Текст книги "Вечеринка мертвецов"

Автор книги: Роберт Лоуренс Стайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Мой придуманный друг

– Уходи, Макс. Сейчас у меня нет времени с тобой болтать.

Я кому говорю, Макс, отстань от меня. Уходи и дай мне поработать. Вот закончу рассказ, тогда приходи, ладно?

Ну Макс, ну будь же ты человеком!

Простите, дорогие читатели. Макс – это мой придуманный друг. Сегодня он меня совсем достал. Довел до белого каления.

По-вашему, мне уже поздновато иметь придуманных друзей? Я тоже так считаю. Но вы скажите это Максу!

– Макс, не трогай мою клавиатуру. Я должен написать историю про мальчика, у которого тоже был придуманный друг – и очень опасный!

Нет, ты не сумеешь мне помочь. Уходи, Макс! Я серьезно тебе говорю.

Убирайся от моего компьютера! Убирайся! УХОДИ!

Дэвид отвернулся от компьютера и поглядел на Шона, лежавшего на кровати в другом конце комнаты.

– Эй, что ты валяешься, как дохлая рыба? – спросил он. – Иди сюда. Давай сыграем.

Шон застонал и натянул одеяло до подбородка.

– Я плохо себя чувствую.

– Ой! У нас головка бо-бо! – насмешливо передразнил его Дэвид. – Ну-ка, иди сюда, Шон, иначе…

Дверь спальни распахнулась, и вошла мать Дэвида. Невысокая и чуть полноватая, как и ее сын, с тугими колечками черных волос, приплясывавших при ходьбе вокруг ее головы.

– Эй, ма, как дела? – спросил Дэвид.

Она не ответила. Наклонилась к Шону и положила ладонь на его узкий лоб. Шон совсем не походил на Дэвида. Он был очень худой, с шапкой прямых и светлых соломенных волос, которые всегда падали на глаза.

– Лоб у тебя негорячий, – ласково проговорила мама. – По-моему, у тебя нет температуры.

– Потрогай лоб у Трэвиса, – сказал Шон. – Он тоже плохо себя чувствует.

Мама застонала и с досадой закатила глаза. Но все-таки протянула руку через кровать.

– У него тоже нет температуры. Он здоров, – заявила она.

– Шон тоже здоров как бык, – заявил Дэвид. – Наверное, он притворяется. Ты ведь знаешь, он всегда старается привлечь к себе внимание.

Мама поправила одеяло. Потом повернулась к окну.

– Зачем вы его открыли? – спросила она. – Напустили холода в дом.

– Трэвис сказал, что ему жарко, – ответил Шон. – Это он заставил меня открыть окно.

Мама нахмурила брови и озабоченно поглядела на Шона.

– Ох, не нравится мне все это, – сказала она, скрестив на груди руки. – Шон, тебе уже двенадцать лет. Пора тебе избавляться от своего придуманного друга.

Она прошла через комнату и закрыла окно. Поправила несколько криво стоявших книг на книжной полке Дэвиса. Взбила Шону подушку.

– Эй! Ма! Что сегодня на обед? – поинтересовался Дэвид.

Но мать уже вышла из комнаты и закрыла за собой дверь.

– Почему она так сказала про меня? – возмутился Трэвис, как только они оказались одни. – Почему она сказала, что ты должен от меня избавиться?

– Не волнуйся, – ответил Шон. – Я не собираюсь этого делать.

Дэвид встал и подошел к его кровати.

– Тебе пора расстаться с Трэвисом. Вся твоя чепуха с невидимым другом тревожит маму, – заявил он.

– Занимайся своими делами, а в мои не лезь, – огрызнулся Шон. – Ты мне не командир, понял? И нечего учить меня, что мне делать.

Трэвис громко зевнул.

– Скучи-и-ща! – протянул он. – Ужасно скучно лежать вот так и ничего не делать. Пошли гулять. Выползем из нашей норы.

Шон сел на кровати. Откинул со лба непослушные волосы.

– Выползем? Но ведь уже поздно. Мы можем нарваться на неприятности.

Трэвис хитро усмехнулся.

– Это если нас поймают.

Дэвид хмуро наблюдал, как Шон натягивает на себя джинсы и теплую рубашку.

– Не слушай Трэвиса. Он всегда втягивает тебя во всякую ерунду. Ты совершаешь большую ошибку, – произнес он.

– Твоя рожа – самая большая ошибка, – ответил Шон. Затем он открыл окно, перекинул ногу через подоконник и выпрыгнул в ночь.

