Текст книги "Не ложись поздно"

Автор книги: Роберт Лоуренс Стайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

Р. Л . СТАЙН

НЕ Л ОЖИСЬ ПОЗДНО

Джейн, которая всегда права

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Меня зовут Лиза Брукс, и я – чокнутая психичка. Я не всегда бываю конченной психопаткой. До автокатастрофы я вообще считала себя абсолютно нормальной.

В феврале-месяце моя семья перебралась в Шейдисайд. Потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к новому дому, новому городу и новой школе. Это ведь вполне нормально, правда?

Какое-то время мне, само собой, приходилось несладко. Поначалу я была совсем одинока. Тосковала по друзьям, оставленным в Шейкер Хайтс. Шейдисайдская школа казалась огромной и непривычной, а большинство из тех, с кем я свела знакомство, проучились в ней всю свою жизнь и успели обзавестись собственным кругом друзей.

Я бродила по длинным коридорам, направляясь в классы, а все кругом болтали, смеялись, и порою я ощущала себя так, будто меня вовсе не существует. Я немного застенчива, и мне не так-то просто подойти к кому-нибудь и завести разговор. Так что в первые свои недели здесь я себя чувствовала эдакой невидимкой.

Ну а к апрелю я уже начала помаленьку осваиваться. Заводила друзей. Например, немало времени я проводила с Сэралинн О`Брайен. У нас, кажется, оказалось схожее чувство юмора, и обе мы придерживались невысокого мнения о парнях и о школе. Мы считали, что школа – одна сплошная маета, через которую, впрочем, нужно пройти, чтобы можно было начать настоящую жизнь. И обе придерживались мнения, что парни, конечно, существа недалекие, но и без них не обойтись.

Точно. Не обойтись. К апрелю я даже обзавелась собственным. Звали его Нейт Гудман. Наше с ним знакомство состоялось, когда я, выходя из кафетерия, врезалась в него на вершине лестницы, отчего он головой вперед слетел к ее подножию. Я шла, уткнувшись в свой телефон и не заметила его.

К счастью, Нейт первоклассный акробат. Ему удалось благополучно прокувыркаться всю дорогу вниз. Он отделался парой ссадин, которые слегка кровоточили, но шею все-таки не свернул.

Разумеется, я бросилась вниз по лестнице, дабы убедиться, что с ним все в порядке. Он сел, помотал головой. Думаю, он был слегка ошарашен. Я склонилась над ним:

– Ты цел?

– Был цел пару секунд назад, – сказал он.

Я извинилась, наверное, сотню раз и помогла ему подняться на ноги. Чувствовала я себя кошмарно. Как минимум с десяток ребят остановились на нас поглазеть.

Он утер кровь со лба тыльной стороной ладони.

– Ничего себе не побил? – спросила я.

– Побил. Мировой рекорд по скоростному падению с лестницы, – ответил он.

– Рада, что у тебя есть чувство юмора, – сказала я.

– Я тоже.

Нейт – парень видный. Он высокий и худощавый. У него прямые темные волосы, которые он гладко зачесывает назад, круглые карие глаза, и лукавая улыбка, от которой на правой его щеке проступает ямочка.

– Ты Лиза, верно? – Он разглядывал меня. – Сэралинн мне о тебе рассказывала. Жаль, не предупредила, какая ты опасная.

Я бросила на него взгляд.

– Да, я очень опасна. – Думаю, так я пыталась флиртовать. Мне пришлось взять его за руку, чтобы помочь ему встать, и теперь я заметила, что все еще держу ее. – Откуда ты знаешь Сэралинн?

Он снова вытер кровь со лба, на этот раз рукавом своей черной рубашки.

– Мы росли рядом. В одном квартале.

– Ты в выпускном, да? – спросила я. В кармане джинсов пискнул телефон. Эсэмэска. К черту ее.

Нейт прищурился:

– Как узнала?

Я пожала плечами.

– Наверно, Сэралинн говорила.

Мы с Сэралинн – в начальных классах старшей школы. Не по душе мне это название – начальные классы, – и признаваться, что я в одиннадцатом, почему-то было неловко.

– Тебе надо показаться медсестре, – сказала я. – Ты расквасил лоб.

Он кивнул.

– Вот уж не думал, что сегодня мне придется сдавать кровь. – Он произнес это как вампир в старом кино.

Я засмеялась:

– Ты здорово изображаешь вампира. Сэралинн говорила, ты помешан на ужастиках и триллерах.

