Текст книги "Директива Джэнсона"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Возможно ли это?

Как была разработана эта сложная комбинация? Неужели тактики просто ухватились за подвернувшийся золотой случай? Два зайца одним выстрелом: расправиться с назойливым магнатом, обвинив в этом строптивого бывшего агента? Но почему бы не предоставить кагамским экстремистам осуществить свой зловещий замысел? Это было бы так просто, так удобно: предоставить религиозный фанатизм самому себе. Вот только…

Послышался приглушенный звук старинного бронзового колокольчика: кто-то звонил в дверь черного входа, ведущего прямо в приемную перед кабинетом декана.

Очнувшись от размышлений, Филдинг поднялся с кресла.

– Извини меня. Я на минутку – сейчас вернусь, – сказал он. – Бестолковый студент все же пришел. Как это некстати – но что поделаешь!

В голове Джэнсона нарисовался четкий разветвленный алгоритм. В первом случае Соединенные Штаты остаются в стороне, мир не вмешивается, и Новак погибает. Дипломаты и чиновники, с которыми связывалась Марта Ланг, указывали на негативные последствия американского вмешательства. Однако бездействие также было сопряжено с риском: риском политического позора. Несмотря на подводные течения, о которых упомянул Филдинг, Петер Новак в целом пользовался всеобщей любовью. В случае его гибели простые люди повсеместно начнут задавать вопросы, почему Соединенные Штаты отказались помочь этому святому, попавшему в беду. Фонд Свободы открыто обвиняет США – громогласно и возмущенно – в том, что они отказались предоставить какое-либо содействие. Легко представить себе град парламентских расследований конгресса, гневные выступления по телевидению, кричащие газетные заголовки. По всему миру зазвучат древние слова: «Для торжества зла достаточно, чтобы добро бездействовало». Поднявшаяся буря разрушит не одну блестящую карьеру. То, что с виду выглядело тропой осторожности, на поверку окажется дорогой, усеянной битым стеклом.

Ну а если события будут развиваться иначе?

Фонд Свободы, известный своей независимостью, собирает международный отряд добровольцев и предпринимает отчаянную попытку освободить пленника. Кого надо винить в случае неудачи? Сотрудник среднего уровня из государственного департамента даст «утечку» журналистам, охотящимся за сенсациями, которые сошлются на «источник, пожелавший остаться неназванным»: «Люди Новака категорически отказались от всех наших предложений о помощи. Судя по всему, они опасались, что от этого потускнеет его ореол независимости. Разумеется, государственный секретарь очень опечален случившимся – как и все мы. Но разве можно оказать содействие тем, кто решительно его отвергает? Высокомерная заносчивость? Можно сказать и так. На самом деле, не в этом ли заключалась главная беда Фонда Свободы?» А затем уже более серьезные журналисты из «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост» перепишут материал, уклончиво упомянув в самом конце: «По сообщению информированных источников, предложения о помощи были отвергнуты…»

Мысли Джэнсона закружились в бешеном хороводе. Что такое этот сценарий – фантазия, плод больного воображения? Он не знал – не мог знать. Пока не мог. Но исключать такую вероятность было нельзя.

Минутка Филдинга растянулась на три минуты. Но в конце концов он вернулся, осторожно затворив за собой дверь. Его поведение стало каким-то другим.

– Это действительно был вышеупомянутый студент, – писклявым голосом заверил он Джэнсона. – Безнадежный случай. Пытается развязать противоречия Кондорсе. А я никак не могу заставить его понять, что у Кондорсе главное как раз противоречия.

У Джэнсона по спине пробежали мурашки. Что-то в декане изменилось – его голос стал каким-то ломким, и разве не появилась дрожь в руках, которой раньше никогда не было? Джэнсон почувствовал, что его старый учитель чем-то глубоко встревожен.

Подойдя к этажерке, декан взял стоявший там толстый том словаря. Это был не просто словарь – Джэнсон знал, что это первый том словаря Самюэля Джонсона, редкого издания 1759 года. На корешке красовались золотые буквы «A – G». Джэнсон помнил словарь еще по тому времени, когда приходил домой к будущему декану в Невилл-корт.

