355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Рик МакКаммон » Голос ночной птицы » Текст книги (страница 4)
Голос ночной птицы
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 10:44

Текст книги "Голос ночной птицы"


Автор книги: Роберт Рик МакКаммон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 48 страниц)

Он вернется сюда и отберет свой камзол, пусть это даже будет последнее его деяние на этой земле.

Мэтью шел чуть быстрее магистрата и остановился его подождать. Через некоторое время ночь и буря поглотили их.

Глава 4

Наконец-то дневное солнце пробилось сквозь облака и засияло над промокшей землей. По сравнению с холодом прошедшей ночи стало заметно теплее, так было больше похоже на обычный май, хотя тучи – темно-серые, набухшие непролитым дождем – еще нависали в небе, еще медленно сходились со всех сторон света, чтобы снова закрыть солнце.

– Говорите, – сказал крепко сбитый мужчина в чересчур пышном парике, стоя у окна второго этажа своего дома и оглядывая пейзаж. – Говорите, я слушаю.

Второй, присутствующий в этой комнате – она была кабинетом, уставленным полками, книгами в кожаных переплетах, укрытым красно-золотыми персидскими коврами поверх соснового пола, – сидел на скамье перед письменным столом из африканского красного дерева, держа на коленях гроссбух. Но он здесь был посетителем, поскольку человек в парике поднял свои 220 фунтов веса из собственного кресла, которое стояло по ту сторону письменного стола. Посетитель прочистил горло и показал пальцем на строку в гроссбухе.

– Снова хлопок не дал всходов, – сказал он. – То же самое и посеянный табак. – Он помедлил перед тем, как нанести следующий удар. – Должен с сожалением сказать, что две трети яблонь заражены вредителями.

– Две трети? – переспросил человек у окна, не оборачиваясь. Его парик, великолепие белых кудрей, растекался по плечам ярко-синего костюма с медными пуговицами. На рукавах имелись белые кружевные манжеты, белые чулки покрывали толстые икры, а на ногах были начищенные черные башмаки с серебряными пряжками.

– Да, сэр. То же самое сливовые деревья и почти половина грушевых. В настоящий момент черешня еще не затронута, но Гуд считает, что во всех плодовых деревьях могли отложить яйца какие-то вредители. Пекановые орехи и каштаны пока не пострадали, но плантации смыло так, что корни оказались над землей и могут подвергнуться повреждениям.

Говоривший прервал свою литанию сельскохозяйственных несчастий и чуть подвинул очки к переносице. Он был человеком среднего роста и сложения, а также средних лет и средней внешности. У него были светло-каштановые волосы, выпуклый лоб и голубые глаза, и он имел вид усталого бухгалтера. Его одежда в отличие от утонченного костюма хозяина состояла из простой белой рубашки, коричневой жилетки и желтоватых штанов.

– Продолжайте, Эдуард, – спокойным голосом велел человек у окна. – Я готов слушать.

– Да, сэр. – Говоривший, Эдуард Уинстон, вернулся к тому, что было записано в его книге. – Гуд высказал предложение относительно плодовых деревьев и счел важным, чтобы я вам его передал.

Гость снова замолчал.

– И в чем оно состоит?

Перед тем как заговорить, Уинстон поднял руку и медленно провел по губам двумя пальцами. Человек у окна ждал, распрямив широкие плечи. Уинстон сказал:

– Гуд предложил их сжечь.

– Сколько их сжечь? Только пораженные?

– Нет, сэр. Все.

Наступило долгое молчание. Человек у окна сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. При этом его плечи потеряли квадратность и стали обвисать.

– Все, – повторил он.

– Гуд считает, что только огнем можно убить вредителя. Он говорит, что не будет пользы в конечном счете, если сжечь только те, у которых есть признаки заражения. Более того, он считает, что сады следует перенести, а землю очистить морской водой и золой.

Человек у окна издал тихий звук, в котором послышалось некоторое страдание. Когда он заговорил, голос его был тих.

– Сколько же всего деревьев следует сжечь? Уинстон заглянул в гроссбух:

– Восемьдесят четыре яблони, пятьдесят две сливы, семьдесят восемь черешневых, сорок четыре грушевых.

– То есть опять начать с самого начала?

