть помоложе.

Светящееся табло отображало, где в настоящее время находятся остальные члены бригады, обслуживающие маршрут «Византия»: Гершель, Колеттис, Пластирас, Метаксас и Гомперс.

– Гомперс? – удивленно повторил я. Мне ответил Протопопулос:

– Его бабка была чистейшей гречанкой.

Эта пятерка рассеялась на временном отрезке, перекрывавшем целое тысячелетие: согласно табло Колеттис был в 1651, а Метаксас – в 606 годах до нынешнего времени, что соответствовало 408 и 1453 годам после Рождества Христова. Остальные работали с экскурсантами между этими двумя датами.

Пока я глазел на табло, Колеттис переместился верх по линии более, чем на столетие.

– Они убыли, чтобы посмотреть на мятежи, – кротко заметил Меламед, а Капистрано, тяжело вздохнув, кивком подтвердил правильность его догадки.

Паппас сварил для меня крепкий кофе. Капистрано откупорил бутылку турецкого бренди, которое, как я тут же обнаружил, проглотить было не так уж легко. Он ободряюще подтолкнул меня под ребра:

– Пейте, это лучшее пойло из всех, что удастся вам испробовать на протяжении последних пятнадцати столетий!

Я вспомнил совет Сэма, заключавшийся в том, что мне не помешает, если я научусь пить спиртные напитки, и через силу протолкнул пойло внутрь желудка, страстно при этом мечтая о травке, о наркопузырьке, о табачном дыме – то есть, о чем-нибудь более пристойном.

Пока я в расслаблении отдыхал со своими товарищами по новой работе, в комнату вошел один из патрулей времени. Он не воспользовался сканирующим устройством, чтобы получить разрешение войти, не удосужился даже постучаться – просто ввалился.

– Неужели нельзя быть повежливее? – пробурчал Паппас.

– Разлагаетесь? – иронично произнес патруль. Он с размаху плюхнулся в гамак и расстегнул гимнастерку. Это был нордической внешности верзила с волосатой грудью, которая, вследствие этого, казалась покрытой золотой кольчугой до самых ключиц. – Новичок? – спросил он, рывком повернув голову в мою сторону.

– Джад Эллиот, – сказал я. – Курьер.

– Дэйв Ван-Дам, – представился он в ответ. – Патруль. – Моя рука скрылась в его огромной лапище. – Смотрите, не попадайтесь мне на любовных штучках вверху по линии. Лично меня это не трогает, но в интересах дела я человек строгих правил. За что всех нас и ненавидят – мы люди неподкупные.

Попробуйте сунуться ко мне – сами убедитесь.

– Это комната для отдыха курьеров, – попробовал было возмутиться такой бесцеремонностью Капистрано.

– Вам нет нужды напоминать мне об этом, – сказал Ван-Дам. – Хотите верьте, хотите – нет, но читать я умею.

– Значит, вы теперь – еще один курьер, так что ли?

– Вы, наверное, не станете возражать, если я позволю себе немного расслабиться среди своих оппонентов? – Патруль ухмыльнулся, почесал грудь и приложил к губам горлышко бутылки с бренди. Довольно много отпив, он громко рыгнул. – Господи, что за гнусный сегодня денек! Знаете ли вы, где мне довелось побывать сегодня?

Внешне, казалось, всем это было совершенно безразлично. Но он все равно продолжал:

– Весь день я провел в тысяча, будь он проклят, девятьсот шестьдесят втором году! Обследуя каждый этаж этого стамбульского, черти бы его побрали, отеля «Хилтон» в поисках двух подозреваемых времяпреступников, занимающихся нелегальным провозом произведений искусства. Мы прослышали о том, что они проносят с собою золотые монеты и римскую стеклянную посуду из 1400 года перед нынешним и перепродают их американским туристам, останавливающимся в «Хилтоне». Вырученные за это деньги вкладывают в покупку биржевых акций и доход с них припрятывают в одном из швейцарских банков, откуда и изымают значительно округлившиеся за много лет суммы сами понимаете, за счет процентов – в наши дни. Господи! Ведь, ну сами же понимаете, так можно сделать МИЛЛИАРДЫ! Акции покупаются в годы бурного подъема и изымаются из обращения на целое столетие, в результате чего можно завладеть всем миром. Так вот, может быть так оно и есть на самом деле, но перерыв весь этот чертов «Хилтон», мы ничего не обнаружили, кроме законного для тогдашнего времени свободного предпринимательства! Вот! – Он еще раз приложился к горлышку. – Пусть произведут повторную проверку там, наверху по линии. И сами ищут этих своих чертовых времяпреступников!

