Текст книги "Ходячие мертвецы. Падение Губернатора. Часть вторая"

Автор книги: Роберт Киркман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава восьмая

Той ночью Филип Блейк наводил порядок – в прямом и в переносном смысле. Он чувствовал себя истинным предводителем революции, воином накануне битвы. Ему хотелось, чтобы все вокруг соответствовало ясной, строгой, стерильной организации его мозга. Хватит бестелесных голосов, хватит неопределенности, вносимой его симбиотической второй личностью. В автоклаве его разума – очистившегося после тяжелых испытаний – сгорели все следы Брайана Блейка, извлеченные из темных глубин сознания. Теперь он превратился в заводной механизм, нацеленный на одно-единственное действие – месть.

Он начал с собственной квартиры, с места преступления. Повсюду еще виднелись слабые намеки на произошедшее, и Филип намеревался окончательно устранить их.

Брюс принес ему со склада все необходимое для уборки, и он уже несколько часов искоренял все оставшиеся свидетельства его мучений в лапах сумасшедшей стервы с мечом. Неловко орудуя левой рукой, он с порошком прочистил все стены гостиной и осторожно прошелся питающимся от батареек пылесосом по старому ковру, который был заляпан пятнами его крови. На более сложные загрязнения он вылил моющий растворитель и с остервенением тер ковер щеткой, пока он не начал расползаться на части. Он прибрался в комнатах, застелил постель, упаковал грязное белье, вымыл деревянные полы масляным мылом Мерфи и стер пыль со стеклянных стенок мозаики из аквариумов, не обращая внимания на дергающиеся внутри отрезанные головы.

Пока он работал, Пенни была прикована к стене в коридоре и каждые несколько минут напоминала о себе: она негромко хрипела, гремела цепями в попытке освободиться и клацала острыми, как у пираньи, зубами, исступленно кусая воздух. Пока Филип убирался рядом с ней, в нем нарастало раздражение из-за этих приглушенных звуков.

Он работал без устали несколько часов, и лишь затем результаты удовлетворили его. Из-за отсутствия руки кое с чем справиться было не так уж просто: он с трудом смог раскрыть мусорный пакет и вымести сор из углов. Хуже того, он находил все новые и новые места, еще несущие на себе напоминание о пытках – липкие сгустки запекшейся крови, брошенный моток клейкой ленты, закатившееся под кресло сверло, на котором до сих пор виднелись частицы его тканей, ноготь среди ворсинок ковра. Он прибирался до глубокой ночи, пока не уничтожил все до единого намеки на постигшие его муки. Он даже переставил мебель, чтобы скрыть те следы, которые невозможно было отмыть: подпалины от ацетиленовой горелки, дырки от гвоздей в тех местах, где к полу был прибит фанерный щит.

Наконец он избавился от всех видимых свидетельств о пытках.

Довольный собой, он опустился в свое любимое кресло, стоящее в маленькой комнате. Тихое бульканье воды в аквариумах успокаивало его. Безмолвные крики запертых за стеклянными стенками оживших голов мертвецов приносили ему умиротворение. Он смотрел на распухшие, пропитавшиеся влагой лица, подергивавшиеся под толщей воды и представлял себе тот чудесный момент, когда он разорвет эту лохматую стерву на кусочки… И в конце концов задремал.

Ему снилось прошлое. Он был в своем доме в Уэйнсборо вместе с женой и дочкой – его разум принял этот миф и высек каждое его слово на нерушимых каменных скрижалях – и чувствовал себя счастливым, по-настоящему счастливым. Пожалуй, он никогда больше не был так счастлив. Пенни сидела у него на коленях на примыкавшей к кухне веранде обшитого досками дома на Пилсон-стрит, а Сара Блейк свернулась на диване рядом с ними, положив голову на плечо Филипу, который читал Пенни книгу Доктора Сьюза.

Но что-то мешало – странный треск, глухое металлическое бряцанье. Во сне Филип посмотрел на потолок и увидел, как по нему пошли трещины, и с каждым звуком штукатурка раскалывалась заново и на пол летела белая пыль, кружащаяся в лучах солнца. Треск становился все громче и чаще, трещин было все больше – и в конце концов потолок начал проваливаться. Филип закричал, и обломки погребли под собой комнату.