– Боюсь, что да, сэр. Как я всегда говорю, береженого Бог бережет.

– Черт побери! – шепнул человек у окна. Он оперся руками на подоконник, глядя прищуренными покрасневшими глазами на свои погибающие мечты и дело рук своих. – Это она прокляла нас, Эдуард?

– Мне неизвестно, сэр, – ответил Уинстон с полной искренностью.

Роберт Бидвелл, человек у окна, был сорока семи лет от роду и нес на себе множество следов трудной жизни. Лицо с глубокими складками осунулось, лоб избороздили морщины, еще одна сетка морщин окружила тонкогубый рот и прорезала подбородок. И множество этих следов досталось ему в последние пять лет, с того дня, как он получил официальные бумаги, передающие ему 990 акров прибрежной земли в колонии Каролина. Но это была его мечта, и сейчас перед ним, под охряным солнцем, косо пробивающемся через зловеще нависшие тучи, лежало его творение.

Он нарек его Фаунт-Роял.[1]1
  Королевский источник. – Примеч. пер.


[Закрыть]
Причина тому была двоякая: одна – благодарность королю Вильгельму и королеве Марии за кладезь веры в его способности руководителя и исполнителя, а вторая – географическое положение на путях будущей торговли. Примерно в шестидесяти ярдах от передних ворот дома Бидвелла – который был единственным двухэтажным в округе – находился сам источник: продолговатое озерцо пресной, аквамаринового цвета воды, покрывающей почти три акра. Бидвелл узнал от землемера, который составил карту этой местности несколько лет назад, а заодно промерил источник, что в нем более сорока футов глубины. Источник был жизненно важен для поселка: в этой стране соленых болот и гнилых черных прудов живой ключ означал пресную воду в изобилии.

На отмелях озерца росли камыши; отважные дикие цветы, способные выносить резкий холод источника, пятнами цеплялись за травянистые берега. Поскольку источник был центром Фаунт-Рояла, все улицы – глинистая поверхность их была укреплена песком и ракушечной крошкой – расходились от него. Их было четыре, и назвал их Бидвелл. Истина шла на восток, Трудолюбие – на запад, Гармония – на север, Мир – на юг. Вдоль улиц стояли белые дощатые дома, красные сараи, огороженные выгоны, односкатные сарайчики и мастерские, которые все вместе образовывали поселок.

На улице Трудолюбия раздувал мехи кузнец, на улице Истины расположилась школа вместе с деревенской лавкой, улица Гармонии приютила три церкви: англиканскую, лютеранскую и пресвитерианскую; кладбище на улице Гармонии было невелико, но, к несчастью, достаточно плотно заселено. Улица Мира вела мимо хижин рабов и личной конюшни Бидвелла к лесу, который слегка не доходил до болота с приливной водой, а дальше – море. Улица Трудолюбия переходила в сады и поля, где Бидвелл надеялся увидеть когда-нибудь изобилие яблок, груш, хлопка, зерна, бобов и табака. На улице Истины располагалась также тюрьма, где держали «ее»; находившееся же неподалеку здание служило домом собраний. Лавка цирюльника-хирурга поместилась на улице Гармонии, рядом с «Общедоступной таверной» Ван-Ганди и некоторыми другими малыми предприятиями, рассеявшимися по зародышу города в надежде, что мечта Бидвелла о самом южном из больших городов принесет плоды.

Из 990 акров, приобретенных Бидвеллом, было застроено, вспахано и превращено в пастбища вряд ли больше двухсот. Вокруг всего поселка, садов и прочего шла стена из заостренных ошкуренных бревен для защиты от индейцев. Единственным путем в поселок и из него – если не считать морского берега, хотя и там в лесу стояла сторожевая башня, где днем и ночью дежурил милиционер с мушкетом, – были главные ворота, открывавшиеся на улицу Гармонии. Возле ворот также имелась сторожевая башня, откуда дежурному милиционеру виден был любой приближающийся к поселку по дороге.