– Это комната отдыха курьеров, – еще раз напомнил ему Капистрано.

Патруль снова не обратил ни малейшего внимания на его слова. Когда он в конце концов ушел минут через пять, я спросил:

– Они, что, все такие?

– Этот – как раз один из тех, у кого наиболее изысканные манеры, пояснил мне Капистрано. – Большинство остальных – это настоящие грубияны!

19

Меня уложили в постель, включили гипнокурс греческого языка периода Византийской империи, и, когда я проснулся, я был в состоянии не только заказать себе еду в таверне, купить тунику или соблазнить девственницу, прибегнув к византийскому жаргону, но знал и несколько таких фраз, от которых могли покраснеть святые, изображенные на настенных фресках Айя-Софии. Мне были неведомы такие выражения, когда я был студентом в Гарварде, Йеле или Принстоне. Хорошее дело – этот гипносон.

И все же я еще не был готов к тому, чтобы выступать в роли курьера самостоятельно. Протопопулос, который в этом месяце был старшим на маршруте, устроил меня в одну группу с Капистрано для первой моей вылазки в Византию. Если все пройдет гладко, то через несколько недель я уже буду предоставлен самому себе.

Маршрут «Византия» – один из самых популярных, которые предлагает Служба Времени, – на самом деле является вполне заурядным мероприятием.

Каждый маршрут включает в себя возможность увидеть коронацию императора, гонку колесниц на ипподроме, освящение храма Айя-София, разграбление города во время Четвертого Крестового похода и покорение его турками.

Такой маршрут продолжается вверху по линии в течение семи дней.

Четырнадцатидневный маршрут включает в себя все вышеупомянутые события плюс прибытие участников Первого Крестового похода в Константинополь, мятежи 532 года, бракосочетание императора и парочку менее важных событий.

Курьеру дано право самому решать что показывать сопровождаемым им туристам: коронацию или свадьбу императора и какие именно гонки колесниц такая свобода выбора позволяет избежать пагубного влияния парадокса кумуляции при той кутерьме, которая возникала бы в момент посещения одного и того же события большим числом туристов. При этом без внимания не оставалась ни одна из эпох истории Византии, от императора Юстиниана до завоевания ее турками, хотя нас и предостерегали от посещения тех лет, когда случались разрушительные землетрясения, и совершенно запретили, под страхом искоренения патрулем времени, показываться с Византии, когда там в 745-747 годах свирепствовала бубонная чума.

В свою последнюю ночь в нынешнем времени я был настолько возбужден, что никак не мог заснуть, взвинченный опасениями не напутать что-либо при выполнении первого своего задания вверху по линии в качестве курьера; а я очень боялся совершить какую-нибудь непоправимую ошибку. Меня просто выводила из себя мысль о том, что придется меня спасать патрулю времени.

Какое это будет для меня унижение!

Но еще больше меня тревожил Константинополь. Насколько он будет соответствовать моим восторженным представлениям или очарование его полностью исчезнет для меня? Всю свою жизнь я лелеял образ этого блистательного города далекого прошлого; теперь же, когда я уже был на самом пороге перед входом в него, я трепетал от страха.

Я поднялся с постели и, спотыкаясь, стал бродить по комнатушке, которую мне отвели, испытывая нерешительность и сковывавшую всего меня напряженность. У меня не было никаких наркотиков, мне даже курить не разрешалось – еще не хватало, чтобы курьер занес подобное в прошлое, ведь разве не очевидным анахронизмом будет, если кто-то закурит травку прямо на улице в десятом веке?

Капистрано отдал мне бренди, что еще оставался у него на дне бутылки, но это было небольшим утешением. Он, естественно, услышал, как я натыкаюсь на мебель, и зашел ко мне выяснить, в чем дело.

– Не находите себе места? – спросил он.

– Точно.

– Я тоже всегда волнуюсь перед прыжком. От этого никак не избавиться.