Эта катастрофа разбудила его.

Он вздрогнул. Все раны – ушибы, порезы и ссадины, стянутые швами и скрытые под одеждой, – пронзило резкой болью. Все тело покрылось холодным потом, фантомная рука заныла. Филип сглотнул горькую желчь и огляделся. Неяркое свечение аквариумов и бульканье воды вернули его к реальности – и в этот момент он понял, что до сих пор слышит жуткий треск.

С этим звуком Пенни клацала зубами в соседней комнате.

Он должен был разобраться с этим.

Это был последний этап его уборки.

– Не бойся, малышка Лилли, мне уже доводилось принимать ребятишек, – сказал Боб Стуки, без зазрения совести обманывая своих пациентов в залитом ярким серебристым светом подземном госпитале.

Стояла глубокая ночь, и в комнате было тихо, как в морге. Боб подвез монитор к кушетке, на которой под простыней лежала Лилли. Остин беспокойно ерзал на стуле рядом с кроватью, кусая ногти и то и дело переводя взгляд с бледного лица Лилли на улыбающегося Боба.

– Я, конечно, не акушер, – добавил Боб, – но в армии я видел достаточно беременных дамочек. У вас с малышом все будет хорошо… все будет тип-топ… все будет по высшему разряду.

На самом деле за весь период службы в Афганистане Боб видел лишь одну беременную женщину – местную переводчицу, которой было всего семнадцать, когда она залетела от какого-то парня из военно-торговой службы. Боб хранил ее тайну, пока у нее не случился выкидыш. Именно Боб сообщил ей об этом – хотя тогда он не сомневался, что она уже все знала. Он не сомневался в этом и сейчас. Женщина знает. Вот и все… Женщина всегда знает.

– Откуда кровь? – спросила Лилли.

Она лежала на той же кушетке, которую еще недавно занимал Губернатор, жизнь которого целую неделю висела на волоске. Боб ввел ей в руку – чуть выше запястья – иглу капельницы и повесил на стойку последнюю дозу глюкозы из своих запасов, чтобы справиться с обезвоживанием и стабилизировать состояние девушки.

Склонившись над ней, Боб старался говорить как можно более обнадеживающе.

– Такое случается в первом триместре, – заверил ее он, точно не зная, о чем говорит, и повернулся к раковине, чтобы вымыть руки. В тишине госпиталя струя воды с оглушительным шумом ударилась о цинковое дно. Напряжение в комнате зашкаливало. Стоя спиной к пациентке, Боб добавил: – Уверен, все в полном порядке.

– Боб, если тебе что-то нужно, просто дай знать, – сказал Остин.

В толстовке с капюшоном, со стянутыми в хвост волосами, он был похож на потерявшегося ребенка, который в любую секунду мог разразиться слезами. Его ладонь лежала на обнаженном плече Лилли.

Боб вытер руки полотенцем.

– Лилли Коул будет мамой… Никак не могу поверить, – развернувшись, он подошел к кушетке и улыбнулся Лилли, натягивая перчатки. – Именно это нам здесь и нужно, – с ложным воодушевлением в голосе произнес он. – Хорошие новости, – он приподнял простыню и осторожно прощупал Лилли живот, пытаясь припомнить, как распознать выкидыш. – Ты станешь прекрасной матерью, – повернувшись к подносу с инструментами, он взял плоскую лопатку из нержавеющей стали. – Есть люди, которые просто созданы для этого. Понимаешь? Я вот для этого не создан, видит Бог.

Лилли отвернулась от него и закрыла глаза. Боб понял, что она пытается не заплакать.

– Я плохо себя чувствую, – пробормотала она. – Что-то не так, Боб. Я знаю. Я чувствую.

Боб взглянул на Остина.

– Сынок, мне нужно провести гинекологическое обследование.

В остекленевших глазах Остина стояли слезы.

– Делай все необходимое, Боб.