– Ага, афиши там собираю, комиксы, маски и прочие прибамбасы, – сказал он. – Похоже, ты много обо мне знаешь.

Я снова пожала плечами, ощущая, как заливаюсь краской. Так оно и было. Мы с Сэралинн много о нем говорили. С тех самых пор, когда увидели, как он читает длиннющую поэму Эдгара По на школьном шоу талантов. Я решила, что он красавчик. С приветом, но все равно.

Нет, ну выбрать Эдгара По? Серьезно?

Прозвенел звонок. Мы опаздывали на пятый урок.

Я испытывала к нему сильные чувства. Словно каким-то силовым полем меня тянуло к нему. Думаю, лет сто назад подобное называли любовью с первого взгляда. В кино в такие моменты обычно играет слащавая скрипичная музыка.

Что я хочу сказать: мне нравилось, как он на меня смотрит, нравилось говорить с ним. Мне подумалось, как ни странно, что с сочащаяся кровью ссадина на лбу придает ему особый шарм.

– Рада была столкнуться, – сказала я.

Он кивнул:

– Забавно. Напомни мне посмеяться.

С тех пор мы с Нейтом встречаемся. Иногда только вдвоем. Иногда, как это было вечером, двенадцатого апреля, когда мы ходили в забегаловку «У Лефти», с Сэралинн и другом Нейта, Айзеком Бренером.

Да, я помню точную дату. Двенадцатое апреля. Вечер катастрофы. Вечер великого ужаса. Вечер, превративший меня в невменяемую психопатку.

2

– Есть, вроде, такое слово? – спросил Айзек. – Вомиториум?

– Нам мистер Хаммер рассказывал, – сказала Сэралинн. – В драмкружке. У них, у древних римлян, были в театрах такие проходы. Чтобы зрители могли быстро покинуть театр. Вот их и называли – вомиториумы. На латыни это, как и наше «vomit», означает «извергать».

Айзек поскреб курчавые темные волосы:

– То есть, зрителей выворачивало прямо в проходе?

– Нет. Это распространенная ошибка, – пояснила Сэралинн. – Вомиториумы не имеют отношения к рвоте.

Я закатила глаза.

– А можно поговорить о чем-нибудь другом? Мы сюда, кажется, поесть пришли? Вот обязательно надо обсуждать вомиториумы?

Нейт согласно кивнул. Мы сидели в просторной кабинке с красными виниловыми стенками, расположенной в глубине ресторана. Он обнимал меня рукою за плечи. Сэралинн с Айзеком сидели напротив.

– Да просто в столовке вчера устроили вомиториум, – сказал Айзек. – Ребята ее всю обрыгали. Мерзость такая.

Рука Нейта сжала мое плечо.

– Кто-нибудь знает, из-за чего все проблевались?

– Может, из-за жратвы? – предположил Айзек.

Все засмеялись. Айзек – завзятый приколист. Всегда готов сморозить какую-нибудь чепуху.

– Сие до сих пор тайна, покрытая мраком, – сказала Сэралинн. – Говорят, все из-за макарон с сыром. Ну что может быть такого в макаронах с сыром?

Вчерашний учебный день обернулся катастрофой. Дюжину ребят пришлось увезти в неотложку. Но от этих разговоров о блевотине меня уже саму начало подташнивать.

Так что я обрадовалась, когда подошла официантка, чтобы принять наш заказ. Я знала ее по школе. Рейчел Мартин[1]. Она учится в выпускном, но мы с ней посещаем вместе занятия по политике и обществознанию.

– Что сегодня особенного? – осведомился у нее Айзек.

Она заморгала:

– Чизбургеры.

– Так вчера ж были чизбургеры! – сказал Айзек.

Рейчел ткнула его ластиком карандаша.

– Очень остроумно, Айзек.

– Нехорошо клиентов карандашом тыкать, – сказал Айзек, потирая плечо. – Разве тебе Лефти не говорил?

Мы дружно посмотрели на окошко в кухню. Нам была видна лишь спина Лефти. Он стоял у гриля, поджаривая чизбургеры.

– Лефти говорит, тебя можно, – заявила Рейчел.

Айзек вскочил.

– Да ты что? А я и не знал, что ты в меня влюблена. Куда поедем, к тебе или ко мне?

Сэралинн потянула его за рукав и усадила на место.

– Ха-ха. Смешно.