Он уговорил меня выйти вместе с ним прогуляться, чтобы успокоить расшалившиеся нервы. Мы пересекли Босфор и долго бродили на европейской стороне вслепую по тихим улицам нового города. Но усталость никак не приходила к нам. Казалось, мы были единственными, кто не спал в этом городе. Мы прошли по извилистому лабиринту рынка, вышли на одну из тех улиц, что вели к Айя-Софии, и долго стояли перед фасадом этого величественного старинного сооружения. Его контуры запечатлелись в моей памяти – инородные для него минареты, более поздние подпорки – я пытался заставить себя поверить, что утром увижу его в первозданном виде, безмятежно владычествующим над городом, более уже не принуждаемом делиться огромной площадью перед собою с чуждой для него красотой Голубой мечети, построенной напротив. Мы прошли от самого Дворца Долмабахче на берегу пролива до старого «Хилтона», дальше мимо Таксима, пока не вышли к Галатскому мосту. А после мы еще бродили среди руин ипподрома, обошли Топками и вышли в том месте, где еще оставались фрагменты старинной стены, защищавшей город со стороны моря. Заря застала нас перед крепостью Идкюль, в тени полуразрушенного византийского вала. Мы уже едва держались на ногах. К нам подошел мальчишка-турок лет пятнадцати и вежливо спросил, сначала по-французски, затем по-английски, не намерены ли мы что-нибудь купить – старинные монеты, его сестру, гашиш, израильскую валюту, золотые украшения, его младшего братишку, ковер. Мы поблагодарили его и сказали, что мы не по этому делу. Он однако позвал свою сестру, которой, наверное, было не больше четырнадцати лет, но выглядела она на четыре-пять лет старше.

– Девственница, – сказал он. – Неужели она вам не нравится? Такая отличная фигура. Кто же вы? Американцы, англичане, немцы? Вы только взгляните! Повинуясь его строгой команде, девушка расстегнула блузку и выставила для обозрения очень красивую плотную грудь. Во впадине на цепочке болталась бронзовая византийская монетка, «фоллис», что ли. Я пригнулся, чтобы рассмотреть получше. Мальчишка, дыша мне в лицо чесноком, вдруг сообразил, что не грудь, а именно эту монетку я изучаю, и плавно перевел разговор на совсем другую тему. – Вам нравятся старинные монеты, да? Мы их нашли очень много в горшке под стеной. Подождите меня здесь, сейчас я вам покажу.

Он убежал. Сестра его угрюмо застегнула кофту. Мы с Капистрано устало побрели прочь. Девчонка последовала за нами, настойчиво предлагая остаться, но к тому времени, когда мы отошли метров на двадцать, она потеряла к нам всякий интерес. Через час, воспользовавшись подземкой, мы снова очутились в здании, в котором размещалась Служба Времени.

После завтрака мы занялись своим одеянием: длинными шелковыми туниками, римскими сандалиями, легкими плащами. Капистрано торжественно вручил мне мой таймер. Теперь я уже хорошо натренировался в пользовании им. Я просунул его себе под пояс и ощутил, как вызывающий головокружение поток энергии начал уже меня захлестывать, как пришло сознание, что теперь я волен переправить себя в какую только мне заблагорассудится эпоху, что я уже никому не подотчетен до тех пор, пока строго блюду не только в своих действиях, но и в мыслях, священную неприкосновенность нынешнего времени.

Капистрано подмигнул мне.

– Вверх по линии, – сказал он.

– Вверх по линии, – повторил я.

Мы направились навстречу своим восьмерым туристам.

20

Место старта при прохождение маршрута «Византия» почти всегда одно и то же: площадь перед Айя-Софией. Чувствуя себя несколько глуповато в своих одеяниях, мы приехали сюда автобусом, прибывшим за нами примерно в десять утра. Более традиционные туристы, находящиеся здесь только для того, чтобы поглазеть на современный Стамбул, сновали, сбившись в небольшие стада, между этим величественным храмом и расположенной поблизости мечетью султана Ахмеда. Капистрано и я удостоверились в том, что таймеры у всех на надлежащих местах и что правила, которых следует придерживаться при совершении путешествий во времени, должным образом вдолблены в черепа наших восьми туристов.

Нашу группу составляла пара очень приятных молодых людей из Лондона, пара незамужних учительниц из Германии и двух пожилых семейных пар из Америки. Все прошли гипнокурс обучения византийскому варианту греческого языка и в течение следующих шестидесяти дней будут владеть им в таком же совершенстве, как и своим родным языком, однако Капистрано и мне пришлось еще раз напомнить американцам и одной из немок, чтобы они говорили только на нем.

После чего все совершили прыжок.

Я испытал на какое-то мгновение ощущение потери пространства и времени, которое всегда сопровождает перемещение вверх по линии. Затем я взял себя в руки и обнаружил, что я покинул Стамбул и прибыл в Константинополь.

Константинополь меня не разочаровал.

Исчезла грязь. Исчезли минареты. Исчезли мечети. Исчезли турки.

