Текст книги "Вверх по линии"
Автор книги: Роберт Сильверберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
15
Позавтракали мы у Бреннана, пообедали у Антуана и совершили экскурсию в знаменитый Район Садов, после чего вернулись в старый город, чтобы посетить собор на площади Джексона, а затем спустились к реке, чтобы полюбоваться Миссисипи. Еще мы зашли в один из кинотеатров посмотреть на Кларка Гейбла и Джин Харлоу в «Красной пыли», посетили почтамт и публичную библиотеку, накупили множество газет (в качестве разрешенных Службой Времени сувениров) и провели несколько часов, слушая радио. Мы прокатились по маршруту «Трамвая Желание» и в нанятом автомобиле с Джефом за рулем. Он и нам самим предлагал поводить машину, но нас привела в неописуемый ужас перспектива сесть за рулевое колесо после того, как мы вдоволь насмотрелись на запутанный и совершенно непонятный для нас процесс переключения скоростей, который раз за разом приходилось ему повторять. Мы испытали еще множество всяких других ощущений, которые мог предложить нам век двадцатый. Мы буквально упивались ароматом этой эпохи.
Затем мы отправились в Батон-Руж, где, собственно, и был убит сенатор Лонг.
Мы прибыли туда в субботу, 7 сентября, и расположились в номерах – Джеф в этом торжественно поклялся – лучшей гостиницы города. Парламент США все еще заседал, и сенатор Хью вернулся сюда из Вашингтона на пару дней, чтобы уладить какие-то свои личные дела. Мы бесцельно ошивались по улицам городка до второй половины дня в воскресенье. Затем Джеф стал готовить нас стать свидетелями этого исторического события.
Сам он одел термопластическую маску, и его лицо из розового, правильной формы превратилось в болезненно-желтое, изрытое оспинами, на нем появились усы, а глаза он прикрыл темными очками – трюк, который, он, возможно, позаимствовал у Дайани.
– Я уже в третий раз провожу этот маршрут, – объяснил он нам. – Как я полагаю, могут возникнуть немалые неприятности, если кто-нибудь заметит троих совершенно одинаковых людей, стоящих в коридоре, в котором произойдет убийство Хью. Он призвал нас не обращать ни малейшего внимания на других Джефов Монро, которых мы можем увидеть на месте преступления.
Нашим подлинным курьером является только он, усатый, с покрытым оспинами лицом и в светозащитных очках. К двум другим нельзя было приближаться ни в коем случае.
Под вечер мы прогулялись к колоссальному тридцатичетырехэтажному зданию Капитолия штата Луизиана и как бы невзначай прошли внутрь повосхищаться этим сооружением – детищем Хью, которое обошлось налогоплательщикам в пять миллионов долларов. Нам это удалось сделать без каких-либо помех.
У Джефа Монро на учете была каждая секунда. Он расположил нас в таком месте, откуда все прекрасно просматривалось, но куда не могли попасть пули. Я заметил одного человека, который, безусловно, был Джефом Монро. Он стоял с группой туристов. Другая группа сгрудилась вокруг человека точно такого же роста и комплекции, который, однако, был в очках с металлической оправой и с пунцовой родинкой на щеке. Мы едва себя сдерживали, чтобы не смотреть в сторону этих двух групп. Им и самим было несладко, когда они изо всех сил старались не глядеть на нас.
Меня очень беспокоил кумулятивный парадокс. Мне казалось, что все, кто отправлялся или еще когда-либо отправится вверх по линии, чтобы стать свидетелем гибели Хью Лонга, должны сейчас здесь присутствовать – может быть, тысячи людей, которые будут здесь толпиться. Однако здесь было всего лишь несколько десятков туристов, кто прибыл из 2059 года и более ранних лет. Почему же не было всех остальных? Неужели время – столь пластичная субстанция, что одно и то же событие может происходить бесконечно часто, и каждый раз для все более многочисленной аудитории?
– Вот он идет, – прошептал Джеф.