Дэвиду не хотелось никуда тащиться, но он надел куртку и поплелся за Шоном. Может, мне удастся удержать его от беды, решил он.

Ночь была холодная и безлунная. Ветер кружился около домов, завывал в ветвях деревьев. Где-то на краю квартала лаяла собака. Сухие листья шуршали под ногами.

– Не нравится мне так поздно гулять, – сказал Дэвид, дрожа от холода. – Мне кажется, нам пора вернуться домой.

– Трэвис не хочет возвращаться, – ответил Шон. – Трэвису дома скучно.

Они остановились в следующем квартале перед домом Харпера. Фонарь, освещавший площадку перед домом, бросал прямоугольную полосу света на стену гаража.

Мальчики увидели высокую лестницу и банки с краской. Половина стены была окрашена в желтый цвет.

– Давай поможем старику покрасить гараж, – предложил Трэвис.

– Да ты что! – запротестовал Шон. – Если нас поймают, мистер Харпер…

– Почему ты всегда так трусишь? – усмехнулся Трэвис. – Бедный малютка Шон боится! Неужели тебе никогда не хочется приколоться? А? Неужели не хочется?

Шон повернулся и поплелся к гаражу.

– Ладно. Давай покрасим, – бросил он на ходу. Дэвид метнулся за Шоном, схватил его за рукав.

– Пожалуйста, прошу тебя! – взмолился он. – Пожалуйста, не надо!

Но Шон уже открыл банку с черной краской. Потом взял кисть и макнул ее. И намалевал во всю стену гаража смеющуюся рожицу.

Они с Трэвисом поиграли на стене в крестики-нолики зеленой краской. Потом Шон написал крупными красными буквами имя Трэвиса. И все время при этом они смеялись и приплясывали. Им было весело.

Но их смех оборвался, когда в ворота въехал автомобиль и осветил их двумя лучами фар.

Шон и Трэвис на секунду застыли. Потом побросали кисти на землю и помчались наутек – пролезли через густые кусты, росшие со стороны двора. Из машины выскочил отец Дэвида и бросился к гаражу. Даже в полумраке Дэвид разглядел, какое у него сердитое лицо.

– Я не виноват! – закричал Дэвид. – Честное слово, па. Это все Шон. Я… я просто шел за ним. Я просил его остановиться.

Отец свирепо взглянул на Дэвида. Его черные усы дергались от возмущения.

– Пора прекращать такие вещи, Дэвид. Твоя мама очень огорчится, когда узнает.

– Но это была вовсе не моя затея! – запротестовал Дэвид. – Ты должен мне поверить. Это все Шон. Почему вы его никогда не ругаете? Только меня.

* * *

На следующий день после уроков Дэвид вышел из школы вслед за Шоном. Над головой висели низкие облака, грозя засыпать снегом весь город.

Дэвид надвинул поглубже капюшон куртки.

– Давай сразу пойдем домой, – пробурчал он. – Из-за этой проклятой ночи я не выспался.

– Трэвис хочет сегодня пойти домой другой дорогой, – заявил Шон. – Ради прикола.

Дэвид подозрительно поглядел на него.

– Какой это другой? – поинтересовался он.

– Он хочет пройти по старой железнодорожной эстакаде, – быстро шагая, ответил Шон.

– Нет уж! – воскликнул Дэвид. – Это слишком опасно.

– Немножко опасно, это точно, – согласился Шон. – Деревянные доски подгнили, и эстакада может рухнуть в любой момент.

Трэвис насмешливо посмотрел на Шона и покачал головой:

– Почему ты всегда трусишь? Неужели тебе не надоело всего бояться?

– Я не трус и докажу тебе это, – огрызнулся Шон.

Когда они приблизились к деревянной эстакаде, повалил густой снег. В прежние времена эта эстакада была железнодорожным мостом, перекинутым через неширокую речку. Но речка пересохла, а поезда уже много лет не ходили через их город.

Многие доски эстакады потрескались или проломились, другие вообще выпали, оставив большие зияющие дыры. Вся эстакада сотрясалась от порывов ветра.

С головы Дэвида упал капюшон, и мальчик стряхнул снег со своей пышной шевелюры.

– Туда нельзя подниматься, – сказал он Шону. – Слишком опасно. По эстакаде запрещено ходить уже много лет.

– Но Трэвис говорит… – начал было Шон.

– Трэвис не настоящий! – закричал Дэвид. – Пожалуйста, хоть один разочек не слушай его!

