Текст книги "Завещание Холкрофта"

Автор книги: Роберт Ладлэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Только на минутку. Вот тебе двадцать долларов.

– Ну разве что только на минутку…

Швейцар дома номер тридцать восемь поприветствовал их, сразу поняв, что ему предстоит дать знакомому Джека исчерпывающую информацию.

– Извините, сэр, но в той квартире никто не живет. Уже недели три. Но, кажется, ее уже сдали. Новые жильцы скоро въед…

– Но там кто-то есть! – сказал Ноэль, пытаясь сохранить присутствие духа. – Какая-то блондинка. Мне нужно узнать, кто она такая.

– Блондинка, говорите? Среднего роста, симпатичная, много курит?

– Да-да! Кто же она?

– Вы давно живете в той квартире, сэр?

– Что?

– То есть вы долго там находились?

– Какое это имеет отношение к делу?

– Я думаю, может, вы пили…

– О чем вы, черт возьми, говорите?! Кто эта женщина?

– Была такая женщина, мистер. Блондинка, о которой вы говорите, – это миссис Палатайн. Она умерла месяц назад.

* * *

Ноэль сел перед окном и стал смотреть на дом напротив. Итак, кто-то пытается свести его с ума. Но почему? Непонятно. Фанатики и маньяки тридцатилетней давности, перемахнув через три десятилетия, командуют легионами молодых неизвестных воинов тридцать лет спустя. Зачем?

Он позвонил в «Сент-Реджис». Телефон в номере 411 уже работал, но был постоянно занят. А женщины, которую он отчетливо разглядел в окно, не существовало. Но она же была! И она была частью этого. Он точно знал!

Он встал, подошел к стоящему на непривычном месте бару и налил себе стаканчик. Посмотрел на часы: без десяти два. Через десять минут ему должна позвонить телефонистка с международной станции: он заказал разговор с банком в Цюрихе на два часа ночи по нью-йоркскому времени. Он сжал стакан в руке и двинулся обратно к стоящему у окна стулу. По пути Ноэль заметил свой транзистор: тот, разумеется, стоял не там, где обычно, потому-то он его и увидел. Ноэль машинально включил его. Он любил слушать музыку: она действовала успокаивающе.

Но услышал он не музыку, а речь. Тревожная дробь монотонных сигналов, на фоне которых звучал голос диктора, свидетельствовала, что он попал на одну из станций круглосуточных новостей. Ага, кто-то настроил приемник на другую волну. Ну конечно! «Ничто уже не будет таким, как прежде…»

То, что говорил диктор, привлекло его внимание. Он резко повернулся на стуле и пролил содержимое стакана себе на брюки.

– …Полиция заблокировала все входы и выходы отеля. Наш корреспондент Ричард Данлоп находится на месте происшествия и связывается с нами по телефону. Привет, Ричард! Что нового?

После недолгой паузы послышался взволнованный голос репортера:

– Имя убитого Питер Болдуин. Это англичанин. Он приехал вчера, по крайней мере, вчера его зарегистрировали в «Сент-Реджисе». Полиция сейчас связывается с различными авиакомпаниями, чтобы получить дополнительную информацию. Насколько можно судить, он приехал в Нью-Йорк в отпуск. В регистрационной карте отеля не указано его место работы.

– Когда обнаружили тело?

– Примерно полчаса назад. К нему в номер поднялся электрик, чтобы проверить исправность телефонного аппарата, и обнаружил мистера Болдуина на кровати. Здесь ходит множество всяких слухов, так что неизвестно, чему можно верить, но что больше всего поражает, так это способ убийства. Это было зверское, крайне жестокое убийство. По словам полиции, Болдуина задушили удавкой. Точнее, ему перерезали горло толстой проволочной петлей. Кто-то слышал, как горничная четвертого этажа кричала полицейским, что весь номер был вымазан…

– Мотив убийства – ограбление? – перебил его ведущий радиопрограммы новостей.

– Нам не удалось пока выяснить. Полицейские не дают интервью. По-моему, они ждут приезда представителя британского консульства.