Навстречу нам торопливой походкой шел невысокий, круглолицый мужчина, следом за ним – его личный телохранитель. У мужчины было багровое лицо, вздернутый нос, светлые волосы, мясистые губы, разделенный глубокой впадиной подбородок. Я убеждал себя, что в состоянии ощутить исходящую от этого человека энергию и власть, но одновременно с этим задумался, а не ввожу ли я самого себя в заблуждение. Приближаясь к нам, он почесал свою левую ягодицу, что-то сказал человеку, который шел от него слева, и закашлялся. Костюм у него был несколько помятый, волосы – взъерошены.
Неплохо выдрессированные своим курьером, мы знали точно, где произойдет убийство. По сигналу, изданному Джефом шепотом, – и ни мгновением ранее! – мы разом повернули свои головы и увидели, как из толпы отделился д-р Карл Остин Уэйсс, сделал несколько шагов, направляясь прямо к сенатору, и приложил к его животу ствол пистолета 22-го калибра. Он выстрелил всего один раз. Смертельно раненый Хью с изумленным лицом упал назад. Его телохранители моментально выхватили свои пистолеты и застрелили убийцу. На полу начали образовываться поблескивающие отраженным светом, лужи крови; все вокруг стали пронзительно кричать, краснолицые охранники начали нас отталкивать, колошматить нас, веля отодвинуться подальше.
Вот как оно произошло. То событие, ради которого мы и прибыли сюда.
Оно казалось каким-то нереальным, как бы еще раз прокрученной лентой фильма по древней истории, умным, но далеко не убедительным «трехмером».
На нас произвело должное впечатление мастерство режиссуры постановки, что разыгралась у нас на глазах, но мы совершенно не испытывали никакого ужаса перед последствиями этого события.
Даже тогда, когда вокруг нас свистели пули, подлинность происходящего не тронула наши души.
А ведь эти пули были настоящими, и если бы одна из них задела кого-либо из нас, этот человек умер бы вполне настоящей смертью.
Да и для тех двоих, что лежали теперь на паркете коридора здания Капитолия, это событие было в высшей степени реальным.
16
Я участвовал еще в четырех пробных вылазках прежде, чем мне было присвоено звание курьера времени. Все мои прыжки были произведены в прилегающие к Новому Орлеану территории. Мне довелось изучить историю этой местности куда более полно, чем это когда-либо мне вообще представлялось.
Третья из этих вылазок была совершена в 1803 год, по маршруту «Приобретение Луизианы». Туристов было семеро. Нашим курьером был невысокий мужчина с суровым лицом по имени Сид Буонокоре. Когда я упомянул его имя при Сэме, он громко расхохотался и произнес:
– Ох, и темная же это личность!
– В чем же таком предосудительном он замечен?
– К его услугам раньше прибегали на маршруте «Ренессанс». Затем патруль времени подловил его на том, что он сводил дамочек-туристок с Цезарем Борджиа. Эти шлендры хорошо ему платили, да и Цезарь был щедр.
Буонокоре же настаивал на том, что он всего лишь делал как положено свою работу – видишь ли, давал им возможность более глубоко прочувствовать дух Ренессанса. Но его все же сняли с того маршрута и прикрепили к «Приобретению Луизианы».
– А что, курьеру положено надзирать за половой жизнью вверенных ему туристов? – спросил я.
– Нет, но ведь нельзя же, чтобы он потворствовал транстемпоральным совокуплениям.
При более близком знакомстве этот транстемпоральный сводник показался мне обаятельным распутником. Красавцем Буонокоре никак нельзя было назвать, однако он прямо-таки наполнял все вокруг себя веселой атмосферой всеядной сексуальности. И его неутолимая жажда собственного обогащения была настолько неприкрытой, что создавала вокруг него ореол сильной личности. Воришка, шныряющий по карманам, вряд ли может заслужить аплодисменты, зато трудно не восхищаться не имеющим себе равных, бандитом.