Небо было голубым, воздух чистым и приятным. Мы стояли посреди огромной площади Августеума, спиной к Айя-Софии. Справа от меня, где должно было располагаться серое невзрачное здание какой-то конторы, раскинулись обширные поля. Впереди, там, где должна была находиться синяя фантазия мечети султана Ахмеда, я увидел беспорядочное скопление невысоких дворцов из мрамора. Чуть поодаль громоздилась одна из трибун ипподрома. По просторной площади медленно прохаживались фигуры в ярких одеяниях, будто только что сошедшие с византийских мозаик.

Я быстро повернулся, чтобы впервые увидеть Айя-Софию без сопровождающих ее минаретов.

Никакой Айя-Софии у меня за спиной не оказалось!

На этом, столь знакомом месте, я увидел только обугленные развалины незнакомой мне прямоугольной базилики. Каменные стены ее продолжали стоять, но могли в любую минуту обрушиться; крыши не было. В тени фасада дремали три стражника. Я совсем растерялся.

Из состояния полной прострации меня вывел монотонный голос Капистрано.

– Мы совершили перемещение вверх по линии на шестнадцать столетий. На дворе 408 год; вскоре мы увидим процессию, направляющуюся к месту крещения сына императора Аркадия, который через какое-то время станет править, приняв имя Феодосия Второго. Позади нас, на том месте, где расположен знаменитый храм Айя-София, виднеются развалины базилики, возведенной во время правления императора Констанция, сына Константина Великого и открытой для богослужений 15 декабря 360 года. Это здание было сожжено 20 июня 404 года, во время одного из восстаний, и, как вы в том можете сами убедиться, реконструкция его еще не началась. Церковь эта будет восстановлена через примерно тридцать лет вниз по линии при императоре Феодосии Втором и вы еще ее увидите на нашей следующей остановке. Давайте пройдем вот сюда.

Я последовал за ним, находясь как бы во сне, чувствуя себя таким же простым туристом, как наши восемь подопечных. Всю работу взял на себя Капистрано. Он, хотя и поверхностно, но достаточно исчерпывающе просветил нас в отношении мраморных домов, находившихся прямо перед нами, которые заложили начало Большого Дворца. То, что я теперь видел собственными глазами, не очень-то согласовывалось с планами фундаментов, которые я запомнил, обучаясь в Гарварде, но, разумеется, тот Константинополь, который я там изучал, был более поздним, более великим городом, он был городом, принадлежавшим эпохе, наступившей после правления императора Юстиниана, а сейчас я стоял в городе, который еще только зарождался.

Мы направились в сторону, противоположную проливу, из района дворцов – в жилой район, где дома богачей с фасадами без окон и обширными задними дворами как попало располагались между лачугами бедняков с крышами из камыша. А затем мы вышли на Месу – главную улицу, на которой происходили все торжественные церемонии и вдоль которой располагались сводчатые галереи лавок, а сегодня, в честь крещения наследника, стены домов были убраны шелковыми портьерами с золотыми вышивками.

Здесь собрались все жители Византии и в предвкушении грандиозного шествия заполнили пространство вдоль стен так, что яблоку некуда было упасть. Во всю торговали едой многочисленные харчевни; в воздухе стоял смачный запах жареной говядины и тушеной баранины; всюду, куда только не проникал наш взгляд, стояли прилавки, заполненные сырами, орехами, незнакомыми для нас фруктами. Одна из девчонок-немок заявила, что она проголодалась. Капистрано в ответ рассмеялся и купил для нас целый вертел с бараньей тушей, расплатившись за него блестящими медными монетами, за которые нумизматы отдали бы целое состояние. Какой-то одноглазый мужчина продал нам вина из огромной холодной амфоры, позволив нам пить прямо из черпака. Как только и для других торговцев поблизости стало очевидным, что мы являемся для них весьма щедрыми потенциальными покупателями, они толпою окружили нас, предлагая сувениры, сладости, весьма старые на вид яйца, сваренные вкрутую, жаровни с солеными орешками, подносы с разнообразными органами животных, включая глазные яблоки и те, что болтаются между задних ног. Вот это и было настоящей жизнью, подлинной седой древностью; богатейший ассортимент самых невероятных на первый взгляд товаров и густой запах пота и чеснока, исходивший от толпы торговцев, говорил нам лучше всяких слов о том, какой далекий путь мы проделали из своего 2059 года.

– Вы чужеземцы? – спросит бородач, продававший небольшие глиняные лампады. – Откуда? С Кипра? Из Египта?

– Из Испании, – ответил Капистрано.

Торговец лампадами с ужасом посмотрел на нас, как будто мы утверждали, что прибыли с Марса.