– Хочу на кое-что взглянуть, – сказал Филдинг.

Но Джэнсон уловил под напускной небрежностью волнение. Не горечь потери, а какое-то другое чувство. Тревогу. Подозрение.

С Филдингом что-то случилось: дрожь в руках, неуверенный голос. И что-то еще. Что?

Энгус Филдинг стал избегать встречи глазами – вот в чем дело. Некоторым людям это свойственно всегда; но Филдинг не принадлежал к их числу. Разговаривая с собеседником, он то и дело смотрел ему в глаза, словно проверяя, доходят ли его слова до цели. Джэнсон поймал себя на том, что его рука как бы помимо воли потянулась назад.

Он зачарованно смотрел на то, как Филдинг, повернувшись к нему спиной, раскрыл толстый том и – этого не может быть!

Декан Тринити-Колледжа резко развернулся лицом к Джэнсону, сжимая в трясущейся руке маленький пистолет. У него за спиной Джэнсон разглядел книгу с вырезанной в страницах из тонкой пергаментной бумаги полостью, где было спрятано оружие. Оружие, которое теперь старый ученый нацелил на него.

– Зачем ты сюда пришел? – спросил Филдинг.

Наконец он встретился взглядом с Джэнсоном, и тот увидел в его глазах нечто такое, от чего у него перехватило дыхание: смертельную ненависть.

– Новак был хорошим человеком, – дрожащим голосом произнес Филдинг. Он говорил как-то отрешенно. – Вероятно, великим человеком. Я только что узнал, что это ты его убил.

Глава тринадцатая

Пожилой ученый, на мгновение опустив взгляд, помимо своей воли вздрогнул. Ибо Джэнсон тоже сжимал в руке пистолет – выхваченный из кобуры на поясе в одном плавном движении, подчиненном подсознанию, зарегистрировавшему то, что отказывался признать его рассудок.

Не говоря ни слова, Джэнсон поднял большим пальцем флажок, снимая с предохранителя свое курносое оружие. Несколько долгих мгновений двое стояли, молча глядя друг другу в глаза.

Кем бы ни был посетитель Филдинга, это был не студент, изучающий экономику.

– Том первый, «A – G», – сказал Джэнсон. – Вполне разумно. A – ammo (боеприпасы), G – gun (оружие). Почему бы тебе не убрать этот допотопный пугач? Тебе он никак не подходит.

Ученый-экономист презрительно фыркнул.

– Значит, ты и меня сможешь убить?

– Ради всего святого, Энгус! – взорвался Джэнсон. – Раскинь своими блестящими мозгами. Разве ты не понимаешь, что говоришь чушь?

– Вздор. Я только вижу, что ты был послан сюда для того, чтобы убрать меня – устранить человека, знавшего тебя слишком хорошо. «Машина, предназначенная для того, чтобы убивать» – я слышал, как твое начальство любовно называло тебя этим прозвищем. О да, я поддерживал связь со своими американскими коллегами. Но я до сих пор не мог поверить в то, что они мне сказали о тебе. Твое вероломство достойно восхищения. Знаешь, ты превосходно разыграл горе. Полностью одурачил меня. И я не стесняюсь в этом признаться.

– Я только хотел узнать…

– Местонахождение ближайших сподвижников Петера – чтобы расправиться и с ними! – с жаром воскликнул старый профессор. – Людей из «ближнего круга», как ты выразился. И, выманив у меня эту информацию, ты бы проследил за тем, чтобы выкорчевать с корнем след Петера на нашей планете. – Он усмехнулся холодной, страшной усмешкой, обнажая неровные, потемневшие зубы. – Полагаю, мне следует похвалить тебя за изворотливость. Ты спрашивал у меня, кого я имел в виду под «ними». Разумеется, «они» – это те, на кого ты работаешь!

– Ты только что с кем-то разговаривал – скажи, с кем именно?

