Текст книги "Директива Джэнсона"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

По тротуару пронеслась серая флотилия одичавших кошек: Джэнсон снова приближался к Национальному саду, кошачьей столице Афин. Припустившись, он бросился догонять отставшую от стаи кошку.

Редкие прохожие проводили его удивленными взглядами.

– Грета! – воскликнул Джэнсон, подхватывая перепуганную кошку и целуя ее в мордочку. – Опять ты потеряла ошейник!

Он быстро закрепил пластмассовый браслет с позиционным передатчиком на шее животного. Своеобразный ошейник держался прочно, при этом не стесняя бедную кошку. Приблизившись к саду, Джэнсон отпустил бешено вырывающееся животное, тотчас же скрывшееся в кустах в поисках полевок. Затем он зашел в коричневую деревянную кабинку и запихнул желтую ветровку и шапочку в железный мусорный бак.

Через несколько минут Джэнсон уже ехал в троллейбусе первого маршрута. Никаких признаков слежки. Вскоре члены группы наружного наблюдения начнут собираться в кишащей кошками центральной части сада. Если Джэнсону было хорошо известно афинское консульство, свои истинные таланты они проявят вечером, сочиняя отчеты о случившемся.

Афинское консульство. В конце семидесятых Джэнсон провел здесь столько времени, что сейчас с ужасом вспоминал об этом. Он принялся лихорадочно рыться в памяти, пытаясь найти кого-нибудь, кто сможет объяснить ему, что происходит, – объяснить изнутри. Перед ним многие в долгу; пришло время попросить их расплатиться по счетам.

Сначала перед глазами Джэнсона появилось лицо, и лишь затем всплыла фамилия: кабинетный сотрудник средних лет из афинского отдела ЦРУ. Он работал в маленьком кабинете на третьем этаже американского посольства в Афинах, расположенного в доме номер 91 по проспекту Вассилиссис-София, неподалеку от Византийского музея.

Джэнсону были хорошо знакомы такие люди, как Нельсон Аггер. Карьерист с трусливой душонкой, не обремененный прочными убеждениями. Аггер закончил Северо-Западный университет по специальности «сравнительная политика»; хотя его оценки и рекомендации позволяли ему надеяться на аспирантуру, их оказалось недостаточно для того, чтобы платить за обучение и получать стипендию. Поддержка поступила из внешнего источника – в данном случае из специального фонда государственного департамента.

Пройдя проверку на благонадежность, Аггер занял место в отделе информации, показав себя мастером по части неписаных правил составления аналитических докладов. Все его доклады – некоторые из которых попадались на глаза Джэнсону – неизменно отличались авторитетностью суждений, гладкостью и осторожностью, а их истинная ценность пряталась за звучной поступью. Они пестрели такими фразами, как «настоящие тенденции, по всей видимости, сохранятся в ближайшее время», и мастерски используемыми причастиями вроде «возрастающий». Обозначенные подобным образом тенденции не сопровождались даже самыми скромными попытками предугадать дальнейшее развитие ситуации. «Король Фахад столкнется с возрастающими сложностями удержания власти», – предсказывал Аггер месяц за месяцем судьбу cаудовского лидера. И тот факт, что монарх год за годом оставался на престоле до тех пор, пока его не свел в могилу сердечный приступ – после почти двадцатилетнего правления, – никого особенно не волновал; в конце концов, Аггер ведь никогда не говорил, что король Фахад лишится власти к какому-то определенному сроку. По поводу Сомали Аггер однажды написал: «Ситуация еще не раскрылась до такой степени, когда можно будет с определенной долей уверенности описать сущность пришедшего на смену правительства и характер проводимой им политики». Эти аналитические доклады действительно были звучными – один звук, не обремененный содержанием.

Тощий, лысеющий, нескладный, Нельсон Аггер был из тех, кого часто недооценивают оперативные работники; но то, что ему не хватало храбрости, он с лихвой восполнял изворотливостью в подковерной борьбе. Этот бюрократ до мозга костей умел выживать в любой обстановке.