– Спасибо, Ричард Данлоп. Держим связь… Это был Ричард Данлоп с репортажем из отеля «Сент-Реджис» на Пятьдесят пятой улице в Манхэттене. Повторяю: сегодня ранним утром в одном из самых роскошных отелей Нью-Йорка произошло убийство. Англичанин по имени Питер Болдуин…

Холкрофт как ужаленный вскочил со стула, бросился к радиоприемнику и выключил его. Он стоял, тяжело дыша. Он не верил своим ушам. Это было невероятно, непостижимо, невозможно.

Нет, возможно. Это была реальность. Это произошло. Смерть. Маньяки тридцатилетней давности, оказывается, вовсе не карикатурные злодеи, не персонажи дешевой мелодрамы. Это подлые убийцы. И намерения их серьезны донельзя.

Питер Болдуин, эсквайр, советовал ему отменить поездку в Женеву. Болдуин попытался помешать осуществлению мечты, попытался нарушить завет. И вот теперь он мертв, зверски убит проволокой, которой ему перерезали горло.

Ноэль, с трудом переступая ногами, добрался до стула у окна и сел. Он поднес стакан с виски к губам и сделал несколько больших глотков. Виски не подействовало – он пил спиртное, как воду. Сердце забилось еще лихорадочнее.

Вспышка спички! Напротив в доме! Это она. Очертания ее фигуры были ясно видны сквозь прозрачную занавеску. Освещенная тусклым светом, там стояла блондинка. Она смотрела в окно, смотрела прямо на него. Он вскочил на ноги и инстинктивно прильнул к окну, едва не ткнувшись носом в стекло. Женщина слегка кивнула: она кивала ему! Она ему что-то сообщала. Она словно говорила: то, что он сейчас понял, было правдой.

«…Блондинка, о которой вы говорите, – это миссис Палатайн. Она умерла месяц назад».

Мертвая стояла в слабо освещенном окне и посылала ему через двор страшное послание. О господи, он сходит с ума!

Зазвонил телефон – звонок ужаснул его. Он задержал дыхание и замер над аппаратом. Только бы он не зазвонил снова. Звонок прорезал тишину, наполнив его душу леденящим ужасом.

– Мистер Холкрофт, это международная телефонная станция. Вы заказывали разговор с Цюрихом…

Ноэль недоверчиво слушал английскую речь с акцентом, доносившуюся из Цюриха. С ним говорил менеджер цюрихского отделения «Ла Гран банк де Женев». «Директор», – повторил он, подчеркивая важность своей должности.

– Мы так скорбим, мистер Холкрофт. Нам было известно, что у герра Манфреди не все в порядке со здоровьем, но никто из нас и не предполагал, что его болезнь настолько серьезна.

– О чем вы говорите? Что случилось?

– Хронические заболевания по-разному протекают у разных людей. Наш коллега был полон сил, это был энергичный человек, и, когда такие люди, как он, понимают, что они уже не в состоянии жить и работать полноценно, в привычном им ритме, они впадают в депрессию.

– Да что произошло?

– Самоубийство, мистер Холкрофт. Герр Манфреди больше не мог терпеть свой недуг…

– Самоубийство?

– Мне нет смысла вас обманывать. Эрнст выбросился из окна отеля. К счастью, смерть наступила мгновенно. В десять часов сегодня все отделения «Ла Гран банк де Женев» на одну минуту приостановят работу в знак траура, чтобы почтить память…

– О боже…

– Тем не менее, – продолжал голос из Цюриха, – все дела, которым герр Манфреди лично уделял особое внимание, будут переданы в ведение столь же компетентных лиц. Мы хотим надеяться…

Ноэль бросил трубку, не дослушав. «Дела… будут переданы в ведение столь же компетентных лиц…» Ну ясно: бизнес есть бизнес. Убили человека, но в делах швейцарского банка не должно быть никаких сбоев. А его точно убили.

Конечно, Эрнст Манфреди вовсе не выбросился из окна цюрихского отеля. Его выбросили. Его убили люди «Вольфшанце».

Но, господи, почему? И тогда Холкрофт вспомнил. Манфреди махнул рукой на людей «Вольфшанце». Он сказал, что все их ужасные угрозы уже утратили всякий смысл и что это было всего лишь выражением душевных терзаний больных стариков, ищущих искупления своих грехов.

