Текст книги "Я – Сыр"

Автор книги: Роберт Кормье (Кормер) (Кармер)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

LITRU.RU - Электронная Библиотека Название книги: Я - сыр Автор(ы): Кармер Роберт Жанр: Прочее Проза Адрес книги: http://www.litru.ru/?book=60377&description=1 --------------------------------------------- Кармер Роберт Я - сыр Роберт Кармер Я - сыр Перевод: Михаил Сапожников Об авторе. Роберт Кармиер родился штате Массачутес (США) и до сих пор живет всего лишь в трех милях от дома, в котором он родился. Он начал писать еще в школьном возврасте, когда он имел первые успехи в поэзии. Когда ему было девятнадцать, был опубликован его первый короткий рассказ. Его учитель из колледжа, в котором он учился, послал тот рассказ в одну из центральных газет не поставив Роберта в известность. Его первая повесть о подростках "Шоколадная война" была опубликована в Англии в 1975 году, и также следующие за ней "Я - сыр" и "После первой смерти", после чего он безоговорочно был признан английским писателем. Роберт Кармиер также является журналистом уже тридцать лет. У него семья - жена, три дочери, сын и десять внуков. Некоторые из книг Роберта Кармиера. Шоколадная война. После шоколадной войны. После первой смерти. Дарси. Вялость. Герои. В полночь. Нежность. Мелодии медвежьих танцев. Наше пaдение. От автора перевода. Книга Роберта Кармиера "Я - сыр." написана живым языком - языком улицы, языком реальной жизни. Чтобы сохранить его колорит, автор перевода постарался оставить нетронутыми некоторые слова, использованные в языке, на котором книга была написана. Поэтому стоит дословно объяснить некоторые из этих слов. Герой книги пересекает несколько Северных Штатов Америки на байке: bike - это сленговое сокращение слова bicycle (букв."два колеса"), что в первую очередь переводится как велосипед, однако bike, это не только велосипед, им может быть и другое транспортное средство на двух колесах, например мотоцикл, и человек, для которого мотоцикл является образом жизни и, образно говоря, даже теми "ногами, которые кормят волка", называется байкером (biker), и это уже не только в американском сленге. Путь героя книги проходит не по пересеченной местности, а по дорогам. Он все время находится на Роут под каким-либо номером. Роут (route) в данном случае обозначает автомобильную дорогу - шоссе (как правило обозначенное номером), хотя это может быть и номер маршрутного такси, или же линии метро. Этим шоссе может оказаться и хайвей (highway) - скоростная автомагистраль. Сохранена фонетика звучания названий улиц, например: "Бекер-Дрегстор-Стрит". Стрит (street) это значит улица. Это слово как правило прикреплено к названию. Кое-где будет попадаться Майн-Стрит (Main Street). Так называют главную улицу в небольшом населенном пункте. На пути героя книги, при определенных обстоятельствах одна дама смотрит на него глазами Сиротки Энни (Оrphan Annie). Маленькая Сиротка Энни изначально явилась персонажем небольшого рассказа, опубликованного в газете "Chicago Tribune" в 1924г. Его автор - Харольд Грей. В последствии Маленькая Сиротка Энни стала героиней мультфильмов, кинофильмов и песен, вышедших на свет в США. На различных изображениях у этой героини были большие удивленные глаза на выразительном лице. Герой книги иногда ссылается на образы из новелл Томаса Вольфа (Thomas Clayton Wolfe). Это автор известных в Америке новелл, таких как "Время и река", "Старый дом в Кентуки", "Река послушных детей", "Посиделки у Джека" и многих других. Сама книга Роберта Кармиера "Я - сыр" по-русски - это первый опыт литературного перевода и, наверное, не последний. В дальнейшем представляется интерес перевода и других книг Роберта Кармиера на русский язык. -------------------------------------------- x x x Я еду на велосипеде. И вот я уже на Роут 31 в Монументе, штат Массачутес. Я на пути в Ротербург-Вермонт, и изо всех сил я жму на педали старомодного, изношенного велосипеда - тихоходного и разваливающегося на части. На нем только устаешь. Иногда отказывает тормоз, и искривленное "восьмеркой" колесо скребет по вилке руля. Дорожный велосипед - наверное, когда-то такой был в детстве у моего отца. Холодно, ветер кусает меня за локти, заползая змеей за шиворот, задирая вверх рукава куртки