Текст книги "На берегу спокойных вод. Компиляция (СИ)"

Автор книги: Роберт Шекли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

Был момент, когда Дрог уже почти убедил себя. Но тут же, в озарении, с которым приходит истинное постижение природы вещей, он понял, в чем дело.

Действительно, элбонайцам давно уже стали тесны рамки конкурентной борьбы, эволюция вывела их из-под угрозы кровавой бойни за место под солнцем. Но Вселенная велика, она таит в себе множество неожиданностей. Кому дано предвидеть будущее? Кто знает, с какими еще опасностями придется столкнуться расе элбонайцев? И смогут ли они противостоять угрозе, если утратят охотничий инстинкт?

Нет, заветы предков незыблемы и верны, они не дают забыть, что миролюбивый разум слишком хрупок для этой неприветливой Вселенной.

Остается либо добыть шкуру мираша, либо погибнуть с честью.

Самое важное сейчас – выманить их из пещеры. Наконец-то к Дрогу вернулись охотничьи навыки. Быстро и умело он сотворил манок для мираша.

– Вы слышали? – спросил Пакстон.

– Вроде бы какие-то звуки, – сказал Стелмэн, и все прислушались.

Звук повторился. «О-о, на помощь! Помогите!» – кричал голос.

– Это девушка! – Пакстон вскочил на ноги.

– Это похоже на голос девушки, – поправил Стелмэн.

– Умоляю, помогите! – взывал девичий голос. – Я долго не продержусь. Есть здесь кто-нибудь? Помогите!

Кровь хлынула к лицу Пакстона. Воображение тут же нарисовало трогательную картину: маленькое хрупкое существо жмется к потерпевшей крушение спортивной ракете (какое безрассудство – пускаться в подобные путешествия!), со всех сторон на него надвигаются чудовища – зеленые, осклизлые, а за ними появляется Он – главарь чужаков, отвратительный вонючий монстр.

Пакстон подобрал запасной бластер.

– Я выхожу, – хладнокровно заявил он.

– Сядь, кретин! – приказал Геррера.

– Но вы же слышали ее, разве нет?

– Никакой девушки тут быть не может, – отрезал Геррера. – Что ей делать на такой планете?

– Вот это я и собираюсь выяснить, – заявил Пакстон, размахивая двумя бластерами. – Может, какой-нибудь там лайнер потерпел крушение, а может, она решила поразвлечься и угнала чью-то ракету…

– Сесть! – заорал Геррера.

– Он прав. – Стелмэн попытался урезонить Пакстона. – Даже если девушка и впрямь где-то там объявилась, в чем я сомневаюсь, то мы все равно помочь ей никак не сможем.

– О-о, помогите, помогите, оно сейчас догонит меня! – визжал девичий голос.

– Прочь с дороги, – угрожающим басом заявил Пакстон.

– Ты действительно выходишь? – с недоверием поинтересовался Геррера.

– Хочешь мне помешать?

– Да нет, валяй. – Геррера махнул в сторону выхода.

– Мы не можем позволить ему уйти! – Стелмэн ловил ртом воздух.

– Почему же? Дело хозяйское, – безмятежно промолвил Геррера.

– Не беспокойтесь обо мне, – сказал Пакстон. – Я вернусь через пятнадцать минут – вместе с девушкой!

Он повернулся на каблуках и направился к выходу. Геррера подался вперед и рассчитанным движением опустил на голову Пакстона полено, заготовленное для костра. Стелмэн подхватил обмякшее тело. Они уложили Пакстона в дальнем конце пещеры и продолжили бдение. Бедствующая дама стонала и молила о помощи еще часов пять. Слишком долго даже для многосерийной мелодрамы. Это потом вынужден был признать и Пакстон.

Наступил сумрачный дождливый рассвет. Прислушиваясь к плеску воды, Дрог все еще сидел в своем укрытии метрах в ста от пещеры. Вот мираши вышли плотной группой, держа наготове оружие. Их глаза внимательно обшаривали местность.

Почему провалилась попытка с манком? Учебник Разведчика утверждал, что это вернейшее средство привлечь самца мираша. Может быть, сейчас не брачный сезон?

Стая мирашей двигалась в направлении металлического яйцевидного снаряда, в котором Дрог без труда признал примитивный пространственный экипаж. Сработан он, конечно, грубо, но мираши будут в нем в безопасности.

Разумеется, он мог парадизировать их и покончить с этим делом. Но такой поступок был бы слишком негуманным. Древних элбонайцев отличали прежде всего благородство и милосердие, и каждый Юный Разведчик старался подражать им в этом. К тому же парадизирование не входило в число истинно пионерских методов.

Оставалась безграмоция. Это был старейший трюк, описанный в книге, но чтобы он удался, следовало подобраться к мирашам как можно ближе. Впрочем, Дрогу уже нечего было терять.

И, к счастью, погодные условия были самые благоприятные.

Все началось с туманной дымки, стелющейся над землей. Но по мере того как расплывчатое солнце взбиралось по серому небосклону, туман поднимался и густел.

Обнаружив это, Геррера в сердцах выругался.

– Давайте держаться ближе друг к другу! Вот несчастье-то!

Вскоре они уже шли, положив левую руку на плечо впереди идущего. Правая рука сжимала бластер. Туман вокруг был непроницаемым.

– Геррера?

– Да.

– Ты уверен, что мы идем в правильном направлении?

– Конечно. Я взял азимут по компасу еще до того, как туман сгустился.

– А если компас вышел из строя?

– Не смей и думать об этом!

Они продолжали двигаться, осторожно нащупывая дорогу между скальными обломками.

– По-моему, я вижу корабль, – сказал Пакстон.

– Нет, еще рано, – возразил Геррера.

Стелмэн, споткнувшись о камень, выронил бластер, на ощупь подобрал его и стал шарить рукой в поисках плеча Герреры. Наконец он нащупал его и двинулся дальше.

– Кажется, мы почти дошли, – сказал Геррера.

– От души надеюсь, – выдохнул Пакстон. – С меня хватит.

– Думаешь, та девочка ждет тебя на корабле?

– Не береди душу!

– Ладно, – смирился Геррера. – Эй, Стелмэн, лучше по-прежнему держись за мое плечо. Не стоит нам разделяться.

– А я и так держусь, – отозвался Стелмэн.

– Нет, не держишься.

– Да держусь, тебе говорят!

– Слушай, кажется, мне лучше знать, держится кто-нибудь за мое плечо или нет.

– Это твое плечо, Пакстон?

– Нет, – ответил Пакстон.

– Плохо, – сказал Стелмэн очень медленно. – Это совсем плохо.

– Почему?

– Потому что я определенно держусь за чье-то плечо.

– Ложись! – заорал Геррера. – Немедленно ложитесь оба! Дайте мне возможность стрелять!

Но было поздно. В воздухе разлился кисло-сладкий аромат. Стелмэн и Пакстон вдохнули его и потеряли сознание. Геррера слепо рванулся вперед, стараясь задержать дыхание, споткнулся, перелетел через камень, попытался подняться на ноги и…

И все провалилось в черноту.

Туман внезапно растаял. На равнине стоял один лишь Дрог. Он триумфально улыбался. Вытащив разделочный нож с длинным узким лезвием, он склонился над ближайшим мирашом…

Космический корабль несся к Земле с такой скоростью, что подпространственный двигатель того и гляди мог полететь ко всем чертям. Сгорбившийся над пультом управления Геррера наконец взял себя в руки и убавил скорость. Его лицо, с которого обычно не сходил красивый ровный загар, все еще сохраняло пепельный оттенок, а пальцы дрожали над пультом.

Из спального отсека вышел Стелмэн и устало плюхнулся в кресло второго пилота.

– Как там Пакстон? – спросил Геррера.

– Я накачал его дроном-3, – ответил Стелмэн. – С ним все будет в порядке.

– Хороший малый, – заметил Геррера.

– Думаю, это просто шок, – сказал Стелмэн. – Когда он придет в себя, я усажу его пересчитывать алмазы. Это, насколько я понимаю, будет для него лучше всякой другой терапии.

Геррера усмехнулся, лицо его стало обретать обычный цвет.

– Теперь, когда все позади, пожалуй, и мне стоит подзаняться алмазной бухгалтерией.

Внезапно его удлиненное лицо посерьезнело.

– Но все-таки, Стелмэн, кто мог нас выручить? Никак этого не пойму!

Слет Разведчиков удался на славу. Патруль 22 – «Парящий сокол» – разыграл короткую пантомиму, символизирующую освобождение Элбоная. Патруль 31 – «Отважные бизоны» – облачился в настоящие пионерские одежды.

А во главе патруля 19 – «Атакующий мираш» – двигался Дрог, теперь уже Разведчик первого класса, удостоенный особого знака отличия. Он нес флаг своего патруля (высокая честь для разведчика!), и все, завидя Дрога, громко приветствовали его.

Ведь на древке гордо развевалась прочная, отлично выделанная, ни с чем не сравнимая шкура взрослого мираша – ее «молнии», пряжки, циферблаты, пуговицы весело сверкали на солнце.

Что такое зомбоид?

Нас часто спрашивают о зомбоидах, причем некоторые вопросы всплывают снова и снова. Судя по всему, люди плохо понимают, что такое зомбоид, как и зачем он сделан и каким образом его можно использовать. Почти столь же часто возникает вопрос о правомерности производства и продажи зомбоидов. Наконец, нас часто спрашивают о том, что зомбоид «думает» или «чувствует». И хотя мы, представители «Гуманоид Системикс», мирового лидера в производстве зомбоидов, сами не знаем ответов и даже не притворяемся, что знаем, мы все же хотим попытаться разъяснить некоторые из этих недоразумений.

Вопрос. Что такое зомбоид?

Ответ. Зомбоид – это гуманоидный биологический робот. Зомбоид отличается от металлических и синтетических роботов тем, что физически идентичен человеческому существу. Психически же между человеком и зомбоидом существует огромная разница.

Эта разница заключается в отсутствии у зомбоида самосознания, или эго. Не имеющий эго зомбоид может и должен считаться устройством, которое способно вычислять и анализировать, но не в состоянии думать и чувствовать. Несмотря на внешнее сходство с человеком, зомбоид в своих важнейших проявлениях остается роботом.

Вопрос. Правда ли, что все зомбоиды были когда-то людьми?

Ответ. Да, правда. Зомбоидов получают операционным путем из людей, добровольно согласившихся на необратимую роботизацию.

Вопрос. Что это за операция и как она проходит?

Ответ. Операция очень проста и проходит без осложнений. С помощью лазерной технологии и современной психоволновой техники наши хирурги ампутируют добровольцам небольшие кусочки мозга – центры, отвечающие за наличие эго. Тогда центры, отвечающие за память и логическое мышление, начинают работать на полную мощность, не тратя энергии на поддержание эго. Таким образом, мозг зомбоида представляет из себя естественный компьютер высокого уровня, гораздо более мощный и компактный, чем даже самые лучшие из современных промышленных моделей. Кроме того, у зомбоида есть еще одно преимущество перед другими роботами: его мозг составляет единое целое с телом – эффективным механизмом, способным выполнять тончайшие операции.

Вопрос. Оправдано ли использование зомбоидов экономически?

Ответ. Расходы на содержание зомбоида выше, чем на содержание небиологического робота. Но большая гибкость и многогранность зомбоида с избытком компенсируют все дополнительные затраты. Кроме того, внутренний тропизм или усиленный рефлекс самосохранения зомбоида в сочетании с биологической системой автовосстановления позволяет ему оставаться исправным в таких условиях, где металлическому или синтетическому роботу требовался бы постоянный ремонт.

Вопрос. Ходят слухи, что людей для роботизации вам поставляют в одурманенном или бессознательном состоянии и, следовательно, ваши поставщики по сути являются обыкновенными работорговцами.

Ответ. Ни один человек, имеющий хоть какие-то представления об экономике, не может верить подобным слухам. Современные экономические условия таковы, что поток добровольцев превышает наши возможности. Только лучшие из них, так сказать элита, могут надеяться пройти тесты и стать зомбоидами.

Вопрос. Поскольку зомбоиды существуют вне закона, что не позволяет владельцам уморить их непосильной работой?

Ответ. Ничего, кроме здравого смысла. Кто же захочет уничтожать свою собственность? Мы не считаем, что на использование зомбоидов должны быть введены какие-то ограничения. Они в этом смысле ничем не отличаются от других типов роботов. Необходимо еще раз подчеркнуть, что зомбоид – не человек, а машина, такая же, как автомобиль или компьютер. Портить его глупо и расточительно, хотя ничего предосудительного или аморального в этом нет.

Вопрос. Но ведь у зомбоида, в отличие от металлической машины, есть нервная система и болевые центры. Разве это не меняет дела?

Ответ. Несмотря на наличие упомянутых органов, зомбоид вовсе не испытывает боли. Он регистрирует нервные импульсы, однако это вовсе не вызывает у него никаких чувств. Зомбоид не знает, что такое боль или удовольствие. Вспомните – зомбоид не личность, а значит, ему не с чем сравнивать свои ощущения.

Вопрос. Какие люди чаще всего решают стать зомбоидами?

Ответ. Самые разные.

Вопрос. Разве не тяжелые обстоятельства принуждают их к этому? Разве нельзя как-то помочь им?

Ответ. Только сам человек может себе помочь. Да, большинство наших клиентов действительно стеснены материально и рассчитывают передать свое вознаграждение семье или иным наследникам. Но это не единственный из возможных мотивов. Например, некоторые люди считают, что роботизация – путь к просвещению.

Вопрос. Они, вероятно, не в своем уме?

Ответ. Отнюдь. В каком-то смысле зомбоид – тот же античный мудрец. Интеллект его огромен, он постигает все на чужом опыте, наблюдая жизнь как бы со стороны, не испытывая ни желаний, ни эмоций. Многие мыслители считали, что это и есть блаженство.

Вопрос. И тем не менее, если вдуматься, не аморальна ли роботизация? По какому праву одни люди покупают других, воспользовавшись их отчаянием или заблуждениями? Это же настоящее рабство!

Ответ. Трудно сказать, как люди должны обращаться друг с другом. Известно, что в настоящее время общество может обеспечить работой не более половины трудоспособного населения планеты. Возможно, желание подвергнуться роботизации – это чисто генетическая реакция человечества на объективные условия существования. И пока не найден другой выход, многие считают, что лучше стать зомбоидом, чем прозябать всю жизнь в нищете и отчаянии.

Поймите, роботизация, в отличие от бедности, сугубо добровольна. И у нас нет оснований утверждать, что зомбоиды несчастны.

Право на смерть

Боль эта просто неописуемая, вам все равно не представить. Скажу лишь, что она была невыносимой даже под анестезией, а перенес я ее только потому, что выбирать мне не приходилось. Затем она стихла, я открыл глаза и взглянул на лица стоящих рядом браминов. Их было трое, в обычных белых хирургических халатах и марлевых масках. Сами они утверждают, что носят маски, предохраняя нас от инфекции, но каждый солдат знает правду, под масками они прячут лица. Не хотят, чтобы их опознали.

Я был все еще по уши напичкан обезболивающими, поэтому в памяти мелькали лишь обрывки воспоминаний.

– Долго я пробыл покойником? – спросил я.

– Часов десять, – ответил один из браминов.

– Как я умер?

– Разве ты не помнишь? – удивился самый высокий из них.

– Еще нет.

– Тогда слушай, – сказал высокий. – Ты со своим взводом находился в траншее 2645Б-4. На рассвете вся ваша часть пошла в атаку, чтобы захватить следующую траншею. Номер 2645Б-5.

– А потом? – спросил я.

– Ты нарвался на несколько пулеметных пуль. Тех самых, нового типа – с шоковыми головками. Теперь вспомнил? Одна попала в грудь, три в ноги. Когда тебя отыскали санитары, ты уже был мертв.

– А траншею взяли?

– На этот раз нет.

– Ясно.

Анестезия слабела, память быстро возвращалась. Я вспомнил парней из своего взвода. Вспомнил нашу траншею. В старушке 2645Б-4 я просидел больше года, и обжили мы ее как дом родной. Противник пытался ее захватить, и наша утренняя атака на самом деле была контратакой. Вспомнил, как пулеметные пули рвали меня на куски и какое я при этом испытал восхитительное облегчение. И тут я вспомнил кое-что еще…

Я поднялся и сел.

– Эй, погодите-ка!

– В чем дело?

– Я думал, через восемь часов человека уже не оживить, это предел.

– С недавних пор мы стали искуснее, – ответил один из браминов. – Мы все время совершенствуемся, и теперь верхний предел – двенадцать часов, лишь бы мозг серьезно не повредило.

– Что ж. радуйтесь, – буркнул я. Теперь память вернулась ко мне полностью, и я понял, что произошло. – Только со мной у вас ошибочка вышла. И немалая.

– Что еще за претензии, солдат? – осведомился один из них Офицерские интонации ни с чем не спутаешь.

– Посмотрите на мой личный знак. Он посмотрел. Его лоб – единственное, что не закрывала маска, – нахмурился.

– Да, необычная ситуация, – протянул он.

– Необычная, – согласился я.

– Видишь ли, – пояснил он, – в траншее было полно мертвецов. Нам сказали, что все они новобранцы, по первому разу. А приказано было оживить всех.

– И что, нельзя было сперва взглянуть на личный знак?

– Мы устали – слишком много работы. Да и время поджимало. Мне действительно очень жаль, рядовой. Если бы я знал…

– В гробу я видал ваши извинения. Хочу видеть генерал-инспектора.

– Ты и в самом деле полагаешь…

– Да, – отрезал я. – Пусть я не окопный юрист, но я сыт по горло. И у меня есть право на встречу с Г.-И.

Пока они шепотом совещались, я принялся разглядывать себя. Брамины здорово залатали мое тело. Но, конечно же, не так хорошо, как в первые годы войны. Заплаты на коже наложили довольно халтурно, да и внутри что-то зудело и свербило. К тому же правая рука оказалась на два дюйма длиннее левой – скверно срастили сустав. Но в целом поработали они неплохо.

Брамины кончили совещаться и выдали мне форму. Я оделся.

– С генерал-инспектором не так просто, – начал один из них. – Видишь ли…

Стоит ли говорить, что к Г.-И. я так и не попал. Меня отвели к старшему сержанту, эдакому верзиле-добряку из тех, кто умеет решить все твои проблемы, просто поговорив по душам. Только я его не просил лезть мне в душу.

– Да брось ты дуться, рядовой, – сказал добряк сержант. – Неужто ты и в самом деле затеял склоку из-за того, что тебя оживили?

– Так оно и есть, – подтвердил я. – По военным законам даже у простого солдата есть права. Так мне, во всяком случае, говорили.

– Конечно, есть, – согласился сержант.

– Я свой долг выполнил. Семнадцать лет в армии, из них восемь на передовой. Трижды убит, трижды оживлен. И все это выбито на моем личном знаке. Но мне не дали умереть. Проклятые медики меня снова оживили, а это нечестно. Хочу остаться мертвым.

– Куда как лучше оставаться живым, – возразил сержант. – Пока ты жив, остается шанс попасть в нестроевые. Сейчас, правда, приходится долго ждать, потому что на фронте людей не хватает. Но все-таки шанс есть.

– Знаю. Но по-моему, скорее стать покойником.

– Знаешь, могу тебе пообещать, что месяцев через шесть…

– Хочу остаться мертвым, – твердо заявил я. – После третьей смерти это мое законное право.

– Разумеется, – согласился добряк сержант, улыбаясь мне товарищеской солдатской улыбкой. – Но на войне случаются и ошибки. Особенно на такой войне, как эта. – Он откинулся на спинку и сцепил руки за головой. – Я еще помню, как все началось. Поначалу никто не сомневался, что все сведется к нажатию кнопок. Но и у нас, и у красных оказалось навалом противоракет, так что пулять друг в друга атомными боеголовками скоро оказалось бессмысленно. А когда изобрели подавитель атомных взрывов, ракетам и вовсе пришел конец. Кроме пехоты воевать стало некому.

– Сам знаю.

– Но противники превосходили нас числом. И сейчас превосходят. Ты только вспомни, сколько миллионов солдат у русских и китайцев! Нам оставалось одно иметь как можно больше бойцов и по крайней мере не терять тех, кто есть. Вот почему медики стали оживлять убитых.

– Да знаю я все это. Послушайте, сержант, я тоже хочу, чтобы мы победили. Очень хочу. Я был хорошим солдатом. Но меня уже трижды убили, и…

– Беда в том, – сказал сержант, – что красные тоже оживляют своих мертвецов. И именно сейчас борьба за превосходство в живой силе на передовой достигла критической точки. В следующие два-три месяца все так или иначе решится. Так почему бы тебе не плюнуть на все это и не забыть об ошибке? Обещаю, что когда тебя убьют в следующий раз, то оставят в покое. Потерпи еще немного.

– Я хочу видеть генерал-инспектора.

– Ладно, рядовой, – буркнул добряк сержант уже не очень приветливо. Топай в комнату 303.

Комната 303 оказалась приемной. Я стал ждать. Мне даже стало немного стыдно за шум, что я поднял. Все-таки моя страна воевала. Но злость пересилила. У солдата есть права, даже на войне. Эти проклятые брамины…

Забавно, как к ним пристало это прозвище. Вообще-то они самые обычные медики, а не какие-нибудь индусы или брамины. Пару лет назад, когда все это еще было в новинку, в газете появилась статья. В ней рассказывалось о том, что медики научились оживлять мертвецов и снова посылать их в бой. Тогда это было сенсацией. Автор цитировал стихотворение Эмерсона:

 
Убил ли красный убийца,
И мертв ли убитый мертвец,
Никто из них точно не скажет,
Где жизнь, а где смерти конец.
 

Такие дела. И убив сегодня противника, ты понятия не имеешь, останется ли он мертвым, или уже завтра вернется в траншею, чтобы снова стрелять в тебя. А если убивают тебя, тоже не знаешь, пришел ли тебе конец. Стихотворение Эмерсона называлось «Брама», и медиков с тех пор прозвали браминами.

Сперва оживать после смерти совсем неплохо. Пусть больно, но ведь ты жив. Но в конце концов доходишь до предела, за которым эта карусель со смертью и оживлением уже невыносима. Начинаешь гадать, сколько же смертей ты должен родной стране, и как здорово отдохнуть, пробыв подольше мертвецом. Начинаешь мечтать о долгом сне, о покое.

Начальство это поняло. Когда солдат слишком часто оживляют, это плохо отражается на их боевом духе. Поэтому установили предел – три оживления. После третьего раза можешь выбирать – или дожидаться смены, или постоянная смерть. Начальство предпочитало, чтобы ты выбрал смерть, потому что трижды умиравший человек оказывает очень скверное влияние на моральный дух оставшихся в тылу. И большинство солдат на передовой предпочитали после третьего оживления умереть окончательно.

Но меня надули. Оживили в четвертый раз. Я такой же патриот, как и все, но это им даром не пройдет.

Кончилось тем, что мне позволили увидеться с адъютантом генерал-инспектора, седым жилистым полковником – типичным педантом, какого словами не проймешь. Он уже знал, в чем дело, и не стал рассусоливать. Разговор оказался коротким.

– Рядовой, – сказал он. – Мне жаль, что так получилось, но уже издан новый приказ. Красные увеличили количество оживлений, и мы не можем от них отставать. Согласно последнему приказу число оживлений, дающее право на отставку, увеличено до шести.

– Но этот приказ отдан уже после моей смерти.

– Он имеет обратную силу. У тебя впереди еще две смерти. Все, рядовой. Удачи тебе.

Вот так. Как будто не знал, что от начальства справедливости не добьешься. Откуда им знать о наших мучениях? Их редко убивают более одного раза, и им просто не понять, что испытывает человек после четвертого. Пришлось возвращаться в траншею.

Я не торопясь шел мимо заграждения из отравленной колючей проволоки, крепко задумавшись. Миновал какую-то фиговину, накрытую брезентом цвета хаки с нанесенной по трафарету надписью «Секретное оружие». В нашем секторе всякого секретного оружия – как собак нерезаных. Каждую неделю поступает что-то новенькое. Черт его знает; глядишь, какое-нибудь и в самом деле выиграет войну.

Но сейчас мне было на это начхать. Я размышлял над следующей строфой из того же стихотворения Эмерсона:

 
И даль, и забытое рядом;
Что солнце, что тень – не понять.
Пропавшие боги вернулись
Позора и славы искать.
 

Старина Эмерсон попал в точку, потому что именно таким ощущаешь себя после четвертой смерти. Тебя уже ничто не волнует, все едино, все обрыдло. Поймите меня правильно, я не циник. Я клоню лишь к тому, что, умерев четыре раза, человек просто обречен взглянуть на мир другими глазами.

Добрался я наконец до старой доброй 2645Б-4, поздоровался с парнями. Оказалось, на рассвете пойдем в атаку. Я продолжал размышлять.

Я не дезертир, но решил, что четырех смертей с меня хватит. И в завтрашней атаке нужно умереть наверняка. На этот раз ошибок не будет.

Едва забрезжил рассвет, мы миновали наши проволочные заграждения и перекатывающиеся мины и сосредоточились на ничейной полосе между нашей траншеей и 2645Б-5. В атаку шел весь батальон, а в боекомплекте у нас были пули нового образца. Сперва мы продвигались довольно быстро, но затем противник взялся за нас всерьез.

Но мы не останавливались. Вокруг свистели пули и громыхало, как в аду, но меня даже не задело. Мне уже начало казаться, что атака станет успешной, а меня не убьют.

И тут я нарвался – разрывная пуля в грудь. Смертельная рана, тут и думать нечего. Обычно если тебе такое врежет, падаешь как подкошенный. Но я не упал. На этот раз я должен умереть наверняка. Поэтому я встал и заковылял вперед, опираясь на винтовку как на костыль. Я прошел еще пятнадцать ярдов под таким бешеным перекрестным огнем, какого и не припомню. И тут мне врезало еще раз. Точно так, как надо, без дураков.

Разрывная пуля просверлила мне лоб. В последнюю долю секунды я еще успел ощутить, как вскипают мои мозги; и понял, что на этот раз промашки не будет. В случае серьезных ранений головы брамины бессильны, а моя рана очень серьезная.

Потом я умер.

Я очнулся и увидел браминов в бедых халатах и марлевых масках.

– Долго я был покойником? – спросил я.

– Два часа.

И тут я вспомнил:

– Но ведь меня ранило в голову! Марлевые маски сморщились – брамины улыбнулись.

– Секретное оружие, – сказал один из них. – Его создавали почти три года, и наконец нам и инженерам удалось создать восстановитель тканей. Важнейшее изобретение!

– Вот как? – вяло спросил я.

– Наконец-то медицина в силах лечить серьезные ранения головы, – сообщил брамин. – И не только головы, любые повреждения организма. Теперь мы можем оживить кого угодно, лишь бы от человека осталось семьдесят процентов тела достаточно поместить его в восстановитель. Теперь наши потери резко сократятся. Это может решить исход всей войны!

– Приятно слышать, – пробормотал я.

– Кстати, – добавил брамин, – тебя наградили медалью за героическое поведение под огнем после получения смертельной раны.

– И это приятно слышать, – кисло улыбнулся я. – Так мы взяли ту траншею?

– На этот раз взяли. Теперь копим силы для атаки на 2645Б-6.

Я кивнул. Вскоре мне выдали форму и отправили обратно на фронт. Сейчас там затишье, и должен признать, что быть живым довольно приятно. Однако считаю, что получил от жизни все, что хотел.

А теперь мне осталась всего одна смерть до шестой.

Если только снова не изменят приказ.