– Нам как обычно, – сказал Рейчел Нейт.

Она что-то записала в блокнот. После чего снова ткнула Айзека карандашом, развернулась и направилась в кухню.

Нейт убрал руку с моей спины.

– Так, ребята, телефончики на стол. – Он извлек телефон из кармана джинсов и положил на середину стола.

Остальные тоже достали телефоны и аккуратной стопкой сложили их поверх телефона Нейта.

– Эй, убедись, что Айзек сигнал не отключил, – напомнила Сэралинн.

Нейт вытащил из стопки телефон Айзека и проверил.

– Вы что же, ребята, за жулика меня держите? – притворно обиделся Айзек.

– Да! – дружно ответили мы.

Нейт нажал на кнопку и укоризненно посмотрел на Айзека через стол.

– А ты все-таки отключил.

Айзек поднял правую руку.

– Случайность. Клянусь. Чистая случайность.

Это была наша неуклонная традиция. Мы складывали телефоны стопкой. У кого зазвонит первым – тому и ужин оплачивать.

Как правило, проигравшей оказывалась я. Уж больно мама с папой были докучливы. Они являлись типичнейшими сумасшедшими родителями, отслеживающими мое передвижение, куда бы я не пошла. Постоянно названивали. Делали вид, будто хотят о чем-то спросить. А на деле просто меня проверяли.

Когда я не брала трубку, они оставляли длинное голосовое сообщение. Нет, ну правда же. Кто их слушает, эти сообщения?

В прежней школе у меня был парень, который им страшно не нравился. Только за то, что вылетел из школы и набил вдоль всей правой руки татуху. Парень он был неплохой, но они оказались неспособны видеть дальше татуировки.

Наверное, из-за него они мне и не доверяли.

Нравился ли им Нейт? Я не спрашивала. Да и мне было все равно.

– Как твоя группа? – спросил Нейт у Айзека. Айзек возглавляет рок-группу под названием «Черные Дыры». По их словам, они перепевают «Металлику», вот только опознать ее песни в их исполнении весьма нелегко.

Айзек перетасовывал тюбики с горчицей и кетчупом. Внезапно он сдавил их, направив в сторону Нейта. Нейт увернулся. Кетчуп с горчицей забрызгали столик.

– Ты прям как десятилетний, – покачала головой Сэралинн.

– Пардон, – сказал Айзек. – Я не нарочно. Честно. Мысли о моей группе меня здорово напрягают. – Он взял несколько салфеток и промокнул пятна на столике.

– А что не так? – спросил Нейт.

– Мы отстой, – сказал Айзек. Он дернул себя за копну темных волос. – Мы полный отстой.

– Расскажи нам что-нибудь новенькое, – съязвила Сэралинн.

Айзек пропустил эту шпильку мимо ушей.

– У нас концерт в субботу вечером. В «Оранжерее». Ну, помнишь, тот клуб на Парковой возле Ривер-Роуд? А парни ни черта не выучили. Я даже на репетицию их согнать не могу.

– Мы в том месяце слушали тебя на шоу талантов, – сказал Нейт. – Тогда был тоже отстой.

Айзек замотал головой.

– У нас был целый месяц, на то, чтобы стать еще отстойнее. Нейт, это просто ужас какой-то. Кроме шуток. Можешь поместить нас в свою коллекцию ужасов. Рядом со «Зловещими мертвецами-2».

У Нейта хранится на дисках не менее пары сотен ужастиков. На той неделе он заставил нас всех смотреть «Зловещих мертвецов-2». Это его самый любимый фильм. Особенно сцена с летящим глазом, который попадает прямо в рот блондинке.

Рейчел принесла наши чизбургеры и картошку-фри. Она начала переставлять тарелки с подноса на стол, затем остановилась.

– Кто загадил столик горчицей и кетчупом?

– Отгадай с трех раз, – сказала Сэралинн.

Рейчел уставилась на Айзека долгим взглядом. И засмеялась. Айзека все любят. Он невысокий и слегка полноватый, со спутанной копною темных волос и карими глазами, от которых, когда он улыбается, разбегаются морщинки. Айзек постоянно отпускает шуточки и срывает уроки своими приколами. Сам он говорит, что отчаянно нуждается во внимании. Не уверена, очередная это шутка или нет.