Лицо Джэнсона залила краска ярости и изумления. Его взгляд метнулся к оружию, зажатому в руке пожилого декана, пистолету «уэббли» 22-го калибра, самому миниатюрному и удобному из тех, что состояли на вооружении английских разведслужб в начале шестидесятых.

– С кем, черт побери?

– Как ты горишь желанием узнать это! Полагаю, для того, чтобы добавить еще одно имя в кровавый список твоих жертв.

– Энгус, ты только послушай, что говоришь! Это же безумие! Зачем мне…

– Такова природа тайных операций, не так ли? Они полностью никогда не заканчиваются. Всегда находится еще одна болтающаяся ниточка, которую нужно завязать – или отрезать.

– Черт побери, Энгус, ты ведь меня хорошо знаешь!

– Знаю ли? Кто-нибудь по-настоящему знает тебя?

В течение этой перепалки преподаватель и его бывший ученик стояли, направив друг на друга пистолеты. Несмотря на внешнюю выдержку, было видно, что ученого переполняют страх и отвращение. Не вызывало сомнений: Энгус Филдинг убежден, что Джэнсон стал предателем и убийцей.

И его никак не переубедить.

В конце концов, разве не на это указывают факты?

Джэнсон один был свидетелем случившегося. Он один занимался операцией, приведшей к гибели Петера Новака. На его счет переведены миллионы долларов, причем нет никакого объяснения, откуда они взялись. Несомненно, в устранении Новака были заинтересованы могущественные силы; так ли уж невероятно, что эти силы попытались завербовать кого-нибудь вроде Джэнсона, бывшего агента разведслужб, специалиста высочайшего класса, разочаровавшегося в своей работе? Наоборот, подобное предположение кажется вполне допустимым.

Джэнсон прекрасно понимал, какой психологический портрет можно составить по его личному делу; в молодости ему пришлось с лихвой познать предательство, жестокость и страдания. Да, он выжил, но насколько глубокой оказалась душевная травма и были ли вылечены все ее последствия? Начальство никогда не упоминало об этой возможности, но Джэнсон читал это у них в глазах; об этом же свидетельствовали постоянные психологические тесты, которые он должен был проходить: тест Мейерса-Бриггса, тест тематического сознательного восприятия, психологический портрет личности по Аристосу – все это имело целью выявить малейшие трещины в его психике. «Насилие – это то, что получается у вас очень, очень, очень хорошо»; ледяная оценка Коллинза. Именно это делало Джэнсона таким ценным для его начальства; но как раз поэтому высокопоставленные чиновники относились к нему настороженно. До тех пор пока он оставался, подобно крепостному орудию, направленным на врага, его считали ниспосланным свыше; но если же ему когда-либо будет суждено развернуться против тех, кто его обучил, кто его использовал, он мог превратиться в неукротимую машину возмездия.

На Джэнсона нахлынули воспоминания десятилетней давности, десятки похожих друг на друга случаев. «Джэнсон – это бойцовая собака, сорвавшаяся с цепи. Его нужно остановить любой ценой». Ему вручалось досье: фамилия и псевдонимы, привычки, перечень обвинений, – которое ему предстояло выучить наизусть и сжечь. Ставки были слишком высоки, и нельзя было рисковать, полагаясь на суд военного трибунала и процедуры «дисциплинарного воздействия»: из-за агента уже поплатились жизнью хорошие люди, его бывшие коллеги. Возмездие настигало отступника в виде пули небольшого калибра в затылок; труп находили в багажнике машины, принадлежавшей какому-нибудь русскому криминальному авторитету, который сам незадолго до этого встречал свой конец. Для тех, кого это интересовало, – а таких, как правило, было очень немного, – жертва была еще одним американским бизнесменом, имевшим дело в Москве и решившим обмануть своих партнеров из русской мафии. И дорого заплатившим за свою ошибку.

Бойцовая собака, сорвавшаяся с цепи, должна быть уничтожена; в Отделе консульских операций на этот счет существовало жесткое правило. Джэнсону – которому самому не раз поручали привести приговор в исполнение – это было известно, как никому другому.