С другой стороны, Аггер, как это ни удивительно, пользовался всеобщей любовью. Трудно объяснить, почему Джэнсон так с ним сблизился. Разумеется, отчасти это объяснялось тем, что Аггер не питал в отношении себя никаких иллюзий. Да, он был циником, но в отличие от занудливых оппортунистов, населяющих «Туманное дно»,[21]21
  «Туманное дно» – полуофициальное название государственного департамента США.


[Закрыть] он никогда не злоупотреблял этим, по крайней мере в присутствии Джэнсона. Самыми опасными, как показывал опыт Джэнсона, были те, кто грезил великими планами, глядя на происходящее холодными глазами. Аггер, хотя и не хватал звезд в своем ремесле, все же приносил больше пользы, чем вреда.

Однако, положа руку на сердце, Джэнсон вынужден был признаться самому себе, что была еще одна причина, почему они ладили друг с другом: Аггер его очень уважал и проникся к нему симпатией. Канцелярские крысы, преисполненные чувства собственной значимости, как правило, смотрят свысока на оперативников. Напротив, Аггер, однажды в шутку назвавший себя «полной никчемностью», даже не трудился скрывать свое восхищение Джэнсоном.

Как и, раз уж об этом зашла речь, он не скрывал свою признательность. За несколько лет совместной работы Джэнсон то и дело устраивал так, чтобы Аггер первым знакомился с определенной информацией; несколько раз последний успевал подправить свои аналитические доклады до того, как эта информация передавалась по каналам связи. Общий уровень аналитической разведки был столь невысок, что после нескольких таких «пророчеств» за специалистом прочно закреплялась репутация мастера своего дела.

Нельсон Аггер был именно тем, кто мог сейчас помочь Джэнсону. Какими бы ни были недостатки Аггера в мире внешней разведки, у него был необычайно тонкий слух во всем, что касалось разведки внутренней – внутри своего отдела: кто на хорошем счету, кто нет, кого считают потерявшим квалификацию, кто идет в гору. Его политическое мастерство проявилось в том, что он стал своеобразным центром сплетен, при том сам ни разу не был замечен в их распространении. Если кто-либо и сможет пролить свет на происходящее, то только Нельсон Аггер. В афинском секторе не может произойти ничего мало-мальски значимого без того, чтобы об этом не проведало маленькое, тесно сплоченное отделение ЦРУ.

Устроившись в кафе на Вассилиссис-София, напротив американского посольства, Джэнсон, попивая из большой чашки крепкий, сладкий кофе, так любимый жителями Афин, позвонил по сотовому на коммутатор.

– Торговое представительство, – ответил женский голос.

– Соедините меня с Аггером, пожалуйста.

Пауза, нарушаемая тремя щелчками; разговор будет записан и занесен в журнал.

– Могу я поинтересоваться, кто его спрашивает?

– Александер, – ответил Джэнсон. – Ричард Александер.

Еще одна пауза. Наконец в трубке послышался голос Аггера.

– Давно я не слышал это имя. – Его голос был ровным, непроницаемым. – Рад, что наконец его услышал.

– Как насчет стаканчика ретсины? – Нарочитая небрежность. – Ты можешь сейчас выскочить? На Лахитос есть одно заведение…

– Могу предложить кое-что получше, – остановил его Аггер. – Кафе на Пападхима. «Каладза». Может быть, помнишь. Чуть подальше, но зато готовят там превосходно.

Джэнсон ощутил резкий укол адреналина: встречное предложение прозвучало чересчур быстро. К тому же и Джэнсон, и Аггер прекрасно знали, что кухня в «Каладзе» ужасная; они как раз говорили об этом во время последней встречи, четыре года назад. «Худшая во всем городе», – вынес тогда приговор Аггер, с подозрением глядя на тарелку с зеленым месивом.

Значит, сейчас Аггер предупреждает его, что им обоим необходимо быть предельно осторожными.

– Замечательно, – изобразил радость Джэнсон – для того, кто прослушивал разговор сейчас или должен был прослушать его в самое ближайшее время. – У тебя сотовый телефон есть?

– А у кого в Афинах нет?

– Дай номер. Если я вдруг задержусь, то дам тебе знать.

