Текст книги "Нам не страшен Хуливуд"

Автор книги: Роберт Кемпбелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

Глава тридцать пятая

Когда возвращаешься домой, а там за время твоего отсутствия что-то произошло, ты замечаешь это с первого взгляда. Даже во тьме. Может быть, это как-то связано со способностью, которая присуща слепым от рождения. Они чувствуют, что перед ними стена, еще не дотронувшись до нее. В воздухе должно чувствоваться, что здесь больше никого нет, однако этого не чувствуется. Да и вообще какой-то другой запах.

В чужом доме так не сориентируешься никогда. Даже при полном освещении. В чужом доме всегда что-то не так. В доме у Боско Свистун почувствовал, что он пропал.

Телевизор был включен, звук еле слышен. Шила объяснила ему, что всегда, оставаясь одна, организует для себя именно такую компанию. Даже днем. Даже уходя из дому, она не выключает телевизор, чтобы потом не вернуться в совершенно безмолвную квартиру. Благодаря включенному телевизору, казалось, будто по комнате разлит лунный свет. И это было единственное освещение, не считая слабого ночника в передней, которого хватало ровно настолько, чтобы посреди ночи пробраться из спальни в ванную.

Свистун услышал, что на кухне капает вода. Прошел туда, поднял грохот, включил свет.

– Я сейчас, – крикнул он, словно Шила и впрямь была дома и могла его услышать. Отчаянно надеясь на то, что в ответ послышится ее голос.

Он так испугался, что у него пересохло во рту.

Он пустил воду, наполнил чайник, поставил на плиту. Открыл и тут же закрыл несколько ящиков и холодильник. Сел, разулся. Когда вода закипела, наполнил большую чашку и, держа ее в руках, отправился, шаркая по ковру, через холл в спальню. Он и сам не знал, что там найдет. Может быть, Шилу. Тело Шилы, убитой Баркало и Роджо. Или одного из них, затаившегося, ожидая его. Затаившегося за креслом. Под кроватью. В шкафу. Оружия у него не было. Пистолет остался в цветочном горшке на той квартире. Могла ли сойти за оружие кружка крутого кипятка?

Чемодан Шилы лежал на пуфике у кровати. Чемоданная жизнь. Она призналась ему, что ненавидит чемоданную жизнь. Ненавидит расставлять шампуни и кремы на полочке в чужой ванной, отодвигая в сторону туалетные принадлежности чаще всего едва знакомого ей мужчины. Сам Свистун, ночуя вне дома, носил все свое – зубную щетку, пасту, ногтечистку и запасную расческу – в карманах плаща.

В шкафу для ее вещей нет места, сказала она. И это стало невольным намеком на то, как сложится их совместная жизнь. Его вещам придется потесниться – в угол шкафа, на одну-единственную полку стеллажа, прочь из домашней аптечки. Все будет переделано. И, надо полагать, улучшено. Для него ничуть не в меньшей степени, чем для нее. Мужчины категорически не способны обустраивать жилое пространство, сказала она. Птичью клетку придется выкинуть, даже если ему захочется завести новую канарейку… когда-нибудь… Книжные полки и ящики стола надо будет перешерстить, старые записные книжки – выбросить. Выбросить долгие годы его холостяцкой жизни. Когда Шила переедет к нему. Если переедет… О какой ерунде он думает в те минуты, когда она попала или вот-вот попадет в беду.

Он решил открыть шкаф. И когда поднес руку к его ручке, услышал, как отпирают входную дверь. Помчался через комнату в переднюю. Оказался в проеме дверей, как раз когда она открыла дверь. В руках у нее был бумажный пакет из бакалеи. Увидев его, она издала вопль. Его рука дрогнула, он обварил ее кипятком.

– Господи, – выдохнул он.

– Ты напугал меня до смерти, – сказала она. – Почему ты не включил свет? – Она нашарила на стене выключатель, зажгла люстру. – Ты обжег руку?

– Где ты была?

– На первом этаже, в круглосуточном. Захотелось поесть.

– Да у Боско холодильник битком набит!

– Консервированную кислую капусту я не люблю. И твердую колбасу тоже.

– Полгорода отоваривается в круглосуточных. Ты запросто могла столкнуться с Баркало.