В этом и заключалась ошибка Манфреди. Конечно же, он рассказал своим коллегам, другим членам совета директоров банка об этом странном письме, которое содержалось в конверте, запечатанном восковыми печатями. Может быть, даже в их присутствии он позволил себе посмеяться над людьми «Вольфшанце».

Спичка! Вспышка огня! В окне дома напротив стояла женщина – она кивнула ему. Опять! Словно читала его мысли и подтверждала его правоту. Покойница сообщала ему, что он прав.

Она повернулась и отошла. И снова окно погрузилось во тьму.

– Вернись! Вернись! – заорал Холкрофт, прижав ладони к холодному стеклу. – Кто ты?

Зазвонил телефон. Ноэль взглянул на него, словно видел этот ужасный предмет впервые. Да отчасти так оно и было. Трепеща, он поднял трубку.

– Мистер Холкрофт, это Джек. Кажется, я узнал, что случилось с вашей квартирой. То есть я как-то сразу об этом не подумал, но вот что мне пришло в голову.

– И что?

– Позавчера сюда заходили эти ребята. Слесари. Мистер Силверстайн, ваш сосед по этажу, менял у себя дверной замок. Луи меня заранее предупредил, так что я их впустил. А потом стал думать – и вот что я подумал. Чего это они пришли поздно вечером? То есть чего это они пришли, когда их рабочий день кончился, чего это они не пришли утром? В общем, позвонил я Луи. А он говорит: они приходили вчера. Вчера, а не позавчера. Так кто же были те двое?

– Ты не помнишь, как они выглядели?

– Конечно, помню! Одного я в особенности запомнил. Я бы его в толпе сразу узнал. У него…

В трубке раздался грохот.

Пистолетный выстрел!

Послышался звук падающего тела. Кто-то уронил телефон в вестибюле швейцара.

Ноэль бросил трубку, побежал к двери и распахнул ее с такой силой, что дверь стукнулась о висящую на стене коридора гравюру, и стекло разбилось. Ждать лифта времени не было. Он побежал по ступенькам вниз. В мозгу у него все смешалось, он боялся о чем-либо думать и старался лишь сохранить равновесие и не споткнуться. Он добежал до первого этажа и рванул дверь вестибюля.

Он в ужасе воззрился на открывшуюся перед ним сцену. Случилось худшее. Швейцар Джек сидел, откинувшись на спинку стула, из шеи хлестала кровь. Ему прострелили горло.

Он тоже встал на пути. Он собирался опознать одного из людей «Вольфшанце» и за это был убит.

Болдуин, Манфреди… Ни в чем не повинный швейцар. Все мертвы.

«…Все, кто встанет на твоем пути, будут сметены с лица земли… Всякий, кто встанет у тебя на пути, кто попытается отвратить тебя с этого пути, кто попытается ввести тебя в заблуждение… будет уничтожен.

…Как и ты сам, если ты хоть на минуту усомнишься. Или потерпишь неудачу».

Манфреди спрашивал, есть ли у него выбор. Теперь выбора не было.

Со всех сторон его окружала смерть.

Глава 5

Альтина Холкрофт сидела за письменным столом в своем кабинете и с недоумением разглядывала письмо. Ее точеное, костистое лицо – высокие скулы, орлиный нос, широко поставленные глаза и дугообразные брови – казалось столь же величественно невозмутимым, как и ее осанка: даже сидя в кресле, она держалась прямо. Ее тонкие аристократические губы были плотно сжаты, она дышала ровно, хотя каждый вздох и выдох был преувеличенно глубоким. Она читала письмо Генриха Клаузена так, как читают статистический отчет, опровергающий информацию, которая ранее считалась неопровержимой.

На другом конце комнаты у окна стоял Ноэль и смотрел на убегающие к горизонту холмистые лужайки и сады, которые раскинулись вокруг особняка в Бедфорд-Хиллс. Верхушки кустов уже покрыты мешковиной, воздух свеж, и утренние заморозки испещрили еще зеленую траву редкими светло-серебристыми пятнами.