Вот таким был Сид Буонокоре.
А кроме всего прочего, он еще был и очень умелым курьером. Он хитроумно препроводил нас в Нью-Орлеан 1803 года, замаскировав под компанию голландских торговцев, совершающих поездку с целью выяснения конъюнктуры рынка. Лишь настоящий голландец, мог бы разоблачить нас. Мы находились в полнейшей безопасности, а ярлыком «голландский» прекрасно прикрывался странный акцент нашего говора. Мы таскались по городу в очень неудобных одеждах начала девятнадцатого столетия подобно сбежавшим с костюмированного бала-маскарада, а Сид обеспечивал нам занимательные зрелища самым великолепным образом.
Я быстро обнаружил, что в качестве побочного промысла он вовсю ведет торговлю валютой, добывая себе золотые дублоны и испанские монеты достоинством в восемь реалов. Он даже не удосужился скрывать то, чем он занимался, от меня, но сам ничего не объяснил, а мне так до конца и не удалось выяснить все тонкости этого бизнеса. Возможно, смысл его состоял в получении выгоды от игры на разнице в обменных курсах. Все, что я знаю, это то, что он менял серебряные доллары Соединенных Штатов на британские гинеи, гинеями пользовался для того, чтобы скупать французскую валюту намного ниже ее номинальной стоимости, а затем на ночных встречах с карибскими пиратами на берегах Миссисипи выменивал испанское золото и серебро за французские монеты. Что он потом делал с этими своими дублонами и восьмиреаловиками, я так и не узнал. Скорее всего, он просто пытался как можно больше наменять тогдашней валюты, чтобы создать изрядный запас монет для продажи их нумизматам, жившим внизу по линии, хотя иногда мне это казалось слишком уж бесхитростной операцией для такого изощренного пройдохи, как он. Он не делал попыток делиться со мной своими тайнами, а я был слишком застенчивым, чтобы спрашивать.
К тому же, он вел очень напряженную сексуальную жизнь, что, впрочем, не было чем-то необычным для курьера. («Дамочки-туристочки – наша законная добыча, говаривал Сэм. – Они горазды пригнуть выше головы, лишь бы поваляться с нами в постели. Мы для них нечто вроде белых проводников для любителей охоты на крупную дичь в Африке») Только вот Сид Буонокоре не ограничивал удовлетворение своих аппетитов охочими до романтики туристочками, как я вскоре обнаружил.
Как-то поздним вечером во время нашей вылазки в 1803 год, я запутался в решении некоторых чисто технических вопросов, связанных с нашими путешествиями во времени, и отправился в спальню курьера, чтобы из первых уст получить разъяснение. Я постучался, и услышав «войдите!» смело прошел внутрь спальни, но он там был не один. На его кровати валялась темно-шоколадная деваха с длинными черными волосами, совершенно голая, вся аж лоснящаяся от пота, какая-то взъерошенная и помятая. Груди у нее были твердые и тяжелые, а соски – почти черные.
– Извините меня, – промямлил я. – Мне не хочется быть назойливым, но…
– Чепуха, – смеясь, произнес Сид Буонокоре. – Мы как раз только-только кончили. И вы ничему не помешали. Это Мария.
– Привет, Мария, – произнес я для начала.
Она издала пьяный смешок. Сид что-то сказал ей на креольском наречье, и она снова рассмеялась. Поднявшись с постели, она исполнила, оставаясь в чем мать родила, грациозный реверанс и пробормотала: «Бон суар, месье», после чего, полностью отключившись, аккуратно повалилась на пол лицом вниз.
– Прелестна, не правда ли? – с гордостью произнес Сид. – Наполовину индианка, наполовину испанка, наполовину француженка. Хотите рому?
Я сделал глоток прямо из бутылки, которую он мне предложил.
– Что-то слишком уж много в ней половинок, – заметил я.
– Мария ни в чем не мелочится, что бы она ни делала.
– Я это вижу.