Он постарался тщательно подбирать слова.

– Энгус, сейчас я ничем не могу рассеять твои подозрения. Не знаю, с кем ты только что разговаривал, поэтому у меня нет возможности обсудить достоверность источника информации. Поразительно, как быстро кому-то удалось с тобой связаться. Еще поразительнее, что всего несколькими словами и заверениями тебя убедили направить оружие на человека, которого ты знаешь уже много лет, считавшегося твоим протеже и другом.

– Как кто-то сказал насчет мадам де Сталь, ты неумолимо прав. Скорее неумолимо, чем прав. – Филдинг слабо улыбнулся. – Не пытайся подбирать аргументы. Мы не на уроке.

Джэнсон пристально вгляделся в лицо стареющего ученого; перед ним был человек, искренне боящийся своего коварного, вероломного оппонента. Но он также увидел искорку сомнения – Филдинг не был абсолютно уверен в своих суждениях. «Все свои знания необходимо постоянно критически переоценивать. И при необходимости от них отказываться». Два миниатюрных пистолета продолжали смотреть друг на друга, словно зеркальные отражения.

– В свое время ты говорил, что академические баталии такие яростные потому, что ставки очень маленькие. – Внезапно Джэнсон почувствовал себя очень спокойным; это отразилось в его голосе. – Полагаю, все меняется. Но знаешь, Энгус, на свете немало тех, кто пытался меня убить, зарабатывая этим на жизнь. Иногда у них были на то веские причины – или, по крайней мере, объяснимые. По большей части этими людьми двигали плохие побуждения. Но в нашем деле на подобные вещи не обращаешь внимания. Задумываться начинаешь потом. И если ты причинил кому-то боль, остается молить бога, что сделано это было из лучших побуждений. Я не знаю, что сейчас происходит, но одно не вызывает сомнений: тебе кто-то солгал, Энгус. И, понимая это, я не могу на тебя злиться. Господи, Энгус, ты только взгляни на себя. Ты не должен целиться в меня из пистолета. И я не должен. Кто-то заставил нас забыть о том, кто мы такие. – Он медленно и печально покачал головой. – Ты хочешь нажать на курок? В таком случае ты должен быть уверен на сто двадцать процентов, что поступаешь правильно. Энгус, а ты уверен? По-моему, нет.

– Ты всегда слишком поспешно приходил к заключению.

– Ну же, Энгус, – не сдавался Джэнсон. В его голосе появилось тепло, но не жар. – Что сказал в свое время Оливер Кромвель? «Умоляю тебя плотью Христа задуматься, не ошибаешься ли ты».

Он грустно повторил старинный афоризм.

– Эти слова звучат жестокой насмешкой из уст человека, – сказал Филдинг, – который, к несчастью для своей родины, по самой своей сути неспособен сомневаться в своих поступках.

Продолжая смотреть ученому прямо в глаза, Джэнсон вытянул правую руку, разжал пальцы, сжимавшие рукоятку пистолета, и предложил его, лежащий на ладони, уже не как оружие, а как дар.

– Если хочешь меня убить, воспользуйся моим. Твой пугач наверняка даст осечку.

Пистолет в руке Филдинга задрожал. Молчание становилось невыносимым.

– Возьми, – с осуждением произнес Джэнсон.

Декан Тринити-Колледжа посерел; в нем боролись чувства к гуманисту, которого он боготворил, и к своему бывшему любимому ученику. Джэнсон прочел это по осунувшемуся, изборожденному складками лицу пожилого ученого.

– Да смилостивится Господь над твоей душой, – наконец произнес Филдинг, опуская своей пистолет.

В этих словах прозвучали одновременно и благословение, и проклятие.