Холкрофт оторвал взгляд от пейзажа за окном и посмотрел на мать, пытаясь подавить чувство страха и мелкую дрожь, охватившую его тело при мысли о происшествиях прошлой ночи. Мать ни в коем случае не должна заметить, в каком он ужасе. Интересно, о чем она сейчас думает, какие воспоминания зароились у нее в голове при виде этих закорючек, написанных чернилами рукой человека, которого она некогда любила, а потом возненавидела. О чем бы она ни думала, для него ее мысли останутся тайной, если она только не решит их высказать. Альтина всегда говорила лишь то, что считала нужным сообщить.

Она, похоже, почувствовала на себе его взгляд и подняла глаза. Но лишь на мгновение – и снова погрузилась в чтение письма, отвлекшись еще раз только для того, чтобы поправить упавшую на лоб прядь аккуратно убранных волос. Ноэль подошел к столу и стал разглядывать книжные полки и фотографии на стене. «Эта комната отражает склад натуры ее владелицы», – подумал он. Здесь уютно, здесь изысканная обстановка, но вместе с тем во всем чувствуется, что хозяйка ведет активный образ жизни. На фотографиях изображены мужчины и женщины верхом на лошадях, во время охоты, на яхтах в штормовом море, на лыжах в горах. Да, несомненно: эта комната принадлежит женщине, но все же здесь витает мужской дух.

Это был рабочий кабинет его матери, ее святилище, где она уединялась для отдохновения и сосредоточенных раздумий. Но эта комната могла бы также стать прибежищем мужчины.

Он сел в кожаное кресло перед письменным столом и прикурил сигарету от золотой зажигалки «Колибри» – прощального подарка юной леди, месяц назад съехавшей с его квартиры. Его рука дрогнула, и он непослушными пальцами сжал зажигалку.

– Ужасная привычка, – заметила Альтина, не отрывая взгляда от письма. – Мне казалось, ты бросил.

– Я уже бросал. Много раз.

– Это сказал Марк Твен. Мог бы придумать что-нибудь пооригинальнее.

Холкрофт нервно заерзал и переменил позу.

– Ты уже в который раз его перечитываешь. Ну, что ты думаешь?

– Я не знаю, что и думать, – сказала Альтина, откладывая письмо в сторону. – Письмо написано им. Это его почерк, его слог. Самодовольство даже в раскаянии.

– Так, значит, ты считаешь, что он все же раскаивается?

– Похоже на то. Во всяком случае, создается такое впечатление. Я бы хотела узнать больше. У меня возникает ряд вопросов, касающихся этого фантастического финансового предприятия. Это просто невероятно.

– Вопросы лишь порождают новые вопросы, мама. Люди в Женеве не хотят, чтобы им задавали какие-либо вопросы.

– Мало ли что они не хотят. Насколько я тебя понимаю, хотя ты был весьма краток, они просят, чтобы ты приостановил свою деятельность, по крайней мере, на полгода, а возможно, и на больший срок.

Ноэль опять почувствовал смущение. Он решил не показывать ей договор, составленный в «Ла Гран банк де Женев». Если же она будет настаивать, он, конечно, покажет ей эти бумаги. Если нет – тем лучше. Чем меньше ей известно, тем лучше. Пусть она держится подальше от людей «Вольфшанце». Он ни на секунду не сомневался, что Альтина может вмешаться.

– Я изложил тебе основную суть дела, – сказал Ноэль.

– Этого я не отрицаю. Я говорю, что ты был излишне краток. Ты говоришь о каком-то человеке из Женевы, но не называешь его имени, ты говоришь о каких-то условиях, о которых очень бегло упоминаешь, говоришь, что речь идет о старших детях людей, чьи имена также остаются втайне. Ты многое недоговариваешь.

– Только ради твоего блага.

– Это звучит снисходительно, а учитывая содержание письма, даже оскорбительно.

– Я не хотел, чтобы у тебя создавалось такое впечатление. – Холкрофт подался вперед. – Они не хотят, чтобы этот банковский счет имел к тебе хоть какое-то отношение. Ты же читала письмо, ты понимаешь, о чем идет речь и кого это касается. Тысячи и тысячи людей, сотни миллионов долларов. Я себе даже представить не могу, кому придет в голову взвалить такую ответственность на тебя. Ты была женой этого человека, ты сказала ему правду, ты бросила его, потому что он отказался тебе поверить. Когда же он наконец осознал, что все сказанное тобой – правда, он сделал то, что сделал. Возможно, до сих пор живы люди, которые способны убить тебя за это. Я не хочу подвергать тебя такой опасности.