Она пристально посмотрела на него.

– Я не могу так жить. Не могу жить в клетке.

– Ради Бога, прошло всего несколько часов. Даже не дней, а часов. Неужели так трудно потерпеть несколько часов?

– Я не могу жить в чужом доме, спать в чужой кровати. У меня есть квартира. И у тебя тоже.

– Не думаю, что там мы окажемся в безопасности.

– Я об этом подумала. Я подумала обо всем, что случилось в Новом Орлеане. Кто-то вышел на меня и захотел использовать в грязном фильме. А когда меня пригласили, я по собственной беспечности не задала надлежащих вопросов. И у них создалось ошибочное впечатление. Они решили, будто я согласилась. Не думаю, чтобы они и впрямь хотели меня убить.

– Вот как?

– Мне кажется, это пришло в голову только тебе. Мне кажется, ты перестарался.

– Может, ты и права. Может, я и вправду перестарался. Только сейчас я веду себя в аккурат как надо. Тот верзила погиб. И не думаю, что коротышка способен это простить.

– Даже если так, он будет охотиться не на меня, а на тебя.

Свистун подумал: неплохо бы, чтобы по телевизору передали какую-нибудь сентиментальную песенку. У него было чувство, будто заканчивается самый короткий роман в его жизни.

– Лучше бы приложить лед к этому ожогу.

Издав сдавленный возглас, Шила выронила пакет с продуктами и практически рухнула ему в объятия.

Вмажь мне по морде, Свистун! Я ведь вижу, как тебе этого хочется.

– Что я, извращенец какой-нибудь?

– Пошли в спальню проверим.

Глава тридцать шестая

– Что ж, Нонни, давай потолкуем, – сказал Кейп.

Баркало сидел у камина в библиотеке Кейпа и обливался потом. Закрыв глаза, он вполне мог бы представить себе, что находится дома, в Новом Орлеане.

– Но что же это такое, Уолтер?

– На этот счет нет никаких сомнений. Обезглавленное тело, вылетевшее из машины Вилли Забадно и приземлившееся в куче мусора на углу Голливудского и Виноградной, было телом Лим Шу Док. Мне позвонил друг из лос-анджелесской полиции и сообщил, что проводится расследование в связи с обнаруженной головой азиатки. В Новом Орлеане узнали о теле, и некий лейтенант Беллерозе решил заняться этим вплотную. Я как-то спросил у тебя, не могут ли найтись нити, ведущие к тебе, и ты ответил, что их нет.

– Но их и не было!

– А мертвая вьетнамская потаскуха в лос-анджелесском морге?

– Я все могу объяснить.

– Вот и объясни.

Лицо и шея Баркало побагровели.

– На меня работают два засранца. Точнее, один, потому что другого уделал какой-то мудак по фамилии Уистлер, прибывший в Новый Орлеан за своей подружкой. Той самой, которую вы прислали, чтобы я ее замочил.

– Я никогда не говорил этого, Нонни. Я сказал, что мне нужен фильм, который я смог бы против нее использовать. А насчет «замочить» разговора не было. Но мы к этому еще вернемся. А сейчас мне хотелось бы знать о Лим Шу и о том, почему она лишилась головы.

– Год назад, когда вы велели мне убрать ее, она почуяла неладное и пустилась в бега. И успела добраться сюда. И я послал по ее душу Пиноле и Роджо.

– Ты никогда не рассказывал о том, что она вернулась.

– Ну а к чему обременять вас такими деталями? Вы велели убрать ее, я ее убрал. Какая вам разница, в понедельник это произошло или в пятницу? Какая разница, в Новом Орлеане или в Лос-Анджелесе?

– Разница есть.

– Поэтому, когда вы предложили мне перевести бизнес сюда и спросили, не будет ли каких-нибудь сюрпризов, я сказал, что не будет. Потому что я знал: никаких сюрпризов не будет. А потом начал вдруг тревожиться, а ту ли шлюху заделали мои парни. Знаете, как оно бывает: завертелось в мозгу и не отпускает. Хотя никаких причин сомневаться у меня не было. Разве что парни мои, знаете ли, не шибко умны.

– Я нанял тебя, а не Пиноле и Роджо.

– Но вы же не думали, что я замочу ее своими руками?