Четверо мужчин и одна женщина сидели вокруг стола в центре «Меридиан». Даже их личные секретари считали, что они отдыхают от работы: кто был у парикмахера, кто слушал выступление своего ребенка на концерте в детской музыкальной школе, кто наконец решил нанести давно откладываемый визит зубному врачу. Если бы кто-то заглянул в деловые календари этих людей, то увидел бы лишь рутину личных и семейных дел, которыми приходится заниматься даже самым высокопоставленным сотрудникам государственных ведомств. Но кризис вынудил их забыть о тех немногих передышках в насыщенных до предела расписаниях дел. Впрочем, иначе и быть не могло. Программа «Мёбиус» изменила весь мир; если о ней проведают силы зла, это может привести к глобальной катастрофе.

– Пока что рано предполагать, что события будут развиваться по худшему сценарию, – сказала советник президента по вопросам национальной безопасности, строго одетая чернокожая круглолицая женщина с большими, пытливыми глазами.

Шарлотта Энсли впервые с начала кризиса присутствовала на подобном совещании, но ее постоянно держал в курсе происходящего заместитель директора АНБ Сэнфорд Хилдрет.

– Неделю назад я присоединился бы к вашим словам, – заметил Кацуо Ониси, системный программист.

В официальном мире вашингтонской бюрократии такие люди, как председатель Совета национальной безопасности, занимали положение на много порядков выше какого-то вундеркинда-компьютерщика из ЦРУ. Но абсолютная секретность программы «Мёбиус» породила временную, искусственную демократию, демократию спасательной шлюпки. Теперь весомость суждения оценивалась не по занимаемой должности; единственным критерием была убедительность.

– О, какую же запутанную сеть мы сплетем… – начал Сэнфорд Хилдрет, представитель АНБ.

– Избавьте нас от пустых слов, – оборвал его заместитель директора разведывательного управления министерства обороны, кладя на стол пухлые, розовые руки. – Что нам известно? Что слышно об этом человеке?

– Он исчез, – ответил представитель АНБ, потирая высокий лоб. – Казалось, он был у нас в руках, и вдруг совершенно неожиданно мы его потеряли.

– Этого не может быть, – нахмурился человек из РУМО.

– Вы не знаете Джэнсона, – заметил Дерек Коллинз, помощник государственного секретаря и директор Отдела консульских операций.

– Благодарите Бога за мелкие радости, Дерек, – огрызнулся Олбрайт. – Это какой-то вуду, мать его, – знаете, что это такое? Мне о них рассказывала моя бабушка. Что-то вроде глиняной куклы, в которую вселяется злой дух, и она превращается в чудовище. Современная вариация истории Франкенштейна. Вы его породили, а сейчас он собирается вас погубить.

– Вуду, – повторил Коллинз. – Очень любопытно. Мы действительно имеем дело с вуду, но нам хорошо известно, что это не Джэнсон.

Возбужденные разведчики умолкли.

– С искренним уважением напоминаю, – заметил Сэнди Хилдрет, – что мы должны в первую очередь решить основной вопрос. Угрожает ли программе «Мёбиус» опасность разглашения? Станет ли Джэнсон причиной этого разглашения?

– И как мы могли допустить подобное? – шумно вздохнул Олбрайт.

– История стара как мир, – заметила советник по вопросам национальной безопасности. – Нам казалось, за нами только начинают ухаживать, а нас уже потащили в постель. – Ее карие глаза оглядели лица собравшихся. – Быть может, мы что-то упускаем – давайте-ка еще раз просмотрим личное дело этого Джэнсона. – Она повернулась к помощнику государственного секретаря. – Только самое главное.

– Пол Элайя Джэнсон, – начал Коллинз, пряча глаза за черными пластмассовыми стеклами очков. – Вырос в Норфолке, штат Коннектикут, учился в школе Кент. Его мать – урожденная Анна Клима – эмигрантка из бывшей Чехословакии. У себя на родине была переводчицей художественной литературы, чересчур сблизилась с писателями-диссидентами, выехала в гости к родственнику в Нью-Хейвен и не вернулась. Писала стихи на чешском и английском, несколько раз публиковалась в «Нью-Йоркере». Алек Джэнсон занимался страхованием, незадолго перед смертью стал первым вице-президентом группы компаний «Далки». В 1969 году Пол бросает перед самым выпуском университет штата Мичиган и идет добровольцем в морскую пехоту. Вскоре проявляет свои способности к тактическому мышлению и боевым искусствам и переводится в «Морские львы», став самым молодым солдатом, прошедшим специальную подготовку «львов». Назначается в контрразведывательную службу. Кривая овладения навыками взмывает вверх словно ракета.