– Понятно. – Альтина произнесла какую-то фразу, потом поднялась с кресла и, подойдя к большому окну, выходящему на залив, повторила произнесенные ею слова: – Ты уверен, что именно это обстоятельство беспокоит людей в Женеве?

– Да, он… они… это подразумевали.

– Я подозреваю, что их беспокоит не только это.

– Не только.

– У меня есть еще одно соображение. Сказать?

Ноэль напрягся. Не то чтобы он недооценивал проницательность матери – раньше такого почти не случалось, – но, как обычно, его раздражало, когда она умудрялась формулировать свои догадки прежде, чем он – свои.

– По-моему, это очевидно, – сказал он.

– Ты так считаешь? – Альтина отвернулась от окна и взглянула на него.

– Это же сказано в письме. Если источники этих вкладов станут известны, возникнут проблемы с законом. Кто-то может потребовать вернуть эти вклады, начнутся тяжбы в международном суде.

– Верно. – Мать отвела от него взгляд. – Это, конечно, очевидно. Я поражаюсь, что тебе позволили вообще что-то мне рассказать.

Ноэль выпрямился, подозрительно глядя на мать: ее слова встревожили его.

– Почему? Разве ты что-то можешь сделать?

– Это большое искушение, – сказала она, все еще глядя в сторону. – Знаешь, редко кому удается подавить желание нанести ответный удар, отомстить тому, кто принес тебе много горя, страданий. Даже если эти страдания изменили твою жизнь к лучшему. Бог свидетель, моя… наша жизнь изменилась. Мы выбрались из ада и обрели счастье, о котором я тогда не смела и мечтать.

– Благодаря Холкрофту.

Альтина снова посмотрела на него:

– Да. Ты даже представить себе не можешь, чем он рисковал, чтобы уберечь нас, защитить. Я ведь была баловнем судьбы, и он принял меня такой, какая я есть, – меня и мое дитя. Он дал нам больше, чем любовь. Он вернул нам жизнь. И он не требовал взамен ничего, кроме любви.

– Ты дала ему любовь.

– Я буду любить его до последней минуты. Ричард Холкрофт – человек, каким, как мне казалось, был Клаузен. Но я ошиблась, страшно ошиблась… И то, что Генрих давным-давно умер, ничего не меняет. Ненависть нельзя искоренить. Я отомщу ему.

Ноэль постарался говорить спокойно. Ему было необходимо разубедить мать: люди «Вольфшанце» убьют ее.

– Ты будешь мстить человеку, которого не можешь забыть, а не тому, кто писал это письмо. Возможно, то, что тебя в нем привлекло сначала, действительно было в нем, потом куда-то исчезло, а к концу жизни проявилось вновь.

– Эта мысль утешает, не правда ли?

– Мне кажется, это истинная правда. Человек, написавший это письмо, не лгал. Он страдал.

– Он заслужил страдание, ибо сам причинил много страданий другим. Это был очень безжалостный человек. А на первый взгляд совсем другой: такой целеустремленный… И, о боже, вот какая у него, оказывается, была цель!

– Он изменился, мама! – прервал ее Холкрофт. – И причиной этой перемены была ты. На исходе жизни он только и мечтал перечеркнуть все то, что совершил. Он же говорит: «Следует искупить вину». Подумай только, что сделал он… что сделали они втроем, чтобы искупить свою вину!

– Я не могу отрицать истинность его слов. Я почти слышу, как он говорит их, но это речь очень молодого человека. Молодого человека, одержимого своей целью. Рядом с которым стоит очень молодая и обладающая поистине неукротимым воображением девушка. – Альтина помолчала. – Зачем ты показал мне это письмо? Зачем ты разбередил мне душу?

– Потому что я решил действовать. Я закрываю офис, мне придется много времени проводить в разъездах и в течение нескольких месяцев трудиться не покладая рук в Швейцарии и за ее пределами. Как сказал мне тот человек в Женеве, ты не согласишься до тех пор, пока не получишь ответы на все свои вопросы. Он боялся, что тебе станет известно нечто, представляющее опасность, и ты совершишь какой-нибудь необдуманный поступок.