Он схватил Шона за плечо.

– Опомнись! – умолял он. – Ты не должен все время слушать Трэвиса. Он убьет тебя! Он погубит нас обоих!

Шон вырвался и побежал вслед за Трэвисом на деревянную эстакаду. Когда он направился по ней, доски угрожающе заскрипели и затрещали. Кусок деревянных перил отломился и остался в руке Шона.

Мост задрожал от резкого порыва ветра. Пушистый слой снега уже лег на доски.

«Я не могу смотреть на это», – сказал себе Дэвид и зажмурил глаза. Его сотрясала крупная дрожь. Глаза он открыл, когда услыхал долгий, грозный треск.

Шон уже почти перешел через мост на другую сторону. Но Дэвид увидел, что вся эстакада ходит ходуном, а доски падают вниз.

Сейчас она рухнет!

Размахивая руками, Дэвид вскочил на эстакаду.

– Скорей! – закричал он. – Шон, скорей! Торопись! – Дэвид побежал за ним, крича во все горло.

Эстакада продолжала трещать.

Доски отваливались и летели вниз на снег.

Шон уже добрался до конца моста. Спрыгнул на скользкую траву. Все. Он в безопасности.

Дэвид неуверенно шагал по дрожащей эстакаде. Он угодил ногой в дыру, но вовремя удержал равновесие.

Эстакада по-прежнему трещала.

Все новые доски отваливались и летели вниз. Дэвид схватился за перила, пытаясь удержаться на ногах и не упасть, а старая эстакада грозно шаталась из стороны в сторону.

Еще две доски сорвались вниз – почти из-под ног Дэвида, с обеих сторон. Он отпрянул и ухватился за шаткие перила.

– Я в ловушке! – крикнул он. – Помогите! Мне самому не выбраться! Сейчас я упаду!

Он всматривался сквозь падающий снег в далекий конец эстакады.

– Шон? Ты где? Шон! Мне нужна помощь.

Через несколько мгновений Дэвид услышал завывание сирен. Три красные пожарные машины остановились возле эстакады. Из них выскочили сердитые пожарники в желтых комбинезонах. Они соорудили веревочную снасть, чтобы снять Дэвида.

Ухватившись за перила, Дэвид с ужасом прислушивался к треску досок. «Скорей! Пожалуйста, скорей!» – мысленно умолял он пожарных.

Тут он увидел бегущего к эстакаде отца. Отцовское лицо покраснело от бега. Изо рта вырывался пар от дыхания.

– Дэвид! – громко крикнул отец. – Я глазам своим не верю!

– Па, это не то, что ты думаешь! – крикнул ему в ответ Дэвид. – Это была вовсе не моя затея… Я… Я пытался спасти Шона. Ты должен мне поверить.

* * *

Дэвид сердито расхаживал по комнате взад и вперед. Он пнул ногой стену, стукнул кулаком по дверце шкафа.

– Теперь я до самой смерти буду торчать в этой комнате, – пожаловался он Шону. – И все из-за тебя!

Шон не ответил.

Дэвид подошел к нему и заглянул в его лицо.

– Не из-за меня, а из-за Трэвиса. Это он во всем виноват. Он должен уйти, Шон. Ты слышишь меня? Он опасен. Правда, опасен. Твой придуманный друг должен уйти – немедленно!

Шон вздохнул и пожал плечами.

– Да, пожалуй, – пробормотал он. – Возможно, ты прав. Но что я могу поделать?

Шон повернулся к Трэвису, который сидел на подоконнике и глядел в открытое окно на луну.

– Пошли отсюда, – сказал Трэвис.

* * *

Через несколько минут мальчики вышли в морозную ночь. Из их ртов вырывался густой пар, мешая видеть. Они прошли через парк и вышли на берег большого пруда. Вот куда привел их на этот раз Трэвис.

Под желтым лунным светом поблескивал непрочный ледок. По его серебристой поверхности разбегались тысячи тонких трещин. Там, где лед проломился, плескалась черная вода.

– Что мы тут делаем? – спросил Трэвис, застегивая куртку. – Очередная безумная затея?

Тут он обратил внимание на испуганное лицо Шона.

Что происходит? Почему Шон так отчаянно пятится к пруду?

– Трэвис, перестань! – закричал Шон. Он повернулся к Дэвиду. – Останови его, Дэвид. Трэвис заставляет меня выйти на лед!

– Прекрати! – воскликнул Дэвид. Паника сдавила ему горло. – Лед еще слишком тонкий. Он не выдержит тебя!