и стараясь ее расстегнуть. Ноги от усталости налились свинцом. А я все кручу и кручу педали. На улице Механиков в Монументе я сворачиваю вправо, взбираюсь на горку, пролетаю мимо госпиталя и, подняв на него глаза, думаю о моем отце, он в Ротербурге, штат Вермонт, и еще сильнее давлю на педали. Десять утра. Октябрь - не тот, что у Томаса Вольфа, когда горят листья, и летают привидения - гнилой, мрачный, холодный и сырой октябрь, когда солнце редко показывается из-за облаков и к тому же не греет. И мало, кто читал Томаса Вольфа, быть может за исключением моего отца и меня. Я делал в школе доклад по его книге "Паутина и камень", и мр.Паркер, что ведет у нас Английскую Литературу, посмотрел на меня с подозрением и поставил мне Ввместо обычного А. Но мр.Паркер, школа, и все это уже где-то позади, а я жму на педали. Мои ноги делают всю работу на этом старом драндулете. Они полны сил чувствуют себя неплохо. Я проезжаю мимо дома с белой оградой и обливаю грязью маленького ребенка, что стоит на тротуаре. Он отскакивает, затем смотрит на меня отреченно и испуганно. Я переживаю за него. Смотрю через плечо, но за этим ничего не следует. Дома я никому не сказал "до свидания". Я просто ушел. Без шума. Я не пошел в школу и никому не позвонил. Я вспомнил об Эмми, но и ей я ничего не сказал по телефону. Я проснулся утром и посмотрел на морозную кромку, окаймляющую оконное стекло. Я подумал об отце и о его кабинете внизу вздохнул и встал. Я знал, что ухожу, но все тянул. Я не вышел и через два часа. Я действительно трусил, и многое пугало меня - при том сильно. Это было похоже на клаустрофобию и, вместе с тем, на боязнь открытого пространства. Меня охватила паника. Я был словно на краю пропасти. Мое тело покрылось холодным потом, а сердце сильно заколотилось, и страшное ощущение удушья овладело мною, и я не знал, что произойдет, если дверь вдруг откроется. Я остался дома, и долго ждал. Но потом я спланировал себе центр поля - я ненавидел бейсбол, в школе навязывали только этот вид спорта - во всяком случае я учился этому со всеми своими однокашниками. Меня словно сметало прочь с поверхности планеты, в космос. Я боролся со всеми соблазнами и с собой на земле, и вместе с тем я цеплялся за нее. И тогда эти собаки... Я сидел дома, думая обо всех собаках, нападающих на меня по пути в Ротербург-Вермонт, и говорил себе: "Это же сумошествие! Я никуда не еду!" Но в то же время я знал, что уйду - уйду понимая, что камень - это всего лишь кусочек земли, если его выронить из рук. Я вошел в кабинет и достал подарок для отца, потом завернул его в аллюминиевую фольгу, в газету и еще, вдобавок, обмотал все это липкой лентой. Затем я спустился в подвал и взял брюки, ботинки и куртку, и не менее получаса искал шапку. Но все-таки я ее нашел - она была нужна мне, старая, но добротная шапка моего отца. По дороге в Вермонт она, натянутая на уши, решит все проблемы, если будет холодно. Я сосчитал все свои сбережения. Денег было немного. Тридцать пять долларов и девяносто три цента. Этого было бы достаточно, чтобы добраться до Вермонта первым классом в Грейхаундском автобусе, идущем в Монтрейл, но я знал, что еду на велосипеде в Ротербург-Вермонт. Я не хотел ограничиваться автобусом. Мне была нужна открытая дорога. Я желал плыть по ветру. Мой байк ждал меня в гараже, как я и хотел ехать - на велосипеде, своими силами. К отцу. Прежде, чем выйти я посмотрел на себя в высокое зеркало, от пола до потолка, в то, что перед закрытой дверью в спальню родителей наверху сумосбродная шапка и старая изношенная куртка. Безусловно, я выглядел нелепо. Эмми как-то сказала: "Ад - понятие филосовское." Я долго думал об Эмми. Позвонить ей было почти невозможно. Она была в школе. Правда я мог туда позвонить, подделав голос, якобы ее отец очень срочно просил ее к телефону - что-либо неотложное дома. Ее отец - редактор в "ТАЙМС", и всегда говорит с тревогой в голосе, его манера говорить годится для передачи самых актуальных новостей по местному радио. Но я отложил этот фокус. Такого рода милые пакости были свойствены Эмми. Но моя душа была уже по дороге в Вермонт. Я любил Эмми Херц. Правда, ее фамилия казалась мне смешной. Эмми, вероятно, слышала немало шуток, связанных с известной фирмой по прокату автомобилей, но