– Я думал, ты проследишь за тем, чтобы все прошло как надо.

– Именно этим я и решил заняться. Я отправил сюда Пиноле и Роджо, чтобы они привезли мне доказательство того, что замочили, кого надо. Я велел им пощелкать «поляроидом». Откуда мне было знать, что эти говнюки спутаются здесь с каким-то психом? Откуда было знать, что они напьются с этим парнем из морга, с Вилли Забадно, и начнут откалывать номера? Откуда было знать, что налижутся так, что не смогут управиться с фотоаппаратом? И как можно было предположить, что они отпилят голову и привезут ее мне в доказательство того, что год назад замочили, кого заказано, а не какую-нибудь постороннюю потаскуху?

В ходе рассказа Баркало искренне разъярился. Кейп медленно покачал головой, на губах у него заиграла странная усмешка.

– Согласен, – сказал Баркало. – Не будь вся история такой серьезной, я сам бы расхохотался, когда эти паршивцы предъявили мне сраную голову…

– Надеюсь, тебе не кажется, будто мне весело.

– Да и мне не весело. Я устроил им самую настоящую выволочку. И велел сию же минуту избавиться от головы. Тем более что уже убедился в том, что это действительно Лим Шу. Так откуда мне было знать, что после выволочки говнюки надумают играть этой головой в футбол?

Нечто в глазах Кейпа насторожило Баркало, но остановиться он уже не мог: его несло и несло. Тем более что молчание было бы для него сейчас невыносимым.

– Так что, когда вы меня спросили, я вам ответил честно. И только потом, засомневавшись, прислал сюда Пиноле и Роджо. И, кроме того, откуда мне было знать, что чертов Забадно запаникует, увидев тело без головы, и повезет его посреди ночи кто его знает куда.

– Да, действительно, – ответил Кейп. – А теперь перейдем к Шиле Эндс и этому человеку по фамилии Уистлер.

– Насчет них можете не беспокоиться. У нас с Джикки они возглавляют топ-лист предстоящих дел. Можете считать, что они уже мертвы.

Свистун сидел за рулем своего старого «шевроле». Рядом с ним на пассажирском сиденье находился Беллерозе. Алюминиевый туб он держал на коленях. Поверх туба лежал большой конверт.

– А вы уверены в том, что эта Буш… Как ее там?.. Кейзбон у себя в гостиничном номере? – спросил Беллерозе.

– Так мне сказал портье. Она в номере, который они сняли с Баркало. Самого Баркало там нет.

– Я знаю, что его нет. Ни его, ни этого самого Джикки Роджо.

– А что, если они вернутся в разгар нашей беседы с Буш?

– Ваш друг Айзек Канаан висит у них на хвосте. Если они отправятся в гостиницу, он даст нам знать.

– Быстро вы с ним подружились.

– Профессиональная вежливость, если вам понятно, о чем я. Братство сотрудников правоохранительных органов.

Свистун подъехал к гостинице и припарковал машину. Швейцар тут же подскочил с сообщением о том, что здесь парковка запрещена. Беллерозе предъявил ему свой жетон и велел присматривать за «шевроле». Они подошли к портье и уточнили, не вздумалось ли Буш пойти прогуляться за то время, которое понадобилось им, чтобы сюда приехать. По мнению портье, она по-прежнему сидела у себя в номере. Портье потянулся было к трубке позвонить на этаж, но Беллерозе пресек это, снова предъявив свой жетон.

– Не суетись, но смотри в оба. Свистун с Беллерозе подошли к лифтам.

– Интересно, почему это они берут под козырек и выполняют все, что вы требуете? Этот ваш жетон – тут, у нас, они совсем другие.

– А с какой стати им во мне сомневаться? Они вошли в кабину лифта и нажали на кнопку нужного этажа.

– Никогда не хотелось послужить в полиции? – поинтересовался Беллерозе.

– Не мое амплуа.

– А каково же ваше?

– Кинопродукция. А частным сыщиком я подрабатываю только в свободное время.

– Понятно.

– Правда понятно? Беллерозе ухмыльнулся.

– А я в свободное время служу в полиции. А вообще-то я хирург. Провожу операции на головном мозге.