– Я познакомился с нею в свой предыдущий визит сюда. Я очень тщательно соблюдаю правильность хода времени, чтобы у меня была возможность понемножку обладать ею каждую ночь, пока я здесь, стараясь не отнимать такой же возможности у всех остальных моих воплощений. Я хочу сказать, что я не в состоянии точно предугадать, сколько еще раз побываю на этом проклятом маршруте, но не могу же я лишать себя небольших удовольствий всякий раз, когда приходится отправляться вверх по линии.
– Может быть, не стоило бы говорить о таких вещах при…
– Она ни слова не понимает по-английски. Совершенно безопасно.
Мария пошевелилась и громко застонала. Сид забрал у меня бутылку и слегка полил ее содержим голые груди Марии. Она снова захихикала и начала сонно потирать свои груди, как будто это была волшебная мазь, способствующая росту их размеров. По-моему, она и так совершенно не нуждалась ни в какой такой мази.
– Весьма пылкая особа, – не преминул отметить Сид.
– Не сомневаюсь в этом.
Он что-то сказал ей, после чего она поднялась на ноги и, шатаясь из стороны в сторону, пошла ко мне. Груди ее при этом раскачивались, как колокола. Вся она источала аромат рома и похоти. Она неуверенно протянула ко мне свои руки, пытаясь заключить меня в объятия, но потеряла равновесие и снова повалилась на дощатый пол и, лежа, все еще продолжала смеяться.
– Хотите ее попробовать? – спросил Сид. – Пусть она протрезвеет немного, а тогда ведите ее к себе в номер и забавляйтесь с нею.
Я пролепетал что-то о тех интересных заболеваниях, переносчиком которых она может оказаться. Временами меня прямо-таки одолевает брезгливость, причем в самые забавные мгновенья.
Буонокоре, глядя на меня, презрительно сплюнул.
– Вам же сделаны уколы. О чем вам еще беспокоиться?
– Нам сделали прививки против тифа, дифтерита, желтой лихорадки, вот и все, – сказал я. – А сифилис?
– Она незаразная. Поверьте мне. И к тому же, раз вы так нервничаете, то можете подвергнуть себя термообработке в первые же секунды, как окажетесь внизу по линии. – Он пожал плечами. – Если что-нибудь, подобное этому, так сильно вас пугает, то, может быть, вам лучше не становиться курьером?
– Я не…
– Вы ведь убедились в том, что я обладал ею и хотел бы обладать и дальше, разве не так? Джад, неужели вы принимаете меня за круглого идиота?
Разве я лег бы с нею в постель, будь у нее сифилис? А затем предложил ее вам?
– Ну…
– Есть только одно, о чем вам на самом деле надо побеспокоиться, предупредил он. – При вас есть ваши таблетки?
– Таблетки?
– Ваши таблетки, глупец! Ваши ежемесячные противозачаточные таблетки!
– О! Да. Разумеется, есть.
– Жизненно необходимо иметь их при себе всякий раз, когда отправляешься вверх по линии. Вам ведь не хочется наплодить здесь и там предков других людей. Патруль времени буквально выскоблит вас из пространственно-временного континуума за подобные штуки. Отвертеться от наказания за небольшое братание с людьми, живущими по линии наверху, можно, но, Боже упаси, наградить кого-либо из них детьми! Усекли?
– Еще бы!
– Помните, если даже я и не прочь подурачиться немного, то это вовсе не означает, что я пойду на риск подвергнуть прошлое изменениям в крупных масштабах. Таким, как загаживание генетического фонда человечества. Вот и вы поступайте точно таким же образом. Не забудьте принять таблетки. А теперь забирайте с собой Марию и проваливайте.
Я взял Марию и отвалил.
У меня в номере она быстренько протрезвела. Она не в состоянии была вымолвить ни единого слова на каком-либо понятном мне языке. Да и сам я не мог вымолвить ни единого понятного для нее слова. Тем не менее все у нас получилось самым наилучшим образом.