– Зачем ты это делаешь? – жалобно спросил Шон. Он по-прежнему пятился назад. Одна его нога уже ступила на ледяную кромку пруда.

– Мне все надоело, – ответил Трэвис. – Надоело быть придуманным другом. Теперь я стану настоящим, Шон. А вот ты превратишься в моего невидимого друга!

– Не-е-е-ет! – заорал Шон. – Ты не посмеешь этого сделать! Ведь я настоящий! А ты просто живешь в моем воображении!

– Больше этого не будет, – усмехнулся Трэвис. – Теперь все переменится. Тебе пора уходить. Прощай, Шон.

Тут он схватил Шона за плечо. Что-то выкрикивая, они начали бороться прямо на льду.

Лед затрещал. Дэвид открыл рот и пронзительно закричал. Словно разбитое зеркало, лед раскололся на множество мелких кусочков.

Не переставая бороться, Шон и Трэвис погрузились в темную воду.

– Нет, нет, нет! – зашелся в крике Дэвид, дрожа от страха. – Нет-нет, не надо!

И тогда он заставил себя действовать. Метнулся на лед. Бросился в зияющую черную дыру, в ледяную воду.

Его сердце бешено стучало в груди. Он искал подо льдом Шона.

В ледяной воде тело вскоре онемело. Дэвид уже не чувствовал ни рук… ни ног… не мог дышать…

Но он заставлял себя искать дальше и дальше. Его окружила темнота. Он не видел ничего в густом чернильном мраке. Он пытался нащупать Шона руками. Лихорадочно шарил в воде. Искал Шона в ледяной тьме. Он плавал под водой до тех пор, пока не понял, что его легкие вот-вот разорвутся. Тогда он выскочил на поверхность, задыхаясь, хватая ртом воздух.

– Где ты, Шон? Куда ты пропал? Помогите! Помогите!

– Дэвиду повезло, что сосед услыхал его крики, – сказал доктор Клайн. – Ему повезло, что к нему вовремя прибежали на помощь. Еще несколько минут – и он мог утонуть.

Отец Дэвида печально покачал головой и повернулся к сыну, лежащему на больничной койке.

– Как же это случилось? – спросил он. – Как ты упал в пруд?

– Я… я пытался их спасти, – ответил Дэвид. – Шона и Трэвиса. Что с ними, па? Я хотел их спасти, вытащить, но не нашел под водой. Было слишком темно…

– Отдыхай, Дэвид. Постарайся уснуть, – сказал доктор Клайн. Он вышел в коридор вместе с отцом Дэвида. – Кто такие Шон и Трэвис? – спросил он.

Отец Дэвида дернул себя за кончик уса и тяжело вздохнул.

– Это Дэвид придумал себе двух друзей, – объяснил он.

Доктор Клайн вытаращил от удивления глаза:

– Да что вы говорите?

– Да. С тех пор как мы развелись с матерью Дэвида, с тех пор как она уехала, Дэвид воображает, что она по-прежнему здесь, с нами. Разговаривает с ней. И все время беседует с этими двумя придуманными им мальчиками.

Отец Дэвида снова тяжело вздохнул:

– Я пытался как-то помочь ему, доктор. Но теперь просто не знаю, что и делать.

Они замолчали и прислушались. Из палаты слышался голос Дэвида:

– Шон, Трэвис, вы только поглядите, до чего вы меня довели. На этот раз вы зашли слишком далеко. Из-за вас я угодил в больницу.

– Скучи-и-ща, – услышал Дэвид в ответ слова Трэвиса. – Давай убежим отсюда. Давай, Дэвид. Пока никто нас не видит. Беги!

Забракованные

Вы спросите, откуда ко мне приходят сюжеты для моих рассказов? Это бывает по-разному. Вот этот сюжет явился мне из неприятного воспоминания, прочно застрявшего в моей памяти еще с ранней юности.

Я вырос в городе Колумбус, что в штате Огайо. Каждое лето мы с друзьями с нетерпением ждали открытия Большой ярмарки. Нам нравилось на ней все – гигантские дыни и тыквы, всевозможные сласти, лихие скачки и другие состязания, карнавал, лошади-призеры, коровы-рекордистки и жирные флегматичные боровы.

Однажды вечером мы задержались на ярмарке дольше обычного, и я почему-то, теперь уж забыл почему, отстал от ребят. Ярмарка закрывалась. Огни постепенно гасли. Я бежал вдоль забора, разыскивая своих друзей.