При этом он довольно неглуп. Сомневаюсь, чтобы он всерьез налегал на учебу, что не мешает ему ходить в круглых отличниках. А еще он учит севернокитайский язык. Говорит, что перед учебой в колледже хотел бы посетить Китай.

Нейт утверждает, что Айзек рвется в Китай, дабы подальше сбежать от своей рок-группы.

– Кстати, об ужасах… – начала Сэралинн.

Мы все были заняты своими чизбургерами. У Лефти они получаются очень сочными, к тому же он добавляет много салата, помидоров и огурцов.

– Я должна сделать видео для кинокружка, – продолжала Сэралинн. – И мне кажется, нам стоит снять собственный ужастик. Например, у тебя на чердаке, Нейт. Со всеми твоими жуткими масками…

Нейт проглотил кусок чизбургера. По его подбородку струился мясной сок. Я стерла его бумажной салфеткой.

– Звучит прикольно, – проговорил он. – У тебя есть сценарий?

– Есть парочка задумок, – сказала Сэралинн. – Но если бы ты позволил использовать маски и реквизит… круто бы получилось.

– Как насчет кино про вампиров? – предложил Айзек. – Мой кузен работает в медицинской лаборатории. Кровяку ведрами таскать можно.

– Думаю, нужно что-нибудь посложнее, – возразила Сэралинн. – Что-нибудь на тему сверхъестественного.

– Без кровищи все равно никуда, – настаивал Айзек.

Нейт повернулся ко мне.

– Хочешь поучаствовать, Лиза?

Я пожала плечами:

– Конечно. Почему бы и нет? Но вы же меня знаете. Я с ужастиков не тащусь. В смысле, не понимаю я их. Что приятного в том, чтобы пугаться?

Нейт вздохнул.

– Ты безнадежна.

– Все любят пугаться, – заявила Сэралинн. – Это заложено в человеческой природе.

– Видно, я не человек, – сказала я. – Я всегда считала, что ужастики – сплошной тупизм.

Нейт сжал мою руку.

– Я покажу тебе пару фильмов, которые изменят твое мнение.

– Я расскажу тебе нечто поистине страшное, – сказала я. – Я ускользнула из дома без разрешения. Мне здесь быть не положено.

Сэралинн положила чизбургер.

– Лиза, тебе что, пришлось уходить тайком? Сейчас же вечер пятницы. Почему твои предки не хотят тебя отпускать?

– Потому что оба с придурью, – буркнула я. – Мне сейчас полагается сидеть у себя в комнате, строча благодарности тем, кто прислал мне подарки на шестнадцатилетие. Будто это не может подождать до завтра. Родичи меня за ребенка держат.

Айзек вытащил из своего чизбургера огурец и засунул в рот.

– Вот бы мои родаки так ко мне относились, – пробурчал он.

– Это почему? – спросила я.

– Они будто не в курсе, что я вообще существую. Никто не скажет «Куда ты идешь, Айзек?», или «Чем занимаешься? Как дела?» Все, что их заботит – это счет в гольфе да приятели по загородному клубу.

– Везет же некоторым, – сказала я. – А мои мне продыху не дают.

Я подняла глаза на дверь ресторана и испуганно вскрикнула:

– Видите, о чем я?

3

В дверях стоял мой отец в расстегнутой синей толстовке, из-под которой виднелась футболка с эмблемой «Кливлендских Индейцев». Растрепанные каштановые волосы торчали во все стороны непослушными вихрами. Его глаза обшаривали ресторан, пока, наконец, не остановились на мне. Тяжелым шагом он прошествовал мимо группки девушек, дожидавшихся за столиком своего заказа, направляясь к нашей кабинке.

– Папа, ты что тут делаешь?

На мой крик повернулось несколько голов.

Папа был высокий и привлекательный, с рыжевато-каштановыми волосами и голубыми глазами на загорелом лице. Мама говорила, что формой скул и суровым лицом он напоминает Клинта Иствуда в молодости.

Я скорее пошла в маму. Ее родители приехали из Дании. Мы обе светловолосые, белокожие, высокие и худощавые.

Не дойдя до кабинки нескольких футов, папа остановился. Руки он сжимал в кулаки. Нет, к насилию он не склонен, просто всегда так делает на нервной почве. На его щеках пятнами рдел сердитый румянец.

– Лиза, ты обещала сидеть дома, – произнес он, не сводя с меня голубых глаз. Думаю, он даже не заметил, что со мною есть кто-то еще.

У меня заколотилось сердце.