Пока что за всю историю Фаунт-Рояла индейцы не приносили никаких хлопот. Они были даже невидимы, и Бидвелл мог бы усомниться, что они есть ближе, чем за сотню миль, если бы Соломон Стайлз не обнаружил во время охотничьей экспедиции странные символы, нарисованные на сосне. Стайлз, траппер и в некотором смысле охотник, объяснил Бидвеллу, что индейцы таким образом отметили границу, которую не следует нарушать. Бидвелл решил пока это дело оставить, хотя, согласно королевскому декрету, земля принадлежала ему. Лучше не будоражить краснокожих, пока не придет время их выкурить. Видеть свою мечту в таком жалком виде – от этого у Бидвелла заболели глаза. Слишком много пустых домов, слишком много заросших бурьяном садов, слишком много сломанных изгородей. Безнадзорные свиньи валялись в грязи, шлялись собаки, мрачные и злобные. За последний месяц пять крепких строений – все к тому времени опустевшие – были превращены в кучу золы ночными пожарами, и запах гари еще держался в воздухе. Бидвелл знал, кого жители винили в этих пожарах. Если не прямо от ее руки, то от рук – или лап, возможно, – адских тварей и бесов, которых она вызвала. Огонь – их язык, и они очень ясно говорили то, что хотели сказать.

Его творение погибало. Она убивала его. Пусть решетки и толстые стены тюрьмы держат ее тело, ее дух – ее призрак – улетал танцевать и резвиться с нечестивым любовником, строить новые козни на горе и погибель мечте Бидвелла. Изгнать подобную гидру на милость джунглей было бы недостаточно: она открыто заявила, что не уйдет и никакая сила на земле не заставит ее покинуть свой дом. Не будь Бидвелл человеком законопослушным, он бы просто велел повесить ее, и все тут. На дело будет представлено суду, и помоги Бог судье, который станет его вести.

«Нет, – подумал он мрачно. – Помоги Бог Фаунт-Роялу».

– Эдуард, – спросил Бидвелл, – каково сегодня у нас население?

– Точную цифру? Или оценку?

– Оценки достаточно.

– Около ста человек, – сообщил Уинстон. – Но еще до конца недели это изменится. Доркас Честер при смерти от лихорадки.

– Да, я знаю. Это болото еще долго будет наполнять наше кладбище.

– Кстати о кладбище… Алиса Барроу тоже слегла.

– Алиса Барроу? – Бидвелл повернулся от окна к собеседнику. – Она захворала?

– Сегодня утром я по некоторым делам заходил к Джону Суэйну, – сказал Уинстон. – Как утверждает Касс Суэйн, Алиса Барроу сообщила нескольким лицам, что страдает от снов о Черном Человеке. Сны так напугали ее, что она не желает вставать с постели.

Бидвелл гневно фыркнул:

– Так что, эти сны от нее расползаются, как прогорклое масло по горячей лепешке?

– Похоже на то. Мадам Суэйн мне говорила, что сны имели отношение к кладбищу. Более того, они были настолько ужасны, что у нее нет слов.

– Господи Иисусе! – произнес Бидвелл, краснея. – Ведь Мейсон Барроу – разумный человек! Неужто он не может заставить жену придержать язык? – Двумя широкими шагами он подошел к столу и с размаху хлопнул по нему ладонью. – Вот от таких глупостей и разваливается мой город, Эдуард! То есть наш город. Видит Бог, от него через полгода останутся одни руины, если эти языки не перестанут болтать!

– Я не хотел вас расстраивать, сэр, – пояснил Уинстон. – Я лишь пересказываю то, что вам, по моему мнению, необходимо знать.

– Посмотрите! – Бидвелл показал рукой на окно, где разбухающие дождем тучи снова начали закрывать солнце. – Пустые дома, пустые поля! В мае прошлого года у нас тут было больше трехсот жителей! Трехсот! А теперь вы мне говорите, что их всего сотня?

– Или около того, – поправил Уинстон.

– Вот именно, и скольких еще заставит бежать язык Алисы Барроу? Черт побери, не могу я сложа руки ждать, пока приедет судья из Чарльз-Тауна! Что тут можно сделать, Эдуард?

На лице Уинстона выступила испарина от влажности в комнате. Он поправил очки.

– У вас нет иной возможности, кроме как ждать, сэр. Законы необходимо соблюдать.

