Текст книги "Эволюция бога: Бог глазами Библии, Корана и науки"
Автор книги: Роберт Райт
Жанр:
Религиоведение
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
Месопотамия на заре своей истории была совокупностью городов-государств. В большинстве таких городов находился центральный храм, посвященный единственному доминирующему божеству: Энлилю в Ниппуре, Энки в Эриду [231]231
Bottero (2001), р. 53.
[Закрыть]. У отдельных городов было два бога-покровителя, например, в Уруке, где Ан (Ану) делил пьедестал с Инанной, неизменно радующей его спутницей [232]232
Там же; Lambert (1975), р. 193.
[Закрыть]. В каждом храме также были малые боги – родня верховных богов, их советники и прочие помощники.
Эти города еще не были объединены и не имели единой региональной власти. Но к началу III тысячелетия они вступили во взаимоотношения, представляющие собой комбинацию торговли и войны. По мере повышения осведомленности перед ними встал вопрос, с которым часто сталкивались государства, вынужденные соседствовать в тесном мире: как относиться к богам друг друга? Как воспринимать конкурирующие претензии на религиозную истинность?
Как нам известно, ответ нашелся: благосклонно, отчасти потому, что эти претензии не воспринимались как конкурирующие. Эти люди были политеистами. Для политеиста не существует ограничений в количестве богов, следовательно, нет и естественного стремления при встрече с другими людьми оспаривать существование чужих богов. Более того, чтобы отношения с этими людьми были плодотворными – если с ними ведется торговля или заключен военный альянс, – выгодно выйти за рамки толерантности и подтвердить, что веришь в их богов. И, возможно, эти люди ответят тем же.
По-видимому, именно это и произошло в Древней Месопотамии: верховные боги разных городов образовали признанный во всем регионе пантеон. В сущности, это был даже не пантеон, а клан. Божества разных городов были связаны друг с другом кровными узами, за тысячелетие жители городов успели согласовать детали божественного генеалогического древа [233]233
Lambert (1975), pp. 191–193. См. также Bottero (2001), pp. 48–54, о рационализации пантеона в III тысячелетии до н. э.
[Закрыть].
Боги придерживались приблизительного разделения труда. Верховный бог одного города символизировал солнце, другой – силу, содержащуюся в зерне, третий (а именно Инанна) олицетворял любовь, и так далее. Поскольку всем в Месопотамии требовалось солнце, зерно и любовь, это означало, как выразился археолог у. Г. Ламберт, что «жизнь каждой общины зависела от большинства, если не от всех богов страны» [234]234
Lambert (1975), р. 192.
[Закрыть].
Словом, по мере того как города Месопотамии оплетала паутина взаимных связей и обязанностей – они нуждались друг в друге как торговые партнеры, а иногда – военные союзники, – эта взаимозависимость в реальном мире находила точное отражение на высшем, божественном, уровне. В результате этого отражения боги сделали шаг к универсализму, расширению сферы их влияния от единственного города до Месопотамии в целом. Благословение некогда провинциального бога зерна теперь распространялось на все месопотамское зерно. Иногда религию воспринимают как помеху для согласия между народами в тесном мире, но ей вовсе не обязательно быть таковой.
Разумеется, все это можно изложить и более циничным образом. Допустим, вы – правитель некоего города, который желает торговать с правителем другого города. Вам известно, что его положение на местном уровне неразрывно связано с положением верховного бога его города; как правитель он следит за состоянием храма этого бога, который таким образом служит витриной и для самого правителя, и для бога. Более того, жрецы храма – крупные игроки на экономическом поле и скорее всего отчасти контролируют торговлю между городами, в которой вы не прочь участвовать. Следовательно, меньше всего вам надо проявлять непочтительность к чужому богу: от вас требуется в первую очередь признать его. Так широту теологических взглядов можно свести к экономической выгоде. Поскольку благодаря торговле выигрывают обе стороны – потому что экономическое взаимодействие относится к играм с ненулевой суммой, – два некогда чуждых божества могут найти точки соприкосновения. То же самое происходит и в случае военного альянса или любой другой игры с ненулевой суммой, в которую один правитель готов сыграть с другим: из корыстных интересов и осведомленности может возникнуть межрелигиозная гармония.