Пожалуйста, только не позорь меня перед новыми друзьями…

– Пошли, – скомандовал папа, жестом веля мне встать. – Мама с Морти ждут в машине

Мне хотелось завопить. Но я заставила себя говорить спокойно.

– Я вернусь домой потом, папа.

Он покачал головой:

– Нет. Сейчас.

Я показала на свою тарелку:

– Я чизбургер не доела.

– Здравствуйте, мистер Брукс, – вмешался Нейт. – Я могу подвезти Лизу домой, когда мы поедим.

Папа, наконец, отвернулся от меня.

– Спасибо, конечно, Нейт. Но мы хотим, чтобы она вернулась домой сейчас. – Он перевел взгляд на Сэралинн и Айзека. – Сожалею, что прервал ваш ужин.

Неожиданно вид у него сделался смущенный. Как будто он понял, что слишком далеко зашел. Он вовсе не тиран. Обычно он вполне здравомыслящий.

Я решила, что лучше уж пойти с ним, пока не поднялась грандиозная буча. Что ни говори, а я действительно улизнула из дома тайком. Но вообще-то я давно в состоянии сама решать, когда мне встречаться с моими друзьями. Неужели эти благодарственные открытки не подождут день-другой?

Чертыхаясь себе под нос, я протиснулась мимо Нейта и выбралась из кабинки. На отца я старалась вообще не смотреть.

– У тебя хоть куртка есть? – спросил он. – На улице ветер.

– Ты еще будешь указывать мне, как одеваться? – огрызнулась я.

Помахала друзьям на прощание. Они бросали на меня сочувственные взгляды. Решили, наверное, что мой папа слегка с приветом, раз последовал за мной в ресторан.

В бешенстве я пронеслась мимо него к двери и выбежала на улицу. Вечер был холодный и ветреный. Казалось, на дворе март, а не апрель. А я была в топике с длинными рукавами и короткой юбке поверх черных колготок. Ветер откинул назад мои волосы.

Я нашла наш «Камри», припаркованный на углу возле тротуара, подбежала к нему и влезла на заднее сиденье. При виде меня Морти отчаянно завилял хвостом и запыхтел, как припадочный. Он наскочил на меня и принялся яросто умывать мне лицо языком.

– Морти, лежать! Отвали! – со смехом крикнула я. Лицо ужасно защипало. У него язык как наждачка. – Фу! Морти! Оставь меня в покое!

Морти – здоровенный белый пес, наполовину овчарка. Родители подарили мне его на день рождения. Куда бы мы ни поехали, он всегда с нами. Он мнит себя маленьким щеночком. Постоянно прыгает на меня и слюнявит лицо языком.

Наконец, я отпихнула его и вытерла щеки рукавом.

– Я в тебе сильно разочарована, – сказала, не оборачиваясь, мама, сидевшая передо мной.

– Эка важность, – буркнула я, чувствуя все нарастающую злость. Живот налился тяжестью. Последовать за мной в ресторан – это беспардонное вторжение в мою личную жизнь.

– Мне уже не восемь лет, – заявила я.

– Ну так и веди себя соответственно. – Мама так и не повернулась. Она всегда разговаривает очень мягко. И никогда не закатывает сцен.

Это у меня характерец будь здоров.

Папа занял место за рулем и отъехал от тротуара. Он так больше и не проронил ни слова. Взвизгнув шинами, он свернул на Парк-Драйв и покатил к дому. Живем мы на Вилледж-Роуд, в полумиле от салона, где мама работает парикмахером.

– Помедленнее, Джимми, – попросила мама.

– Не учи меня водить, – огрызнулся он.

Теперь уж мы все друг на друга рявкали. Я им, что ли, виновата?

Что-то забарабанило по крыше машины, и я увидела, что начался дождь. Прозрачные капли ярко переливались в свете фар встречных автомобилей.

– Помедленнее, – повторила мама сквозь зубы. – Дорога скользкая.

– Лиза, мы должны быть уверены, что ты заслуживаешь доверия, – произнес папа.

– Давно заслуживаю, – отрезала я. – У вас нет никакого права…

– Как прикажешь тебе доверять, когда ты врешь и выбираешься из дома тайком? – гнул свое папа.

– Тайком не должна была, – признала я. – Но почему я ускользнула тайком? Потому что вы невыносимы. Вы опозорили меня перед друзьями. Вы об этом-то хоть подумали?