– Милая, мне нужно все там осмотреть, – сказал медик. – Будет немного неприятно. Ты почувствуешь холод.

Не открывая глаз, Лилли едва слышно прошептала:

– Хорошо.

– Тогда начнем.

– Черт, да не дергайся ты!

В сумраке прихожей Филип Блейк орудовал плоскогубцами, надев на левую руку перчатку и обмотав ее толстым слоем клейкой ленты.

– Знаю, тебе это не по душе, но надеюсь, ты понимаешь, как сильно это нам поможет.

Засунув плоскогубцы в черную бездну рта своей мертвой дочери, он пытался ухватить ее верхние резцы. Пенни отчаянно кусалась, но Филип крепко держал ее, поставив сапог ей на живот. Вонь сводила его с ума, хоть он и старался не обращать на нее внимания.

– Это пойдет на благо нашим взаимоотношениям, – сказал он, наконец-то ухватив один из верхних зубов плоскогубцами. – Вот так!

Он вырвал зуб – раздался легкий хлопок, словно из бутылки вынули застрявшую пробку, – и отбросил его в сторону. Полилась кровь, изо рта девочки вылетели частицы мягких тканей. Пенни дернула головой, ее жуткие черты исказились, взгляд огромных, молочно-белых глаз устремился в безграничную пустоту за пределами этого мира.

– И еще один, – тихо пробормотал Филип, словно говоря с животным. – Он уже шатается, – он крякнул и вырвал второй зуб. – Вот. Видишь? Вовсе не страшно, правда? – он бросил зуб в стоявшую рядом мусорную корзину и снова повернулся к дочери. – Уже не больно, да?

Рот Пенни был полон черной, маслянистой жидкости. Филип вырывал один зуб за другим. Его лицо не выражало ничего и было столь же безжизненным, как обратная сторона Луны.

– Осталось всего ничего, – с ложной радостью в голосе произнес он, вытаскивая изо рта девочки нижние зубы. – Вот так, уже лучше.

Он вырвал последние зубы, почти не прилагая усилий. Разложение зашло уже очень далеко – мертвые корни не держались в деснах. На грязном сарафане девочки появились новые кровавые пятна.

– Вот и все, – успокаивающе сказал Филип. – Вот мы и закончили.

Пока Боб стоял в тишине госпиталя возле кушетки Лилли, перед его мысленным взором промелькнуло воспоминание об Афганистане. Однажды он ассистировал военно-полевому хирургу при проведении выскабливания – удаления всех тканей плода и плаценты после выкидыша или прерывания беременности – и теперь копался в памяти, надеясь обнаружить знания, полученные в тот день. Не смотря на Лилли, он осторожно приподнял простыню, прикрывавшую таз и ноги девушки.

Лилли отвернулась.

Боб начал обследование. Он помнил, какой на первых неделях нормально протекающей беременности должна быть на ощупь здоровая матка – по словам военно-полевого хирурга – и чем отличается матка после выкидыша. Уже через несколько секунд Боб нашел шейку матки. Лилли тревожно застонала. Сердце Боба обливалось кровью. Он прощупал матку: она была полностью раскрыта и полна кровью и отторгающимися тканями. Этого ему было достаточно. Он отстранился и отнял руки.

– Лилли, не забывай, пожалуйста, одну вещь, – сказал он, снимая перчатки. – Нет причин…

– О нет, – она уже плакала. Голова Лилли лежала на подушке, и слезы пропитывали наволочку. – Я знала… Я знала…

– О боже… – Остин прислонился лбом к поручню кушетки. – О Господи…

– И о чем я только думала?.. – Лилли тихо плакала, зарывшись лицом в подушку. – Какого черта я только думала?..

Боб совсем пал духом.

– Милая, не нужно корить себя. Ты ведь можешь попробовать снова… Ты молода, здорова, у тебя есть все шансы.

Слезы высохли на щеках у Лилли.

– Прекрати, Боб.

– Прости, милая, – ответил он, опустив взгляд.

Остин поднял голову, протер глаза, уставился в стену и протяжно вздохнул.

