Текст книги "Тривейн"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Ничего подобного, я не могу быть ни либеральной, ни строгой: я их редко вижу!

– А Лилиан считает, – произнес Стив, – что тебе надо за ними приглядывать... Помнишь, Пэм, – повернулся он к сестре, – что она говорила нам, когда мы отвозили ее в город? Что зря поменяли рабочих: так много времени было потрачено на бессмысленные объяснения, а порядка в саду не прибавилось. Она у нас молодец, настоящий Людовик Четырнадцатый!

Тривейн незаметно взглянул на сына. Было в его словах нечто такое, что привлекло его внимание. И в самом деле, почему вдруг служба охраны заменила персонал? Работу по дому вела одна итальянская семья – многодетная, как все итальянцы, и потому недостатка в рабочей силе не было. К тому же Тривейны хорошо ее знали по Барнгету. Придется, видимо, заглянуть в службу охраны, разобраться с этим Айемо Лэндскейрс. Может быть, лучше от нее вообще избавиться?

– Лилиан всегда заботится о нас, – сказал он. – И мы должны быть ей благодарными!

– А мы и так благодарны! – отозвалась Филис.

– Как дела с твоим комитетом, отец? – спросил Стив и снова добавил в кофе сливок.

– Это подкомитет, а не комитет, – поправил сына Тривейн. – Хотя разница важна только для Вашингтона. Мы набрали штат и получили помещения... Кстати, работаем почти без перерывов и без пива!

– Наверное, из-за плохого руководства?

– Наверное, – кивнул Тривейн.

– А когда вы намерены начать свои подрывные работы? – снова спросил сын.

– Подрывные работы? Где ты откопал это слово?

– В газетных карикатурах! – ответила за брата Памела.

– Но разве это имеет отношение к вашему отцу? – спросила Филис, поймав тревожный взгляд мужа.

– Ладно... Надеюсь, вы не собираетесь действовать, как налетчики Нейдера?

Стив невесело улыбнулся.

– У нас разные обязанности, – ответил Тривейн.

– Какие? – не отставал Стив.

– Ральф Нейдер занимается потребительскими проблемами, а мы изучаем специфику контрактов, имеющих отношение к правительственным соглашениям...

– Но ведь это одни и те же люди! – сказал сын.

– Не обязательно.

– В большинстве, – обронила дочь.

– Вовсе нет! – парировал Тривейн.

– Ты пытаешься что-то скрыть, – сказал Стив, делая глоток кофе и не спуская глаз с отца, – а это значит, что ты не очень уверен в том, что говоришь!

– Не думаю, что отец что-то скрывает, Стив, – сказала Филис, – просто у него еще не было времени досконально во всем разобраться...

– Ты права, Фил, – подхватил Тривейн. – Это разумная скрытность... Мы не уверены, но дело вовсе не в том, люди ли это Нейдера или другие, поскольку мы Имеем дело со специфическими злоупотреблениями...

– В любом случае это лишь часть общей картины, – сказал Стив. – Имущественные права...

– Подожди минуту, Стив, – попросил Тривейн, наливая себе еще кофе. – Я не согласен с этим определением – «имущественные права». Точнее было бы сказать: «хорошо финансированные»!

– Положим...

– Хорошее финансирование позволяет заниматься многими полезными вещами, среди которых на первое место я бы поставил исследования в области медицины. Затем идут совершенствование технологии в сельском хозяйстве, строительство, транспорт... Думаю, что пользу от столь крупных вложений получит каждый. Здравоохранение, питание, жилище... Всего этого можно добиться с помощью закрепленных законом имущественных прав! Это что, не серьезно?

– Серьезно. Но только если речь идет о производстве чего-либо, а не денег!

– Ты говоришь о прибыли?

– В какой-то степени...

– Но прибыль лишь доказывает их жизнеспособность! Особенно если сравнить с другими системами... А заложенная в ней конкуренция делает многое доступным широкому кругу людей!

– Ты неправильно меня понял, – сказал сын. – Никто не собирается спорить о прибыли, отец... Я имел в виду совсем другое.