– А какие законы соблюдает Черный Человек? – Бидвелл оперся руками на стол и наклонился к Уинстону, блестя выступившими на красном лице бисеринками пота. – Какие правила и постановления ограничивают его любовницу? Лопни мои глаза, но я не могу смотреть спокойно, как все, что я вложил в эту землю, будет разрушено каким-то потусторонним мерзавцем, которому насрать на мечты людей! Свою корабельную компанию я построил, не сидя на заднице и не дрожа, как баба! – Это он произнес сквозь сжатые зубы. – Идете вы со мной или нет, это как вам хочется, Эдуард! А я пойду и положу конец болтовне Алисы Барроу!

Он зашагал к двери, не ожидая управляющего, который поспешно закрыл гроссбух и вскочил, чтобы бежать следом – как мопс за широкогрудым бульдогом.

Они спустились по предмету, который для обычных граждан Фаунт-Рояла был чудом, достойным созерцания: по настоящей лестнице. У нее, правда, не было перил, поскольку плотник, руководивший ее возведением, умер от дизентерии до окончания работ. Стены особняка Бидвелла были украшены картинами и гобеленами английской пасторальной жизни, но внимательный осмотр выявлял следы плесени. На многих побеленных потолках имелись водяные пятна, а в темных нишах можно было заметить крысиный помет. Бидвелл и Уинстон спустились по ступеням, громко стуча сапогами, и привлекли внимание домоправительницы Бидвелла, всегда следившей за передвижениями своего хозяина. Эмма Неттльз была широкоплечей коренастой женщиной лет тридцати пяти и обладала носом столь внушительным и подбородком столь квадратным, что могла бы краснокожего воина испугать до смертных судорог. Сейчас она стояла у подножия лестницы; пышное тело было облечено в обычный балахон, накрахмаленная белая шляпа заставляла промасленные и прилизанные без нежностей волосы лежать недвижным строем.

– Какие будут приказания, сэр? – спросила она с весьма заметным шотландским акцентом. В ее мощной тени стояла одна из служанок.

– Я ухожу по делам, – коротко ответил Бидвелл, снимая с вешалки темно-синюю треуголку – одну из нескольких разных цветов, подходящих к соответствующим костюмам. Он надвинул шляпу на лоб, что было не так просто, учитывая высоту парика. – На ужин пусть будут «рваные парнишки» и кукурузный хлеб. И присматривайте за домом.

Он шагнул мимо нее и служанки к входной двери, сопровождаемый Уинстоном.

– Это уж как всегда, сэр, – произнесла мадам Неттльз тихо, как только дверь закрылась. Глаза под нависшими веками были мрачны, как ее манеры.

Бидвелл остановился только на секунду – открыть украшенные чугунные ворота, окрашенные белым, шести футов в высоту и привезенные из Бостона за большие деньги, которые отделяли его особняк от прочего Фаунт-Рояла, а потом зашагал по улице Мира таким шагом, который нелегок был и для более молодых и тощих ног Уинстона. Мужчины миновали источник, где Сесилия Симз наполняла ведро водой. Она попыталась поздороваться с Бидвеллом, но, увидев на его лице гневную решимость, подумала, что лучше держать язык за зубами.

Последние жалкие лучи уже скрылись за тучами, когда Бидвелл и Уинстон прошагали мимо медных солнечных часов, установленных на деревянном пьедестале на пересечении улиц Мира, Гармонии, Трудолюбия и Истины. Том Бриджес, погоняя запряженную волами телегу по дороге к своей ферме и пастбищу на улице Трудолюбия, поздоровался с Бидвеллом, но создатель Фаунт-Рояла не замедлил шага и никак не реагировал на приветствие.

– Добрый день, Том! – ответил Уинстон, после чего ему пришлось поберечь дыхание, чтобы не отстать от работодателя, который свернул на восток, на улицу Истины.

В здоровенной луже посреди улицы расположились две свиньи, одна из которых радостно хрюкала и закапывалась в жижу под возмущенный лай пораженной паршой дворняги. Дэвид Каттер, Хирам Аберкромби и Артур Доусон стояли неподалеку от свиней и лужи, покуривая глиняные трубки и поглощенные каким-то мрачным разговором.

– Добрый день, джентльмены! – произнес Бидвелл, проходя мимо, и Каттер, вытащив изо рта трубку, окликнул его:

– Бидвелл! Когда судья сюда доберется?

– В свое время, джентльмены, в свое время! – ответил Уинстон, не останавливаясь.