– Подождите минуту, – остановил его человек из РУМО. – Такое тепличное растение – с чего это он подался в «грязную дюжину»? Тут какая-то неувязка психологического плана.

– Вся жизнь Джэнсона – сплошная «неувязка психологического плана», – резко возразил Дерек Коллинз. – Вы действительно хотите ознакомиться с заключением мозговедов? Быть может, Джэнсон восстал против своего отца – они плохо ладили друг с другом. Быть может, он наслушался рассказов о своем дяде-чехе, герое Сопротивления, партизанившем в лесах и оврагах под Сумавой, на счету которого десятки убитых нацистов. Впрочем, и папашу его нельзя назвать неженкой. Во время Второй мировой войны старый Алек сам служил рядовым в Semper Fi[32]32
  Морской пехоте США (по девизу Semper fideliti («Всегда верен»).


[Закрыть] перед тем, как заняться страхованием. Скажем так: у Пола это было в крови. К тому же вы знаете это высказывание: победа в битве при Ватерлоо была одержана на игровых площадках школы Итона. Или вы это тоже считаете «неувязкой психологического плана», Дуг?

Аналитик РУМО смущенно покраснел.

– Я просто пытаюсь понять, кто такой этот Джэнсон, что смог ускользнуть из тщательно расставленной, полномасштабной засады ЦРУ, словно человек-невидимка?

– На самом деле мы были предупреждены в самый последний момент – всю операцию пришлось готовить в спешке. У наших ребят были считаные минуты на то, чтобы собраться, – заявил Клейтон Аккерли, представитель оперативного отдела ЦРУ. У него были редеющие рыжие волосы, водянистые глаза и бледнеющий загар. – Не сомневаюсь, в сложившейся обстановке они сделали все возможное.

– У нас нет времени на взаимные упреки, – резко заметила Шарлотта Энсли, оглядев собравшихся поверх очков, словно строгая учительница своих учеников. – Только не сейчас. Продолжайте, Дерек. Я до сих пор ничего не поняла.

– Служил в четвертом отряде «Морских львов», за выполнение первого же боевого задания получил треклятый Военно-морской крест.

Взгляд Коллинза упал на желтоватую страничку из папки, и он начал читать вслух:

Замечания к служебной характеристике офицера

20 ноября 1970 года

Младший лейтенант флота Джэнсон проявил себя в совместной операции «Морских львов» и подразделения А-8 сил специального назначения с лучшей стороны. Его умение быстро оценить ситуацию, тактическое мышление, изобретательность и воображение позволили ему разрабатывать стремительные удары по подразделениям неприятельской армии и отрядам повстанцев так, чтобы они осуществлялись с минимальными потерями. Мл. л-т Джэнсон продемонстрировал беспримерное умение мгновенно реагировать на постоянно меняющуюся обстановку. Он спокойно переносит все невзгоды жизни в полевых условиях. Обладает природным даром лидерства: не просит, а вынуждает подчиненных относиться к нему с уважением.

Лейтенант флота Гарольд Брэди, сотрудник кадровой службы.

Мл. л-т Джэнсон демонстрирует высочайший потенциал; его боевое мастерство и способность импровизировать в крайне неблагоприятной обстановке можно назвать лишь божественным даром. Я лично буду присматривать за ним, чтобы проследить, раскроется ли в полной мере его талант.

Согласовано.

Лейтенант-коммандер **** ********

– И подобных отзывов десятки. Не успела закончиться одна операция, этого парня бросали в другую; он постоянно принимал участие в боевых действиях – и ни одной осечки. Затем последовал большой перерыв. Нелегко восстановить доброе имя, побывав в плену. Джэнсон попал в руки вьетконговцев в конце 1972 года. Провел в лагере для военнопленных восемнадцать месяцев, в невыносимых условиях.