Внезапно мне преградил дорогу огромный дядька в мешковатом черном костюме. У него было большое круглое и морщинистое лицо, напоминавшее капустный кочан.

– Поторопись! – крикнул он мне. – Давай сюда! Скорей! Ты как раз еще успеешь!

Я остановился и посмотрел на него. Ярмарка к этому времени почти опустела. Что ему от меня надо?

– Быстрей-быстрей, ты как раз успеваешь! – прошептал он и заговорщицки мне подмигнул. – Иди сюда!

По моей спине побежали мурашки. Я повернулся и бросился наутек. За спиной мне вслед летел смех – холодный и жестокий.

Этот смех преследовал меня потом по ночам очень долго. И теперь, когда я взялся писать этот рассказ, мне припомнился тот великан с капустной головой, встретившийся мне в детстве на опустевшей ярмарке.

Каждую осень мы с приятелем Питом ходили на нашу местную ярмарку. Просто так, ради прикола. Поверьте мне, там было над чем посмеяться. Например, на ярмарке показывали всякие странные диковинные вещи, которые специально возили из города в город. А уж люди там были еще более странными. С нами всегда увязывалась Франни, двоюродная сестра Пита. Впрочем, ярмарка нравилась ей по-настоящему. И она называла нас с Питом воображалами и пижонами.

– Нехорошо смеяться над людьми, – упрекала нас Франни. Но от этого мы смеялись с еще большим азартом.

Нам уже исполнилось по двенадцать лет. Но на ярмарку мы ходили еще с детского сада. Надо сказать, за эти годы она почти не менялась и всегда была прикольной.

– Колин, гляди-ка! – Пит ткнул меня в ребра. Мы только что вошли в коровник. Нам нравилось строить рожи коровам. – Вон туда! – Пит показывал куда-то вперед.

Я уставился на блестящую желтую статую.

– Вот это круто! Джордж Вашингтон, выпиленный из коровьего масла!

– Ты уверен, что это Джордж Вашингтон? – засомневался Пит. – По-моему, статуя больше напоминает твою маму!

– Точно! – воскликнул я. – Она очень похожа на мою маму!

И мы с ним покатились со смеху.

– Не вижу ничего смешного, – заявила Франни. – Кто-то здорово потрудился над этой фигурой.

– Зачем? – фыркнул я. – Она же через час растает. По-моему, это просто глупо.

Мы шагали вдоль длинного ряда стойл, кривляясь и мыча. Коровы, казалось, не сердились на нас. Но их хозяева провожали нас недобрыми взглядами.

– Мне стыдно идти рядом с вами, – заявила Франни и пошла немного поодаль.

Стоял холодный ветреный вечер. На звездном небосклоне низко висел яркий полумесяц.

– Ты только погляди на того обжору! – восхитился Пит. – Он ест сразу четыре гамбургера – по два в каждой руке!

– А ты обрати внимание на того осла! – сказал я и показал пальцем на какого-то фермера. – Он надел черные носки с сандалиями. Выглядит по-идиотски.

– Прекратите! – возмутилась Франни. – Нехорошо судить о людях по их виду или одежде.

– Почему же нехорошо? Очень даже хорошо! – заявил Пит.

Мы перешли в соседний павильон и увидели там ряды столов, на которых лежали гигантские кочаны капусты. Некоторые из них были прямо как горы!

Неподалеку от нас мигнула фотовспышка. Какая-то женщина щелкала кадр за кадром могучую зеленовато-желтую капусту.

– Эх, жалко, что я не захватил свой фотоаппарат! – воскликнул я.

– Вон та тетка похожа на свою капусту! – фыркнул Пит. – Такая же зеленая и сморщенная!

– Проходите дальше, ребята! Проходите! – поторопил нас крупный краснолицый фермер. Обе руки он положил на разложенные перед ним кочаны, словно ласково гладил их.

Внезапно в павильоне воцарилась тишина. Все люди вытянули шеи и куда-то смотрели.

Я оглянулся и увидел приближавшихся к нам двух мужчин и одну женщину. На них были синие блейзеры, а на ярко-красных значках, приколотых к груди, виднелась надпись: «Жюри окружной ярмарки».

– Вот здорово! Мы очутились тут как раз во время конкурса! – обрадовалась Франни.

– Скучи-и-ща! – зевнул Пит. – Пошли скорей отсюда!

– Нет, подожди, – сказал я. – Нагнувшись, я подобрал жирного лилового червяка, который полз по земляному полу. Когда фермер отвернулся, я повесил этого червяка на кочан.