– Отличная мысль, – согласился Аггер. – Отличная мысль.

Оставаясь в кафе, Джэнсон проследил, как Аггер вышел из здания посольства через боковую дверь и повернул в сторону военно-морского госпиталя, неподалеку от которого находилось кафе «Каладза».

Затем он увидел то, чего так опасался. Из неказистого серого здания, примыкавшего к посольству, вышли мужчина и женщина и направились следом за Аггером. Это был «хвост».

А аналитик, всю жизнь работавший с бумагами в тиши кабинета, не обладает даже азами оперативного мастерства, чтобы его заметить.

Тот, кто прослушивал телефонный разговор, узнал псевдоним и отреагировал моментально. Несомненно, кто-то принял в расчет дружбу Джэнсона с Аггером и предусмотрел возможность того, что он попытается связаться с аналитиком.

Аггер смешался с толпой пешеходов, направляющейся к Парко-Эйтериас; мужчина и женщина шли следом за ним на некотором отдалении.

«Каладза» – место чересчур опасное. Встреча должна состояться в том месте, которое выберет Джэнсон.

Оставив под чашкой кофе несколько купюр, он вышел из кафе и направился в сторону холма Ликавиттос. Ликавиттос – самое высокое место Афин; покрытая лесом вершина возвышается над городом огромным зеленым куполом. Лучшего места для встречи без посторонних не придумаешь. Туристов Ликавиттос привлекал прекрасной панорамой города, открывающейся с его вершины. Джэнсона холм привлек тем, что возвышенное место сильно затрудняло группе наружного наблюдения возможность незаметно занять свою позицию, особенно если Джэнсон должен был появиться там первым. В настоящий момент он был вооружен лишь небольшим биноклем. Не страдает ли он манией преследования, опасаясь, что этого окажется недостаточно?

Каждые двадцать минут от станции, расположенной в самом конце проспекта Плутарха, вверх по рельсам отходил вагончик фуникулера. Внимательно следя за тем, что происходит вокруг, Джэнсон поднялся на вершину Ликавиттос мимо ступеней ухоженных террас. Оказавшись на высоте почти тысяча футов и оставив смог внизу, вздохнул полной грудью. Площадка на вершине холма была заставлена маленькими кафе и беседками, откуда открывался вид на Афины. В центре возвышалась небольшая белая часовня Агиос Георгиос, Святого Георгия, воздвигнутая в XIX веке.

Джэнсон позвонил Аггеру на сотовый.

– Старина, у меня изменились планы, – сказал он.

– Говорят, все перемены к лучшему, – невозмутимо ответил Аггер.

Джэнсон колебался. Сказать ему, что за ним следят? По легкой дрожи в голосе Аггера он заключил, что лучше этого не делать. Аггер все равно не сумеет отделаться от «хвоста», а следить за ничего не подозревающим человеком проще. К тому же, узнав о слежке, Аггер может запаниковать – плюнуть на все и вернуться в посольство. Лучше дать ему задание, чтобы он стряхнул с себя «хвост», сам не догадываясь об этом.

– У тебя есть ручка? – спросил Джэнсон.

– Я сам лучше любой ручки, – вздохнул аналитик.

– Тогда слушай внимательно, дружище. Я хочу, чтобы ты поочередно прокатился в следующих трамваях.

Джэнсон подробно объяснил сложную систему пересадок с одного маршрута на другой.

– Ну и окольный путь ты выбрал, – заметил Аггер.

– Положись на меня, – заверил его Джэнсон.

Тех, кто следит за аналитиком, остановит не необходимость не отстать от него, а постоянно уменьшающаяся вероятность сделать это, не привлекая к себе внимания. В подобных ситуациях опытные оперативники предпочитают отказаться от слежки, чтобы не выдать себя.

– Хорошо, – сказал Аггер тоном человека, понимающего, что он увяз с головой. – Все понял.

– Итак, когда ты выйдешь из вагончика фуникулера на Ликавиттос, ступай по дорожке, ведущей к театру. Я буду ждать тебя перед фонтаном Элиях.

– Слушай, ты должен дать мне – ну, не меньше часа.