– Знаю, – сказал Эндрю. И он знал в самом деле.

– Ты уверен, что сможешь что-то сделать, отец?

– А ты не веришь в это?

– Мне хочется тебе верить... Приятно читать статьи тех, кто тоже верит в тебя...

– Так что же тогда мешает? – спросила. Филис.

– Точно не знаю. Лучше бы отец рассердился...

Эндрю и Филис обменялись быстрыми взглядами, и Филис поспешно сказала:

– Гнев, дорогой мой, не решение проблемы, а состояние ума!

– И в нем нет ничего конструктивного, Стив, – добавил Эндрю.

– Но Бог мой! – воскликнул Стив. – Ведь это же только начало, отец! Я считаю, ты сможешь сделать что-то. Да, это тяжело, но это же реальный шанс! Ты надорвешься, если будешь заниматься «специфическими злоупотреблениями»!

– Почему? – возразил Тривейн. – Это и будет началом!

– Да нет же, нет! Ты убьешь себя! К тому времени, когда ты кончишь обсуждать самый мелкий вопрос, ты просто утонешь в канализации! Ты будешь сидеть по горло...

– Можешь не заканчивать столь образное сравнение, – перебила сына Филис.

– ...в тысячах совершенно чуждых тебе дел, которые по воле могущественных адвокатских контор никогда не дойдут до суда!

– Насколько я понял, – сказал Тривейн, – ты сторонник жестких методов управления... Однако подобное лечение может оказаться хуже, чем сама болезнь. Оно весьма опасно.

– Возможно, хотя, думаю, ты несколько преувеличиваешь, – простосердечно улыбнулся Стивен Тривейн и добавил: – Прошу тебя, подумай о том, что я сказал, с позиций завтрашнего дня. Нам надоедает ждать!

* * *

Тривейн в махровом халате стоял перед миниатюрным французским окном, выходившим на балкон. Был уже час ночи, и они с Филис только что закончили смотреть какой-то старый фильм по телевизору. Засиживаться допоздна у телевизора давно уже стало для них привычкой. Плохой привычкой. Но что делать, если старые фильмы действовали так успокаивающе!

– В чем дело, Энди? – окликнула его Филис. Она уже легла.

– Ничего. Смотрел на машину с людьми Уэбстера...

– Они намерены использовать коттедж?

– Я разрешил им... Но они уклончиво ответили, что подождут день-два...

– Наверное, не хотят расстраивать детей... Одно дело сказать детям, что это обычные меры предосторожности по отношению к председателю подкомитета, и совсем другое – постоянно шатающиеся незнакомцы...

– Согласен, Фил... Как по-твоему, Стив был искренен?

– Как тебе сказать? – слегка нахмурилась Филис, взбивая подушку. – Не думаю, что стоит обращать особое внимание на его слова... Он еще слишком молод и, как все его друзья, склонен к преувеличениям. Они не могут, а возможно, и не хотят считаться с тем, что мир слишком сложен. Может, поэтому мечтают о железной руке...

– Чтобы через несколько лет воспользоваться ею!

– Вряд ли они захотят, Энди!

– Не рассчитывай на это. Иногда мне и самому кажется, что именно так решаются вес вопросы... Смотри-ка, еще машина...

Часть вторая

Глава 13

Было почти половина шестого, и большинство сотрудников подкомитета около часа назад разошлись по домам. Тривейн стоял за письменным столом, небрежно поставив ногу на кресло и опершись локтем о колено. Вокруг стола с разбросанными на нем диаграммами собрались те, кто составлял ядро его группы. Именно эти четверо были столь неохотно допущены к работе руководством Пола Боннера из министерства обороны.