– Джимми, ты проскочил на красный свет, – вмешалась мама. – Сосредоточься на вождении. Семейный совет можно провести и дома.

– О нет, – простонала я. – Не будет никаких семейных советов. Я…

Я умолкла. И вдруг как заору:

– Поворачивай! Поворачивай! Я оставила на столике телефон! – Я заколотила кулаками по спинке папиного сиденья. – Поворачивай назад!

Папа крутанул руль. Машина развернулась.

Мама завизжала.

В лобовом стекле вспыхнул ослепительный свет.

Я увидела искрящиеся капли дождя. Словно драгоценные камни, сияющие в ярком свете.

Я почувствовала мощный толчок. Меня швырнуло вперед, потом назад.

Вслед за ним пришел грохот. Оглушительный треск бьющегося стекла и скрежет металла.

В ярком свете я видела, как папина голова дернулась вперед. Видела, как он треснулся лбом о рулевое колесо.

Мы по-прежнему разворачивались. Машина все еще двигалась. Свет, казалось, окружает нас отовсюду, швыряет нас из стороны в сторону, словно океанские волны.

Я видела, как мотнулась папина голова. А потом услышала треск, и поняла, что это треснул его череп. Я знала это. Я знала.

Я слышала, как его череп раскололся, видела его рассеченный лоб, видела, как ударила фонтаном темная кровь и хлынула вниз, заливая лицо.

Моя голова мотнулась вбок. Задняя дверца распахнулась. Я услышала вой налетевшего ветра. И увидела, как Морти выскочил из машины.

Морти, вернись…

А потом на меня обрушилась боль. Боль прострелила тыльную сторону шеи. Боль захлестнула меня. Грудь… ноги… голову… Ослепляющая боль.

Я ослепла… Нет… Я умерла.

Яркий свет уходил ввысь. А я тонула… тонула в бездонной мгле.

4

Потом – свет возвращается.

Бледный, водянистый свет, в котором парят темные формы. Движущиеся пятна. Словно глядишь в камеру со сбившимся объективом.

Я слышу ропот голосов, близкий, но слишком тихий, чтобы можно было разобрать слова. Смотрю в колеблющийся свет, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть за прозрачной завесой.

Когда я щурюсь или моргаю, боль нарастает. Голова раскалывается. Чувствую пульсирующую ломоту в висках. Пытаюсь повернуть голову, но режущая вспышка боли заставляет меня замереть.

– Нужно прибавить? – доносится откуда-то сзади женский голос. – Там и так почти на максимуме.

Лишь теперь я соображаю, что нахожусь в постели.

Лежу на спине на больничной койке.

Свет вздымается, пульсируя, и начинает меркнуть. Накатывает волна. Над водой розовеет вечернее небо.

Я лежу на берегу, любуясь закатом.

Нет. Все не так. Мысли путаются…

Я лежала на спине, наблюдая за кругами света на потолке. Да. Усилием воли я сосредоточила взгляд.

И теперь я видела толстую оранжевую трубку, погруженную в мое запястье. И узенькое окошко с наполовину опущенными жалюзи. Собственные руки, вытянутые вдоль тела и покоящиеся на белоснежной льняной простыне.

Не обращая внимания на боль, я повернула голову и увидела кровать, стоявшую напротив. И ахнула, когда в поле зрения возник отец. Да. Теперь я вспомнила автокатастрофу. Грохот и звон сминающегося металла и бьющегося стекла, и страшный удар.

Я вспомнила автокатастрофу. Теперь я смотрела на отца, сидевшего на койке напротив меня. Он то вплывал в фокус, то выплывал, то становился виден отчетливо, то расплывался мутным пятном. Его голова… она накренилась вперед. Алая кровь струилась по лицу.

А рулевое колесо…

…стержень рулевого колеса был вбит ему в лоб.

Руль торчал из его головы. Кровь забрызгала все вокруг и собиралась в лужицы на полу.

Он не двигался. Просто сидел на постели, наклонившись вперед, с забрызганным кровью рулем, торчащим из головы.

Где же медсестры? Где доктора?

Я отвернулась. Я не могла смотреть. Разинув рот, я в ужасе заревела:

– Помогите ему! Кто-нибудь, помогите ему!

5

От отчаянных криков разболелось горло. Комната дико закружились вокруг меня.

В поле зрения вплыло мамино лицо. Оно казалось бледнее обычного, словно вместо кожи ее скулы были обтянуты белой бумагой.