– Хорошо, встречаемся через час.

Джэнсон постарался успокоить своего собеседника; судя по голосу, Аггер нервничал, нервничал больше обычного, а это было плохо. Он станет дерганым и излишне осторожным, что будет иметь отрицательный эффект: Аггер станет обращать внимание на второстепенные мелочи и упустит главное.

Джэнсон не спеша прошел мимо кафе – уютного заведения с веселыми желто-зелеными пластмассовыми стульчиками и розовыми столиками на террасе на склоне холма. Рядом был небольшой сад скульптур, уставленный мраморными изваяниями современного розлива. По саду бродила пара подростков в свободных белых балахонах, рассчитанных на накачанные мышцы и болтавшихся на щуплых телах под дуновениями ветерка. Странноватая на вид женщина, сжимавшая в руке пакет с заплесневелой пиццей, кормила и без того обожравшихся голубей.

Укрывшись за густыми зарослями сосны алеппо, Джэнсон поочередно изучил всех находившихся поблизости. В жаркую погоду многие афиняне спасаются на Ликавиттос от зноя и удушливого nephos. Вот японцы, супружеская пара: в руках у мужа крохотная видеокамера размером чуть больше пачки сигарет, свидетельство стремительного прогресса бытовой электроники. Он поставил свою жену на самом краю обрыва – у ее ног лежат все Афины.

Пять минут растянулись в десять, затем в пятнадцать; на площадке появлялись и уходили, казалось бы, случайные люди. Однако далеко не все было случайным. Слева от Джэнсона, тридцатью ярдами ниже, мужчина в свободной блузе, поставив перед собой мольберт, делал набросок пейзажа; его рука совершала широкие, уверенные движения. Джэнсон навел бинокль. Зажатый в сильной, мускулистой руке кусок угля вычерчивал на листе ватмана случайные линии. Что бы ни интересовало этого «художника», определенно это был не открывающийся перед ним вид. Направив бинокль на его лицо, Джэнсон вздрогнул. Этот мужчина не был похож на американцев, которых он встречал раньше. Могучая шея распирала воротник блузы, глаза были мертвыми – этот человек был наемным убийцей, профессиональным киллером. Джэнсон почувствовал, что у него по затылку пробежали мурашки.

Второй мужчина сидел напротив от художника и читал газету. Он был в дорогом светло-сером костюме и в очках. Джэнсон подкрутил бинокль: губы мужчины шевелились. Но он не проговаривал прочитанное, ибо, когда его взгляд оторвался от газеты, губы продолжали шевелиться. Он разговаривал с сообщником – микрофон может быть спрятан в узле галстука или в петлице.

Кто-нибудь еще?

Рыжеволосая женщина в зеленом хлопчатобумажном платье? Нет, следом за ней шли парами, взявшись за руки, десять ребятишек. Это учительница, проводит урок на природе. Ни один оперативник не подставит себя непредсказуемому хаосу группы маленьких детей.

Оставаясь в сотне футов выше фонтана, у которого они с Аггером условились встретиться в четыре часа, Джэнсон продолжал изучать обстановку. Его взгляд непрерывно проходился по усыпанным гравием дорожкам и нетронутой зелени лужаек и кустов.

Заключение: отряд слежения из неопытных американцев заменен местными дарованиями, людьми, знакомыми с обстановкой и способными реагировать мгновенно.

Но какой они получили приказ?

Джэнсон продолжал рассматривать пологий склон, следя за всем необычным. Бизнесмен, судя по всему, задремал, уронив подбородок на грудь: послеобеденная сиеста. Лишь двигающиеся время от времени губы рассеивали эту иллюзию – он продолжал держать связь, хотя бы для того, чтобы бороться со скукой.

Те двое, кого засек Джэнсон, – бизнесмен с газетой и художник с мольбертом – были определенно греки, а не американцы; это однозначно следовало из их внешности, одежды и даже поведения. И языка: Джэнсон неважно читал по губам, но все же смог определить, что бизнесмен говорил по-гречески, а не по-английски.