Напротив Тривейна стоял Сэм Викарсон, юрист. Впервые Эндрю встретил этого энергичного, молодого парня на слушаниях в Дэнфортском фонде. Тогда он защищал – и как защищал! – интересы некой гарлемской организации, весьма себя скомпрометировавшей и тем не менее искавшей помощи. Конечно, откровенно говоря, ей следовало бы отказать, однако Викарсон с таким блеском находил оправдания ее ошибкам, что Дэнфортский фонд вынужден был уступить. Тривейн немедленно навел справки о Викарсоне и очень скоро выяснил, что Сэм был одним из юристов нового поколения, которые не боялись социальных проблем. Эти парни днем работали в своих кабинетах, а по вечерам консультировали владельцев магазинов в еврейских кварталах – тем и зарабатывали на жизнь. Короче говоря, это был в высшей степени одаренный молодой человек, невероятно находчивый и с великолепной реакцией.

Справа от Викарсона стоял, наклонившись над столом, Алан Мартин, человек средних лет, всего лишь шесть недель назад служивший инспектором на заводах Нью-Хейвена, принадлежащих фирме «Пейс – Тривейн». До недавнего времени он занимался изучением статистических данных и показал себя осторожным и тонким специалистом. Еврей по национальности, он отличался твердостью в убеждениях и неповторимым чувством юмора, который впитывал в себя с детства.

Слева, пуская клубы дыма из огромной чашеобразной трубки, расположился Майкл Райен, который, как и его сосед Джон Ларч, был превосходным инженером. Правда, первый занимался аэронавтикой, а второй – строительством. Райену было уже под сорок. Здоровый, жизнерадостный, всегда готовый повеселиться, он сразу становился серьезным, лишь только речь заходила о работе. В отличие от него Ларч представлял собою тип человека в высшей степени созерцательного, довольно медлительного, с тонкими чертами лица. Трудно сказать почему, но он всегда выглядел крайне усталым, чего нельзя было сказать о его уме. Такими же были и его коллеги: всех их отличали широта взглядов и острая реакция.

Эти-то специалисты и представляли собой мозговой центр подкомитета. Именно такие люди были необходимы для выполнения задач, возлагавшихся на Комиссию по обороне.

– Итак, – произнес Тривейн, – мы уже все проверили и перепроверили... Каждый из вас внес лепту в подготовку этих документов, каждый имел возможность самостоятельно, без чьих-либо комментариев изучить их. И теперь я хотел бы услышать ваше мнение...

– Настал момент истины, Эндрю! – выпрямился Алан Мартин. – Смерть после полудня?

– Какое же это все-таки дерьмо! – вытащив трубку изо рта, ухмыльнулся Майкл Райен. – Валяется всюду...

– Я думаю, – произнес Сэм Викарсон, – следовало бы сгрести его в кучу и предложить тому, кто даст самую высокую цену! Глядишь, осуществилась бы моя мечта о собственном ранчо в Аргентине...

– Ну да, – согласился с ним Джон Ларч, отгоняя от себя дым от трубки Райена, – а закончится все в Тьерра-дель-Фуго.

– Кто хочет начать? – спросил Тривейн. Первыми изъявили желание быть все. Причем голос каждого звучал весьма уверенно, стараясь заглушить остальные. Победил Алан Мартин: он догадался поднять руку.

– По-моему, – начал он, – во всех этих ответах много неточностей. Конечно, здесь нет ничего неожиданного: проверка бухгалтерских книг «Ай-Ти-Ти» проведена – в основном по проектам, имеющим субконтракты. Опрос служащих я нахожу в общем-то удовлетворительным. За одним исключением. В каждом более-менее значительном случае приводятся сомнительные цифры. «Ай-Ти-Ти» откликнулась крайне неохотно... Опять-таки за одним исключением.

– Хорошо, Алан, отложим это, – сказал Тривейн. – Теперь вы, Майкл и Джон! Вы работали вместе?

– Мы перепроверяем друг друга, – сказал Райен.

– Конечно, есть дублирование. Как и у Алана, оно касается субподрядчиков. Заметьте: «Локхид» и «Ай-Ти-Ти» всегда выручали друг друга. «Ай-Ти-Ти» знай себе жмет на клавиши компьютера, а «Локхид» вовсю трясет...

– Так им и надо! – перебил Райена Сэм Викарсон. – Нечего пользоваться моими деньгами!

– Они просили меня поблагодарить вас от их имени, – заметил Алан Мартин.