– Ну все, теперь можно уходить; – сказал я. Когда мы вышли наружу, я расхохотался как сумасшедший. – Не думаю, что этот дядька получит сегодня какой-нибудь приз за свою капусту.

– Глядите! Свиньи! – воскликнул Пит, показывая на следующий павильон. – Свиньи – это круто. Пошли поглядим на них!

Мы протолкнулись сквозь толпу малышей с палочками мороженого, словно прилипшими к их ртам. Потом вошли в просторный павильон. Там стоял невообразимый шум. Свиньи визжали и хрюкали.

Мы с Питом встали на четвереньки и тоже принялись хрюкать.

– Ребята, когда вы наконец повзрослеете? – сокрушенно покачала головой Франни.

Нет уж! Не дождешься. Потом начался настоящий бунт. Какой-то боров попытался на нас напасть. Хрюкая и повизгивая, он бросился на стенку своего загона. Другой боров воспринял это как сигнал к действию и тоже бросился в бой.

– Они нас затопчут! – закричал я. – Спасайся, кто может! Свиньи нас затопчут!

Мы так хохотали, что едва не свалились в загон.

Кое-кто из хозяев свиней бросился к нам через павильон. Замешкайся мы, и от нас бы мокрого места не осталось. Мы промчались прочь. Оказавшись на улице, мы сунули головы в павильон и похрюкали напоследок.

– Не смешно, – простонала Франни и мученически закатила глаза. – Напомните мне на будущий год, чтобы я не ходила с вами на ярмарку.

– Напомни себе, что нужно развивать чувство юмора! – возразил ей Пит.

Она хотела стукнуть его кулаком по спине, но он ловко увернулся.

Мы заглянули под длинный тент, натянутый на углу ярмарки, и увидели там ряды гигантских оранжевых и желтых тыкв.

– Ничего себе! Какие безобразные! – фыркнул я, шагая по длинному проходу. – Отстой! Они жутко бугристые.

Я сдавил один конец полосатой оранжево-зеленой тыквы.

– Фу! Какая-то мягкая. – Я повернулся к Питу и сказал с усмешкой: – Ты еще не потерял свой маркер?

Вместо ответа он вытащил из кармана джинсов черный маркер.

Я взял его. Затем огляделся по сторонам, убедился, что на меня никто не смотрит, и написал на боку тыквы большими черными буквами: БРАК.

– Какой ужас! – воскликнула Франни. – Я больше этого не вынесу. Вы жуткие оба! – И она направилась прочь от нас, что-то сердито бормоча себе под нос.

Я поднял над головой большую тыкву и крикнул:

– Эй! Вернись! Гляди, эта тыква похожа на тебя!

И мы с Питом снова закатились от хохота.

– Ничего, потом она перестанет злиться, – сказал Пит.

Тут нам неожиданно преградил дорогу толстый дядька в соломенной шляпе с обвисшими полями. Он был одет в жуткую красную рубашку в клеточку и мятые белые шорты.

– Сюда, орлы! – проговорил он, заговорщицки подмигивая нам. – Торопитесь!

– А? Что вам нужно? – спросил я.

– Я уже долго наблюдаю за вами. Идите сюда, – проговорил он.

Мы с Питом попытались проскользнуть мимо него. Но он загородил нам проход своим большим брюхом.

Дядька снял соломенную шляпу. Под ней оказалась копна ярко-рыжих волос. Круглое лицо было усеяно веснушками.

Он махнул куда-то шляпой.

– Скорей. Торопитесь. В Молодежный павильон.

Через минуту он привел нас к задней двери какого-то длинного и приземистого павильона, выкрашенного в белый цвет. Потом все той же шляпой загнал нас в узкую дверь.

Мы с Питом вошли в небольшую, тускло освещенную комнату.

– Эй, куда мы попали? – воскликнул я. – И вообще – что все это значит?

– Я вижу, что вы оба – толковые ребята. Лидеры, – лениво проговорил мужчина и поскреб макушку. По его пухлому лицу расплылась непонятная усмешка. – Угу. Итак, передо мной стоят два лидера. – Он нахлобучил шляпу на голову и гоготнул.

У меня неожиданно пересохло во рту и засосало под ложечкой. История, в которую мы попали, нравилась мне все меньше.

– Нам с Питом пора уходить, – заявил я и направился к двери.

И опять дядька загородил нам дорогу.

– Не дрейфьте, – сказал он. – Все будет тип-топ. Вот увидите. Да, кстати, меня звать Мак-Колли. Для вас просто Мак. Подождите, я сейчас вернусь.