Дверца открылась, и они пошли по холлу к номеру Баркало. Беллерозе постучал. Буш открыла, даже не осведомившись, кто там. Увидев двух мужчин, она отступила на шаг, запахнула халат на поясе.

– Когда открываете, надо сперва спрашивать, кто пришел, – наставительно сказал Беллерозе.

– Я думала, это гостиничный сервис. А кто вы такие?

Беллерозе еще раз на миг предъявил свой жетон, но Буш не обратила на это никакого внимания. Разинув рот и выпучив глаза, она уставилась на Свистуна.

– Это же ублюдок, похитивший Шилу!

Она хотела было закрыть дверь, но Беллерозе заблокировал ее ногой.

Оттеснив Буш, Свистун вошел в номер.

– Да нет, я ее вовсе не похитил.

– И Дома вы взорвали. И мы нашли от него только палец.

Она была изумлена, но такой уж испуганной не казалась. Зрачки глаз были у нее чересчур большими и чересчур черными. Она была на взводе – пьяна и не только пьяна.

– Уебывайте отсюда, – заверещала она. – Сейчас орать буду.

– Прошу прощения, мэм, но взгляните же наконец сюда, – вновь подсовывая ей жетон, несколько раздраженно сказал Беллерозе. – Я офицер полиции из Нового Орлеана, и мне хотелось бы задать вам несколько вопросов.

– А вам известно, что этот мужик взорвал Дома Пиноле? Буквально в клочья разнес!

– Строго говоря, мне это известно, но сейчас меня куда больше интересуют Нонни Баркало и Джикки Роджо. А они, насколько я знаю, живы и здоровы.

– Ничего не знаю!

В дверь постучали. Свистун, отступив на шаг в сторону, открыл. Официант вкатил тележку, на которой находились глубокое блюдо салата, маленький хлебец с приложенным к нему ножом, тарелка сливочного масла, две бутылки водки, ведерко со льдом и шейкер.

– А вот и мой ланч, – сказала Буш. – Вы поглядите только на этот салат. На троих хватит.

– А с чем он? – спросил Беллерозе.

– С голубым сыром.

Беллерозе сел на диван, поставил на пол алюминиевый туб.

– Мой любимый.

Официант подкатил тележку к дивану. Буш подмахнула счет, воспользовавшись карандашом для ресниц, и подсела к лейтенанту. Свистун застыл на месте, не понимая, что, собственно говоря, происходит.

Беллерозе разложил салат по тарелкам, а когда Свистун сказал, что ему не надо, сделал такое лицо, что частному сыщику стало ясно: хозяйку номера обижать отказом не следует. Затем лейтенант попросил Свистуна смешать три порции водки с тоником.

– Вообще-то я пью абсент, – пояснила Буш. – Только не думаю, что у них есть настоящий.

– Я тоже не думаю, – сказал Беллерозе.

Он попробовал салат и объявил, что тот хорош. Буш сидела рядом с ним, практически вывалившись из халата; она ела латук с вилки и походила при этом на кролика. Беллерозе раскрыл конверт и разложил, доставая их по одному, чудовищные снимки.

Буш оцепенела. Она подалась вперед, чтобы рассмотреть получше. Вилка выпала у нее из руки, а латук изо рта.

– Смотрите, как бы вас не вырвало, – хладнокровно сказал Беллерозе.

– Почему вы это со мной делаете? – жалобно спросила Буш.

– Никто с вами ничего не делает. Все, что было сделано, сделали с этими двумя бедняжками. А ведь одна из них была такой юной! Вы когда-нибудь видели эту темнокожую малышку?

Буш кивнула.

– А когда вы ее видели?

– Года два назад. – Где?

– В Новом Орлеане.

– А где конкретно?

– В киностудии в Устье.

– И что она там делала?

– Снималась в кино.

– В фильме с еблей?

– В фильме с любовью.

– Это Баркало их так называет?

– Нет, это я их так называю.

– А почему так?

– Ну, это звучит приличней того, что сказали вы.

– А вы присутствовали при том, как ей отрубили голову?

– Нет, что вы! Нет! – Буш заплакала. – Сейчас вернется Баркало.

– А куда он пошел? – осведомился Свистун. Тихим голосом, бесплотным голосом. Голосом, который вполне мог бы прозвучать в человеческом мозг.