Пусть она и была старше меня на двести пятьдесят лет, ничто в ее поведении в постели не портило впечатления. Есть вещи, которые совсем не меняются со временем.
17
После того, как меня аттестовали в качестве курьера времени, и как раз перед тем, как я отбыл на маршрут «Византия», Сэм устроил для меня прощальную вечеринку. Приглашены были, наверное, все, кого я знал в Новом Орлеане, и гости битком наполнили две комнаты Сэма. Были там и девчонки из Дворца Грез, и один безработный поэт, читавший на улицах стихи, которые никто не печатал, – звали его Сигемицу и говорил он только пятистопным ямбом, – и пять или шесть наших коллег из Службы Времени, и торговец пузырьков с наркотическими средствами, и необузданная в своем поведении девчонка с зелеными волосами, которая работала мануальным терапевтом в геноателье и многие другие. Сэм пригласил даже Флору Чамберс, но она за день до этого убыла на маршрут «Разграбление Рима».
Каждому, кто только переступал порог квартиры Сэма, тотчас же вручался пузырек – баллончик с наркотическим газом, всасывавшимся непосредственно любыми клетками тела. Поэтому все завертелось очень быстро. Уже через несколько мгновений после того, как из мундштука пузырька газ с громким шипением коснулся кожи моей руки, я почувствовал, что сознание мое воспарило, как воздушный шар, стало разбухать все больше и больше, до тех пор, пока не стали тесными для него рамки моего собственного тела, оно прорвалось наружу. С громким хлопком! Все остальные испытывали точно такие же ощущения. Освободившись от цепей собственной плоти, мы стали кружить вблизи потолка дымкой, свободной от материи плазмы, наслаждаясь быстрой сменой самых неожиданных ощущений. Я чувствовал, как мои бесплотные щупальца обвиваются вокруг парящих рядом тел Бетси и Элен, и мы наслаждались безмятежным тройственным единением психоделического свойства. Тем временем из бесчисленных микроскопических пор в раскраске стен полилась мягкая музыка, и воздействие, оказываемое ею, еще больше усиливалось настроенным в резонанс с нею потолочным экраном. Трудно было придумать более приятную обстановку.
Тем временем поэт декламировал нежным голосом:
Мы все скорбим о том, что вы должны
Так скоро нас безжалостно покинуть.
Как пред разверстой бездной мы стоим,
Сердца от боли и печали стынут.
Но мир для вас откроется иной.
Предстанет перед вами вся планета.
И все-таки, быть может, вы порой
Припомните в дороге встречу эту.
Он продолжал в таком же духе по меньшей мере минут пять. К концу его стихи все больше и больше наполнялись неприкрытой эротикой. Очень жаль, что мне удалось запомнить так мало.
А мы воспаряли все выше и выше. Сэм на правах хозяина неотступно следил за тем, чтобы дух этого парения ни у кого не убыстрялся ни на секунду. Его огромное черное тело лоснилось от крема. Одна молодая пара из Службы Времени притащила сюда гроб; он был изумительно работы, весь обтянут шелком, со всеми санитарно-гигиеническими причиндалами. Они забрались внутрь его и позволили нам наблюдать с помощью специальной видеоаппаратуры за тем, что они там проделывали. Чуть позже, все мы попробовали это, по двое и по трое, и почти каждая пара или троица вызывала бурные взрывы дружного хохота. Моим партнером был продавец пузырьков, и в самый разгар веселья мы полностью пооткрывали их все.
Для нас плясали девчонки из Дворца Грез, и три курьера времени – двое мужчин и одна хрупкая с виду женщина в горностаевой набедренной повязке дали целое представление биологической акробатики, просто прелестное.