– Черт, – бросил он.

– Боб, дай мне полотенце.

Лилли села на кушетке. Выражение ее лица невозможно было разгадать, но одного взгляда на него было достаточно, чтобы Боб замолчал и выполнил просьбу девушки. Он взял полотенце и протянул его ей.

– Сними меня с чертовой иглы, – безразлично сказала она, вытираясь. – Я пойду.

Боб вынул капельницу, протер запястье Лилли и наложил пластырь на ранку.

Лилли слезла с кушетки. На мгновение показалось, что она не удержится на ногах, и Остин подхватил ее под руки. Она оттолкнула его и сняла со спинки стула свои джинсы.

– Все в порядке, – она оделась. – Все в полном порядке.

– Милая… Не торопись, – Боб подошел к Лилли, словно намереваясь закрыть ей путь к двери. – Лучше тебе немного полежать.

– Уйди с дороги, Боб, – отрезала Лилли, сжав кулаки и решительно выдвинув вперед подбородок.

– Лилли, почему бы нам не… – Остин оборвал свою речь на полуслове, стоило Лилли только взглянуть в его сторону. Выражение ее лица – плотно сжатые зубы, пылающие искры ярости в глазах – испугало юношу.

Боб хотел было возразить, но решил, что лучше просто позволить Лилли уйти. Он отошел в сторону и сделал Остину знак отступить. Лилли была уже на полпути к выходу.

Хлопнула дверь, и в комнате повисла оглушительная тишина.

Секунды, казалось, тянулись целую вечность. Филип Блейк склонился над своей восставшей из мертвых дочерью в сумраке прихожей. Небрежная стоматологическая операция словно застала Пенни врасплох. Она пошатывалась на тонких ногах и шевелила губами, обнажая окровавленные десны. Ее пустой взгляд был обращен на стоявшего перед ней человека.

Филип придвинулся к мертвой девочке. В памяти замелькали ложные воспоминания о том, как он укладывал дочку в постель, как читал ей сказки, как расчесывал ей золотистые локоны и целовал ее в фарфоровый лобик.

– Все к лучшему, – пробормотал он прикованному к стене монстру. – Иди ко мне.

Он заключил девочку в объятия. Она казалась лишь хрупкой оболочкой, крошечным чучелом. Филип провел ладонью по ее холодной, полуразложившейся щеке.

– Поцелуй папочку.

Он сам поцеловал ее в прогнившие губы. Он искал тепла и любви, но почувствовал лишь горечь протухшего мяса и засиженных мухами отбросов. Сам того не желая, он отшатнулся от дочери, не в силах вынести вида скользкой ткани, прилипшей к ее губам. Он глубоко задышал и стал остервенело стирать с губ черную слизь. Желудок скрутило.

Пенни бросилась к нему, сузив глаза, и попыталась укусить его кровоточащими деснами.

Филип сложился пополам, оттолкнув ее. Его тошнило. По пищеводу поднималась горячая желчь. Его вырвало прямо, и по деревянному полу расплескалась густая желтая масса желудочных соков. Спазмы одолевали Филипа, пока все содержимое желудка не вышло из него.

Он упал на колени, вытер рот и тяжело задышал.

– О милая… Прости меня, – с трудом сглотнув, он попытался собраться с силами и закрыть глаза на стыд и отвращение. – Не бери в голову, – дыхание восстановилось, и он еще раз сглотнул. – Не сомневаюсь… со временем… я… я… – он вытер лицо. – Пожалуйста, не дай этому…

Вдруг кто-то громко постучал в дверь. Губернатор тотчас забыл о собственных чувствах и раздраженно моргнул.

– Черт! – он поднялся на ноги. – ВОТ ЧЕРТ!

За следующие тридцать секунд – столько Филипу Блейку понадобилось, чтобы взять себя в руки, пересечь прихожую, снять цепочку и открыть дверь – он превратился из жалкого, слабого, не находящего взаимности отца в блистательного вождя народов.

– Разве я не велел не беспокоить меня? – рявкнул он, увидев призрачный силуэт во тьме коридора.