– У «Дженерал моторс» и «Линг-Темпко», – продолжал Райен, – тоже есть проблема... Но справедливости ради следует заметить, что у них намного меньше путаницы и довольно просто выяснить, кто за что отвечает. Один из наших провел на «Дженерал моторс» целый День. Разговорился с парнем, который пытался выяснить, кто руководит отделом дизайна. Оказалось, он сам и должен руководить.

– Обычная лихорадка, она всегда трясет корпорации в таких случаях, – вступил в разговор Джон Ларч. – Особенно это касается «Дженерал моторс»: строгая субординация редко помогает расследованию.

– Как бы там ни было, – продолжал Майкл, – пока мы получаем то, что хотим. «Литтон» безумно чистый псих. Они вкладывают деньги, и это дает им право держаться подальше от практических проблем. Я бы сам вложил деньги в этих ребят. Но тут есть загадка...

– Мы разгадаем ее, – пообещал Тривейн, убирая ногу со стула и доставая сигарету. – Что у тебя, Сэм?

– Я благодарен богам, – насмешливо поклонился тот, – что судьба свела меня с таким количеством престижных юридических контор! Моя слабая голова просто идет кругом...

– В переводе на нормальный язык, – пояснил Алан Мартин, – это означает, что он стащил их книги...

– Или серебро, – попыхивая трубкой, усмехнулся Райен.

– Ни то, ни другое. Просто мне удалось заглянуть в их документацию о заказах. Не могу согласиться с Май-ком: считаю, что и «Дженерал моторс» идет на многочисленные ухищрения. Согласен с Джоном: та нервная дрожь, о которой он говорил, царит всюду, порой ее можно принять за белую горячку... Но тем не менее при известной настойчивости можно получить ответы... За исключением, естественно, ответов на вопросы об «исключении» Алана и «загадке» Майка. Для меня это юридическая головоломка, решения которой не найти ни в одном справочнике.

– Ну так вот, – сообщил Тривейн. – «Дженис индастриз»...

– Значит, «Дженис», – сказал Сэм.

– Пятна на шкуре леопарда ничем не вытравить. – Эндрю смял в пепельнице почти не начатую сигарету.

– Что все это значит? – спросил Ларч.

– Много лет назад – точнее, двадцать, – начал рассказывать, Тривейн, – «Дженис индастриз» несколько месяцев обхаживала нас с Дугом Пейсом. Как вы понимаете, одно подношение следовало за другим... Я только что женился и вместе с Фил ездил по их просьбе в Пало-Альто. Мы отдали им все, что они хотели, и они тут же к нам охладели, стали самостоятельно гнать продукцию, используя наши разработки...

– Молодцы ребята! – восхитился Сэм Викарсон. – А вы не могли привлечь их к ответу за кражу патента?

– Таких голыми руками не возьмешь! Этот чертов принцип не запатентуешь. Они изменили допуск на выносливость металла.

– Да, тут ничего не докажешь, – сказал Райен, выбивая трубку. – У «Дженис» лаборатории в двенадцати штатах, а исследования она проводит чуть ли не еще в двадцати четырех. В таких условиях «Дженис» может красть любые проекты, доказывая в суде под присягой, что это их собственные! И если бы такой суд состоялся, «Дженис» вышла бы победителем...

– Точно, – согласился Эндрю. – Но это другая история и другое время. У нас много проблем сегодняшних. Где мы сейчас? Что мы делаем?

– Позвольте мне сложить все воедино. – Алан Мартин взял со стола схему, на которой стояла надпись «Дженис индастриз».

Каждая диаграмма была размером двадцать четыре на двадцать четыре дюйма. На диаграммах обозначены всевозможные подразделения компании. Ниже и справа от каждого заголовка напечатаны даты контрактов по каждой сфере: торговля, инженерные работы, строительство, финансовые операции. А также возможные юридические трудности – в основном касающиеся финансовых операций. Были и таблицы индекса, отсылающие читателя к тому или иному файлу.