я поклялся себе, что никогда так шутить не буду. Во всяком случае я решил не звонить ей. Пока не уберусь прочь. Я позвоню ей из Ротербурга. Ограничусь мыслью о ней, буду помнить номер ее телефона, и думать о том, как все время она будет должна поцеловать меня и обнять. Но я старался не думать всем этом до того, как буду готов к путешествию. Я пошел на кухню с пилюлями, взятыми в кабинете, но не стал их пить. Я хотел решиться на все трезво, без какого-либо допинга - сам. Я открыл бутылку с пилюлями и опрокинул ее, и наблюдал, как зеленые и черные капсулы исчезали в пасти мусорного бака. Я действовал решительно и наверняка. Я выкатил из гаража и направился вниз по дороге. Байк шатало из стороны в сторону, я изо всех сил раскачивался в седле. Портфель отца покоился в корзине над рулевой вилкой. Я отправился в путешествие по свету без провизии и лишней одежды. В конце концов я подпрыгнул в седле с чувством беспечной храбрости. В этот момент появившееся из облаков солнце ярко заслепило в предзнаменовании удачи. Я еще раз качнулся гоня по улице, и встречная машина заморгала мне фарами. Я летел по встречной полосе. Я опомнился и засуетился. Переднее колесо со скрежетом юзануло в сторону. И я подумал: "Вот смешно путешествие в Ротербург!". Я стал сворачивать в сторону. Но опомнился, подумал об отце и закрутил педали снова, я уже видел Монумент и знал, что должен ехать, и ничего не сможет меня остановить - НИЧЕГО! И теперь я огибаю Монумент и пересекаю район перед Эйсвелом. Указатель на этой стороне дороги показывает на Эйсвел Ротари Клуб, встречи - каждый понедельник в полдень. Я еду только четыре или пять минут. Мои ноги больше не чувствуют сил. Они устали, и спина ноет от боли - я не в порядке. И если честно, то я в нем никогда и не был, к превеликому удовольствию Эмми Херц. Она очень не любит парней с большой мускулатурой. Я кручу педали на зло усталости и боли. Я стремлюсь добраться до Ротербурга. Всасываю холодный воздух. Он щекочет в легких. Лоб потеет. Я сдвигаю шапку назад и натягиваю ее на уши. Каждая миля дается мне с трудом. "Бери легче," - говорю я себе. - "Бери легче.., каждую милю за одно и то же время..." И внезапно этот бесконечный подъем заламывается вниз, и мои ноги без усилий накручивают сумошедшие обороты, байк несет меня вниз, и я даю себе волю объединиться с ветром и парить над дорогой. Внизу красивый берег, за которым широко разбросан Эйсвел. ---------------------- ТАРЕ ОZК001 0930 date deleted T-A. Т: Доброе утро. Меня зовут Брайнт. Мы должны побыть некоторое время вдвоем, наедине... (пауза 5 секунд) А: Доброе утро. Т: Будем непосредственны? Я хочу знать, готов ли ты. Чем раньше мы начнем - тем лучше для тебя. А: Я не знаю, с чего начать. Т: Во-первых расслабься, и позволь свободно течь своим мыслям. Не думай о времени, тебе некуда спешить. Уйди, если хочешь, в свои самые давние воспоминания. (пауза 8 секунд) А: Не ясно - только некоторые ощущения. Т: Дай им проявиться. (пауза 5 секунд) А: Та ночь... Т: Расскажи мне о той ночи. А: Когда я родился в ту ночь. Это значит - человек... человеческое бытие входит в мою реальность. И до того - ничего. Или те ощущения... снова... свет... запах... запах сирени... духи... духи моей матери... от нее всегда ими пахло. Ничего больше. И эта ночь... (пауза 12 секунд) Т: Расскажи мне об этом. Он был в постели, простыня скомкалась вокруг него, его тело было горячим, глаза напоминали сырые луковицы, а голова болела. Он вскрикнул раз, другой, глухо, вслушиваясь и ища ответ. Он повернул голову к двери. Дверь была приоткрыта, слабый свет искосо побивался из вне. Он извивался в постели, вслушиваясь. Он всегда ворочался ночью и часто слышал шорохи в спальне родителей. Это были всякие странные и, вместе с тем, приятные, мягкие звуки, когда его родители были вместе - шорохи мягких шерстяных животных, скорее даже плюшевых. А он всегда спал с медведем Битти и поросенком Покки - со своими друзьями. Его отец говорил: " Эй, парень, ты до старости будешь спать со своими игрушками..."