– В ущерб тебе? – спросила Альтина.

– Пожалуй. Он считал это возможным. Он сказал, что в твоей душе еще сильны воспоминания, которые «отпечатались в памяти». Так он сказал.

– Отпечатались – верно, – согласилась Альтина.

– Он доказывал мне, что законным путем тут ничего нельзя сделать и что лучше использовать деньги так, как и предполагалось. Чтобы искупить вину.

– Что ж, вероятно, он и прав. Если это возможно. Но бог свидетель, слишком поздно. Что бы ни делал Генрих, это всегда обладало незначительной ценностью. И было ложью. – Альтина сделала паузу. – Ты – единственное исключение. А это дело – может быть, второе исключение.

Ноэль встал и подошел к матери. Он обнял ее за плечи и привлек к себе.

– Тот человек в Женеве сказал, что ты – потрясающая женщина. Ты и в самом деле потрясающая женщина.

Альтина отшатнулась:

– Он так сказал? Потрясающая?

– Да.

– Это Эрнест Манфреди, – прошептала она.

– Ты знаешь его? – изумился Ноэль.

– С очень давнего времени. Так, значит, он жив.

Ноэль промолчал.

– Как ты догадалась, что это он?

– Я познакомилась с ним однажды в Берлине. Он помог нам бежать из страны. Тебе и мне. Он посадил нас в самолет, дал денег. Боже! Боже! – Альтина высвободилась из объятий сына и подошла к письменному столу. – Тогда, в тот день, он назвал меня «потрясающей женщиной». Он предупредил, что за мной начнут охотиться, что меня все равно найдут. Нас найдут. Он пообещал сделать все, что в его силах. Он научил меня, как отвечать на вопросы, как вести себя. В тот день этот маленький швейцарский банкир казался титаном. Боже, и после стольких лет…

Ноэль смотрел на мать в полном недоумении:

– Но почему же он ничего мне не сказал?

Альтина повернулась лицом к сыну, но смотрела мимо него. Она смотрела в пустоту, вглядываясь в то, чего он не мог увидеть.

– Наверное, он хотел, чтобы я сама догадалась. Как сейчас. Он не тот человек, который будет требовать возмещения долгов. – Она вздохнула. – Но я не стану тебе говорить, будто что-то теперь разрешилось. Я ничего тебе не обещаю. Если я решу, я предприму кое-какие шаги. Но предупрежу тебя заранее. Однако в ближайшее время я не стану вмешиваться в твои дела.

– То есть вопрос остается открытым, так?

– Это все, на что ты можешь рассчитывать. Эти воспоминания и впрямь крепко отпечатались у меня в душе.

– Но пока ты ничего не будешь предпринимать?

– Я же дала тебе слово. Я никогда зря не даю обещаний. Но если даю, то не нарушаю их.

– Но что может изменить твое решение?

– Ну, скажем, если ты вдруг исчезнешь.

– Я буду держать тебя в курсе.

* * *

Альтина Холкрофт проводила сына взглядом. Ее лицо, столь напряженное и суровое лишь несколько мгновений назад, теперь разгладилось. Ее тонкие губы тронула легкая улыбка, в задумчивом взгляде появилось выражение уверенности и силы.

Она потянулась к телефону, стоящему на столе, нажала кнопку «О» и сказала:

– Пожалуйста, международную. Я хочу заказать разговор с Женевой, в Швейцарии.

* * *

Ему надо было придумать какое-нибудь веское с профессиональной точки зрения обоснование своему решению закрыть компанию «Холкрофт инкорпорейтед». Ни у кого при этом не должно возникнуть никаких вопросов. Люди «Вольфшанце» были хладнокровными убийцами, и любое возникшее у них недоумение они могли бы счесть за знак того, что кто-то раскрыл их тайну. Его внезапное исчезновение должно иметь вполне убедительное объяснение. Он знал одного человека, который исчез. И нашел для этого объяснения, которые выглядели вполне обоснованными.

Итак, речь идет, по видимости, об объяснимом исчезновении.

Сэм Буоновентура.