Но, во имя всего святого, зачем этот бредень? Одним существованием инкриминирующих улик не объяснить готовность к поспешным действиям. Джэнсон больше двадцати пяти лет проработал в одном из самых засекреченных разведывательных ведомств Соединенных Штатов; за это время его успели изучить вдоль и поперек. Если бы он замыслил какую-то крупную нечистую игру, то у него уже были сотни возможностей осуществить задуманное. Однако именно сейчас, похоже, его бывшее руководство поверило в худшее, не утруждая себя попытками найти другое объяснение уличающих доказательств.

Что изменилось – какой проступок он совершил, действительный или мнимый? Или все дело в том, что он что-то знает? Так или иначе, он помимо своей воли встал на пути у больших шишек в Вашингтоне, на противоположном конце земного шара от этого древнего холма в центре Афин.

Есть здесь еще кто-нибудь? Косые лучи солнца затрудняли обзор, но Джэнсон изучал каждую пядь открытой местности, разбив ее мысленной координатной сеткой, до тех пор, пока у него не начали болеть глаза.

В четыре часа появился встревоженный Аггер. Свой темно-синий льняной пиджак он перебросил через руку, голубая рубашка в полоску под мышками промокла насквозь; несомненно, прилежный аналитик, редко покидавший уют оборудованных кондиционерами помещений посольства, был недоволен таким развитием событий.

Со своего наблюдательного поста среди сосен Джэнсон видел, что Аггер уселся на длинную мраморную скамью у фонтана, пытаясь отдышаться, и огляделся вокруг, ища своего старого друга.

Джэнсон распластался на земле.

Мужчина с мольбертом: у него приказ только наблюдать? Или действовать? Джэнсона очень встревожило то, что это был грек. Он убедился, что в городе за ним следили американцы, сотрудники разведывательного подразделения, имеющегося при каждом посольстве Соединенных Штатов. Это были не дилетанты, но и высоким профессиональным уровнем они тоже похвастаться не могли. Джэнсон заключил, эти люди были лучшим, что удалось собрать за очень короткий срок. В афинском секторе не знали заранее, что он появится в городе; в конце концов, он сам принял это решение спонтанно, каких-нибудь двенадцать часов назад.

Но эти греки – кто они? Вероятно, не простые подручные ЦРУ. Это настоящие профессионалы, получившие конкретное задание. От таких людей стараются держаться подальше – кроме тех случаев, когда возникает надобность в их услугах. Как правило, их появление означало необходимость карательных мер, чего не мог позволить себе ни один официальный сотрудник разведслужб.

Но Джэнсон поймал себя на том, что забегает вперед: пока что нет причин отдать приказ о карательных мерах. Пока что нет.

Джэнсон полз по-пластунски среди нетронутой зелени, держась рядом со стеной, сложенной из глинистого сланца. Его продвижение затруднял густой кустарник. Длинные перья сорняков щекотали ноздри; через каждые несколько футов у него на пути встречались высокие пучки травы, и Джэнсону приходилось прилагать особую осторожность, чтобы не шелохнуть их, выдав свое присутствие. Пару минут спустя, приподняв на мгновение голову над выступом стены, он убедился, что находится в нескольких футах от человека с мольбертом. Тот теперь даже не притворялся, что рисует; кусок угля валялся на земле, словно брошенный окурок.

Грек стоял к Джэнсону спиной, и тот отчетливо разглядел мускулистое телосложение молодого «художника». Грек не отрывал взгляда от Аггера, сидевшего на мраморной скамье у фонтана, и его мышцы напряглись, готовые к действию. Вдруг Джэнсон увидел, что он сунул руку под свободную блузу.

Джэнсон подобрал с земли большой кусок сланца, стараясь действовать абсолютно бесшумно; любой резкий звук, такой, как скрежет двух камней один о другой, заставил бы грека стремительно обернуться. Замахнувшись, Джэнсон что есть силы швырнул камень, целясь греку в затылок. Тот начал было оборачиваться, но камень ударил его в голову, и он повалился на землю. Перешагнув через невысокую стенку, Джэнсон схватил «художника» за волосы, зажимая ему рот. Затем он перетащил его через стенку и перевернул на спину.