Он проворно выскочил на улицу и захлопнул за собой дверь.

Я метнулся к ней и подергал ручку. Она не поддавалась.

– Нас… нас заперли, – сообщил я Питу.

– Вот дурдом, – пробормотал Пит. – Что от нас нужно этому типу?

Я огляделся вокруг. Комнатка была маленькая и узкая. Голый цементный пол. Никакой мебели вообще. На дальней стене я различил полки. На них стояло много больших стеклянных банок.

– Эй, ты слышишь? – прошептал Пит.

Точно. Я прислушался и тоже услыхал веселые крики и смех. Они доносились вроде бы из другой части павильона.

Потом я различил музыку, громкие аплодисменты.

– Кажется, там идет какое-то представление, – заметил Пит.

Я пожал плечами и направился к полкам.

– Гляди, сколько тут банок, – сказал я. – Похоже на маринованные овощи.

И тут же из моей глотки вырвался испуганный вопль.

– Этого… не может быть, – пробормотал я, не веря своим глазам.

Тем не менее, мои глаза меня не обманывали. В стоявшей передо мной банке плавала кисть руки. Настоящая. Белая и небольшая.

Человеческая рука.

– Пит…

– Я… я в-в-ижу, – пробормотал мой приятель.

Я обвел глазами другие полки. В каждой из стоявших на них банок плавали в каком-то густом желе человеческие руки.

– Ой, бр-р-р-р! – Мои коленки внезапно подогнулись и задрожали. – Как ты думаешь, они настоящие?

– Похоже на то, – ответил Пит.

Тут открылась дверь, и в комнату хлынул вечерний свет. Это вернулся толстяк в соломенной шляпе. В руках он держал два бумажных кулька, наполненных синеватой сахарной ватой.

– Вот принес вам, ребята, гостинцы. – Он сунул нам кульки.

– Они настоящие? – спросил я, показав на банки.

Толстяк покачал головой:

– Не дрейфьте, орлы. Они просто так, для показа.

– Нам пора идти, – заявил я. – Правда. Мы и так уже задержались, и…

Мак-Колли прищурил глаза, глядевшие из-под края соломенной шляпы.

– Не торопитесь так, орлы! Съешьте сначала мои гостинцы.

Я взглянул на синеватую липкую гадость.

– Если мы все съедим, нам можно будет уйти?

– А то! – хмыкнул Мак-Колли. – Ну, давай, орлы, налетай.

– За стеной снова раздались смех и аплодисменты. Толстяк глядел на нас, скрестив руки на большом брюхе, и ждал, когда мы доедим сладкую вату.

Мы поднесли кульки к губам и отгрызали куски тягучей массы.

– Ну как, сладко? – поинтересовался он.

Я молча кивнул и схватил зубами очередной кусок. Он был жутко приторный, но вкусный. Только это была все-таки не сладкая вата. Она не таяла во рту, как привычное нам лакомство. Ее приходилось жевать. А она при этом надувалась пузырями, будто жвачка.

– Доедайте все до конца, парни, – повторял Мак-Колли. – Доедайте.

Сладкая масса надулась перед моими губами в огромный шар. Я пытался прожевать ее и проглотить. Но это было все равно что пытаться съесть надутый воздушный шар. Чем дольше я жевал, тем больше он становился.

Пит, давясь, разинул рот и попробовал выплюнуть липкую массу. Но она пристала к его зубам и небу. Выплюнуть ее было невозможно!

Наконец я кое-как все-таки дожевал и проглотил последний кусок. Как я устал!

– Теперь мы можем идти? – спросил я.

Усмехнувшись, Мак-Колли кивнул:

– Ясное дело. Да вам как раз и пора.

– Что пора? – спросил Пит.

Мак-Колли открыл дверь в дальней стене и жестом велел нам идти через нее. Мы направились куда-то по длинному темному туннелю. Мы шли, а веселье и хохот становились все громче.

«Куда он нас ведет? – думал я. – Ведь мы удаляемся от выхода на улицу».

Я хотел припуститься бегом, но мои ноги словно налились свинцом.

В конце туннеля Мак-Колли распахнул настежь дверь. В глаза нам ударил яркий свет.

– Давайте, орлы! Вперед! – произнес толстяк и вытолкнул нас под этот свет.

– Ой! – воскликнул я, когда увидел кучу народа. Это была большая арена.

Когда Мак-Колли вытолкнул нас с Питом на площадку, раздалось громкое ликование. Я услыхал смех и возгласы.