ШИРОТУ ТЕОЛОГИЧЕСКИХ ВЗГЛЯДОВ МОЖНО СВЕСТИ К ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ВЫГОДЕ. ПОСКОЛЬКУ БЛАГОДАРЯ ТОРГОВЛЕ ВЫИГРЫВАЮТ ОБЕ СТОРОНЫ, ДВА НЕКОГДА ЧУЖДЫХ БОЖЕСТВА РАЗНЫХ ГОРОДОВ МОГУТ НАЙТИ ТОЧКИ СОПРИКОСНОВЕНИЯ
Но это не значит, что подобная гармония есть результат сознательного расчета. Своекорыстие может незаметно вызывать сдвиг наших убеждений; есть свидетельства, что некоторые правители древности действительно верили в чужестранных богов, которых признали. Не означает это и элементарной «эпифеноменальности» религиозных чувств: того, что отражает политическую и экономическую действительность и никогда не влияет на нее. Древнюю Месопотамию, не имеющую общего управления, связало то, что Ламберт назвал «единством культуры» [235]235
Ibid.
[Закрыть], и немалая часть объединяющей силы этой культуры исходила, вероятно, от власти религиозных убеждений. В ту эпоху, когда люди боялись богов и старательно стремились снискать их милость, общий, межгородской пантеон богов, среди которых существовало разделение труда, должен был способствовать укреплению эмоциональных уз между городами. Независимо от наличия или отсутствия веры в то, что эмоциональная сила религии действительно исходит от божества, сама сила реальна.
Роль религии в ослаблении напряженности межгосударственных отношений проявлялась не только в обществе на уровне государств. Полинезийцы иногда совершали путешествия за пределы своей территории ради церемоний в «международных» храмах [236]236
Williamson (1937), p. 252.
[Закрыть]. Однако именно когда социальная эволюция достигает уровня государств, боги начинают поддерживать то, что достойно называться «международным правом». Вот отрывок из мирного договора, заключенного между Египтом и хеттами во II тысячелетии до н. э.:
Если кто не соблюдает эти слова, начертанные на серебряной табличке в земле хеттов и в земле Египта, пусть тысяча хеттских богов и тысяча богов египетских уничтожат его дом, его страну и его слуг… а если кто соблюдает слова, начертанные на серебряной табличке, будь он хеттом или египтянином, и не пренебрегает ими, пусть тысяча хеттских богов и тысяча богов египетских даруют крепкое здоровье и долгую жизнь ему, а также его домам, его стране и его слугам.
Еще раньше, в III тысячелетии до н. э., божественность и международное право пересекались в месопотамских городах-государствах. На одном глиняном цилиндре описана закладка межевого знака между двумя месопотамскими городами, Лагашем и Уммой. «Энлиль, владыка всех земель и отец всех богов, своим повелением разметил границу для бога Лагаша и для бога Уммы. Правитель Киша произвел измерения в соответствии со словом бога о соглашении и воздвиг каменный межевой знак» [237]237
Watson (1992), p. 26.
[Закрыть].
Божественного авторитета не всегда оказывалось достаточно. Упомянутое выше повеление нарушил правитель Уммы, которого за это покарало войско Лагаша (или, как утверждают исторические свидетельства, бог Лагаша посредством войска Лагаша). Но зачастую к таким соглашениям относились почтительно, поскольку особенно могущественные города-государства брали на себя роль арбитра, а при необходимости – и полицейского [238]238
См. Saggs (1989), p. 37.