Не то чтобы поступок Сэма был необъяснимым. Напротив. Он был одним из лучших инженеров-конструкторов в архитектурном бизнесе. Это был пятидесятилетний профессионал, избравший себе карьеру военного перекати-поля. Выпускник Сити-колледжа, проведший детство и юность на Тремонт-авеню в Бронксе, которому была по душе жизнь, полная кратких удовольствий в более теплых широтах.

Командировка в составе армейского инженерного корпуса убедила Буоновентуру, что за пределами Соединенных Штатов, лучше всего – южнее Флориды, лежит куда более приятный мир. Все, что там требовалось, – быть прилежным, прилежным в работе, что само по себе обещало неуклонный успех и получение другой, более выгодной, работы и очень больших денег. В пятидесятые и шестидесятые годы в Латинской Америке и в странах Карибского бассейна наступил архитектурный бум, да такой, словно его придумали специально для Сэма Буоновентуры. В правительственных кругах и среди крупных предпринимателей он приобрел стойкую репутацию тирана, которому любая задача по плечу.

Изучив чертежи, ознакомившись с фондом рабочей силы и бюджетом предстоящего строительства, Сэм говорил своим работодателям, что отель или аэропорт, или плотина будут сданы «под ключ» в течение такого-то времени – он редко ошибался в своих расчетах с погрешностью более четырех процентов. О таком инженере мог мечтать любой архитектор: иными словами, он и сам не считал себя архитектором.

Ноэль работал вместе с Буоновентурой над двумя проектами за границей – они познакомились в Коста-Рике, где Сэм спас ему жизнь. Инженер настоял, чтобы рафинированный благовоспитанный архитектор, чьи детство и юность прошли в манхэттенском высшем свете, научился владеть оружием – револьвером, а не только охотничьим ружьем от «Аберкромби и Фитча». Они возводили здание почтового управления в глухой провинции – в сотнях и сотнях миль от фешенебельных коктейль-холлов «Плазы» и «Уолдорфа» или от Сан-Хосе. Архитектор про себя считал эти регулярные упражнения в стрельбе смехотворными, но соглашался, подчиняясь природной вежливости и громовому голосу Буоновентуры.

К концу второй недели архитектору представился случай искренне поблагодарить своего учителя. На территорию стройки с гор спустилась банда воров, которые попытались украсть взрывчатку. Ночью двое бандитов проникли в лагерь строителей и ворвались в палатку Ноэля, когда он спал. Не обнаружив там взрывчатки, один из них выскочил на улицу и отдал приказ своим дружкам:

– I Matemos el gringo![9]9
  Прикончите этого гринго! (исп.)


[Закрыть]

Но «гринго» понял эти слова. Он достал свой револьвер – тот, что дал ему Сэм Буоновентура, и застрелил своего несостоявшегося убийцу.

Сэм тогда только и сказал ему:

– Черт побери, в этой стране мне пришлось бы до конца жизни присматривать за тобой.

Ноэль узнал о местонахождении Буоновентуры через транспортную компанию в Майами. Сэм был на голландских Антильских островах – в Виллемстаде, на острове Кюрасао.

– Эй, Ноули, как ты там, черт тебя дери! – заорал Сэм в трубку. – Сколько же это лет прошло – четыре, пять? Как твои успехи в стрельбе?

– Я не держал пистолета с тех пор, как на нас напали, и надеюсь, больше держать его не придется. Как твои дела?

– О, тут полным-полно богатеньких мамаш, которые спят и видят, как бы им устроить костер из своих банкнот. Я подношу им спички. Тебе нужна работа?

– Нет, одолжение.

– Говори, что надо.

– Я собираюсь уехать за границу на несколько месяцев по личным делам. Мне нужно как-то обосновать свой отъезд из Нью-Йорка, чтобы меня никто не искал. Придумать такой повод, чтобы ни у кого не возникло никаких вопросов, куда это я делся. Есть у меня одна идея, и я подумал, Сэм, может, ты мне поможешь ее осуществить.

– Ну, если ты думаешь о том же, о чем и я, то, конечно, смогу.