Гейб невольно прочистил горло и попытался подобрать верные слова. Он был одет в мешковатую армейскую куртку, подпоясанную портупеей и патронташем.

– Прошу прощения, шеф, у нас там неразбериха.

– Какая еще неразбериха?

Гейб глубоко вздохнул.

– Видите ли, был взрыв – наверное, на базе Национальной гвардии. В воздух поднимается огромный столб дыма. Брюс взял несколько ребят и пошел на разведку. Только они вышли, как мы услышали неподалеку стрельбу.

– Неподалеку?!

– Да, в той же стороне.

Губернатор посмотрел Гейбу в глаза.

– Так почему бы вам просто не взять машину и не… ПРОКЛЯТЬЕ! – он повернулся к гостю спиной. – Неважно! Забудь! За мной!

Они взяли один из бронированных грузовиков. Губернатор разместился на пассажирском сиденье и положил себе на колени автоматическую винтовку AR-15, а Гейб сел за руль. За всю поездку – по Флэт-Шолс-роуд, вдоль населенного ходячими леса, по шоссе 85 и по длинной проселочной дороге по направлению к огромному облаку черного дыма, заметному даже на фоне ночного неба, – Гейб не проронил больше ни звука. Губернатор тоже молчал. На подножках по обе стороны от кабины стояли вооруженные автоматами ребята Гейба – Руди и Гас.

Пока они мчались на восток сквозь тьму, Губернатор чувствовал, как на каждом ухабе, на каждой кочке фантомную руку пронзали тысячи игл – и это странное ощущение заставляло его то и дело напрягать зрение в попытках разглядеть в зеленоватом свете кабины, не продолжается ли из обрубок призрачной рукой. Из-за этого с каждой минутой Губернатор раздражался все сильнее. Он молча размышлял о войне и представлял, как отрубит голову той стерве, которая напала на него.

Великие полководцы былых веков, о которых Филип читал в исторических книгах – все от Макартура[3]3
  Дуглас Макартур (1880–1964) – американский военачальник, генерал армии, обладатель многих орденов и медалей. Принимал участие в Первой и Второй мировых войнах.


[Закрыть] до Роберта Э. Ли[4]4
  Роберт Эдвард Ли (1807–1870) – один из самых известных американских военачальников XIX века, генерал армии Конфедеративных штатов Америки во время Гражданской войны в США (1861–1865).


[Закрыть], – не совались на передовую и сидели в палатках вместе со своими генералами, составляя планы, продумывая стратегию действий, изучая карты. Но у Филипа Блейка был свой путь. Он представлял себя Аттилой Завоевателем, может, даже Александром Македонским, врывающимся в Египет с жаждой мщения и сеющим смерть окровавленным мечом. В жилах пылал адреналин, кожа под повязкой на глазу чесалась. Надетая на левую руку кожаная перчатка для вождения скрипнула, когда он сжал кулак.

Они доехали до знакомого ответвления от главной дороги. Одну из букв на высоком указателе сдуло ветром, и теперь на знаке было написано:

Уол арт*

Цены ниже. Жизнь лучше.

В некотором отдалении Губернатор видел огромную парковку «Уолмарта». Бетон пошел трещинами и в лунном свете серебристо светился, как водная гладь. У западного края парковки возле знакомого грузовика – в котором Губернатор узнал одну из машин автопарка Вудбери – лежало несколько темных предметов неопределенной формы.

– Черт! – Губернатор махнул рукой. – Вон туда, Гейб, к с мусорным бакам!

Гейб повернул, и их грузовик загромыхал по парковке, поднимая в ночное небо клубы серой пыли. Как только они достигли поля битвы, Гейб ударил по тормозам и резко остановил машину в тридцати футах от него.

– ЧЕРТ! – Губернатор рывком распахнул дверцу и встал на подножку, всмотревшись в раскиданные по парковке неподвижные тела. – ЧЕРТ!

Спрыгнув на землю, он подвел остальных к распростертым на земле несчастным. Сначала никто ничего не сказал. Губернатор осмотрелся по сторонам, стараясь не упустить ни одной детали. Грузовик все еще тарахтел, в воздухе висело голубоватое облако угарного газа и порохового дыма.