Вытащив из-за пояса грека плоский пистолет – мощное полуавтоматическое оружие, «вальтер П-99», – Джэнсон увидел, что к дулу намертво прикреплена трубка с отверстиями. Бесшумное оружие, предназначенное для того, чтобы его не демонстрировать, а использовать – не угрожать, а приводить угрозы в исполнение. Этот человек был профессионалом, и у него было профессиональное снаряжение. Джэнсон ощупал вышитый воротник блузы, ища микрофон, и убедился, что режим передачи не был включен. Разорвав ткань, он отыскал маленький голубовато-черный пластмассовый кружок с отходящими от него медными проводками.

– Передай своему другу, что у тебя чрезвычайная ситуация! – зловеще шепнул Джэнсон, прижимаясь губами к уху грека. Он не сомневался, что задача была поручена тем, кто владеет английским и не истолкует приказ ошибочно. – Дай ему знать, что тебя предали! Как это и произошло на самом деле!

– Den omilo tin Aggliki, – ответил «художник».

Джэнсон надавил ему коленом на горло так, что тот поперхнулся от боли.

– Ты не говоришь по-английски? В таком случае, полагаю, мне нет смысла сохранять тебе жизнь.

Грек выпучил глаза.

– Нет! Пожалуйста, не надо. Я сделаю все, как вы скажете.

– И помни, katalaveno ellinika.

«Я говорю по-гречески». По крайней мере, это наполовину правда.

Нажав на потайной переключатель на воротнике, грек включил микрофон и начал говорить. Беспокойство в его голосе стало особенно убедительным после того, как Джэнсон приставил «вальтер» к его виску.

Как только грек передал сообщение, Джэнсон швырнул его о каменную стену. Основной удар пришелся на череп; грек придет в себя не раньше чем через час, а то и два.

В бинокль Джэнсон увидел, как бизнесмен в светло-сером костюме вскочил и быстро направился к сосновой роще. По тому, как он держал в руке свернутую газету, было очевидно, что под ней что-то скрыто. Тревожно оглянувшись вокруг, бизнесмен в очках пошел дальше, продолжая сжимать в руках свежий экземпляр «Элефтеротипии», ежедневной афинской газеты.

Джэнсон посмотрел на часы. Прошло уже слишком много времени; Аггер может уступить возрастающему беспокойству и вернуться в посольство. Именно так предписано вести себя, если тот, с кем договорился о встрече, не появляется: ждать нужно только строго определенный промежуток времени.

Джэнсон затаился в конце дорожки. Когда «бизнесмен» поравнялся с ним, Джэнсон выпрыгнул из-за дерева, ткнув ему в лицо «вальтером», разбив зубы и кости. Брызнувшая изо рта кровь испачкала белую рубашку и светлый пиджак; бизнесмен выронил газету, и спрятанный в ней бесшумный пистолет звякнул о камни. Быстро отвернув лацкан пиджака, Джэнсон увидел маленький голубовато-черный кружок, такой же, как был у «художника».

Убрав «вальтер» за пояс, Джэнсон вытер с руки пятнышко крови. Его захлестнула какая-то слабость. За последние несколько дней он вернулся ко всему тому, что, как надеялся, навсегда оставил позади – к насилию, заговорам, смертельным играм, к тому, что навечно впечаталось в его сознание за двадцать пять лет работы в разведслужбах. Однако сейчас не было времени заглядывать в разверзшуюся перед ним бездну. Он должен собраться с мыслями, проанализировать сложившуюся ситуацию, начать действовать.

Есть ли еще кто-то, помимо этих двоих? Джэнсон больше никого не обнаружил, но твердой уверенности не было. Туристы-японцы? Возможно. Но маловероятно.

Придется пойти на риск.

Выйдя на дорожку, Джэнсон направился к Аггеру, который сидел на мраморной скамье, никак не в силах отдышаться.

– Пол! – воскликнул тот. – Слава богу. А то я уже начал беспокоиться, не случилось ли что с тобой.

– На Вас-София сплошная пробка. Я совсем забыл, какая там задница в это время дня.