– Пошел на встречу с мистером Кейпом. Это очень важный человек. А они, знаете ли, собираются стать деловыми партнерами.

– В каком деле?

Она словно бы взяла себя в руки.

– Нет, не надо!

– Надо, – категорически отрезал Беллерозе и уступил инициативу Свистуну.

– В каком деле?

– Ну, вы же сами знаете. То, о чем мы с вами и толкуем. Это все, что мне известно. Баркало не обсуждает со мной своих дел.

– А что насчет женщины из Вьетнама?

– А что, они и ей тоже отрубили голову прямо перед камерой? – с расширившимися от ужаса глазами спросила Буш.

– Тоже? Значит, хотя вы при этом и не присутствовали, вам определенно известно, что юную мексиканку они убили именно так?

– Определенно мне ничего не известно. Мне вообще ничего не известно, и я никогда не говорила по-другому. Я слышала о том, что так было. Но я много чего слышала про Нонни, Дома и Джикки. И все истории одна страшнее другой.

– И при всем при этом вы даже не задумались о том, чтобы расстаться с ними? – спросил Свистун.

Буш посмотрела на него так, словно он задал ей откровенно дурацкий вопрос.

– Я всю жизнь слышу страшные истории.

– Ладно, допустим. – Беллерозе вновь повел допрос. – Итак, эта вьетнамка. Вы ее знали?

Буш кивнула.

– Как ее звали?

– У нее было много имен.

– Например?

– Конни Ву. Салли Сайгон. Дорис Квим. Лихо, правда? Мне она сказала, чтобы я называла ее Лилиан. И я называла ее Лилиан.

– А настоящего имени вы не знали?

– Откуда? Да и зачем? У кого это, интересно, настоящее имя?

– А вы когда-нибудь слышали, как Баркало рассказывал своим друзьям об убийстве этих женщин?

Она покачала головой.

– Или о каких-нибудь других убийствах? Она вновь покачала головой, но на этот раз это далось ей куда труднее.

– А как насчет одной парочки? Чиппи Берд и Лейси Огайо?

– Нет! Нет! Нет!

– А как насчет Честера Бухерлейдера и Лоретты Оскановски?

– Нет! Нет! Нет! Меня сейчас вырвет. Беллерозе, покачав головой, собрал фотографии и спрятал в конверт.

– Имеете сообщить нам еще что-нибудь?

– Нонни убьет меня, если узнает, что я с вами разговаривала.

– А вы понимаете, что жили с самым настоящим чудовищем?

– Нонни убьет меня!

– Если вы услышите, как Баркало говорит с Роджо о том, чтобы убить еще кого-нибудь, скажем, мистера Уистлера, то позвоните нам по одному из этих телефонов. – Он достал визитную карточку и передал ее Свистуну, подсказав: – Номер "Милорда".

Свистун записал номер и передал карточку Беллерозе. Тот сложил ее несколько раз, пока она не стала величиной с четвертак, и подал Буш. Она попятилась от него, надувшись, как маленькая девочка. Беллерозе сунул карточку ей в вырез халата, в ложбинку меж пышных грудей. Она поглядела на него так, словно он ее приласкал, а ей самой хочется дать понять, что она не против того, чтобы он продолжил.

– Я сожгу эту бумажку, как только вы, ублюдки, уберетесь отсюда. Нонни убьет меня.

Беллерозе снял с кофейного столика алюминиевый туб.

– Может, и не Нонни отрезал голову этой проститутке из Сайгона, но кто-то все равно это сделал. И послал голову в Новый Орлеан. А тело оставил в Лос-Анджелесе.

– Что?

Буш показалось, будто лейтенант внезапно заговорил на незнакомом ей языке.

– Но это другая история, и о ней мы, возможно, поговорим в следующий раз. – Он отщелкнул застежки и отвалил крышку. – Посмотрите. По-моему, некрасиво оставлять голову женщины на льду в одном городе, а тело в другом.

Из открытого туба валил пар: это испарялся сухой лед.

Буш хотела было отвернуться, поняв наконец, что имел в виду Беллерозе.