А парень знал, что его отец шутил, и он никогда не оставит своих друзей. Во всяком случае его мать могла сказать: "Нет, ему давно уже не четыре...". Нежность в ее голосе и ее духи, похожие на весеннюю свежесть... Позже он уже не спал в обнимку с поросенком Покки - со своим любимцем, упрятанным в коробку. Но что-то хранило тревогу и иногда не давало ему спать. Из полумрака этого дома он различал голоса отца и матери. Они давно уже звучали в ночи не мягко, не шурша, а довольно громко. И даже не столько громко, сколько грубо. Они говорили шопотом, их голоса скреблись в ночи и во мраке. И он слышал, мать говорила: "Чш... Мы можем разбудить его..." Он затихал, как неподвижный Покки. Кровать скрипела в другой комноте, и он слышал, как отец босяком приближался к его двери. Его фигура перекрывала отблески света. Затем шаги отца удалялись, свет снова проникал в его комноту, и ребенок чувствал храбрость и ум, оставляя в дураках своего отца. Он хотел рассказать Покки, какой он умный, но он не осмеливался пошевелиться. Он вслушивался не только ушами, но и всем своим нутром. Т: Что ты слышал? А: Я не уверен, что вспомню это. Не знаю: так ли точно я слышал слова, или я так ощущаю это сейчас. Оно похоже на пустой космос - не знаю, как описать все это на куске бумаги. Я еще ничего не знал - я догадывался. По крайней мере они говорили обо мне. Более того. Они говорили о том, что делать со мной. Меня охватывала паника, и я начинал плакать. Но я не мог громко плакать, чтобы они не слышали. (пауза 5 секунд) Т: Почему ты паниковал? А: Не знаю точно. Они словно хотели избавиться от меня. Я слышал, как мать говорила: "Ну что мы ему скажем?" А отец отвечал: "Это неважно, он еще мал, чтобы делать свое счастье." Действительно ли я его слышал, или это лишь ощущение того, что он сказал бы обо мне? Тогда они начинали о поездке втроем, а я не хотел покидать тот дом, где было приятно и тепло, и где по возможности они были вместе. Т: Ты помнишь эту поездку? А: Снова не очень. Я помню, конечно. В автобусе, противные запахи выхлопов. Дорога виляла как змея. Ветер шумел за окном. Ощущения... Много багажа... Лица... Отцовские сигареты... Не пахло дымом, действительно, но запах его спичек, серы... Странно... (пауза 6 секунд) Т: Что странно? А: Я всегда знал два запаха: духи матери и табак - отец всегда пах табаком или дымом, или спичками. Но после той ночи, после поездки на автобусе я больше не связывал его с этими запахами. Он не курил. Я больше никогда не видел его с сигаретами. Однако от матери все также пахло сиренью. Т: Ты помнишь еще что-либо кроме той поездки? А: Не особенно. По большей части, настроение, ощущение той поездки, как если бы... Т: Как если бы что? А: ...Там было привидение, было страшно, но не как в необитаемом доме, едущем по дороге. Но это было... мы словно были гонимы, мы как бы убегали. Оно смотрело нам в след - так печально, и лиловые полумесяцы под его глазами... Так печально... И автобус летел сквозь ночь... (пауза 15 секунд) Т: Еще что-нибудь? А: Мы ниразу не вышли наружу. Не смотря ни на что я думал о доме. Мы были в разном доме. Разном пространстве. В разной ауре этого дома. Успокаивался ветер, и холод, и мы были вместе - мать, отец и я, но всегда порозень. Т: Как это проявлялось? Твоя семья двигалась с места на место. Но не так далеко. Ветер стихал, когда вы устраивались. Множество семей меняют место жительства. Человека иногда перемещают по работе. Наверное и твой отец... А: Может быть. Т: Почему ты колебался? Ты что-то находишь непонятным? А: Да. Т: Что? А: Я не знаю. Адам не знал и не хотел проверять познания этого врача. Врач был совершенно странный, хотя выглядел симпатично и дружелюбно. Но какой-то дискомфорт окружал его. Наверное было бы легко общаться с ним, если бы не все его сомнения, не желание достать все из его сундучка, что на плечах. Он не знал, как это сделать. Он хотел бы найти какой-нибудь ключ. Т: И где же ключ? А: Что вы называете "ключем"? Т: Ты справедливо заметил, использовав слово "ключ". Он отступал перед тишиной, оглушенный. Мог ли врач прочитать его душу? Нет. Или же он снова должен был вытворять с ним всякие трюки, что он и делал. И теперь Брайнт делал так, что он верил, что думает лишь только тогда, когда сам говорит что-то важное вслух. Надо было быть осторожным. Ему бы видеть себя со стороны и слышать бы свой собственный голос. Паническая дрожь пробирала его до костей, и страшная беспомощность овладевала всем его телом. А: Я наверное пойду. Т: Конечно.