– Вы не могли бы уточнить? – спросила Шарлотта Энсли.

– Его постоянно подвергали пыткам. Мучили голодом. Часть времени его держали в клетке – не в камере, а как птицу в настоящей клетке высотой пять футов, шириной фута четыре. Когда мы его нашли, Джэнсон весил восемьдесят три фунта. Он настолько исхудал, что однажды с него свалились кандалы. Предпринял три попытки побега. Последняя оказалась удачной.

– Разве подобное обращение с пленными было обычным делом?

– Нет, – подтвердил помощник госсекретаря. – Но постоянные упорные и изощренные попытки бегства также встречались крайне редко. Вьетнамцам было известно, что Джэнсон служил в контрразведке, поэтому они старались выколотить из него все, что он знает. И приходили в бешенство, не добившись никаких результатов. Ему повезло, что он остался жив. Чертовски повезло.

– Но очень не повезло, когда он попал в плен, – заметила советник по вопросам национальной безопасности.

– Вот тут как раз начинается самое запутанное. Джэнсон был уверен, что его предали. Якобы вьетконговцы заранее получили информацию о нем, и он попал в засаду.

– Его предали? Но кто? – резко спросила Энсли.

– Его непосредственный командир.

– Чей восторг по поводу своего любимого протеже, похоже, немного поостыл.

Достав из папки последнюю страничку, озаглавленную «Замечания к служебной характеристике офицера», она прочитала вслух:

Хотя личные профессиональные качества лейт. Джэнсона остаются впечатляющими, в последнее время он все чаще сталкивается с проблемами в умении заставлять подчиненных повиноваться: как на учебных занятиях, так и в боевой обстановке ему не удается добиться от них полной самоотдачи, при этом он прощает им различные упущения. Складывается впечатление, что его больше беспокоит благополучие своих людей, а не их способность выполнять поставленные боевые задачи. Его забота о своих подчиненных не позволяет ему сосредоточиться на более широких проблемах, стоящих перед нашей армией, что мешает выполнять приказы своих командиров.

– Тут между строк сквозит нечто большее, – заметил Коллинз. – Взаимное охлаждение было неизбежным.

– Почему?

– Похоже, Джэнсон угрожал, что обратится к вышестоящему начальству, обвинив своего командира в военных преступлениях.

– Прошу прощения, я должна тщательно в этом разобраться. Что случилось? У солдата-вундеркинда произошел психологический надрыв?

– Нет. Подозрения Джэнсона оказались справедливыми. Вернувшись к своим и поправив свое здоровье, он поднял большой шум – разумеется, в рамках своего ведомства. Он приложил все силы к тому, чтобы его непосредственный начальник предстал перед судом военного трибунала.

– И он добился своего?

Повернувшись к Энсли, помощник госсекретаря пристально посмотрел ей в лицо.

– Вы хотите сказать, что ничего не знаете об этом?

– Давайте отбросим ненужную словесную шелуху, – ответила круглолицая негритянка. – Если у вас есть что сказать, говорите.

– Вам не известно, кто был непосредственным командиром Джэнсона?

Энсли покачала головой, внимательно следя за ним.

– Некто по имени Алан Демарест, – ответил помощник госсекретаря. – Или будет лучше, если я скажу лейтенант-коммандер Демарест.

– «Вижу», – сказал слепой. – Как всегда в минуты большого напряжения, ее южный говор прорвался на поверхность. – Истоки Нила.

– Следующий раз мы встречаемся с нашим другом Джэнсоном, когда он уже учится в Кембриджском университете, по направлению в рамках правительственной программы. Затем он снова оказывается на службе, теперь уже в Отделе консульских операций.

Речь помощника госсекретаря стала резкой и краткой.

– То есть у вас под началом, – уточнила Шарлотта Энсли.

– Да, если так можно сказать.

Голос Коллинза был красноречивее любых слов. Все поняли: Джэнсон был не самым подчиненным подчиненным.