[Закрыть]. В этом случае божество опять-таки эволюционирует, чтобы отражать и подкреплять геополитическую логику. Возвышение города-государства до господства в регионе означало возвышение его бога в региональном месопотамском пантеоне [239]239
Watson (1992), p. 27.
[Закрыть]. Так и на более локальном уровне: божество большого города по рангу превосходило божества соседних городов в его сфере влияния. Как писали археологи К. К. Ламберг-Карловски и Джереми Заблофф, «теологически информированный идеал» поддерживал «санкционированную свыше гармонию» месопотамских сообществ [240]240
Lamberg-Karlovsky and Sabloff (1995), p. 176.
[Закрыть].
«Санкционированная свыше гармония» производила приятное впечатление, но имела и отвратительную изнанку. Региональное равновесие в Месопотамии покоилось на плечах господствующих городов-государств, которые зачастую утверждали свое господство стародавним способом: массовыми убийствами людей. Война была существенной составляющей жизни в Древнем мире, и мы проявили бы небрежность, если бы в поисках виновников этого обстоятельства не упомянули богов. Саггс отмечал, что «повсюду божественная воля становилась формальным оправданием войны» [241]241
Saggs (1989), p. 185.
[Закрыть]. А господство, будучи установленным, означало не бескорыстное взваливание на себя обузы поддержания гармонии в регионе, а зачастую сбор дани у подчиненных государств.
«ПОВСЮДУ БОЖЕСТВЕННАЯ ВОЛЯ СТАНОВИЛАСЬ ФОРМАЛЬНЫМ ОПРАВДАНИЕМ ВОЙНЫ»
Если что-нибудь и способно искупить бойни и вымогательства, которым содействовали древние боги, то это лишь масштабы распространения дальнейшего мирного существования. Состояние равновесия в Месопотамии, которое хоть и перемежалось насильственными сдвигами в расстановке сил, «подмазыванием» в торговле и контактах другого рода, таким образом укрепляло мускулатуру практической взаимозависимости, которая зачастую оказывалась на переднем крае межкультурной толерантности и божественного универсализма.
Когда прошло III тысячелетие до н. э., такой подход к порядку в регионе – союз без выраженной структуры, образованный вокруг регионального гегемона, – уступил место более устойчивому образованию: региональному государству с централизованным управлением. Как и очень многие другие геополитические изменения, это осуществилось путем завоеваний. И подобно многим завоеваниям древности, в конце концов привело к расширению сферы потенциальной взаимозависимости.
Кроме того, социальное равновесие вновь продемонстрировало адаптивную податливость божественного. Подобно тому как боги эволюционировали, чтобы подкрепить бесструктурное единство городов-государств южной части Месопотамии в начале III тысячелетия до н. э., они продолжали эволюционировать, чтобы содействовать образованию более обширных месопотамских объединений в конце III тысячелетия до н. э. Это произошло в силу обстоятельства, способного вызвать удивление: в Древнем мире завоеватели – по крайней мере великие, – сокрушали идолов побежденных ими врагов с меньшей охотой, нежели поклонялись им.
Саргон расширяет территориюПримерно в 2350 году до н. э. царь Аккада Саргон стал первым великим завоевателем Месопотамии. В попытке покорить юг Месопотамии и, располагая плацдармом на севере, он решился на серьезное испытание в сфере мультикультурализма. Южная Месопотамия в этническом и лингвистическом отношениях была шумерской, в то время как Саргон говорил на иностранном, аккадском, языке из группы семитских. (Здесь «семитский» означает не «иудейский», а скорее, принадлежащий к семье языков, из которых развились древнееврейский и арабский.)
К счастью, Саргон обладал теологической маневренностью. Хотя аккадские боги помогли ему покорить шумеров, это еще не значило, что шумерских богов он считал врагами. В городе Ниппуре он убедил местных жрецов согласиться с ним в том, что победу он одержал по воле высшего шумерского бога Энлиля (суждение, которому наверняка способствовала казнь плененного правителя Ниппура) [242]242
Ibid., p. 41.