Делать соответствующие телодвижения они научились на Крите, где наблюдали за выступлениями танцоров эпохи правления царя Миноса, а затем просто приспособили эти движения к более современным вкусам, присовокупив к ним в строго определенные моменты сексуальные мотивы. Во время этого представления Сэм раздал всем нам датчики-перераспределители испытываемых нами ощущений. Мы немедленно повтыкали их кто куда, и нами тотчас же овладело состояние волшебной синестезии. Для меня, например, на этот раз, осязание трансформировалось в обоняние. Лаская холодные ягодицы Бетси, я ощущал благоухание майской сирени; я сдавил пальцами кубик льда, и мои ноздри наполнились запахом моря во время прилива; я провел пальцами по шероховатой ткани обоев, и легкие мои наполнились кружащим голову запахом костра в сосновом лесу. Затем мы снова произвели перераспределение ощущений, и для меня звук превратился в тактильные ощущения; музыка, ревевшая из громкоговорителей, имела консистенцию мороженого; Элен страстно вздыхала мне в самое ухо, а я ощущал шероховатость замшелого валуна; Сигемицу снова начал декламировать свои бессодержательные вирши, однако рваный ритм его голоса доходил до меня ледяным дыханием арктических пустынь. Мы проделали точно такие же трюки с цветовыми и вкусовыми ощущениями и еще со скоростью восприятия хода времени. Из всех видов чувственных наслаждений, изобретенных за последнее столетие, такая путаница ощущений была моим самым любимым развлечением.
Позже Эмили, девчонка, работавшая в геноателье, всецело завладела моим вниманием. Она была такой худой, будто целую вечность голодала, с неприятными для глаза острыми скулами, спутанными зелеными волосами и самыми красивыми из всех, когда-либо виденных мною, всего тебя пронизывающими зелеными глазами. Забывшись в процессе парения, она казалась спокойной и сохраняющей самообладание – что, как я вскоре выяснил, было чистейшей иллюзией.
– Прислушивайся внимательно ко всему, что она станет говорить, посоветовал мне Сэм. – Под воздействием наркотических запахов она становится ясновидящей. Я совсем не шучу – это очень серьезно.
Она плюхнулась прямо ко мне в объятия. Я нерешительно поддерживал ее какое-то время, пока ее губы искали мои. Она их даже слегка прикусила. Мы, лаская друг друга, повалились на ковер, который издал еле слышное бренчание, когда наша возня стала набирать должный уровень активности. На Эмили была накидка из тонких, густо перевитых между собою, медных полос, которые соединялись у ее горла. Я терпеливо искал под ними ее груди, она же изрекала отрешенным, пророческим тоном:
– Вскоре ты отправишься в длительное путешествие.
– Да.
– Ты уйдешь вверх по линии.
– И это верно.
– В Византию.
– Да, в Византию.
– Эта страна не для старцев, – вскричал чей-то голос из дальнего конца комнаты. – Юные обнимающиеся пары, птицы на деревьях…
– Византию, – прошептала совершенно выбившаяся из сил танцовщица, валясь распростертая у моих ног.
– Там дивный блеск сверкающих камней, – вскричал Сигемицу. – Алхимикам внимают ювелиры…
– Пьяная солдатня императора дрыхнет без задних ног, – изрек я.
Эмили, вся дрожа, прикусила мне ухо и прошептала:
– Там, в Византии, ты найдешь предмет своих самых сокровенных вожделений.
– Сэм говорил мне то же самое.
– И там же ты его потеряешь. И будешь страдать из-за этого, раскаиваться в этом, сожалеть об этом, и станешь ты совсем другим по сравнению с тем, каким был раньше.
– Вот это уже кое-что серьезное, – произнес я.
– Остерегайся любви в Византии! – пронзительно вскричала ясновидица.
– Остерегайся! Остерегайся! -…зубов, кусающих, опаснейших когтей! – пропел Сигемицу.
Я пообещал Эмили, что буду крайне осторожен.
Но свет ясновидения внезапно пропал в ее глазах. Она села, ничего не понимая, моргнула несколько раз, как-то нерешительно улыбнулась и произнесла:
– Кто вы? – при этом она при этом крепко обхватила мою левую руку.