– Преимущество финансовой картины в том, что она охватывает все сферы деятельности... За последние недели мы разослали в компании анкеты, которые, как вам известно, были закодированы – примерно так же, как кодируются объявления в газетах. Затем мы провели опросы сотрудников. В результате удалось выяснить, что «Дженис» буквально погрязла во всевозможных ухищрениях. А ответы, которые нам надлежало получить из головных организаций, были разосланы ими по дочерним фирмам. Вот почему опрашиваемые держались в рамках, предписанных им головными организациями. Более того, эти организации стали отсылать наших сотрудников в подчиненные им фирмы и компании, расположенные за сотни, а то и тысячи миль или вообще за границей... Тогда мы попытались договориться с руководством профсоюзов. Куда там! Повторилась та же история, только в более грубой форме. По всей стране, от побережья до побережья, прозвучала команда: «Ни в какие объяснения не вдаваться!» Заговорили о вмешательстве государства в дела частных фирм... Короче говоря, «Дженис индастриз» вовлечена в широкую и эффективную деятельность, тщательно скрытую от посторонних глаз...

– Ну, видимо, все-таки не во всем эффективную! – спокойно обронил Тривейн.

– Дорогой мой Эндрю, – ответил Мартин, – вспомни о двухстах тысячах сотрудников «Дженис», о многомиллионных контрактах, которые заключаются каждые четверть часа под тем или иным именем, а также о недвижимости компании – она оценивается выше той, что принадлежит министерству внутренних дел. И пока мы собирали анкеты, «Дженис» продолжала заниматься своими делишками...

– С такими волками, как вы, этот номер не пройдет! – усмехнулся Сэм Викарсон, усаживаясь на подлокотник кресла и забирая у Мартина схему.

– А я и не говорю, что их трюки удались, – ответил Мартин.

– Что меня удивляет, – продолжал Сэм, – и чему, возможно, не придают большого значения все остальные, так это истинные размеры «Дженис»! Ей подчинено невероятное количество фирм и компаний. Конечно, мы годами слышали – «Дженис» то, «Дженис» это, но все это не производило на меня особого впечатления. В самом деле, вы же не удивляетесь рекламе в журналах, наоборот, прочитав перечень услуг, говорите: «Прекрасно! Вот это фирма!» Но здесь... Думаю, список подчиненных фирме организаций побольше, чем телефонная книга!

– И при этом никакого нарушения антитрестовского законодательства, – добавил Тривейн.

– "Теско", «Дженукрафт», «Сикон», «Пал-Ко», «Кал-Джен», «Сикэл»... Черт его знает, кого здесь только нет! – постучал Сэм пальцем по графе с подзаголовком «Филиалы». – Но я начинаю опасаться, что на самом деле их раз в пятнадцать больше!

– Бог с ними, – со скорбным выражением лица заметил Джон Ларч. – С нас пока хватит и этих...

Глава 14

Майор Пол Боннер поставил машину рядом с «Потомак-Тауэрз», отыскав на стоянке свободное место. Теперь он смотрел из окошка на реку, которая осенью, как всегда, текла особенно медленно и величаво, и думал о том, что ровно семь недель назад впервые оставил здесь свою машину и – тоже впервые – встретился с Эндрю Тривейном. В те дни он с нескрываемым отвращением приступил к исполнению своих обязанностей. Впрочем, и к самому Тривейну не испытывал особого расположения. Со временем раздражение от нелюбимой работы только усилилось, хотя с самим Тривейном все было иначе: оказалось, что к нему трудно относиться с неприязнью.

Дело, конечно, не в этом проклятом подкомитете, возглавляемом Тривейном, хотя майор так и не смог смириться с мыслью о его существовании. На его взгляд, затея была дерьмовая. Такой же казалась и вся эта возня вокруг какой-то ответственности, которую кто-то должен был на себя взять, но никто не хотел этого делать. Однако больше всего майора раздражало, что никто в открытую не оспаривал необходимость создания полкомитета, в то же время ни секунды не веря, что он сможет функционировать.