– Испании? – недоверчиво повторил он. – Испании? Разве это не замечательно – совершить такое дальнее путешествие, чтобы посмотреть на наш город… – Он придирчиво стал рассматривать всю нашу группу, произвел в уме быструю инвентаризацию увиденного и, остановив свой взор на Клотильде – грудастой блондинке из Германии, у которой формы тела были куда пышнее, чем у ее напарницы-учительницы, спросил, обращаясь ко мне:

– Ваша рабыня – саксонка? – Он нюхом чуял товар под свободным одеянием Клотильды. – О, какая прелестница! У вас губа не дура!

Клотильда от удивления широко разинула рот и с трудом отцепила его пальцы от своего бедра. Капистрано, сохраняя полнейшее хладнокровие, схватил бородача и с такой силой швырнул его об стену лавки, что добрая дюжина его глиняных лампад попадала на мостовую и разбилась вдребезги.

Торговец недоуменно заморгал глазами, но Капистрано что-то холодно процедил сквозь зубы и смерил бородача свирепым взглядом.

– А я – то подумал, что она рабыня! – пробормотал тот учтивые извинения и затесался в толпе.

Клотильда вся дрожала – то ли от нанесенного ей грубого оскорбления, то ли от охватившего ее возбуждения – разобраться было трудно. Ее напарница, Лиза, казалось, немало ей завидовала. Пока что ее обнаженной плоти не коснулся ни один византийский уличный торговец!

Капистрано сплюнул.

– Неприятности могут свалиться, как снег на голову. Нам надо быть всегда начеку; вполне безобидный щипок может быстро обернуться непредвиденными осложнениями и полной катастрофой.

Уличные торговцы оставили нас в покое. Мы нашли себе место в первых рядах запрудившей улицу толпы. Мне показалось, что множество лиц в толпе были не очень-то византийскими, захотелось узнать, были ли это путешественники во времени. Наступит время, подумалось мне, когда мы, придя снизу по линии, настолько заполоним прошлое, что там просто-таки нечем будет дышать. Мы наполним все наши «вчера» своими собственными особами и вытесним оттуда собственных предков.

– Идут! Идут! – разом закричали тысячи голосов.

Раздались звуки труб различной тональности. Вдалеке показалась процессия, возглавляемая аристократами, чисто выбритыми и коротко подстриженными на римский манер, поскольку это был еще в такой же мере римский город, как и греческий. На них были дорогие шелка, привозимые караванами из далекого Китая, о чем шепотом сообщил нам Капистрано византийцам пока еще не удалось выкрасть секрет изготовления шелка. Яркое полуденное солнце, падая почти под прямым углом на великолепные одеяния, придавало настолько прекрасный вид, что даже Капистрано, который не раз уже видел процессию прежде, был явно тронут красотой этого зрелища.

Медленно, но неуклонно приближались самые высокие сановники империи.

– У них вид, как у хлопьев снега, – прошептал мужчина позади меня. – Как у пляшущих в воздухе хлопьев снега!

Прохождение знати заняло добрый час. Солнце стало клониться к закату.

За священнослужителями и членами императорской семьи проследовали отборные войска императора, держа в руках зажженные свечи, которые мерцали крохотными звездочками. Затем снова появились священники, неся хоругви и иконы; за ними – один из членов императорской семьи, неся на руках младенца, который станет могущественным императором Феодосием Вторым; и, наконец, за ним – правящий император Аркадий собственной персоной, весь в пурпурном императорском облачении. Сам император Византии! Я повторял тысячи раз про себя эти слова. Я, Джадсон Дэниэль Эллиот Третий стою с непокрытой головой под византийским небом, здесь, в 408 году после Рождества Христова, в то время, как мимо меня в развевающихся на ветру одеждах проходит сам император Византии! Несмотря даже на то, что монархом сейчас был ничтожество Аркадий, не сделавший ничего особо примечательного в промежутке между правлениями двух Феодосиев, меня охватил трепет. Голова у меня пошла кругом. Мостовая словно вздыбилась под ногами.

– Вам дурно? – с тревогой в голосе шепотом спросил у меня Капистрано.

Я набрал в легкие побольше воздуха и взмолился, чтобы вселенная и дальше вокруг меня оставалась устойчивой. Я был просто ошеломлен, и кем – Аркадием! Что же со мною станется, когда я увижу Юстиниана, Константина, Алексея?

Так знайте, ничего особенного так и не случилось. Со временем я привык даже к великим императорам. Я навидался столько всякого вверху по линии, что, хотя и произвели они на меня неизгладимое впечатление, священного трепета перед их особами я уже не испытывал. Самым ярким воспоминанием об Юстиниане у меня было то, что он непрерывно чихал, но стоит мне только подумать об Аркадие, как я слышу звуки труб и вижу хоровод звезд на небе.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю