Текст книги "Игра агента X"

Автор книги: Роберт Шекли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Глава 7

Я уезжал из серого и продымленного города Местре озабоченным человеком, таким же серым и продымленным человеком, на которого охотятся таксисты, который застревает в уличных пробках, которого затаскивают в какие-то непонятные дома и которому угрожают. И цвета мои были черная сажа и серая пыль, и эмблемой моей – светофор, и гимном – «Арриведерчи, Рома», который навязчиво звенит в ушах. Но все это было лишь до тех пор, пока я не оказался в Венеции.

Моим волосы приобрели блеск, как только автобус свернул на мост Свободы. Надоевшие прыщи исчезли при пересечении канала Санта Кьяры. А когда я оказался на Пьяцалле Рома, метаморфоза полностью завершилась, хотя я все ещё был недалеко от гаража, который наполнял округу запахом бензина, привлекавшего полчища «фольксвагенов». Я сбежал от них и очутился на Кампаццо Тре Понти, где пять неправдоподобных мостов зигзагообразно пересекают три канала, и здесь все наносное, вся чешуя сошла с меня, и я вздохнул полной грудью.

Вот что творит любовь.

Никакой мистической страсти к Таити или к Тибету. Но Венеция!.. Вы сказали «Венеция»? Диснейлэнд Адриатики? Дружище, да как вы можете выносить эту чудовищную распродажу, непонятную еду по оскорбительным ценам и засилье туристов?

Еще как могу, друзья мои! Да-да, я настаиваю на этом. Никто не влюбляется по зрелом размышлении или потому, что так подсказывает хороший вкус, влюбляются просто так, а все причины выдумываются потом. Влюбляются, потому что так предопределено – что в женщину, что в город. А истоки любой предопределенности можно отыскать в детских воспоминаниях.

Я мечтал о каналах ещё ребенком, на зеленых холмах Нью-Джерси, далеко от озера Хопатконг и ещё дальше – от моря. В те дни я был, возможно, самым выдающимся из инженеров двенадцатилетнего возраста к востоку от Скалистых гор. Мой первый проект касался украшения родного городка. Мой подход был незамысловат: я хотел погрузить это чертово местечко на десять футов под воду.

Уничтожению подлежали и железнодорожная станция, и обувной магазин Купера, и бензоколонка, и магазин греческих деликатесов, и многие другие достопримечательности. Первая пресвитерианская церковь должна была исчезнуть (оставался только шпиль), начальная школа уничтожалась полностью – со всем штатом учителей.

Но мы – те, кто остался в живых, – мы жили счастливо в нашем полузатонувшем городке. Многими зданиями можно было пользоваться. Вы могли, не спеша, выгрести из своей комнаты на широкую улицу и плыть мимо рядов деревьев – стволы в воде, и видны только кроны, как огромные цветы на воде.

Спустя годы я оказался в Венеции и увидел, что мои детские мечты воплотились в жизнь и даже приумножились. Город оказался полон таких деталей, каких я и представить себе не мог. Например, ряды бесчисленных каменных львов смотрелись куда лучше, чем наши пушечные ядра времен гражданской войны, и сказочные дворцы понравились мне больше, чем дома в неоколониальном стиле. А множество колец для привязывания гондол были интереснее счетчиков парковки. Больше того, мне и в голову не приходило то, что я увидел в Венеции по части всевозможных плавучих средств: паровые катера и молочные баржи, катера скорой помощи с их сиренами и огнями, и лодки мусорщиков, и лодки зеленщиков, черные с золотом похоронные лодки, украшенные фигурками рыдающих ангелов…

Видно, детская мечта о многоводном городе догнала меня. И сейчас, на ступенях Салиццада ди Сан Панталоне, я чувствовал, что оживаю. Каналы Венеции окружали меня, её обитатели пихали меня со всех сторон, а бесчисленные храмы не спускали с меня глаз. Казалось, что Форстер целиком принадлежит серому убожеству Местре, но Венеция была моей, только моей.

Я и не подумал следовать инструкциям Гвеши, и добрался до кафе «Паразидо» тем путем, который мне больше понравился. Усевшись за столик, я заказал бокал вина и принялся, не спеша, его потягивать. К тому времени, когда появился Гвеши, я уже расстался со своим детством и наслаждался обступающей меня реальностью.

Гвеши заказал «Лакрима Кристи», выпил за мое здоровье и набросился на меня с вопросами:

– Ради Бога, что случилось в аэропорту? Как вы могли позволить им обмануть вас?

Мне не понравился тон этих расспросов. Человека с моей репутацией нельзя так просто обвести вокруг пальца.

– С чего вы взяли, – поинтересовался я, – что меня кто-то обманул?

– Что вы хотите этим сказать? – опешил Гвеши.

Я понятия не имел, что именно хотел сказать, но чувствовал, что могу потерять доверие Гвеши, а это могло угрожать всей операции.

– Я знал, кто они такие. Это было очевидно.

– Так почему же вы дали им себя похитить?

– Потому что мне самому это понадобилось, – объяснил я, и мои губы тронула тонкая, едва заметная улыбка.

– Но зачем? – настаивал Гвеши.

Действительно, зачем?

Я отхлебнул из своего бокала и произнес:

– Решил составить собственное представление о Форстере. Для этого и направился на встречу с ним.

– Но это же абсурдно! – не сдержался Гвеши. – Почему вы решили, что он вас отпустит?

– Не в его интересах было удерживать меня.

– А если бы он посчитал иначе?

– В таком случае я был бы вынужден… – Тут я сделал паузу и, закурив сигарету, продолжил: – Да, был бы вынужден переубедить его – так или иначе.

По мне, это звучало довольно правдоподобно, но проглотит ли такое Гвеши? Судя по его глубокомысленному виду, он мне поверил.

– Все эти сказки о вас, мистер Най, очевидно, вовсе не сказки. Но что до меня, то я не хотел бы оказаться один на один с Форстером в одной комнате.

– Да, это фигура, – согласился я, – впрочем, несколько расплывшаяся.

Во взгляде Гвеши смешались раздражение и восхищение. Наконец, он пожал плечами и сдался. Думаю, он подозревал меня во лжи, но ложь эта была столь ярко раскрашена, что не могла ему не импонировать. Как позже признался мне Гвеши, он и сам терпеть не мог мелочиться. Как настоящий венецианец, он предпочитал стиль смыслу, искусство – прозе жизни и более верил в форму, нежели в содержание. Он в одно и то же время верил в судьбу и в свободу воли. Жизнь он воспринимал как мелодраму эпохи Возрождения, полную неожиданных проявлений и исчезновений, нелепых совпадений, перепутанных близнецов, тайн происхождения, – и все это в сентиментальной дымке благородства и чести. И, конечно же, был в этом совершенно прав.

Гвеши заказал мне комнату в отеле «Эксельсиор», куда мы и направились, покончив с выпивкой. Из окна номера открывался вид на Большой канал. Гвеши развалился в шезлонге, полузакрыв глаза и покуривая сигарету. Свое деловое обличье он, вероятно, оставил в седле мотоцикла, и сейчас передо мной был ужасно старый и мудрый вельможа эпохи кватроченто.

Я понитересовался, каким образом мне предстоит увезти из Венеции Кариновски. Мой неосторожный вопрос пробудил в Гвеши философа.

– Побег из Венеции, – поведал он мне, – это серьезная и трудноразрешимая проблема. Можно сказать, что убежать из Венеции немыслимо, ибо наш город есть подобие мира, его модель.

– В таком случае поговорим о том, как сбежать от Форстера, – предложил я.

– Боюсь, и такой подход нам не поможет. – В голосе Гвеши звучала скорбь. – Если Венеция есть мир, то Форстер – его извечный враг, которого мы называем Смерть. Нет, мой друг, в абсолютных категориях всякий побег представляется невозможным.

– Может, попробуем поговорить в относительных категориях?

– Придется так и действовать. И все равно нас ждут неисчислимые трудности. Сама природа этого города противостоит нам. Венеция – во многом иллюзия, а не реальность. Это город зеркал – дворцы отражаются в каналах, а каналы – в окнах дворцов. Расстояния в ней обманчивы, в ней смешались земля и воды. Венеция выставляет напоказ фальш и прячет сущность. В этом городе нельзя ничего предвидеть и предугадать, как, например, в Генуе или Милане. Относительное и условное способно неожиданно превращаться в абсолютное и нерушимое.

– Все это ужасно интересно, – сказал я, – но не хотели бы вы попробовать предсказать, весьма условно, конечно, как мы будем отсюда выбираться?

Гвеши вздохнул,

– Сразу видно человка действия. Дорогой мой Агент Х, вы до сих пор не уяснили себе тщету суеты. Полагаю, вам просто не терпится проявить свои хваленые таланты.

Я покачал головой:

– Мне просто хотелось бы вытащить отсюда Кариновски наиболее простым и безопасным способом.

– Ваши требования изначально противоречат друг другу, – сказал Гвеши. – В Венеции то, что просто, не может быть безопасным. А уж то, что безопасно, оказывается настолько сложным, что и представить себе невозможно. Тем не менее, я не теряю надежды. Завтра вечером нам представится возможность сделать это и просто, и безопасно. Относительно, конечно.

– Нельзя ли поподробнее?

– На днях умер мой кузен. Он будет похоронен на городском кладбище Сан Микле.

Сан Микеле я знал. Это маленький остров в северной части Венеции.

– Похороны будут по высшему разряду, – продолжил Гвеши. – Я заказал все самое лучшее. Мой кузен из семейства Росси, а эта фамилия занесена в Золотую книгу знатных родов. Он учился в Риме и там умер, но похоронен будет, как подобает венецианцу.

– Это замечательно, но что будет со мной и Кариновски?

– Я собираюсь переправить вас на похоронной барке на остров, оттуда на рыбацкой лодке на материк, а уж там все просто.

– Полагаю, вы хотите переправлять нас в гробу?

– Да, так я планирую.

– А не стесним ли мы вашего кузена?

– Ни в коей мере. Мой кузен остается в Риме. Он в добром здравии и сейчас изо всех сил готовится к экзаменам. Его семья согласилась на проведение этой репетиции.

– Восхитительно.

Гвеши отклонил комплимент:

– Это всего лишь простенькая схемка, – сказал он, – но, надеюсь, что она сработает. Если, конечно, нам повезет.

– Это обязательное условие?

– Да, потому что наш план слишком уж прост и очевиден. Подобное хорошо для Турина, но не для Венеции…

– Во всяком случае, мы должны попробовать.

– Непременно. – Гвеши выпрямился в шезлонге и принял деловой вид. Решено. Завтра вы встречаетесь с Кариновски и отправляетесь в квартал Гримани. Там, перед «Казино дельи Спирити» будет ждать гондола, которая доставит вас в бухту Мизерикордия, где вы перейдете на похоронную барку. Позже я объясню, как найти «Казино». Вы вооружены?

Вопрос об оружии полковник Бейкер опустил, опасаясь, вероятно, что я нанесу больший ущерб самому себе, нежели неприятелю. Но Гвеши я этого сказать не мог. Я лишь покачал головой и с тонкой улыбкой взглянул на свои руки – беспощадные руки Агента Х.

– Я так и думал, – сказал Гвеши, – было бы смешно пытаться пронести оружие через таможню. Поэтому я взял на себя смелость подобрать вам пистолет.

Он достал из нагрудного кармана пистолет и протянул мне. Я принял подарок со всей возможной осторожностью. Если верить тому, что на нем было выгравировано, это был «маб» калибра 22, французского производства.

– Из вашего досье я узнал, что вы предпочитаете пистолеты такого класса. Это лучшее, что мне удалось достать. Ствол длиной семь с половиной дюймов, как вы любите. К сожалению, патронов с облегченной пулей раздобыть не удалось.

– Не имеет значения, – снисходительно сказал я. Похоже, полковник Бейкер много обо мне знал. Мне самому стало интересно, какой сорт виски я предпочитаю и к кому меня больше тянет – к блондинкам или брюнеткам.

– Что до меня, – продолжил Гвеши, – то мне с таким и не справиться. Я пользуют вот этим. – Он вынул из-за пояса свое оружие – компактный, короткоствольный бескурковый револьвер.

– Его убойная сила вполне достаточна для такого стрелка как я, объяснил Гвеши. – Конечно, прицельной стрельбы от револьвера со стволом длиной в два дюйма ждать не приходится.

Я понимающе кивнул и попытался засунуть свой массивный пистолет в карман пиджака. Потерпев неудачу, я засунул его под ремень в надежде, что он не выстрелит сам по себе и не раздробит мне что-нибудь. Если дело дойдет до перестрелки, у меня и так будет достаточно сложностей.

– Где мы с Кариновски встречаемся? – спросил я.

– Во Дворце дожей. В семнадцать часов Кариновски подойдет к вам в нижней галерее, сразу за подземными казематами.

Я не стал говорить о том, что проще было бы назначить встречу в другом месте, хоть у Дворца Ка'д'Оро, например. Это могло оскорбить изощренный гений Гвеши. Те, кто собираются играть главную роль в похоронной церемонии, должны встречаться не иначе, как на кладбище.

Глава 8

На следующий день, ближе к полудню, я вышел из отеля «Эксельсиор» и пошел к площади Святого Марка. Как и положено, я полюбовался этим занятным уголком Венеции, возобновил энакомство с тамошними голубями, а потом двинулся ко Дворцу дожей. Мне удалось освободиться от тяжеленного пистолета, что дал мне Гвеши. Перед тем, как уйти, я заявил ему, что прицел у пистолета совершенно сбит. Он без всяких сомнений принял мои слова на веру, и теперь его удобный, небольшого размера револьвер лежал в моем кармане.

Во дворце я присоединился к степенной группе туристов из Гетеборга. Они были все, как инкубаторские: здоровенные, неторопливые мужики с фотоаппаратми, их жены, одетые в цветасные платья и мощные туфли, с чисто умытыми, добродушными лицами. О косметике, кажется, эти дамы и представления не имели. Они тщательно осматривали экспонаты, желая за свои деньги получить максимум эстетического удовольствия. И никому на свете не удалось бы их отвлечь от потребления духовных ценностей; «мы за это заплатили». Рядом с ними я чувствовал себя усталым, истощенным циником, как будто эти варвары грубо вторглись в мою древнюю и беззащитную родину. Очевидно, это тоже одна из иллюзий, которую испытывает человек, приехавший в Венецию.

Этот город обладает неисчерпаемой способностью вводить людей в заблуждение. Лабиринты его улиц, казалось, способствовали столь же извилистому ходу ваших мыслей. Именно эти чары Венеции и вдохновляли Гвеши на безудержную хитрость и изворотливость, но практической пользы от этого было мало. Все это могло закончиться весьма печально, но, к счастью, Форстер тоже страдал подобным недугом. Как и Гвеши, он полагал, что чем сложнее операция, тем она надежнее. Неисправимый романтик, он все время искал какие-то современные эквиваленты плаща, черной маски, кинжала; он сделал этот город местом действия своего Карнавала веселья и ужасов.

Наш гид вел нас по узким сводчатым переходам, мимо закрытых залов, по каменным винтовым лестницам. На стенах висели картины, и он считал своим долгом рассказывать о каждой, не пропуская ни одной.

День клонился к закату, а мы все бродили на ноющих от усталости ногах по прошлому Венеции. В одном месте я уловил запахи апельсиновой кожуры и стоялой воды и понял, что где-то под нами несет свои воды Рио ди Каноника ди Палаццо, и мы входим в старую тюрьму. Мы шли по грубо отесанной брусчатке, в воздухе стоял запах разрушающегося от времени и сырости известняка. Мои попутчики вдыхали его с мрачным удовольствием: ещё бы, настоящий запах эпохи Возрождения… А экскурсовод распространялся про Казанову и Совет десяти.

Мы подошли к темницам – можно было заглянуть внутрь сквозь крохотные зарешеченные оконца. Каждую камеру освещала эклектрическая лампочка, тяжеленные цепи были вмурованы в кирпичные стены. Коридор заканчивался ещё одним склепом. Кариновски все не было. Я начал нервничать.

Мы прошли обратно по коридору и вышли ещё к одной достопримечательности Дворца, – камере пыток, которую обнаружили археологи всего год назад. Спустившись по узкой винтовой лестнице, мы миновали две массивные двери, обитые железом. Это была мрачная комната с низким потолком, освещенная единственной электрической лампочкой. В глубине стояла дыба, чуть поодаль – гаррота. На каменных стенах были развешаны другие орудия пыток: тиски для дробления суставов, огромные пыточные клещи и великолепная коллекция цепей.

Экскурсовод разъяснял желающим тонкости пыточного искусства. Он как раз дошел до самого интересного, и тут погас свет.

Мы очутились в плотной, непроглядной тьме. Дамы заверещали, их партнеры стали ругаться; наш гид попросил всех соблюдать спокойствие и двагаться вслед за ним по коридору. Я тоже было пошел вместе со всеми, но в это время чья-то рука ухватила меня за шею, и что-то твердое уперлось мне в бок, как раз на уровне почек.

– Тихо, – прошипел чей-то голос мне в ухо, – не дергайтесь.

В таких ситуациях опытный секретный агент, как известно, обычно бросает злоумышленника через плечо или наносит мощный удар, куда положено, или делает ещё что-нибудь этакое, что застает врасплох нападающего и доказывает полную несостоятельность и его самого, и его ножа. Но это все в теории. Я не знал, как мне себя вести. Я стоял на пятках, теряя равновесие, судорожно хватая ртом воздух, полдюйма стального лезвия впилось мне в бок. В этой ситуации я почел за лучшее немного потерпеть.

Туристы ушли. Они пересмеивались, шутливо обвиняли экскурсовода, что он это все нарочно подстроил. Я услышал, как хлопнула первая дверь, затем, чуть тише – вторая. В камере пыток, кроме нас, несмышленышей, никого не осталось.

Стало совсем тихо. Шли минуты. Затем скрипнула дверь, и в камере раздались тяжелые шаги.

– Можешь отпустить его.

В ту же секунду зажегся свет. Беппо отпустил мою шею, убрал нож. Передо мной стоял мой старый приятель, Форстер.

– Мистер Най, – сказал он, – я ведь обещал, что мы скоро встретимся. Я, правда, не ожидал, что это произойдет НАСТОЛЬКО скоро, причем в столь удобном месте.

Достойного ответа у меня не нашлось, поэтому я промолчал.

– После пяти часов дворец закрывают, – успокоил меня Форстер. – Сейчас как раз уходит последняя группа туристов. Знаете, когда двери закрыты, в коридоре ничего не слышно. И экскурсоводу, и сторожу заплатили, сколько положено. Впереди у нас долгая ночь, мистер Най. Никто нас здесь не потревожит.

– Должен признать, – сказал я, – вы дьявольски умный человек, Форстер.

– Вы очень добры. Пожалейте себя, скажите, где Кариновски.

– Я бы и сам не прочь это узнать, – откликнулся я. – Мы должны были встретиться именно здесь, во дворце.

– И он не пришел. Так, а где у вас запасное место встречи?

– Его просто нет.

– А где живет Кариновски?

– Не знаю.

Форстер внушительно покачал своей крупной головой:

– Не пойдет, мистер Най, просто никуда не годится. У вас было достаточно времени, чтобы узнать его адрес. Если вам не удалось повстречаться здесь, значит, у вас должна быть запасная явка. Говорите.

Я горько покачал головой.

– Мне это совсем не по душе, Най, вы заставляете меня применить силу.

Я опять начал было ему втолковывать, что ничего не знаю, но он резко оборвал меня.

– Вы знаете и расскажете обо всем, – заявил он. – Ну, раз уж вы не хотите по-хорошему, прошу вас продолжить эту дискуссию с моим коллегой, доктором Йенсеном.

Форстер отвернулся. Я судорожно соображал, что бы такое сказать ему. Тут я почувствовал, что у меня за спиной кто-то стоит, – Беппо, вспомнил я. Но как только я стал поворачиваться, меня чем-то стукнули по затылку, и я потерял сознание.

Глава 9

Я очнулся и обнаружил, что мне отведена заглавная роль в старинном фильме ужасов. Мои запястья сковали наручниками, цепь от которых была для верности обмотана у меня на поясе. Эти стальные оковы крепились к массивному кольцу в стене. Встав на ноги, я обнаружил, что длины цепи едва хватало для того, чтобы подняться.

Я чуть изогнулся и пощупал локтем свой боковой карман. Как я и предполагал, револьвера Гвеши там уже не было, но я все равно расстроился.

Осмотрев наручники, я убедился, что они вполне надежны. А цепь, которой меня приковали к стене, вполне могла бы удержать на якоре небольшой паровой буксир. Замок на цепи был новехонький, а кольцо накрепко вмуровано в стену.

– Вы удовлетворены осмотром? – спросил меня чей-то голос – глубокий, зловещий и звучный. По законам жанра сейчас должен появиться сумасшедший палач.

Я огляделся, но никого не увидел. Поглядел вниз.

– Я доктор Йенсен, – произнес он.

Это был карлик, ростом около двух с половиной футов, с крупной, но пропорциональной головой. За стеклами массивных очков блестели голубые, чуть навыкате, глаза. Он был одет в строгий темный костюм, его грудь и живот закрывал резиновый фартук. Аккуратная борода, – ну вылитый доктор Пастер в миниатюре.

У стены сидел второй злодей, в полумраке я не смог его как следует рассмотреть. Сначала мне показалось, что это Форстер решил поразвлечься, но как оказалось, это был Беппо.

– Я слушал вашу беседу с мистером Форстером, – заявил Йенсен. – Мне показалось, что вы человек интеллигентный. Надеюсь, я не ошибся. Видите ли, эффективность методики силового принуждения, я имею в виду её абсолютную эффективность с точки зрения затрат времени и сил, значительно возрастает, если субъект обладает мощным интеллектом.

Я этого не знал, поэтому пока от комментариев воздержался. Однако, доктор Йенсен привык, по-видимому, говорить сам с собой.

– Интеллект объекта, разумеется, весьма важный, но не единственный фактор. Столь же важным моментом является уровень его эмоциональной восприимчивости. Это, в свою очередь, – составляющая воображения. А знаете ли вы, почему два этих качества имеют столь важное значение?

– Нет, сэр, не знаю, – ответил я.

– Потому что пытка – процесс двоякий. Помимо собственно физических мучений субъект ещё пытает и сам себя. – Доктор Йенсен улыбнулся, обнажив безукоризненный ряд белых, мелких зубов. Я мысленно пообещал себе, что в один прекрасный день я попрактикуюсь на них в зубной хирургии, причем без всякой заморозки. – Если бы это было не так, – продолжал он, – теория силового принуждения была бы безосновательной. Грубая физическая боль, бездумное сопротивление и бессмысленный исход – в этой формуле нет ни интеллекта, ни внушения.

Я пытался убедить себя, что все происходящее – просто блеф: никто не собирается меня пытать, и ничего страшного не произойдет. Но заставить себя поверить в благополучных исход я так и не смог. Слишком реален был этот ухмыляющийся карлик с пухлыми белыми ручками.

– Вас, должно быть, интересует, – рокотал он, – зачем я вам все это рассказываю. – Он слегка улыбнулся и огладил свою бородку. – Это для того, чтобы повысить уровень вашей внушаемости. Вы должны знать, что вас ожидает, должны размышлять об этом. Ваш интеллект, воображение должны начать главную пытку – в вашем сознании.

Я кивнул, стараясь не вникать в суть его слов. В тот момент я пытался найти способ, чтобы выбраться отсюда живым и невредимым. Хорошо, пусть даже не очень невредимым, но выбраться. А что, если я сообщу Форстеру «адрес» Кариновски, просто какой-нибудь вымышленный адрес? Мне тогда удастся выиграть немного времени. Но после этого мое положение станет совсем незавидным.

– Мой метод, – говорил Йенсен, – основан на полной ясности. Я разъясняю свою теорию, отвечаю на все вопросы клиента. Естественно, не всегда мои ответы его удовлетворяют.

– А почему?

– Потому, что все ваши вопросы сводятся в итоге к одной конечной и неразрешимой проблеме. Единственно, что вас интересует, мистер Най, решение древнейшей метафизической проблемы: откуда берется боль? И поскольку я не могу ответить на этот вопрос, по законам моей теории он сам становится источником беспокойства и усиливает страдания клиента.

Все время, что он говорил, Йенсен неотрывно смотрел мне в глаза, очевидно, следя за моей реакцией: наблюдаются ли расширение зрачков, подергивание мускулов лица, высохшие губы, ярко выраженный тремор пальцев.

– Вы хотите что-нибудь сказать о Кариновски? – осведомился он.

– Я не представляю, где он может быть.

– Хорошо, – сказал Йенсен, – тогда начнем.

Он неторопливо вытащил из кармана резиновые перчатки, надел их. Повернулся и стал внимательно рассматривать орудия пыток, развешанные на стенах. Выбрал, наконец, огромные клещи, футов пяти длиной, ржавые несуразные клещи черного цвета. Они бы, наверно, идеально подошли для кастрации быков. Йенсен взялся за ручки, пару раз щелкнул для пробы. Они слегка поскрипывали, однако зев захлопнулся плотно и надежно.

Он потихоньку стал приближаться ко мне, держа перед собой эти огромные кусачки. Я прилип спиной к стене, все ещё не веря в реальность происходящего. Клещи раззявили свои челюсти, подобно отвратительной квадратной пасти морской черепахи. Они медленно приближались к моему лицу три дюйма, потом два – я пытался вжаться в каменную стену затылком, но железные челюсти неумолимо надвигались на меня. Спасения не было. Я попытался было закричать, но мои голосовые связки не могли издать и звука. Я испытывал такой нечеловеческий ужас, что даже сознания не мог потерять.

Тут я услышал, как кто-то начал колотить в дверь. Чей-то голос орал: «Я поймал его! Я поймал Кариновски! Беппо, помоги!»

Беппо вскочил и бросился к двери. Открыв её, поднялся на две ступени вверх и громко выругался. Потом повернулся и вошел обратно с недовольным выражением на лице. В ту же секунду я понял, что кто-то всадил ему в грудь нож – по самую рукоятку.

За мощными дверями, в коридоре, слышался глухой треск пистолетных выстрелов. Мой спаситель, кажется, был весьма занят.

Беппо пытался вытащить нож, и это ему почти удалось, но он повалился на пол, подминая под себя доктора Йенсена. Тот отпрянул, все ещё держа в руках свое страшное орудие – несколько неосторожно с его стороны. Мне удалось ухватиться за клещи и резко дернуть – Йенсен потерял равновесие и выпустил клещи из рук. Как только они оказались в моих руках, я стукнул его по ногам, и Йенсен свалился на пол. Протянув обе руки, я ухватил его за фартук и потащил к себе. Он вырывался, что-то кричал – фартук затрещал, Йенсен силился уползти от меня.

Я ухватился за ручки клещей, раскрылись стальные челюсти, и я сделал выпад, какой только смог. Левую руку Йенсена чуть повыше локтя схватили мертвой хваткой два черных полукольца.

Из его горла вырвался не то свист, не то хрип – он даже закричать по-человечески не мог. Он завертелся вокруг сомнкушейся железной пасти, как рыба на крючке, пытаясь свободной рукой разжать мертвую хватку стали. Я чуть сильнее сжал рукоятки – его лицо сначала пожелтело, потом посерело. Глаза вовсе вылезли из орбит, из полуоткрытого рта на подбородок потекли слюни.

– Давай ключ, – заорал я. – Давай ключ от наручников, или сейчас от твоей руки только мокрое место останется.

Конечно, все это сильно смахивало на дешевую мелодраму, но я пытался найти к нему психологически правильный подход.

Он вытащил из нагрудного кармана ключ и протянул его мне. Я было потянулся за ним, но вовремя вспомнил, что нас все ещё разделяют несколько футов ржавого металла. Я дернул клещи на себя, отпустил ручки и схватил Йенсена за глотку.

– Отпирай замок, – скомандовал я.

Он снял наручники, потом размотал цепь, висевшую на мне. Я был свободен: размахнувшись, я ударил его свободным концом цепи чуть пониже уха – он тяжело осел на пол и больше не шевелился.

Я перешагнул через труп Беппо и по винтовой лестнице поднялся в коридор. Было темно, как в преисподней; в коридоре никого не было. Мне показалось, что откуда-то слева раздались шаги – я бросился направо и припустил, что было мочи.