– Мама?

Она несколько раз моргнула. В ее глазах я увидела слезы.

– Лиза? Очнулась? О, слава Богу!

Приподняв голову, я увидела, как сзади к ней подошел седой мужчина в белом халате. В одной руке он держал блокнот. На груди покачивался стетоскоп.

– Папа! – закричала я. – Позаботьтесь о папе!

Никто из них даже не обернулся. Оба смотрели на меня.

Я перевела взгляд на кровать напротив.

– Папа?

На кровати никого не было.

Мама положила руку мне на плечо.

– Лиза, почему ты кричала? – Я увидела, что другая ее рука закована в гипс и висит на перевязи.

– Я… мне показалось, что я видела папу, – пробормотала я. Комната снова пошла кружиться. – На той кровати. Так ясно… Он истекал кровью. Голову опустил, а кровь лилась… и никто ему не помог. Никто.

Седовласый отстранил маму. Он смотрел на меня серебристыми глазами из-под стекол очков в черной оправе. Кустистые выгнутые брови напоминали парочку толстых белых гусениц.

– Я доктор Мартино, – представился он. – Рад, что ты так быстро пришла в себя, Лиза. Вчера вечером ты еще находилась в бессознательном состоянии.

– Я была без сознания? – Я бросила взгляд в окно. Сквозь открытую нижнюю половину лился оранжевый солнечный свет. Вечернее солнце?

– Ты получила тяжелое сотрясение мозга, – сообщил доктор Мартино. В его дыхании чувствовался запах кофе. В глазах и стеклах очков играли блики света. – Какое-то время тебя, вероятно, будут преследовать ночные кошмары и даже галлюцинации. Твой мозг пережил серьезную встряску.

Я закрыла глаза. Все болело. Все тело. Даже веки.

– Галлюцинации? – переспросила, снова открыв глаза. – То есть, как сейчас, когда я видела папу?

Доктор кивнул. Рядом с ним всхлипнула мама. И тут же умолкла. Она предпочитает не показывать чувств. Кажется, это принято называть «нордическим характером».

– Я была уверена, что вижу его, – сказала я, чувствуя, как вдруг сдавило горло. – Не могу поверить, что мне все померещилось.

– Мы подержим тебя здесь какое-то время, – сказал доктор Мартино. – Полагаю, с недельку или чуть дольше. Нельзя исключать внутреннего кровотечения. Нужно понаблюдать. Тебя также могут мучить и другие галлюцинации. Должен сразу предупредить.

Я слушала его вполуха. Он по-прежнему то появлялся, то пропадал. Казалось, его брови движутся сами по себе, будто живые.

Я повернула голову к маме.

– А… папа? Где папа? Он в порядке?

Мама закусила нижнюю губу. Прежде чем ответить, она тяжело вздохнула.

– Нет, Лиза. Я сожалею, – прошептала она. – Он… он не в порядке.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

6

Не хочу описывать неделю, проведенную в больнице. То было время тоски, головных болей, отчаяния, боли, слез и кошмарных снов. В первый раз, когда мне позволили пройти в ванную комнату на другой стороне коридора, я внезапно обнаружила, что пол превратился в болотно-зеленую жижу. Чувствуя, что липкая слизь облепила подошвы тоненьких больничных тапочек, я с ужасом смотрела, как горячая пузырящаяся жижа стремительно поднимается вверх по лодыжкам.

Я запрыгала на месте, лихорадочно пытаясь соскрести с ног зеленую слизь.

– Она не сходит! Она не сходит! – вопила я.

Мне пришли на выручку две медсестры: крепко взяв меня за локти, они водворили меня, дрожащую и бьющуюся в судорогах, обратно в кровать.

– Я всегда буду так безумствовать? – спросила я одну из них, рослую чернокожую женщину, до того крепкую, что она безо всякого труда подняла меня на руки и уложила в постель.

– Все мы чутка не в себе, – добродушно отвечала она. Голос у нее оказался на удивление высокий и мягкий. – Все у тебя образуется. Нужно время.

Не шибко-то я ей поверила.

В больнице у меня только время и было: время, чтобы таращиться в потолок и думать об отце. Мама установила над моей кроватью телевизор. Но в тот единственный раз, когда я включила его, рекламировали корм для собак. Я разревелась, потому что Морти выскочил из машины, и с тех пор его больше никто не видел. Выключила телевизор и больше не включала ни разу.