– Я к кукловоду обращаюсь, а не к марионетке! – рявкнул Каттер. – Надоело нам ждать, пока это дело уладится! Как по-моему, так они нам вообще судью никогда не пришлют!

– Нам дал заверения их совет, сэр! – ответил Уинстон с пылающими от оскорбления щеками.

– К черту их заверения! – вмешался Доусон. Это был тщедушный рыжий мужичонка, занимавший в Фаунт-Рояле должность сапожника. – Пусть они нас заверяют, что дождь этот кончится, – что нам толку?

– Не отставайте, Эдуард, – велел Бидвелл вполголоса.

– По горло уже сыты этим пустобрехством! – заявил Каттер. – Повесить ее, и все дела!

Аберкромби, фермер, один из первых поселенцев, откликнувшихся на объявление Бидвелла о создании Фаунт-Рояла, тоже внес свою лепту:

– Чем быстрее ее повесят, тем спокойнее спать будем! Упаси нас Господь сгореть в своей постели!

– Да-да, – буркнул Бидвелл и сделал рукой жест, заканчивающий разговор.

Шаг его стал быстрее, на лице заблестел пот, ткань под мышками потемнела. За его спиной тяжело дышал Уинстон; от обволакивающей сырости у него запотели очки. На следующем шаге он наступил правой ногой на груду конских яблок, которую только что ловко обошел Бидвелл.

– Уж если они нам кого и пришлют, – напоследок крикнул Каттер, – то психа какого-нибудь, вытащенного из ихнего местного дурдома!

– Говорит о дурдоме со знанием дела, – сказал Бидвелл, ни к кому в особенности не обращаясь.

Они миновали школу и стоящий рядом дом учителя Джонстона. На пастбище рядом с фермой и сараем Линдстрома паслось небольшое стадо коров, а дальше расположился дом собраний, перед которым на флагштоке уныло повис британский флаг. Чуть дальше – и Бидвелл еще сильнее ускорил шаг – маячило грубое и лишенное окон здание тюрьмы, срубленное из тяжелых бревен, а на единственной входной двери висел железный замок. Перед тюрьмой торчал позорный столб, к которому привязывали негодяев, виновных в воровстве или богохульстве либо иным образом навлекших на себя гнев городского совета. Иногда их еще вымазывали той субстанцией, что сейчас налипла на правый сапог Уинстона.

Остаток улицы Истины за тюрьмой занимали несколько домов с сараями, садами и клочками полей. Некоторые были пусты, от одного остался лишь обгорелый каркас. Заброшенные сады заросли бурьяном и колючками, а поля сейчас более напоминали опасную топь, нежели плодоносную землю. Бидвелл подошел к двери дома почти у конца улицы и уверенно постучал, рукавом смахивая пот со лба.

Почти сразу приоткрылась дверь, и высунулась сероватая физиономия мужчины с запавшими глазами, которому явно не хватало сна.

– Добрый день, Мейсон, – вежливо поздоровался Бидвелл. – Я пришел навестить вашу жену.

Мейсон Барроу отлично знал, почему хозяин Фаунт-Рояла пришел к его двери. Он открыл ее и отступил от входа. Черноволосая голова ушла в плечи, как у собаки, которая ожидает порки. Бидвелл и Уинстон вошли в дом, который по сравнению с только что покинутым особняком казался шляпной картонкой. Двое детишек Барроу – восьмилетняя Мелисса и шестилетний Престон – тоже были в передней. Старшая наблюдала из-за стола, а младший цеплялся за отцовскую штанину. Бидвелл не был человеком невежливым: он прежде всего снял шляпу.

– Насколько я понимаю, она в постели.

– Да, сэр. Очень она разболелась.

– Я должен буду с ней поговорить.

– Да, сэр. – Барроу скованно кивнул. Бидвелл заметил, что детям тоже очень сильно недостает сна, как, впрочем, и хорошей горячей еды. – Как скажете, сэр. – Барроу показал в сторону комнаты в глубине дома.

– Очень хорошо. Эдуард, идемте со мной.