– Почетный гость этого дома. Джад Эллиот.
– Я с вами не знакома. А чем вы занимаетесь?
– Я курьер времени. Будущий. Завтра начинается первый в моей жизни самостоятельный маршрут.
– Вот теперь, кажется, я вас припоминаю. Меня зовут Эмили.
– Да, я это знаю. Вы работаете в генетическом ателье?
– Кто-то здесь уже обо мне разболтался!
– Не очень. Что вы там делаете?
– Я расщепительница, – поведала она. – Я отделяю один от другого гены. Видите ли, если кто-нибудь является носителем гена рыжих волос и желает передать его своим детям, но ген этот связан, ну скажем, с геном гемофилии, то я расщепляю эти гены и удаляю вредный.
– Мне это кажется очень трудной работой, – отважился заметить я.
– Нет, если, конечно, представляешь себе, что ты делаешь. Я прошла шестимесячный курс обучения.
– Понятно.
– Это очень интересная работа. Она способна очень многое поведать о естестве человека, помочь разобраться в том, какими родители хотят видеть своих детей. Видите ли, далеко не все согласны с тем, чтобы производилось, так сказать, редактирование, улучшение генов. И у нас бывают такие поражающие воображение заказы!
– Как я полагаю, все зависит от того, что считать улучшением, сказал я.
– Ну, видите ли, есть же определенные стандарты внешности. Мы считаем, что лучше иметь густые, блестящие волосы, чем вовсе не иметь их.
Мужчине лучше быть двухметрового роста, чем коротышкой ростом в один метр.
Лучше иметь ровные зубы, чем кривые. Но вот что бы вы сказали, если бы к вам пришла женщина и заявила, что она желает, чтобы у ее сына не опускалась мошонка, и кое-что не болталось между ногами?
– Но почему кому-то вздумалось обзавестись именно таким ребенком?
– Ей претит мысль о том, что сын ее станет волочиться за девчонками, – сказала Эмили.
– И вы выполнили ее заказ?
– Заказ этот по шкале генетических отклонений был на целых два порядка ниже установленной нормы. Все такие заказы мы вынуждены отсылать в Совет по рассмотрению генетических проблем.
– И они взялись за его выполнение? – спросил я.
– Нет. Они не дают санкций на осуществление мутаций, препятствующих продолжению рода.
– И значит, этой бедняжке пришлось довольствоваться нормальным мальчонкой с кое-чем между ногами?
Эмили улыбнулась.
– Она может еще обратиться к подпольным расщепителям, если ей так уж хочется. Они согласны сделать все, что угодно с кем угодно. Неужели вы ничего о них не слышали?
– Нет, пожалуй.
– Они делают разные мутации для заказчиков, обожающих во всем авангард. Детей с жабрами и чешуей, с двадцатью пальцами на руках, с кожей, полосатой, как шкура зебры. Подпольщики вообще согласны вырезать какой угодно ген – за соответствующую плату. Но они очень дорого берут.
Зато прокладывают дорогу в будущее человеческого рода.
– В самом деле?
– На очереди косметические мутации, – провозгласила Эмили. – Только поймите меня правильно – наше ателье к этому не имеет никакого отношения.
Но наше поколение является последним в своем единообразие из всех, что еще будет иметь род человеческий. Необычайное разнообразие генотипа и фенотипа – вот что нас ждет впереди! Глаза ее загорелись безумным блеском, и я понял, что медленно действующий наркотический газ только в последние несколько минут вскипел в ее венах. Плотно прижавшись ко мне, она зашептала: – А как вы лично относитесь к подобной идее? Давайте заделаем ребенка прямо сейчас, а я переделаю его генную структуру в свободное от работы в ателье время! Нужно шагать в ногу со временем!
– Мне очень жаль, – произнес я, – но я совсем недавно принял свои ежемесячные таблетки.
– Давайте все равно попробуем, – сказала она, и ее рука нетерпеливо полезла мне под брюки.