– Господи, не приволокли же вы…

Она не договорила, потому что у нее забулькало и заклокотало в горле. Из глаз хлынули слезы. А Беллерозе то приоткрывал крышку на дюйм, то вновь отпускал ее, ловко орудуя веснушчатыми руками. Буш скрючило, как от внезапной боли в животе, но она продолжала смотреть.

– Значит, позвоните, как только что-нибудь услышите.

Баркало встал.

– Я этим уже занимаюсь. Так что им стоило бы хорошенько потрахаться напоследок.

– Скверно придумано, – возразил Кейп. – Этот Уистлер разгуливает по городу и произносит мое имя там, где его произносить нельзя.

– Я же сказал: беспокоиться вам не о чем.

– Ты не понял. Если сейчас что-нибудь случится с этой парочкой, думаю, всего моего влияния не хватит на то, чтобы мое имя не всплыло в ходе следствия. Я хочу, чтобы ты оставил их в покое. До поры до времени. Пока у него не кончился кураж. Пока он не предъявит к оплате какого-нибудь счета. Пока все не уляжется.

– Не знаю, Уолтер. Не уверен, что у меня это выйдет.

Кейп, нахмурившись, промолчал.

– Этот Уистлер убил Дома Пиноле. Может, мы с вами такое и стерпели бы, только Джикки Роджо не стерпит. Да и не захочет. Он, можно сказать, уже вышел на охоту.

Глава тридцать седьмая

В том, чтобы отправиться вдвоем за газетами, было даже что-то семейное. К газетным автоматам на углу они шли, держась за руку. Как будто были женаты целый год, а то и все три. Если не считать того, что Свистун думал о пушке. О той самой пушке, которую не взял с собой в Новый Орлеан, вполне допуская, что там его могут обыскать. О той самой пушке, которая по-прежнему лежала у него дома и от которой, соответственно, будет мало толку, если по его душу явится парочка новоорлеанских бандитов Баркало и Роджо или, не исключено, еще кто-нибудь нанятый Уолтером Кейпом во избежание того, чтобы Свистун и впредь трепал его славное имя по всему городу.

Пушка была надежно спрятана, обернута в пластик и зарыта в мягкий мох в горшке с фикусом – одиноким и печальным домашним растением, выставленным на окно в гостиной, выходящее на балкон.

Люди держат оружие в тумбочке у кровати, под матрасом, на верхней полке шкафа за елочными украшениями, под раковиной на кухне и даже, поместив в водонепроницаемый пакет, в сливном бачке в туалете. То есть как раз там, куда в первую очередь и заглянут те, кому вздумается оружие поискать. С другой стороны, в цветочных горшках прячут, как правило, только ключи от дома, а поскольку человек, пришедший поискать оружие, уже попадет в дом, он едва ли полезет за ключами в цветочный горшок – и, соответственно, остается шанс на то, что он не найдет оружия. По крайней мере, именно такую схему разработал Свистун однажды вечерком.

Не то чтобы он так уж часто брал с собой чертову пушку. Где бы он ни носил ее – в кобуре у пояса или под мышкой, – скверная штуковина раздражала его: при начальном весе в двенадцать унций тянула, казалось, на все двенадцать фунтов, оттягивала штаны так, что ему все время чудилось, будто они вот-вот свалятся, – или же у него начинало нарывать под мышкой. Но как раз сейчас он бы смирился со всеми вышеописанными неудобствами. Как раз сейчас пушка ему остро, позарез, понадобилась. Он вспомнил о том, как крался в одних носках с кружкой крутого кипятка в руке, решив, будто в квартире у Боско его поджидает убийца. Кипяток – это не то оружие, которое хочется иметь под рукой в подобной ситуации.

В воздухе веяло опасностью. Убийцы пустились по его следу. Слишком долго он занимался своим ремеслом, чтобы этого не почувствовать. А раз так, то полагалось держать при себе пушку.

Поэтому, когда они уже вернулись к дому, в котором жил Боско, Свистун прошел в глубину двора, где была припаркована машина.

– Куда собираемся? – спросила Шила.

– Мне нужно взять смену белья. Чувствую себя полным идиотом, занимаясь каждый вечер стиркой, как какая-нибудь хористочка.

– Вот и отлично. А потом заедем ко мне и тоже кое-чего возьмем.