Друзья и знакомые присылали открытки с соболезнованиями и ободрениями. Двоюродные сестры из Вермонта прислали мне огромный букет белых и желтых лилий. Резкий аромат цветов наполнил палату, и я расчихалась. Наверное, у меня аллергия на лилии. Цветы пришлось унести.

Но какая разница?

Меня одолевали и другие горестные мысли, которые я при всем желании не сумела бы описать. Вы, возможно, назвали бы их сумрачными.

Когда сразу после выписки я сидела на заднем сидении непривычной еще новой машины, которую вела мама, все казалось слишком ярким. Я держала голову опущенной, дожидаясь, когда привыкнут глаза. Но привыкать они не хотели, и я все видела в ореоле слепящего света.

– Мам, как ты можешь вести машину одной рукой? – Голос мой был хриплым после затяжного молчания. Я потерла правое запястье. Оно ныло в том месте, где еще недавно была вживлена трубка. После нее осталась круглая гематома.

Мама не отвечала.

Я прикрыла глаза рукой. Солнечный свет тоже казался теперь слишком ярким. Я подумала, не помогут ли мне солнцезащитные очки. Мы выехали с больничной парковки и уже через несколько минут мчались по узеньким улочкам Олд-Вилледж.

Мне следовало бы радоваться. Наконец-то свобода! Я ехала домой. Но радость отняла бы слишком много сил. Я развалилась на сиденье. По телу разлилось онемение. Знаете, как бывает, когда отсидишь ногу? Так вот, я это чувствовала во всем теле.

– Мам, ты как?

По-прежнему прикрывая глаза рукой, я посмотрела в лобовое стекло – и дико вскрикнула при виде большого белого пса, трусцой пересекающего дорогу.

– Мама, стой! Останови машину! Смотри, это же Морти!

Автомобиль мчался дальше. Мама вывернула руль влево.

– Нет, мама! Ты собьешь его! Мама, тормози! Пожалуйста!

Она вдавила ногой педаль газа. Автомобиль рванулся вперед. Я увидела несущийся навстречу автомобиль. Темно-синий джип с хромированной решеткой, похожей на клыки. Услышала захлебывающийся вой клаксона.

А потом страшный удар сзади швырнул меня на спинку переднего сиденья.

О нет! Не-е-ет! Только не снова!

Я отлетела назад. Увидела, как мамина голова ударилась о рулевое колесо. И не отскочила. Мама так и лежала головой на руле, свесив руки по бокам.

Кровавый фонтан ударил из маминой головы, окропив лобовое стекло алыми брызгами.

Только не снова. Только не снова.

Машина вновь пришла в движение. Мама, навалившаяся на рулевое колесо, не подавала признаков жизни. Но автомобиль с ревом устремился вперед. Я ничего не могла разглядеть сквозь засыхающую на стекле кровь.

Я потянулась через сиденье, схватила маму за плечи и затрясла ее, затрясла изо всех сил.

– Очнись! Прошу! Останови машину! Ты должна остановить машину!

И тогда ее голова медленно повернулась ко мне. И я увидела, что это не мама больше. Это был мой папа, нежно улыбающийся мне, мой папа с развороченным черепом, улыбающийся мертвец…

7

Я почувствовала сильный рывок и, открыв глаза, увидела маму, трясущую меня за плечо.

– Просыпайся, Лиза. Ну же. Просыпайся, – приговаривала она напряженным шепотом.

Я увидела занавески, раздувающиеся на ветру. За ними темнело небо. Еще не рассвело.

Я несколько раз моргнула, пытаясь избавиться от зрелища размозженной папиной головы.

– Опять кошмар, – покачала головой мама. Ее светлые волосы облепили вспотевшую щеку. Она разгладила свою длинную ночную сорочку. Руки ее по-прежнему лежали у меня на плечах.

Я хотела что-то сказать, но горло было до сих пор забито со сна.

Мама зажгла голубую лампу на прикроватном столике. Я отвернулась от яркого света.

– Ты дома уже неделю как, а тебе все еще снятся кошмары, – проговорила мама. – Когда у тебя прием?

– К доктору Шейн? Не помню, – с трудом прошептала я, обеими руками приглаживая волосы. Моя кожа была покрыта испариной. – Тот же самый кошмар. Я была в машине и снова увидела папу.

Мама вздохнула. В резком свете лампы она вдруг показалась мне ужасно постаревшей.