– Господи, – пробормотал Гейб, обведя взглядом четыре тела, лежавшие в лужах крови, растекшихся по бетону.

У одного из мужчин была отрублена голова, валявшаяся футах в пятнадцати в стороне в луже черной слизи. Рук тоже не было. Другой – пацан по имени Кертис – лежал ничком, раскинув руки. Его остекленевшие глаза были открыты и смотрели в небо. Третий валялся в огромной луже крови, вытекшей из громадной раны на животе, откуда вываливались кишки. Не нужно было звать Шерлока Холмса, чтобы понять, что так лихо отсекать конечности и оставлять такие длинные, аккуратные разрезы могла только японская катана.

Гейб подошел к самому крупному из тел – к чернокожему мужчине, еще цеплявшемуся за жизнь. Он истекал кровью, которая обильно лилась из нескольких ран у него на шее. Его лицо было алым от крови, глаза почти закатились, и все же Брюс Купер из последних сил пытался что-то сказать.

Никто не мог понять его слов.

Губернатор подошел к умирающему и взглянул на него, не выказав никаких чувств, кроме жгучей ярости.

– Его голова не пострадала, – сказал Филип Гейбу. – Наверное, он скоро обратится.

Гейб хотел ответить, но в этот момент раздался тихий, едва слышный баритон Брюса Купера, который задыхался в агонии. Губернатор опустился на колени и прислушался.

– В-видел лысого гада и п-пацана, – выдавил Брюс, захлебываясь кровью. – Они… в-вернулись… они…

– Брюс! – Губернатор наклонился ниже. В его сердитом голосе не было ни капли сострадания. – БРЮС!

Поверженный здоровяк уже не мог говорить. Его большая бритая голова – вся в черной, как деготь, крови – в последний раз повернулась. Веки дрогнули – и замерли навсегда. Глаза остекленели. Губернатор несколько секунд молча смотрел на Брюса.

Затем он отвел взгляд и закрыл Брюсу глаза.

Он не видел, как остальные склонили головы, выражая скупое уважение мощному телохранителю, который без страха и упрека служил Губернатору, не заботясь о личной выгоде. Филип Блейк боролся с болью, которая проникала в мысли подобно летучему химическому соединению и лишала его способности принимать решения. Брюс Купер был всего лишь человеком – всего лишь винтиком в огромной машине Вудбери, – но для Филипа он значил невероятно много. Кроме Гейба, в этом странном мире лишь Брюса можно было считать его другом. Филип доверял Брюсу, он показал ему аквариумы, показал Пенни. Заслужив уважение – если не любовь – Филипа Блейка, Брюс выбивался из общей массы. Вообще-то, насколько помнил сам Филип, именно Брюс спас ему жизнь, заставив Боба взять себя в руки и обработать раны.

Губернатор поднял глаза. Гейб стоял вполоборота, опустив голову, словно выражая почтение своему шефу и не беспокоя его в этот ужасный момент. Девятимиллиметровый глок был закреплен у него на бедре. Осталось только одно неоконченное дело.

Губернатор вырвал пистолет Гейба из кобуры, и здоровяк вздрогнул от неожиданности.

Прицелившись в голову Брюса, Губернатор сделал всего один точный выстрел, и в черепе покойника образовалась внушительных размеров дыра. Из-за оглушительного хлопка все подпрыгнули на месте – все, кроме Губернатора.

Он повернулся к Гейбу.

– Они только что были здесь, – произнес Губернатор густым, пропитанным жаждой мести и разрушения голосом. – Ищите их следы. Ищите тюрьму, – он устремил яростный взгляд единственного уцелевшего глаза на Гейба и вдруг проорал: – ИЩИТЕ СЕЙЧАС ЖЕ!

Не сказав больше ни слова, он направился обратно к бронированному грузовику.