– Давайте-ка на секунду вернемся назад, – сказала Энсли. – Вьетконговский плен, несомненно, стал для Джэнсона серьезной травмой. Возможно, он так и не смог полностью оправиться…

– В физическом отношении он был силен, как никогда…

– Я имела в виду не физическую силу и умственные способности. Но подобные вещи неизбежно оставляют психологические шрамы. Микроскопические трещинки, разломы, скрытые изъяны – как в керамическом горшке. Их не видно до тех пор, пока не произойдет что-то еще, вторая травма. И тогда человек ломается, крошится, рассыпается. Хороший человек становится плохим.

Помощник госсекретаря скептически поднял брови.

– Согласна, это все лишь на уровне предположений, – ровным голосом продолжала Энсли. – Но можем ли мы позволить себе допустить ошибку? Разумеется, пока что нам известно далеко не все. Но здесь я согласна с Дугом. Все сводится к одному вопросу: Джэнсон работает на нас или против нас? Ну, одно мы знаем точно. На нас он не работает.

– Правильно, – подтвердил Коллинз. – И все же…

– А вот на «все же» времени у нас нет, – оборвала его Энсли. – Сейчас нет.

– Этот тип – неподвластная нам переменная, – буркнул Олбрайт. – И без того в сложной и запутанной вероятностной матрице. Для того чтобы оптимизировать выход, необходимо избавиться от этой переменной.

– Между прочим, эта «переменная» отдала три десятилетия своей жизни на служение родине, – огрызнулся Коллинз. – Странно, почему в нашем деле чем высокопарнее слова, тем низменнее поступки.

– Дерек, прекратите! Самые грязные руки у вас – если, конечно, не считать вашего мальчика Джэнсона. Проклятую машинку для убийства. – Представитель РУМО сверкнул глазами на помощника госсекретаря. – Пусть этот Джэнсон попробует свое собственное лекарство. Теперь я выразился достаточно ясно?

Поправив черные пластмассовые очки, Коллинз бросил на аналитика взгляд, полный неприязни. И все же не оставалось сомнений, в какую сторону дует ветер.

– Справиться с ним будет весьма сложно, – подчеркнул человек из оперативного отдела ЦРУ, все еще не пришедший в себя после неудачи в Афинах. – Никто не сравнится с ним в рукопашном поединке. Столкновение с Джэнсоном может привести к серьезным человеческим жертвам.

– До всего разведывательного сообщества дошли слухи, хотя и неподтвержденные, о том, что на Ануре что-то произошло, – сказал Коллинз. – То есть речь идет как о моих агентах, так и о ваших. – Он посмотрел на представителя ЦРУ, затем перевел взгляд на Олбрайта. – Почему бы вам не предоставить вашим ковбоям еще одну попытку?

– Дерек, вам известны порядки, – строго заметила Энсли. – Каждый убирает за собой. Я не хочу повторения Афин. Никто не знает Джэнсона лучше того, кто его обучил. Признайтесь, ваши заместители по оперативной работе уже подготовили план действий.

– Ну да, разумеется, – подтвердил Коллинз. – Но они понятия не имеют, что происходит на самом деле.

– А вы думаете, мы знаем?

– Я вас понял. – Решение принято; период выжидания закончился. – Основа плана – использование группы опытных снайперов. Они выполнят поставленную задачу, причем без лишнего шума. Неудача полностью исключена. От этих людей никто не уйдет. – Коллинз закрыл глаза, скрытые темными стеклами очков, вспоминая непрерывную серию успехов своей команды. – От них никто никогда не уходил, – тихо добавил он.

– Они получили приказ на уничтожение?

– В настоящее время они должны установить местонахождение Джэнсона, следить за ним и ждать дальнейших распоряжений.

– Отдайте им этот приказ, – сказала Энсли. – Это наше коллективное решение. Мистера Джэнсона уже ничто не может спасти. Дайте своим людям зеленый свет. И немедленно.

– Я не спорю, я просто хочу убедиться, что вы полностью сознаете, на какой риск идете, – не сдавался помощник госсекретаря.