Боннер всегда считал главным врагом человека время, а не других людей. Как они этого не понимают? Разве их ничему не научила программа по освоению космоса? В феврале семьдесят первого, когда был запущен «Аполлон-14», он стоил двадцать миллионов долларов. Но если бы его запустили в семьдесят втором, он стоил бы лишь десять миллионов, а еще через шесть месяцев, возможно, и того меньше: от пяти до семи с половиной миллионов долларов. Время – решающий фактор в безумной гражданской экономике, а раз военные вынуждены с ним считаться, то им приходится считаться и с этим Божьим наказанием – гражданской экономикой...

Все эти семь недель Боннер пытался растолковать Тривейну свою теорию. Однако тот, признавая известную ее справедливость, считал, что время – лишь один из факторов, но не главный. Он прямо заявил майору, что считает его теорию «простоватой», и рассмеялся ему в лицо, когда тот, естественно, вспылил. Впрочем, Боннер и сам не сдержал улыбки, вспомнив, что на языке гражданских «простоватый» нередко означает «идиотский».

Одним словом, Тривейн поставил ему мат в этой партии.

Сам же Тривейн считал, что если отбросить фактор времени, то можно было бы обойтись и без коррупции. Ведь если время не ограничено, значит, можно просто сидеть и ждать, когда установятся нормальные цены. И Боннер не мог с ним в этом не согласиться.

Но это только один аспект проблемы, настаивал он. Коррупция порождена не только желанием выиграть время. Что ж, Тривейн знал рынок, Боннер понимал, что он прав.

Снова мат!

Главное различие между двумя спорящими заключалось именно в их отношении к фактору времени: Боннер считал его важнейшим, а Тривейн – второстепенным. «Шпак» Тривейн придерживался к тому же того мнения, что в мире существует некая интернациональная интеллектуальная сила, которая спасет человечество от полного уничтожения. Боннер же думал иначе. Он видел врага, сражался с ним и знал, что им движет фанатизм. Он знал также, что фанатизм этот уходит корнями в строгие кабинеты многих столиц мира, через штабных офицеров проникает в батальоны, а уж потом охватывает полуодетую и зачастую полуголодную армию. Этот всепроникающий фанатизм представлял собой весьма мощное оружие. И Боннер вовсе не так примитивен: для него враг не просто политический ярлык. Он четко разъяснил Тривейну свою позицию по этому вопросу. Ни коммунисты, ни марксисты, ни маоисты или лумумбисты не были для него врагами. Все это лишь слова. Настоящие враги – это три пятых населения земного шара, увлеченных по своему невежеству идеей революции. Она захватила их целиком, и теперь они пытаются навязать ее человечеству.

Не важно, какие выдвигались причины, доводы, оправдания и объяснения, подкреплявшие всевозможные теории и дипломатические хитросплетения. Врагом был народ; и то меньшинство, что правило миллионами, со всей его новообретенной властью и технологией, тоже подвластно человеческим слабостям и имеет собственные фанатичные устремления. Так что остальная часть человечества должна готовиться к решительным и эффективным действиям против врага. Не важно, как там его, черт возьми, называют! Он существует, и этого достаточно.

А все это означает только одно: время... Время должно продаваться, независимо от того, какую за него запросят цену...

Выйдя из своей армейской машины, Боннер направился к зданию, в котором размещался офис. Он шел медленно, размышляя о том, что, будь его воля, он предпочел бы вообще здесь никогда не появляться. Во всяком случае, сегодня.

Потому что именно сегодня он должен приступить к выполнению того самого задания, ради которого его и включили в игру с Тривейном. С сегодняшнего дня он должен поставлять информацию своим начальникам в министерстве обороны.

Раньше он подобным не занимался и не имел к тому ни малейшей склонности. Но с самого начала прекрасно понял, что на роль посредника его выбрали вовсе не за блестящие знания и способности. Он понимал, что те безобидные инструкции, которые ему дали, на самом деле только введение к последующему. Его начальников вовсе не интересовала светская чепуха и ответы на дежурные вопросы типа: «Как обстоят дела?», «Довольны ли вы своим офисом и персоналом?», «А Тривейн – приятный парень?» и тому подобное. Нет, полковников и бригадных генералов интересовало совсем другое...