Джэнсон решил, что главное пока не пугать Аггера. Он живет в мире проводов и клавиатур; подобная таинственная встреча выходит за рамки его обычного распорядка и, кроме того, является грубым нарушением правил. О любой попытке контакта, даже со стороны сотрудника или бывшего сотрудника любой из американских разведслужб, следовало немедленно докладывать начальству. Аггер нарушил правила уже тем, что согласился на эту встречу.

– Господи, прыгая из трамвая в трамвай, я все ломал голову: «Я что, стал шпионом?» – Бледная улыбка. – Можешь не отвечать. Слушай, Пол, я рад, что ты позвонил. В последнее время я начал о тебе беспокоиться – и серьезно. Ты не поверишь, какой грязью тебя поливают.

– Не принимай всерьез, старина, – заметил Джэнсон.

Похоже, спокойствие и уверенность Джэнсона передались и Аггеру.

– Но я не сомневаюсь, мы обязательно все распутаем. Что бы там ни было, я уверен, мы во всем разберемся. Предоставь этих вашингтонских бюрократов мне. Поверь, никто не поймет одного крючкотвора так, как другой крючкотвор.

Джэнсон рассмеялся, в основном ради Аггера.

– Кажется, впервые я почувствовал что-то неладное сегодня утром. Я шел по Стадиу, никого не трогал, и вдруг оказался в центре общего собрания всех служб безопасности нашего посольства. Я уже успел отвыкнуть от таких знаков внимания к своей особе.

– Понимаю, это полнейший бред, – сказал Аггер, – но говорят, что ты взялся за одну работенку, Пол. За такую, за какую тебе не следовало бы браться.

– И?

– Всем хочется узнать, для кого ты выполнил эту работу. Многим хочется узнать, почему ты за нее взялся. Кое-кто считает, на последний вопрос есть шестнадцать миллионов ответов.

– Боже всемогущий! Как только могли подумать такое обо мне? Я же величина известная.

Глаза у Аггера по-прежнему бегали.

– Мне ты можешь ни о чем не говорить. Послушай, у нас все просто взбесились. Но я не сомневаюсь, мы обязательно все уладим. Так, значит… – чуть ли не застенчиво добавил он, – это правда, что ты согласился на ту работу?

– Да, согласился – ради Петера Новака. Со мной связались его люди. Я был перед ним в долгу, в большом долгу. В любом случае, меня отрекомендовали. Госдеп.

– Видишь ли, все дело в том, что госдеп это отрицает.

– Что?

Аггер виновато пожал плечами.

– Государственный департамент все отрицает. И ЦРУ тоже. Если честно, в управлении даже не знают о том, что случилось на Ануре. Информация обрывочная, противоречивая. Но, как утверждают, тебе заплатили за то, чтобы Петер Новак не покинул остров живым.

– Это же сумасшествие!

Аггер снова виновато пожал плечами.

– Любопытно, что ты употребил это слово. Нас предупредили, что ты, вероятно, сошел с ума, хотя в действительности фраза была гораздо мудренее. «Диссоциативное расстройство. Посттравматическая абреакция.[22]22
  Абреакция – освобождение от напряжения при помощи проигрывания конфликтных ситуаций.


[Закрыть]

– Аггер, я на тебя произвожу впечатление сумасшедшего?

– Ну конечно же, нет, – торопливо заверил его Аггер. – Конечно, нет. – Последовало неловкое молчание. – Но послушай, нам ведь хорошо известно, через что тебе пришлось пройти. Столько месяцев мучений в плену у вьетконговцев. Я хочу сказать, господи, побои, голод – все это не могло не сказаться на тебе. Рано или поздно это дало свои последствия. Боже, что с тобой сделали… – Помолчав, он добавил совсем тихо: – Не говоря о том, что сделал ты.

У Джэнсона по спине пробежал холодок.

– Нельсон, о чем ты?

– Я только хочу сказать, что многие беспокоятся за тебя, и эти люди занимают не последнее место в разведке.