[Закрыть]. Почитателей шумерского бога неба Ана ждала и еще одна утешительная новость: оказывается, Саргон приходился Ану шурином! [243]243
Hallo and van Dijk (1968), p. 7–8.
[Закрыть]
Продолжением стали запутанные отношения Саргона с шумерской богиней Инанной. Хотя она и не страдала глухотой к мольбам мужчин, Саргон решил не рисковать. Его красноречивая дочь Энхедуанна, которую он сделал верховной жрицей в Уре, религиозном центре Шумера, приступила к сочинению гимнов во славу Инанны. Энхедуанна расстаралась: «Великая царица цариц, вышедшая из священного лона… мудрая и всеведущая… надежда и опора множества… верховная повелительница небесных основ и зенита… Как возвеличена ты над великими богами» [244]244
Ibid., pp. 1–9, 23, 29.
[Закрыть].
Но не настолько велика, чтобы сохранить прежнее имя. Древнюю аккадскую богиню звали Иштар, и Саргон, в подкрепление санкционированного свыше единства шумеро-аккадской империи, объявил, что Иштар и Инанна на самом деле одно и то же божество [245]245
Ibid., pp. 9-10.
[Закрыть]. Зачем нужно использовать два имени? Инанна, сохранив свои основные качества, с той поры была известна как Иштар [246]246
Saggs (1978), pp. 184–185.
[Закрыть].
Слияние религиозных убеждений или концепций – «синкретизм» – распространенный способ создания культурного единства после завоеваний, и зачастую, как в нашем примере, слиянию подвергались сами боги. Разумеется, при срастании двух культур некоторым богам не находилось соответствий. Шумерские боги, у которых не было приблизительных аккадских аналогов, вошли в аккадскую культуру либо под своими, шумерскими, именами (как Энлиль), либо под их аккадскими вариантами (Ан стал Ану) [247]247
Bottero (2001), p. 46.
[Закрыть]. Но так или иначе, большинство богов покоренных шумеров выжило, или оставшись целыми и невредимыми, или слившись с каким-нибудь аккадским богом. Живучесть богов была распространена во времена древних войн. (Ацтеки, поставившие завоевания на рациональную основу, возводили для привозных богов специальный храм. [248]248
Bray (1991), p. 155.
[Закрыть]) Один исследователь сказал о вторжениях, волнами прокатившихся по Ближнему Востоку во II тысячелетии до н. э.: «Побежденных богов редко изгоняли, если изгоняли вообще» [249]249
Dietrich (1974), p. 27.
[Закрыть].
То же самое наблюдалось и в I тысячелетии. Александр Македонский, благодаря которому во власти греков оказалась немалая часть известного в то время мира, восхвалял богов, земли которых захватывал. Боги родины Александра удостоились той же практичной любезности, когда завоеванной оказалась сама Греция. Вот почему греческий пантеон можно сопоставить с римским, изменив имена: Афродита станет Венерой, Зевс – Юпитером, и т. д. В политеистическом Древнем мире сообразительный завоеватель был теологически маневренным завоевателем. Война заканчивалась, появлялась империя, которой требовалось управлять, и не было никакого смысла заводить бессмысленные дрязги.
Удобную приспособляемость политеизма можно рассматривать двояко. С одной стороны, он служил полезным инструментом для безжалостных империалистов – опиумом, как сказал бы Маркс, для свежепокоренных народов. С другой стороны, он был эликсиром мирных межкультурных отношений. Но безжалостные завоеватели, какими бы корыстными ни были их цели, в итоге вовлекали все больше людей на все более значительных территориях в экономический и культурный обмен.