Неожиданно Боннер остановился и взглянул на небо. Там, на огромной высоте, летели, оставляя за собой белый след на голубом небе, три «Фантома-40». Ни звука, только чуть заметны линии трех крошечных треугольников, грациозно, как миниатюрные серебряные стрелы, пронзающих воздушные просторы и мчащихся на запад.

«Да, – подумал он, – вот она, истинная сила, способная одним ударом смести с лица земли сразу пять батальонов и мгновенно набрать высоту в семьдесят тысяч футов. В ней-то и есть решение всех вопросов».

Впрочем, он не хотел, чтобы вопросы решались этой силой.

* * *

Он вернулся к событиям сегодняшнего утра. Три часа назад он сидел в своем кабинете, размышляя над тем, как некий подполковник оценил новые должностные перемещения в Форт-Беннинге. Требовалось заменить восемьдесят процентов личного состава, а его, как это ни странно, гораздо более волновали собственные эгоистические устремления, нежели все остальное. Впрочем, ничего удивительного: обычная армейская партия, разыгрываемая второсортными игроками.

Едва Боннер успел вписать в конце доклада свои критические замечания, как по селекторной связи его вызвали на пятый этаж, или, как его еще называли офицеры рангом ниже полковника, «этаж золотых погон», к бригадному генералу Куперу. Генерал Лестер Купер, светловолосый жесткий человек, о котором говорили, что он за словом в карман не лезет, сочетал в себе все те качества, которые Пентагон предъявлял к офицерам. Бывший начальник Вест-Пойнта, он шел по стопам своего отца, занимавшего этот пост ранее. Одним словом, это был человек, созданный для армии.

Генерал все разъяснил Боннеру: не то, что тот должен делать, но – почему выбор пал именно на него. Задача, как и большая часть военных задач, была простой, – если не сказать простоватой, – и точной: Пол Боннер в силу военной необходимости должен стать осведомителем. Если что случится, вся ответственность падает на него, хотя, конечно, армия о нем позаботится, защитит и отблагодарит, как это уже случилось однажды в Юго-Восточной Азии.

А затем бригадный генерал рассказал Боннеру, в чем состоит задание.

– Вы должны понять, майор, – говорил Купер, – что мы поддерживаем все начинания Тривейна. Объединенный комитет начальников штабов потребовал от нас, чтобы мы сотрудничали с ним всеми доступными способами, но в то же время нельзя же позволить ему сократить производство! Вы должны узнавать обо всем в первую очередь: у вас сложились с Тривейном дружеские отношения...

Бригадный генерал говорил еще минут пять, и за это время он чуть было не потерял своего информатора. Он напомнил Боннеру, что тот не упомянул в отчетах о нескольких встречах с Тривейном и никому не сообщил о них в устной форме. Его не убедило возражение майора, который заявил, что не было никакого смысла информировать о встречах, не имевших отношения к министерству обороны. Это были самые обыкновенные Дружеские встречи, одна из которых состоялась в Хай-Барнгете, а другая была устроена Боннером и его приятельницей, когда Тривейн вместе с женой приезжал к ним на обед. Ни этот обед, ни верховая прогулка не имели никакого отношения к деятельности возглавляемого Тривейном подкомитета. В доказательство Боннер раздраженно заметил, что не взял на эти встречи ни единого цента.

– А почему я оказался под наблюдением? – спросил он.

– Не вы, а Тривейн.

– А он знает об этом?

– Возможно... Ведь знает же он о патрульных из министерства финансов, действующих по приказу Белого дома.

– Они заботятся только о его безопасности?

– Не только, если говорить откровенно...

– Но почему, сэр?

– А вот это уж не ваше дело, Боннер!

– Мне не хотелось бы выражать свое недовольство, генерал, но так как именно я приставлен к Тривейну, то считаю, что должен знать о подобных вещах... Люди из «1600» имеют для наблюдения все необходимое, но эта ситуация не используется – нами, по крайней мере. Вы привлекаете своих людей. Зачем? Либо мы дублируем друг друга, либо это какая-то игра.