Бидвелл подошел, открыл дверь в дальнюю комнату и заглянул. Алиса Барроу лежала на кровати, натянув до подбородка смятую простыню. Открытые глаза уставились в потолок, землистое лицо покрывал пот. Единственное в комнате окно было закрыто ставнем, но света хватало, потому что горели сальные свечи и пучок смолистых веток в глиняной чаше. Бидвелл понимал, что это невероятная расточительность для фермера вроде Мейсона Барроу, дети которого, наверное, страдают от такой избыточной иллюминации. Когда Бидвелл переступил порог, у него под ногой скрипнула половица. Глаза женщины расширились, она резко ахнула, как от удара, и попыталась глубже забиться в постель. Бидвелл тут же застыл где стоял.

– Добрый день, мадам, – сказал он. – Могу я перемолвиться с вами словом?

– Где мой муж? – вскрикнула женщина. – Мейсон! Куда он ушел?

– Я здесь! – ответил Барроу, возникая за спиной двоих вошедших. – Все хорошо, бояться нечего.

– Не давай мне спать, Мейсон! Обещай, что не дашь!

– Обещаю, – ответил он, быстро глянув на Бидвелла.

– Что это еще за чепуха? – обратился к нему Бидвелл. – Эта женщина боится спать?

– Да, сэр. Боится заснуть и увидеть…

– Не называй! – снова взметнулся голос Алисы Барроу, трепещущий и молящий. – Если любишь меня, не называй его!

Девочка заплакала, мальчик продолжал хвататься за ногу отца. Барроу посмотрел прямо в лицо Бидвеллу:

– Она в плохом виде, сэр. Не спит уже две ночи. Не выносит темноты, даже тени днем.

– Вот как это начинается, – тихо сказал Уинстон.

– Возьмите себя в руки! – прикрикнул на него Бидвелл. Достав кружевной платок из кармана камзола, он вытер бусинки пота со лба и щек. – Пусть так, Барроу, но я обязан с ней поговорить. Мадам? Можно мне войти?

– Нет! – ответила она, натягивая влажную простыню до самых пораженных ужасом глаз. – Уходите!

– Спасибо.

Бидвелл подошел к ее кровати и встал, глядя на нее сверху вниз и сминая обеими руками шляпу. Уинстон пошел за ним, но Мейсон Барроу остался в другой комнате, успокаивая плачущую девочку.

– Мадам, – сказал Бидвелл, – вы должны воздержаться от рассказов об этих снах. Мне известно, что вы сообщили Касс Суэйн. Я просил бы…

– Я Касс рассказала, потому что она моя подруга! – ответила женщина из-под простыни. – И другим подругам рассказала! А почему нет? Они должны знать то, что я знаю, если им жизнь дорога!

– И что же делает ваше знание настолько ценным, мадам?

Она отбросила простыню с лица и поглядела на Бидвелла с вызовом. Глаза были мокрые и испуганные, но подбородок устремился на Бидвелла, как клинок.

– То, что каждого, кто живет в этом городе, ждет верная смерть.

– Эта ценность, боюсь, не дороже шиллинга. Всякого, кто живет на свете, ждет верная смерть.

– Не от его руки! Не от огня и мучений Ада! О да, он мне рассказал! Он показал мне! Он провел меня по кладбищу и показал мне имена на надгробиях! – У нее на шее натянулись жилы, жидкие темные волосы липли к коже. Измученным шепотом она сказала: – Он показал мне могилу Касс Суэйн! И Джона тоже! Он мне показал имена моих детей! – Голос ее надломился, слезы потекли по щекам. – Моих детей, лежащих мертвыми в земле! О Боже милостивый!

Она издала тяжелый, душераздирающий стон и снова натянула простыню налицо, крепко зажмурив глаза.

От горящих свеч, сосновых веток и оседающей влаги комната превратилась в духовку. Бидвеллу казалось, что простой вдох требует неоправданно много усилий. Он услышал далекий рокот – приближалась очередная гроза. Нужны были ответы на фантазмы Алисы Барроу, но даже ради спасения жизни Бидвелл не мог найти ни одного. Не приходилось сомневаться, что великое Зло свалилось на город и выросло в мрачный день и черную ночь, как ядовитый гриб. Зло проникло в сны жителей Фаунт-Рояла и сводило их с ума. Бидвелл знал, что Уинстон прав: именно так это и началось.

– Наберитесь мужества, – сказал он не слишком убедительно.