Саргон подвел Месопотамию ближе, чем когда-либо прежде, к универсализму, распространил влияние шумерских богов за пределы их южной родины, по другую сторону культурного барьера. Еще и в помине не было простого, упорядоченного, монотеистического универсализма, который в конце концов возник в роду Авраамовом: один бог правит всем человечеством. Но еще в Месопотамии в III тысячелетии до н. э., когда политеизм демонстрировал свой геополитический потенциал, существовали силы, подводящие теологию ближе к монотеизму.
К монотеизмуС самого начала склонность божественного следовать за политическим наблюдалась не только в политических отношениях между месопотамскими городами-государствами, но и в их внутренней политике. А политическое устройство в этих городах было вертикальным. В отличие от сообществ охотников-собирателей, в городах-государствах установилось выраженное лидерство. Как и в вождествах, оно имело иерархическую структуру, только более сложную и бюрократическую.
Как на земле, так и на небе. В городах-государствах, а позднее и во всем регионе типичным было не только наличие одного верховного бога (иногда бога, называемого правителем); этого главного бога окружали подчиненные боги, что в целом напоминало устройство двора правителя. В одном месопотамском документе II тысячелетия до н. э. перечисляются боги с такими званиями, как личный слуга, старший повар, старший пастух, садовник, посланник, визирь, старший визирь, адъютант, мажордом, писец, страж, привратник, управляющий и цирюльник [250]250
Bottero (2001), p. 51.
[Закрыть]. Известен месопотамский рассказ о том, как Энки, сам подчиняющийся великому Энлилю, назначает одного бога «смотрителем каналов», а другому поручает вершить правосудие [251]251
Jacobsen, p. 85. Это повествование называется «Энки и мировой порядок».
[Закрыть].
В Египте пантеон также приобрел некоторое сходство с иерархией общества [252]252
Silverman (1991), р. 32.
[Закрыть]. В Китае времен династии Шан верховная власть, по-видимому, принадлежала богу небес, которому подчинялись боги ветра, дождя, рек, гор и т. п. [253]253
Далеко не все ученые согласны с этой точкой зрения, но многие разделяют ее. См. Роо (1998), р. 23, и Gernet (1985), р. 49. Большинство исследователей принимают ее применительно к Китаю после времен династии Шан. В Центральной Америке пантеоны выглядят сравнительно аморфными, но эти государства находятся на более ранней стадии социальной эволюции, чем Месопотамия или Египет II тысячелетия до н. э., или Китай после династии Шан.
[Закрыть]. Но нигде иерархические тенденции не прослеживались отчетливее, чем в Месопотамии, нигде они не были лучше задокументированы. Как пишет историк Жан Боттеро, там «беспорядочное сборище», которое представляли собой боги на заре цивилизации, в ходе «многовековой эволюции, мифологических соображений и расчетов стало настоящей организацией сверхъестественных сил… которая господствовала над людьми так, как земные правители господствовали над подданными» [254]254
Bottero (2001), р. 52.
[Закрыть].
Образовавшаяся в итоге «пирамида власти», как называет ее Боттеро, была своего рода шагом в направлении монотеизма. Во времена пребывания Энлиля на вершине этой пирамиды его называли «великим и могущественным властителем, который господствует в небе и на земле, все знает и все понимает» [255]255
Ibid., pp. 52, 97.
[Закрыть]. Разумеется, подобные отрывки могут давать искаженное представление о всеобщем мнении тех времен: подобно авторам в некоторых других политеистических сообществах, месопотамцам было свойственно возвеличивать того бога, к которому они обращались в данный момент – так, как люди в своей лести ориентируются на человека, непосредственно с которым беседуют. Тем не менее это была теологическая тенденция в действии, движение в сторону сосредоточения величества, и преемник Энлиля на посту главы месопотамского пантеона вознес его на новую высоту, подводя Месопотамию еще ближе к религиозной мысли современного Запада.
Этим преемником стал Мардук. Мардук был внушительной фигурой. Так, «его сердце – литавры», «его пенис – змея», изрыгающая золотое семя [256]256
Ibid., p. 66.