– Хотя бы затем, майор, чтобы знать о тех встречах, о которых вы нас не информируете!

– Еще раз повторяю, генерал, что эти встречи не имеют никакого отношения к интересующим нас вещам! И если за Тривейном установлено наблюдение, я должен знать об этом. Вы поставили меня в довольно щекотливое положение, генерал...

– У вас достаточно опыта, майор!

– Сомневаюсь, что мне поручили бы это дело, если бы его не было!

Генерал встал с кресла и подошел к стоявшему у стены длинному столу, за которым обычно проводил совещания. Прислонившись к нему, взглянул на майора.

– Хорошо, майор, я разъясню вам, что означает эта «странная игра»! Не могу утверждать, что у нас сложились рабочие отношения с каждым представителем нынешней администрации. Кроме того, в окружении президента есть немало людей, чьи взгляды представляются нам крайне ограниченными. И мы не можем допустить, чтобы «1600» контролировал наши действия или вмешивался в них...

– Это мне понятно, генерал, – сказал Боннер. – Я только думаю, что меня следовало бы поставить в известность.

– Недосмотр, Боннер... Но после того, что я вам сказал, все в порядке, не так ли?

Оба офицера посмотрели друг другу в глаза. Оба прекрасно друг друга поняли, и Боннер почувствовал, что с этого момента допущен в верхние эшелоны министерства обороны.

– Да, генерал, – коротко ответил он, – понято! Седой подтянутый Купер, повернувшись к столу, открыл лежавшую на нем толстую книгу с большими металлическими кольцами.

– Подойдите сюда, майор, – попросил он Боннера. – Взгляните сюда. Вот это книга так книга, солдат!

Боннер прочитал напечатанные на первой странице слова: «Дженис индастриз»...

Боннер отворил стеклянные двери здания «Потомак-Тауэрз» и пошел по толстому голубому ковру к лифтам. Если он все рассчитал правильно, – а информация, полученная им по телефону, безусловно, верна, – то он приехал за полчаса до возвращения хозяина: тот все еще томился на совещании в сенате.

Его здесь уже хорошо знали и приветствовали без каких бы то ни было церемоний. Боннеру было известно, в чем причина его теплых отношений с небольшим штатом сотрудников подкомитета: в его нетрадиционном для военного поведении. Легкий в общении, склонный к юмору, лишенный даже капли заносчивости, он был своим у Тривейна. Боннер давно заметил, что гражданские хорошо относятся в людям в форме, – особенно в парадной, как того требовали правила Пентагона, – если тот, кто ее носит, настроен скептически по отношению к собственной профессии. Дело понятное...

Ему ничего не стоило зайти в офис Тривейна. Он мог снять китель и на пороге перекинуться шуткой с его секретаршей. Мог войти в любую комнату, ослабив узел на галстуке и расстегнув ворот рубашки, и поболтать пару минут с парнями вроде Майка Райена и Джона Ларча, а возможно, и с блестящим молодым юристом Сэмом Викарсоном. Вот и сейчас надо рассказать им парочку анекдотов, высмеивающих чопорно-важных, всем известных генералов. Затем он как бы спохватится, что отвлекает их от работы, и отправится просмотреть утренние газеты в кабинете Тривейна. Парни станут весело протестовать, а он, улыбнувшись, предложит им выпить после работы.

Все это займет каких-нибудь шесть-семь минут.

Итак, он отправится в кабинет Тривейна, отпустив секретарше комплимент относительно ее наряда, прически или еще чего-нибудь в этом роде, и подойдет к стоящему у окна креслу.

Ни отдыхать в этом кресле, ни листать газеты он, конечно, не собирается. Просто рядом, у правой стены, есть шкаф, где хранятся папки. Его-то он и откроет. Останется только выдвинуть ящик, на котором красуется буква «Дж»: «Дженис индастриз» – Пало-Альто, Калифорния. Достав папку, он задвинет ящик и вернется к креслу. У него будет пятнадцать минут для того, чтобы в полкой безопасности сделать выписки из документов и положить их на место.