Неужели его действительно считают сумасшедшим? Если так, ему не позволят разгуливать на свободе. У него в голове осталось столько информации, к которой он имел доступ в качестве сотрудника Отдела консульских операций, – доскональное знание внутреннего порядка, осведомителей, агентурных сетей, продолжающих действовать. Утечка секретных сведений уничтожит годы работы; этого нельзя допустить любыми средствами. Джэнсону были знакомы официальные рассуждения в подобных случаях.

Несмотря на яркое солнце, жгущее своими лучами открытую площадку на вершине холма, Джэнсон внезапно почувствовал озноб.

Аггер неуютно заерзал.

– Я не очень-то разбираюсь в таких вещах. Говорят, ты остался внешне спокойным, рассудительным, выдержанным. Впрочем, неважно, в порядке ли твоя голова – перед шестнадцатью миллионами устоять очень непросто. Но это я уже говорю от себя.

– У меня нет абсолютно никакого объяснения насчет денег, – признался Джэнсон. – Быть может, Фонд Свободы расплатился со мной таким эксцентричным способом. Вопрос о денежной компенсации упоминался. Но подробно не обсуждался, никаких сумм не называлось. Послушай, мной двигали совсем не деньги. Для меня это был долг чести. И ты знаешь почему.

– Пол, друг мой, я как раз хочу выяснить все недоразумения и уверен, так оно и будет. Я тебе помогу. Сделаю все, что в моих силах, – ты это знаешь. Но ты должен мне помочь, прояснить кое-какие подробности. Когда люди Новака впервые связались с тобой?

– В понедельник. Через сорок восемь часов после похищения Новака.

– А когда на твой счет были переведены первые восемь миллионов?

– К чему ты клонишь?

– Они были переведены еще до того, как люди из Фонда Свободы попытались с тобой связаться. До того, как поняли, что ты согласишься. До того, как выяснили, что Новака придется освобождать силой. Тут какая-то неувязка.

– Никто не пробовал узнать это у Фонда Свободы?

– Пол, там никто не знает, кто ты такой. Там не знают о похищении их босса. Не знают даже, что он погиб.

– Какая была реакция, когда вы рассказали об этом?

– Мы ни о чем не говорили.

– Почему?

– Приказ сверху. Мы занимаемся сбором, а не распространением информации. Все получили на этот счет четкие распоряжения. Кстати, насчет сбора информации – именно поэтому тебя так сильно хотят видеть. Без этого никак не обойтись. В противном случае возникнут самые разнообразные предположения. На основании которых будут предприняты соответствующие действия. Этого достаточно, или мне говорить дальше?

– Господи, – прошептал Джэнсон.

– Пол, ты должен довериться мне. Мы сможем отмыть тебя от этого дерьма. Но ты должен заглянуть к начальству. Без этого не обойтись.

Джэнсон удивленно посмотрел на аналитика. От него не укрылось, что в ходе разговора Аггер стал менее почтительным и встревоженным.

– Я подумаю.

– То есть ты отказываешься, – мягко заметил Аггер. – Плохо.

Делано небрежным движением он поднял руку и потрогал лацкан пиджака.

Вызывает остальных.

Протянув руку, Джэнсон отвернул лацкан пиджака Аггера. На обратной стороне был закреплен знакомый голубовато-черный кружок. Джэнсон застыл.

Греки не следили за аналитиком. Они были его прикрытием. Следующим шагом должно было стать насильственное похищение.

– Теперь я задам тебе вопрос относительно времени, – сказал Джэнсон. – Когда поступил приказ меня забрать?

– Точно не помню.

– Когда?

Встав так, чтобы прохожим не были видны его действия, Джэнсон достал «вальтер» и наставил его на аналитика.

– Господи, господи, – воскликнул Аггер. – Пол, что ты делаешь? Я хочу тебе помочь. Только помочь.

– Когда? – повторил Джэнсон, ткнув глушитель в щуплую грудь Аггера.

Слова полились быстрым потоком.

– Десять часов назад. На телеграмме было проставлено время: 10.23 ВПВ.

Аггер огляделся по сторонам, не в силах скрыть свое нарастающее беспокойство.

– И как, согласно приказу, следует поступить, если я откажусь явиться добровольно? Предусматривалась ли возможность физического уничтожения?