Они и впрямь думали об одном и том же. Очень часто для строительства в отдаленных районах нанимали архитектора-консультанта – человека, чье имя не фигурировало в авторских проектах, но чей опыт использовался при их создании. Это широко практиковалось особенно в тех странах, где найм местных специалистов был предметом национальной гордости. И вечной проблемой, разумеется, было то, что местные таланты не обладали достаточной квалификацией и опытом. Инвесторы, впрочем, ничем не рисковали, нанимая высококлассных специалистов, которые вносили необходимые коррективы в проекты, созданные местными архитекторами, и доводили их до кондиции.

– Ты можешь что-нибудь предложить? – спросил Ноэль.

– Ну да! Полем твоей деятельности могут стать несколько слаборазвитых стран в Африке, Южной Америке, даже здесь, на Антильских островах, на Гренадинах. Специалисты международного класса сползаются сюда, как пауки, но местные власти все равно предпочитают строить своими силами. Консультанты – это предмет особого разговора, о чем предпочитают умалчивать. Чтобы получить контракт, тут приходится давать на лапу такие…

– Мне не нужна работа, Сэм. Мне нужно прикрытие. Какое-нибудь место, которое я могу официально назвать, и кто-нибудь, кто сможет подтвердить, что я там.

– Я могу! Я же исчезну в этих джунглях на год, не меньше. Может, и больше. У меня есть две хазы и яхт-клуб, куда я могу податься, если решу съехать из отеля. Положись на меня, Ноули!

– Я надеялся на тебя.

– Так я и думал. Позже я введу тебя в курс дела, а ты скажи, где мне тебя найти, если кто-нибудь из твоих великосветских друзей захочет закатить для тебя пирушку!

* * *

Холкрофт определил обоих чертежников и секретаршу на новое место со среды. Как он и предполагал, сделать это оказалось проще простого: они были добросовестными работниками. Он сделал четырнадцать телефонных звонков, обзвонив все строительно-проектные фирмы, где рассматривались его проекты, и с удивлением узнал, что в восьми фирмах его проекты ждали одобрения. В восьми! Если все сложится удачно, то общая сумма гонораров должна была превысить все его доходы за последние пять лет!

И все же это было не два миллиона – о них он ни на секунду не забывал. А если и забывал, то мысли о людях «Вольфшанце» преследовали его неотступно.

Агентству секретарей-телефонисток[10]10
  До изобретения автоответчика в США широко практиковались услуги агентств контактных телефонов, куда поступала необходимая деловая информация для находящихся в отъезде клиентов.


[Закрыть] он поручил давать такую информацию: «Холкрофт инкорпорейтед» в настоящее время не принимает предложений на проектирование; компания участвует в крупномасштабном проекте за границей; просьба оставить свой номер телефона и фамилию…

Тех же, кто будет особенно настойчиво пытаться связаться с Холкрофтом, просили направлять всю корреспонденцию на абонентский ящик компании «Сэм Буоновентура лимитед» в Кюрасао, Антильские острова. Наконец, для исключительных случаев был дан телефон Сэма.

Ноэль договорился с Буоновентурой, что будет звонить ему раз в неделю. И раз в неделю он должен был связываться с телефонисткой из агентства.

В пятницу он уже немного раскаивался в том, что сделал. Он бросал свой возделанный сад и отправлялся бродить по незнакомому лесу.

Теперь для тебя все будет по-другому. Ничто уже не будет таким, как прежде.

А что, если ему не удастся найти детей фон Тибольта? А что, если они умерли и их прах покоится где-нибудь на кладбище в Бразилии? Их следы потерялись пять лет назад в Рио-де-Жанейро, и с чего это он вообразил, что сможет их воскресить? А если не сможет, вдруг люди «Вольфшанце» нанесут свой коварный удар? Он испугался. «Но разве в страхе дело?» – подумал Холкрофт, идя на угол Семьдесят третьей улицы и Третьей авеню. Страх можно превозмочь. Можно отнести полученные им в Женеве бумаги в государственный департамент, можно рассказать им все, что ему было известно о Питере Болдуине, об Эрнсте Манфреди, о швейцаре Джеке. Он мог разоблачить грандиозную кражу, совершенную тридцать лет назад, и тысячи благодарных граждан по всему миру позаботятся о его надлежащей защите.