Славная выдалась поездочка по извилистой дороге в его бунгало на склоне холма. Дождь ненадолго прекратился, воздух для разнообразия стал чистым и свежим. Подъезжая к дому и разворачиваясь, он проехал практически прямо под окном собственной гостиной. В скверные дни, когда его не страшило уже ничто, кроме оползней, он подумывал о том, чтобы выйти на балкон и в тот самый миг, когда дом начнет рушиться, приземлиться на крышу проносящегося мимо автомобиля. И даже если автомобилист мчался к самому Свистуну с известием о том, что он выиграл миллион долларов в лотерею, подобный прыжок неизбежно привел бы к гибели и самого прыгуна, и всех, кому не повезло оказаться в машине.

Как обычно, улица перед его домом вверх до самой развилки и вниз почти на такое же расстояние была по обе стороны запружена машинами. Машин было куда больше, чем проживает в этих местах народу; разве что половина домовладельцев занимается тайной субарендой, чем они, впрочем, наверное, и впрямь занимаются, потому что жизнь в Хуливуде, как всем известно, дорогая. Но неожиданно его собственную подъездную дорожку никто не блокировал. Он припарковал «шевроле» между «мерседесом» и «БМВ», поставил на тормоз, выключил мотор.

– Подождешь здесь? Я обернусь за пять минут.

– Чем ты там собираешься заняться, Свистун?

Слушать автоответчик? Или боишься, что я узнаю имена прочих твоих подружек?

– Им нет числа, – ответил он. – Моим подружкам нет числа.

Он вышел из машины и хотел было помочь сделать то же самое Шиле, но она уже выбралась сама. Он отправился к входной двери, пристально осматриваясь по сторонам. Тропка, растущие вдоль нее азалии, плющ над дверью, стекла на окнах, черепица на крыше. Но что-то было не так или, по меньшей мере, не совсем так. Хотя бояться теней ему не хотелось. И не хотелось заставлять Шилу бояться их. Он вставил ключ в замок. Шила стояла рядом, ее тело прикасалось к его телу. Он распахнул дверь и собрался было войти.

– Ах ты, черт, – пробормотал он. – Свет включен.

Он полуобернулся, отталкивая Шилу, которой не терпелось войти. Лезвие мачете, зашуршав, как шелк, блеснуло в воздухе где-то совсем рядом. Чудом разминулось с вытянутой вперед рукой Свистуна и врезалось в деревянную дверь.

Свистун что было силы отпихнул Шилу – и она отлетела от него, споткнулась на неровно вымощенной дорожке и рухнула в кусты азалий. Свистун подсел под руку, пытающуюся извлечь из двери мачете, отпихнул навалившееся всей тяжестью тело – и мачете высвободилось, а Свистун, захлопнув за собой дверь, помчался к окну, где стоял горшок с фикусом. В несколько секунд перед тем, как с силой захлопнутая дверь вырубила свет, который он никогда не оставлял включенным, если не собирался вернуться домой к вечеру, Свистун увидел Джикки Роджо, который в некоторой растерянности возился с мачете.

А теперь в доме наступила полная тьма. Стоя на коленях, Свистун разгребал в горшке влажный мох в поисках пластикового пакета с пушкой.

– Сукин ты сын, – сказал Роджо. – Идиот! Да там я поглядел первым делом.

Свистун приподнялся с колен, правой рукой обхватив крепкий ствол фикуса.

– Какого хера ты сюда явился?

Роджо не ответил. Он наступал на Свистуна, держа мачете чуть на отлете с тем, чтобы тот не смог блокировать удар, не потеряв при этом, как минимум, кисти.

Сперва рука, а потом моя забубенная головушка, подумал Свистун. И со всей силы въехал Роджо тяжелым цветочным горшком по коленям.

Роджо чудовищно взревел, он зашатался, чуть было не упал, однако удержался на ногах, утратив при этом, правда, ориентацию. Как обезумевший дервиш, рванулся, размахивая мачете, на обидчика, прошел мимо цели, врезался в стеклянную стену, выходящую на склон, разбил ее, прошел через нее насквозь.

У Свистуна не хватило реакции увидеть, как он падает. Зато он увидел Роджо, распростертого на асфальте. Прямо на него мчалась машина. Водитель отчаянно нажал на тормоза, и их скрип оказался похож на женский вой.