Гэбриэл Харрис долго стоял среди мертвых тел, валявшихся на пустынной, залитой лунным светом парковке подобно сломанным манекенам, и не мог решить, что делать. У него на глазах Губернатор развернулся, сел за руль бронированного грузовика и уехал в ночь. Гейб недоуменно смотрел ему вслед, не в силах произнести ни слова. И как, черт возьми, ему найти эту проклятую тюрьму, передвигаясь пешком, не имея с собой ничего необходимого и располагая ограниченным количеством патронов и всего двумя напарниками? Если уж на то пошло, как, черт возьми, им вообще вернуться домой? Что, автостопом? Но стоило Гейбу взглянуть на останки своего друга, своего товарища по оружию Брюса Купера, как полное смятение в мгновение ока сменилось чистой решимостью.

Вид лежащего в лунном свете здоровяка – истерзанного и залитого кровью, как только что разделанная туша, – потряс Гейба до глубины души. Его захлестнуло волной противоречивых чувств – печали, ярости и страха. Он отогнал эти чувства и велел товарищам следовать за ним.

Они решили проверить, что осталось в заброшенном, провонявшем гнилью «Уолмарте». В темных закоулках магазина, под поваленными полками и на полу за прилавками они обнаружили несколько сносных рюкзаков, фонарик, бинокль, коробку крекеров, банку арахисового масла, блокнот, ручки, батарейки и две упаковки патронов сорок пятого калибра.

Запихав все это в рюкзаки, они выдвинулись в восточном направлении, заметив петляющие по пыльной подъездной дорожке следы шин, которые вскоре резко повернули на юг. Они всю ночь шли по следам, оставленным на проселочных дорогах, пока отпечатки не затерялись на асфальтовом покрытии шоссе.

Гейб не хотел сдаваться. Он решил, что нужно разделиться, и послал Гаса на восток, а Руди на запад, договорившись с ними встретиться снова на пересечении восьмидесятого и двести шестьдесят седьмого шоссе.

Мужчины разошлись в разные стороны. Тусклый свет фонариков рассеивался в предрассветном тумане. Гейб орудовал одиннадцатидюймовым складным ножом, чтобы продираться сквозь густую листву, двигаясь прямо на юг. Небо начинало светлеть. Приближался восход.

Через час он наткнулся на нескольких заблудших ходячих, которые брели среди деревьев на его запах, и уложил большую их часть. В один момент невысокий мертвец – то ли ребенок, то ли карлик, истлевшее лицо которого почернело до неузнаваемости, – выпрыгнул на него из кустов. Гейб убил его единственным ударом ножа в череп и быстрее пошел по заросшим сорняками полям. На толстой шее здоровяка выступил пот, капли поползли вниз по спине.

К полудню Гейб добрался до перекрестка двух растрескавшихся асфальтовых дорог. Ярдах в двадцати пяти севернее, как совы на жердочке, на тянувшейся вдоль кромки поля изгороди сидели Руди и Гас, уже ожидавшие его. Судя по угрюмому выражению их простоватых лиц, они тоже вернулись ни с чем.

– Давайте угадаю, – сказал Гейб, подходя к ним с юга. – Вы ни черта не нашли.

Гас пожал плечами.

– У меня по пути было несколько крошечных деревень, все заброшенные… И никакой тюрьмы.

– И у меня тоже, – буркнул Руди. – Одни искореженные тачки да пустые дома. Встретил пару ходячих, смог уложить их без лишнего шума.

Гейб вздохнул, вытащил носовой платок и вытер пот с шеи.

– Проклятье, придется продолжать.

– Почему бы нам не пойти по… – начал Руди.

Вдруг с западной стороны послышался выстрел, и Руди осекся. Похоже, стреляли из мелкокалиберного пистолета. Эхо пару раз повторило резкий хлопок, и Гейб резко повернулся на звук, донесшийся откуда-то из леса.

Его товарищи тоже подняли головы, а затем посмотрели на Гейба, который вглядывался в раскинувшееся за изгородью холмистое поле. Несколько мгновений все молчали.

Затем Гейб снова повернулся к напарникам и сказал:

– Так, идите за мной… Пригнитесь. По-моему, мы только что напали на золотую жилу.