– Что это значит? – воскликнул я.

– Ступайте, – приказал нам Мак-Колли. – Мы пришли как раз вовремя, к началу конкурса. Желаю удачи. Не подкачайте.

– Как это? Какой еще конкурс? – Меня захлестнула волна ужаса.

– Колин, давай выбираться отсюда, – прошептал Пит.

Слишком поздно. Мы уже стояли на сцене рядом с двумя другими ребятами. Один из них был самый долговязый и костлявый парень, каких я только видел в своей жизни. Похоже, наш ровесник, но ростом метра два, не меньше.

Рядом с долговязым стояла девчонка лет пятнадцати. В джинсах и розовой майке, с каштановыми волосами по плечи, которые росли из ее лица! Отовсюду – из щек, подбородка, ушей. Они росли даже из ее ноздрей. Короче, настоящая уродина.

На нас направились четыре ослепительных луча.

Зал взорвался аплодисментами и криками, когда долговязый парень и волосатая девчонка уходили со сцены.

Я заслонил глаза от яркого света и пытался разглядеть, кто же сидит в зале.

Я увидел фермеров в мешковатых комбинезонах и ярких клетчатых рубашках. Среди них были и те два свинаря, которые прогнали нас с Питом. И еще тот самый дядька, которому я посадил червяка на капусту.

Две тетки держали на коленях призовые тыквы. У сидевших рядом с ними здоровяков рты и подбородки были измазаны пятнами черники.

Короче, здесь были все те люди, над которыми мы с Питом смеялись. Казалось, они заполнили весь зал, глядели на нас, усмехались и хлопали.

– Пит, бежим отсюда! – закричал я.

– Я… я не могу пошевелиться, – промычал мой друг.

– Что? В чем дело? – спросил я.

И тут же закричал от ужаса, когда взглянул на свои руки. Мои пальцы так раздулись, что стали напоминать сардельки! Руки тоже распухли до размера бревен. Я поднес их к глазам и понял, что я весь тоже распухаю на глазах у зрительного зала. Мой живот рос с поразительной быстротой, все больше и больше натягивая майку.

– Пит… – пробормотал я, а потом взглянул на своего друга и ахнул. Пит превратился в настоящее чудовище! Он сделался как воздушный шар, какие носят на параде в День благодарения.

– Вы только поглядите на этих парнишек! – закричал из зала какой-то дядька. – Они все растут и растут!

Все засмеялись.

– Помогите! Дайте нам-м-м-м-м! – Я попытался позвать на помощь, однако мой язык так распух, что заполнил весь рот.

Я поднес свои большие руки к голове и ощупал ее. Моя голова тоже сделалась большой. А мой круглый живот прыгал и прыгал перед моим носом.

«Я похож на кочан капусты, – подумал я. – Я не могу говорить. Не могу шевелиться. Я… я в самом деле превратился в капусту!»

– Ха-ха! Этого парнишку можно катить домой! – крикнул кто-то. Весь зал так и грохнул от хохота.

Я снова повернул к Питу свою тяжелую голову. Он подпрыгивал на ногах, словно огромный мяч.

Тут за моей спиной послышались шаги. Зрители замерли в предвкушении новой забавы. На сцену выбрались четверо мужчин в рабочих комбинезонах.

Нас с Питом окружили суровые судьи. Один из них схватил меня за руку и сдавил ее. Другой судья измерял рулеткой окружность моей жирной ноги.

– Метр десять! – выкрикнул он.

Я попробовал отойти от них, но мой чудовищный вес не давал мне пошевелиться.

Судья обмерил мою голову металлической рулеткой и посмотрел на ее шкалу.

– Два тридцать! – крикнул он.

Некоторые зрители завыли и засвистели.

– Не годится! – выкрикнула какая-то тетка.

Третий судья отгибал назад мои пальцы-сардельки, пока они не начинали хрустеть. Четвертый стучал молотком по моим жирным коленкам.

– М-М-М-М-М! – Я кричал от боли. Но мой толстый язык заполнил весь рот. Наружу не вырывалось ни звука.

Судьи колотили меня по спине, тыкали пальцем в живот. Один из них сжал мой нос так сильно, что из глаз у меня полились слезы.

– Отстой! Брак! Оба! – крикнул откуда-то с галерки какой-то фермер. – Забраковать их нужно! На помойку выбросить!

– Дайте им шанс! – услышал я голос Мак-Колли. – Это мои ребята! Дайте им шанс!