[Закрыть]. Но все эти свидетельства появляются лишь после того, как Мардук достигает величия, и отнюдь не собственными силами. Его главным сторонником был вавилонский царь Хаммурапи, появившийся на исторической сцене в начале II тысячелетия, через столетия после возникновения и распада аккадской империи Саргона, в те времена, когда в политическом отношении Месопотамия вновь стала раздробленной.
Хаммурапи знаменит созданием одного из первых в Древнем мире сводов законов. Современные законы иногда воспринимают как альтернативу религии – нерелигиозные правила дорожного движения, за соблюдением которых следит полиция, не нуждающаяся в поддержке сверхъестественных сил. Но в древних городах внутригосударственное, как и международное, право черпало силу у богов.
Начнем с того, что свод законов Хаммурапи составил по велению свыше. В первых абзацах его свода Ану (Анум) и Энлиль (Эллиль), два верховных бога месопотамского пантеона, избрали Хаммурапи царем, чтобы «дать сиять справедливости в стране, чтобы уничтожить преступников и злодеев» [257]257
Свод законов Хаммурапи, перевод на английский Л. У. Кинга.
[Закрыть]. В своде упоминается около тридцати богов [258]258
Bottero (2001), р. 54.
[Закрыть], в некоторых случаях они играли роль вершителей правосудия – например, когда подозреваемого бросали в реку, чтобы посмотреть, схватит ли его бог реки, таким образом подтверждая вину (посмертно) [259]259
Saggs (1978), р. 157.
[Закрыть]. Но ни один из этих богов не удостаивается такого обращения, как Мардук в первых абзацах свода. В них Ану и Энлиль объявляют Мардука великим богом и наделяют «владычеством над всеми людьми» [260]260
Свод законов Хаммурапи.
[Закрыть].
СОВРЕМЕННЫЕ ЗАКОНЫ ИНОГДА ВОСПРИНИМАЮТ КАК АЛЬТЕРНАТИВУ РЕЛИГИИ – НЕРЕЛИГИОЗНЫЕ ПРАВИЛА ДОРОЖНОГО ДВИЖЕНИЯ, ЗА СОБЛЮДЕНИЕМ КОТОРЫХ СЛЕДИТ ПОЛИЦИЯ, НЕ НУЖДАЮЩАЯСЯ В ПОДДЕРЖКЕ СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННЫХ СИЛ. НО В ДРЕВНИХ ГОРОДАХ ПРАВО ЧЕРПАЛО СИЛУ У БОГОВ
Какая удача для самого Хаммурапи! Мардук был богом города Вавилона, столицы Хаммурапи, и Хаммурапи рассчитывал распространить власть Вавилона на всю Месопотамию [261]261
Lambert (1975), pp. 193–194. Bottero (2001), p. 54, по-видимому, полагает, что в своде Хаммурапи Мардук возвысился до положения бога-покровителя Вавилона, но в тексте ничто на это не указывает, а Ламберт (с. 193) считает, что божеством Вавилона Мардук был «всегда».
[Закрыть]. Величайшим богам Месопотамии не составило труда расстелить перед Мардуком красную ковровую дорожку и сделать его владениями не только один город. Тем не менее Хаммурапи не достиг заветной цели, он умер, так и не успев стать правителем всей Месопотамии. Но в последующие века Вавилон господствовал в ней, а Мардук не случайно в конце концов возглавил месопотамский пантеон, вытеснив Энлиля [262]262
Bottero (2001), pp. 55–56.
[Закрыть].
Защитники Мардука не ограничились утверждением его господства. В ходе важного теологического события другие боги пантеона были разжалованы из подданных Мардука всего лишь в его воплощения. Так, Адад, некогда известный как бог дождя, стал «Мардуком дождя». Набу, бог писцов, стал «Мардуком писцов» [263]263
Lambert (1975), pp. 197–198. Bottero (2001), p. 57, представляет эти равенства в виде «Мардук – Нинурта, бог земледелия».