– Мужества? – недоверчиво переспросила она. – Мужества – против него? Он показал мне кладбище, полное могил! Нельзя шагу ступить, чтобы на них не наткнуться! Безмолвный город. Все ушли… или погибли. Он мне сказал. Стоял точно рядом со мной, и я слышала, как он мне в ухо дышит. – Она кивнула, глядя прямо на Бидвелла и видя не его, а что-то совсем другое. – Те, кто останется, погибнут и будут гореть в адском пламени. Вот что он мне сказал, прямо в ухо. В геенне огненной, вечность и один день. Безмолвный город. Безмолвный. Он мне сказал: «Алиса, тс-с-с». Он мне сказал: «Тс-с-с, слушай мой голос. Посмотри на это, – сказал он, – и ты узнаешь, кто я».

Она заморгала, взгляд ее сделался осмысленным, но не до конца, как будто она не совсем понимала, где находится.

– Я посмотрела, – сказала она, – и теперь я знаю.

– Понимаю, – сказал Бидвелл, пытаясь говорить спокойно и разумно, насколько это возможно для человека, у которого терпение натянуто до предела, – но мы должны вести себя ответственно и не так охотно сеять страхи среди своих сограждан.

– Я не сею страхи! – резко ответила она. – Я только хочу сказать правду, которую мне показали! Это место проклято! Вы это знаете, я это знаю, любая живая душа в здравом рассудке это знает! – Женщина смотрела прямо в пламя свечи. Девочка в соседней комнате еще всхлипывала, и Алиса Барроу, с усилием повысив голос, сказала: – Тише, Мелисса. Ну, тише, тише.

Бидвелл снова не нашел слов. Он заметил, что пальцы его до боли стиснули треуголку. Далекий гром зарокотал ближе, у Бидвелла по спине покатился пот. Эта духовка будто смыкалась над ним, не давала дышать. Надо уйти отсюда. Он резко повернулся, чуть не свалив Уинстона, и сделал два шага к двери.

– Я видела его лицо, – сказала женщина. Бидвелл остановился, будто налетев на кирпичную стену. – Его лицо, – повторила она. – Я его видела. Он дал мне посмотреть.

Бидвелл глядел на нее, ожидая, что она еще скажет. Она сидела, простыня свалилась набок, и страшная мука блестела в ее глазах.

– У него было ваше лицо, – сказала она с дикой, полубезумной ухмылкой. – Как маска. Он его надел, ваше лицо, и показал мне моих детей, мертвых, в земле.

Ее руки взметнулись и зажали рот, будто она боялась закричать так, что душа наружу вылетит.

– Спокойнее, мадам, – произнес Бидвелл, но у самого у него голос дрожал. – Давайте будем держаться реальности, а эти видения преисподней оставим в стороне.

– Мы все здесь сгорим, если не сделать по-евойному! – огрызнулась она. – Он хочет, чтобы ее выпустили, вот чего он хочет! Чтобы ее выпустили, а мы все ушли отсюда!

– Не могу больше этого слышать. – Бидвелл повернулся и вышел из комнаты.

– Чтобы ее выпустили! – кричала женщина. – Он не даст нам покоя, пока она с ним не будет!

Бидвелл, не останавливаясь, вышел из дома, Уинстон за ним.

– Сэр! Сэр! – позвал Барроу, выбегая из дому.

Бидвелл остановился, изо всех сил пытаясь придать себе спокойный вид.

– Я прошу прощения, сэр, – сказал Барроу. – Это не то чтобы она вас не уважала…

– Я не в обиде. Состояние здоровья вашей жены внушает опасения.

– Да, сэр. Только… уж раз так получилось, вы, наверное, меня поймете, когда я скажу, что нам надо уехать.

Из темнобрюхих туч стал моросить мелкий дождик. Бидвелл надел на голову треуголку.

– Поступайте как хотите, Барроу. Я вам не господин.

– Да, сэр. – Фермер облизал губу, набираясь храбрости сказать, что у него на уме. – Это хороший был город, сэр. То есть до того, как… – Он пожал плечами. – Все теперь не так, как было. Вы меня простите, сэр, но мы не можем остаться.