[Закрыть]. Или, с точки зрения Мардука, как написано в одном тексте, обращающемся к нему, «Набу, держащий палочки для письма, – твое искусство» [264]264
Bottero (2001), р. 57.
[Закрыть]. И так далее до самого конца: Мардук поглотил известных месопотамских богов одного за другим.
Исследователи расходятся во мнении о том, насколько значительным был этот шаг в направлении монотеизма, а также по поводу его основной причины [265]265
Ibid., р. 58, сдвиг к монотеизму сведен до минимума, в то время как Lambert (1975), р. 198, подчеркивает его.
[Закрыть]. Часть объяснений выдержана в духе Эдуарда Тайлора, который считал, что сдвиг от политеизма к монотеизму был компонентом естественного смещения в сторону научного рационализма.
Так, списки месопотамских богов, в которых содержалась разрастающаяся иерархия пантеона, были не просто отражением иерархии человеческой властной структуры, а результатом стремления человека к интеллектуальному порядку и единству объяснений. Когда Мардук впитал функции других богов, он стал подобием большой единой теории природы.
В некоторых случаях такому интеллектуальному смещению способствовало научно-техническое развитие. Например, когда орошение, новые методы хранения и совершенные способы государственного планирования помогли оградить человечество от капризов природы, рассказы об ораве своевольных, непредсказуемых богов стали казаться менее правдоподобными [266]266
См. Lambert (1975), р. 199.
[Закрыть]. И хотя в Древнем мире научный поиск еще не переключился на высшую передачу, Вселенная уже утратила толику своей таинственности, в итоге интеллектуальная потребность в таких богах продолжала снижаться. Жители Месопотамии с глубокой древности приписывали лунные затмения вмешательству демонов и били в барабаны, чтобы разогнать их, но в I тысячелетии до н. э. вавилонские жрецы-астрономы обнаружили, что, несмотря на прихоти демонов, затмения можно предсказать со значительной точностью [267]267
Saggs (1978), р. 184.
[Закрыть]. Священный ритуал с барабанным боем уцелел – впрочем, как и многие религиозные обычаи, утратившие разумное объяснение. (Древняя скандинавская предшественница рождественской елки тоже предназначалась для отпугивания демонов.)
С этими «интеллектуалистскими» объяснениями сдвига в сторону монотеизма контрастируют объяснения сугубо политические: разве могли вавилоняне, стремящиеся вечно править Месопотамией, найти более эффективное теологическое оружие, чем низведение потенциальных соперников Мардука до уровня его анатомических составляющих? Или, если выражаться не столь цинично, разве вавилоняне, желающие видеть повсюду в мультикультурной Месопотамии дружеские отношения и взаимопонимание, могли найти более удачное социальное связующее вещество, чем единственный бог, охватывающий всех богов?
Какими причинами не объяснялась бы месопотамская концепция неуклонного объединения божественного, эта тенденция не стала превалирующей. Мардуку в конце концов пришлось потесниться и уступить часть власти другому влиятельному богу. Тем не менее с Мардуком Месопотамия особенно близко подошла к универсалистскому монотеизму. В сущности, логика монотеизма и универсализма тесно сплетены. Если эволюция Мардука по направлению к монотеизму имела политический смысл – объединение этнически разнообразного региона, – тогда он должен был раскинуть сети достаточно широко, чтобы охватить эти этнические группы. Что он и сделал. Согласно месопотамскому классическому эпосу о сотворении, он «властвовал над всем миром». И это естественно, ведь «он нарек четыре четверти мира, человека он создал». Судя по некоторым намекам, он не только правил всем человечеством, но и был благосклонен к нему: «Просторно его сердце, велико сострадание». (Но не следует заблуждаться: он непременно «подчинит непокорных». [268]268
Эпос о сотворении, перевод на английский Л. У. Кинга, см. также Bottero (2001), р. 56.
[Закрыть])