– Так давайте! – Броня Бидвелла треснула, и гнев пополам с досадой хлынули из щели черной желчью. – Никто на цепи держать не будет! Давайте бегите, как перетрусившие псы, с ними со всеми! А я – не стану! Видит Бог, не для того я здесь поселился, чтобы какие-то призраки выдрали меня…

Загудел колокол. Глубокий, медленный звон. Раз, потом еще раз и еще раз.

Это был голос колокола дозорной башни на улице Гармонии. Колокол продолжал звучать, объявляя, что дозорный заметил кого-то, идущего по дороге.

– …выдрали меня отсюда с корнями! – закончил Бидвелл со свирепой решимостью.

Он обернулся в сторону главных ворот, закрытых и заложенных засовами от индейцев. Новая надежда расцвела в сердце Бидвелла.

– Эдуард, это наверняка судья из Чарльз-Тауна! Да! Это должен быть он! Пойдемте!

Не говоря более ни слова, Бидвелл зашагал к перекрестку четырех улиц. Дождь припустил всерьез, но пусть даже случится самый страшный потоп со времен Ноя, он не помешает Бидвеллу лично встретить судью в этот счастливый день.

Колокольный звон пробудил к жизни хор лающих псов, и пока Бидвелл и Уинстон спешили к северу по улице Гармонии – один улыбаясь от восторга, другой – ловя ртом воздух, за ними увязывалась, вертясь, стая пустобрехов, как за ярмарочными клоунами.

К воротам оба добрались уже мокрые от дождя и пота и дышали, как кузнечные мехи. С дюжину жителей высыпали из домов поглазеть – гость из внешнего мира бывал здесь весьма редким явлением. Малкольм Дженнингс на сторожевой башне перестал дергать веревку колокола, и двое мужчин – Эсаи Полинг и Джеймс Рид – готовились поднять бревно засова.

– Стойте, стойте! – крикнул Бидвелл, проталкиваясь среди зевак. – Дайте мне место. – Он подошел к воротам, дрожа от нетерпения. Бидвелл посмотрел на Дженнингса, стоящего на платформе башни, куда вела пятнадцатифутовая лестница. – Это белые?

– Да, сэр, – ответил Дженнингс. Тощий и горький пьяница, с битой башкой под темной гривой, с пятью, не больше, зубами в этой башке, он обладал глазами ястреба. – Их двое. То есть я хочу сказать… я думаю, что это белые.

Бидвелл не мог взять в толк, что это должно значить, но ему было не до каких-то глупостей в столь торжественный момент.

– Отлично! – сказал он Полингу и Риду. – Открывайте! Бревно приподняли и вытащили из скобы. Потом Рид схватился за две деревянные рукояти и отворил ворота.

Бидвелл шагнул наружу, раскрывая объятия своему спасителю. Но в следующую секунду его энтузиазм гостеприимства получил тяжелый удар.

Перед ним стояли двое: один большой, с лысой головой, другой тощий и коротко стриженный, чернявый. Но среди них не было того, кого он надеялся приветствовать.

Он предположил, что они белые – под той грязью, что их покрывала, невозможно было разглядеть. Тот, что побольше – и постарше, – был одет в пропитанное грязью пальто, которое, кажется, когда-то было черным. Он был бос, тощие ноги вымазаны глиной. На том, что помоложе, было что-то вроде ночной рубахи, в которой он будто недавно катался по грязи. Еще на нем были ботинки, хотя до невозможности грязные.

Дворняги так увлеклись всем этим столпотворением, что начали рычать и самозабвенно брехать на двух новоприбывших, которые, кажется, растерялись в присутствии людей, одетых в чистую одежду.

– Попрошайки, – произнес Бидвелл. Голос его был спокоен, опасно спокоен. Он услышал раскаты грома над диким лесом и подумал, что это над ним смеется Бог. Распростертые руки тяжело упали вниз. – Мне послали попрошаек, – сказал он громче и начал смеяться вместе с Богом.

Сначала тихо, потом смех взвился из него, как пружина, хриплый и безудержный. От этого смеха болело горло, слезились глаза, и хотя Бидвелл страстно желал остановиться, изо всех сил пытался, он обнаружил, что имеет над этим смехом не больше власти, чем если бы сам был юлой, запущенной рукой шаловливого ребенка.

– Попрошайки! – вскрикивал он сквозь приступы хохота. – Я… я спешил… встречать попрошаек!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю