Текст книги "Стервятники Уэйптона"

Автор книги: Роберт Говард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Роберт Э. Говард
Стервятники Уэйптона

Глава 1
ВЫСТРЕЛЫ В ТЕМНОТЕ

Голые стены салуна «Золотой орел», казалось, еще дрожали от грохочущих отзвуков выстрелов, прорезавших красными искрами внезапно наступившую темноту. Напряженное безмолвие, возникшее после пальбы, нарушало только нервное шарканье сапог. Затем где-то чиркнула спичка и желтый колеблющийся огонек высветил дрожащую руку и бледное лицо. Через мгновение салун осветила керосиновая лампа с разбитым стеклом, бросая на бородатые напряженные физиономии зловещие тени. Большой светильник, свисавший с потолка, был разбит. Керосин капал на пол, образуя масляную лужицу рядом с более страшной и темной лужей.

В центре комнаты, прямо под разбитой лампой находились две фигуры. Одна лежала неподвижно лицом вниз, раскинув пустые руки; другая поднималась на ноги, тупо моргая и сопя, как человек явно перебравший. Его правая рука висела плетью, пальцы слабо держали пистолет с длинным стволом.

Ряд фигур у стойки смешался в движении. Люди, наклоняясь, подходили посмотреть на неподвижное тело. Поднялся недоуменный гомон. Снаружи послышались поспешные шаги и толпа расступилась перед вошедшим. Его широкоплечая, бравая фигура была выше среднего роста, а широкополая шляпа, сапоги из коровьей кожи и шейный платок резко отличались от одежды остальных, равно как и его длинное, смуглое лицо с тонкими усиками контрастировало с бородатыми физиономиями окружающих. В руке, дулом кверху, он держал пистолет с рукоятью из слоновой кости.

– Что тут, к дьяволу, происходит? – строго спросил он. И тут его взгляд упал на человека на полу. Глаза вошедшего округлились.

– Граймс! – воскликнул он. – Мой помощник Джим Граймс! Кто это сделал? – В нем было что-то тигриное, когда он оглядывал взволнованную толпу. – Кто это сделал? – повторил он, подаваясь вперед и все также держа пистолет.

Шаркая сапогами, люди отступили, но один произнес:

– Мы не знаем, Миддлтон. Джексон тут развлекался, стреляя в потолок, а остальные стояли у стойки и смотрели, когда вошел Граймс и хотел арестовать его…

– Так это Джексон убил его! – прорычал Миддлтон, направляя пистолет на сбитого с толку пьяницу. Джексон взвизгнул и вскинул руки, когда снова вмешался заговоривший первым.

– Нет, шериф, это был не Джексон. У него кончились патроны, когда погас свет. Я знаю, что шесть пуль он всадил в потолок, а потом выстрелил еще три раза. Когда же к нему подошел Граймс, кто-то разбил лампу и во тьме раздались выстрелы. Когда мы снова зажгли свет, Граймс лежал на полу, а Джексон только поднимался.

– Я не убивал его, – пробормотал Джексон. – Я только решил развлечься. К тому же я был тогда подвыпивши. Противиться аресту я бы не стал. Я не понял, что произошло, когда погас свет. Потом я услышал выстрел и Граймс повалил меня за собой. Я не убивал его и не знаю кто это сделал.

– Никто не знает, – добавил бородатый горняк. – Кто-то выстрелил в темноте.

– И не один, – подал голос другой. – Я слышал, по крайней мере, три пистолета.

Воцарилась тишина. Каждый смотрел на своего соседа. Люди отошли к стойке, оставив на середине большой комнаты шерифа и тело. Передаваясь, как ток, от одного к другому подозрение и страх оживили толпу. Каждый знал, что убийца рядом, может быть даже у его плеча. Никто не хотел смотреть в друг другу в глаза, боясь увидеть виноватый взгляд и умереть из-за этого. Все смотрели на шерифа, будто ожидая, что и он внезапно упадет от безвестного выстрела.

Суровый взгляд Миддлтона скользил по безмолвному ряду людей.

Одни избегали, другие гордо отвечали на его взгляд. В некоторых глазах шериф прочел страх, в других спокойствие, в третьих поблескивала зловещая насмешка.

– Убийцы Граймса в этом салуне, – произнес он, в конце концов. – Его убил кто-то из вас.

Он старался никого не выделять взглядом и смотрел на всех по очереди.

– Этого я и ждал. Ворам и убийцам помешали хорошо жить, и они начали стрелять моих помощников. Следующим, наверное, буду я. Хорошо, но хочу предупредить вас, трусливые крысы, кто бы вы ни были, я всегда готов к встрече с вами.

Он замолчал. Его глаза горели настороженной готовностью. Люди у стойки будто окаменели.

Шериф расслабился и сунул пистолет в кобуру: усмешка тронула его губы.

– Знаю я вас, ублюдки. У вас не хватит смелости выстрелить в человека, пока он повернется к вам спиной. Сорок человек за последний год было убито в окрестностях и ни один из них не был готов к защите.

– Может, это убийство – вызов мне? В таком случае, у меня готов ответ: я уже нашел нового помощника. Как Граймса, вы его не достанете. Рано утром я выеду из Ущелья и вернусь с новым человеком – стрелком из Техаса!

Он помолчал, давая информации дойти до мозгов, и мрачно посмеялся над тайными взглядами, которыми обменялись некоторые.

– Это вам не ягненок будет, – мстительно предсказал он. – Для страны, где была изобретена стрельба, он оказался слишком дик. Не мое дело, что он там делал. А что будет делать здесь, думаю, ясно. Я только попрошу, чтобы те, кто убил Граймса, испытали этот же фокус на моем техасце.

И еще. С этим человеком я встречаюсь завтра утром у Огалалского ручья. Я поеду один, на заре. Если кто хочет устроить мне западню, пусть строит планы сейчас! Я еду открыто и с готовностью встречу всякого.

И презрительно поворотясь спиной к толкучке у стойки, шериф Уэйптона вышел из салуна.

В десяти милях к востоку от Уэйптона, сидя на корточках, какой-то человек поджаривал на маленьком костре кусочки оленьего мяса. Солнце только взошло. Чуть в стороне крепкий мустанг щипал меж камней редкую и жесткую траву. Человек останавливался тут на ночь и седло с одеялом припрятал в кустах. Этот факт свидетельствовал о нем как о человеке осторожном. Если кто и проезжал ночью мимо; дорогой ведшей за Огалалский ключ, то вряд ли приметил спящего в кустах путника. Теперь же, при свете дня, он и сам не прятался.

Человек был высок, широкоплеч и с сильной грудью, как будто всю жизнь провел в седле. Буйные черные волосы подходили под цвет его загорелого лица, но глаза были светло-голубые. На каждом бедре из поношенной черной кобуры выглядывала темная рукоять тяжелого «кольта». Пистолеты казались такой же неотъемлемой частью этого мужчины, как глаза или руки. Он носил их так долго, что без них его представить было просто невозможно.

Пока он поджаривал мясо и следил за кофе, варившимся в старом избитом котелке, его взгляд то и дело устремлялся на восток, где тропа пересекала широкую открытую местность, прежде чем исчезнуть в чащах нагорья. На западе дорога поднималась по некрутому склону и быстро пропадала среди деревьев и зарослей в нескольких ярдах от ключа. Но человек всегда поглядывал на восток.

Когда из зарослей с той стороны появился всадник, человек у источника отложил сковороду с шипящим на ней мясом и поднял ружье – длинный дальнобойный «Шарпс»-50. Он удовлетворенно прищурился. Вставать он не стал, а приподнялся на одном колене, поудобнее перехватив оружие в руках и направив ствол вверх, но все-таки мимо цели.

Всадник двигался в его сторону, и человек у ручья следил за ним из-под полей своей шляпы. Только когда лишь несколько ярдов стало разделять их, он поднял голову и показал всаднику свое лицо.

Наездник оказался проворным юношей среднего роста. Из-под шляпы выбивались русые вьющиеся волосы. Его большие глаза были бесхитростны и заразительная улыбка играла на губах. Ружья у него не было, зато на правом бедре висел 45-й с рукоятью из слоновой кости.

Разглядев хозяина бивуака, всадник в лице не изменился, только дрогнули слегка мышцы в уголках глаз. Он широко ухмыльнулся и воскликнул:

– Вкусно у тебя пахнет мясом, друг!

– Вот и помоги мне с ним управиться, – сразу пригласил его гостеприимный повар. – Есть и кофе, если не откажешься пить прямо из котелка.

Когда юноша спрыгнул с коня, он отложил оружие в сторону. Белокурый юноша перекинул поводья через голову скакуна, порылся в недрах свернутого одеяла и вытащил помятую оловянную кружку. С ней в правой руке он, походкой человека привыкшего к седлу, подошел к костру.

– Я не успел позавтракать, – признался он. – Переночевал у дороги, а утром поспешил на встречу с одним человеком. Поначалу, пока ты не поднял голову, я принял тебя за омбре. Даже малость испугался, – честно добавил он и сел напротив незнакомца, который левой рукой придвинул к нему сковороду и котелок. Правая его рука небрежно покоилась на правом бедре.

Юноша наполнил свою оловянную кружку и с явным удовольствием выпил черный несладкий кофе. Потом налил еще. Жирное остывшее мясо он брал левой рукой, а правой наливал кофе и держал кружку. Положения правой руки незнакомца он, казалось, не замечал.

– Меня зовут Глэнтон, – представился он. – Билли Глэнтон. Техас. Гуадалупский округ. Бросил стадо в Хэйс-сити и думал податься на восток, за золотом. Да только хрен получился из меня золотоискатель! Теперь ищу работу и вот один человек предложил. Как я понял, ты тоже техасец?

Последняя фраза на вопрос похожа не была, скорее на утверждение.

– Техас на мне отпечатался, – буркнул собеседник. – Меня зовут О'Доннелл. Из Пекосриверского округа.

И тот и другой скрыли откуда они именно, поскольку и Пекос и Гуадалупа охватывают довольно большие территории. Но Глэнтон по-мальчишески ухмыльнулся и протянул руку.

– Потрясающе! – воскликнул он. – Я рад встретить даже омбре из родного штата, даже если наши пути расходятся с этого места!

Руки встретились в коротком пожатии – коричневые сильные руки, которые никогда не знали перчаток. Их хватка напоминала стальные пружины капкана.

Рукопожатие, по-видимому, успокоило О'Доннелла. Когда он наливал себе кофе, то держал кружку в одной руке, а котелок в другой, вместо того чтобы поставить кружку на землю и наливать только левой рукой.

– Я был в Калифорнии, – продолжил он откровения. – Перевалил на эту сторону месяц назад. Пробыл в Уэйптоне последние несколько недель, но золотодобыча не по мне. Я вакеро и никогда не пробовал заняться другим делом. Теперь возвращаюсь в Техас.

– А почему не попытать счастья в Канзасе? – спросил Глэнтон. – Там полно техасцев, пригоняющих скот на местные пастбища. Через год они погонят гурты в Монтану и Вайоминг.

– Может быть, и я надумаю. – О'Доннелл рассеянно поднял кружку с кофе. Он держал ее в левой руке, а правая лежала на коленях, почти касаясь большой черной рукоятки пистолета. Но напряжение покинуло его тело. Он казался расслабленным, поглощенным разговором с Глэнтоном. То, что он использовал левую руку и положение правой, казалось бессознательной, механической привычкой, а не результатом настороженности по отношению к нежданному гостю.

– Это великая страна, – объявил Глэнтон, склоняя голову, чтобы скрыть мгновенную, неконтролируемую искру радости в глазах. – Прекрасные пастбища. Города вырастают везде, куда приходит железная дорога. Каждый богатеет на техасской говядине. А разговоры о «коровьих королях»! Хотел бы я узнать о коровьем буме, когда я был мальчишкой! Я мог бы собрать стадо тысяч в пятьдесят голов из тех, бродящих по всему Техасу, рогатых тварей и придержать их для рынка! – Он посмеялся над собственной фантазией.

– Тогда за голову красная цена была шесть монет, – добавил он, словно бы стараясь упоминаниями о всем известных фактах поддержать разговор. – Теперь двадцать долларов еще не предельная цена.

Он опустошил свою кружку и поставил ее на землю рядом с правым бедром. Он продолжал болтать – но естественное движение руки, удаляющейся от кружки, сменилось резким рывком и тяжелый пистолет из кобуры переместился в ладонь.

Два выстрела прогрохотали, словно один продолжительный взрыв.

Светловолосый пришелец качнулся вбок, дымящийся пистолет вывалился из его пальцев, все расширяющееся малиновое пятно внезапно окрасило рубашку. Его большие глаза уставились с насмешливой жалостью к самому себе на пистолет в правой руке О'Доннелла.

– Коркоран! – вымолвил он. – Я думал, мне удалось одурачить тебя…

Язвительный смех пузырился на его губах, циничных до последнего; он смеялся над своей смертью.

Человек, которого на самом деле звали Коркоран, поднялся и безразлично взглянул на свою жертву. Сбоку в его рубашке появилось отверстие, а на ребре огнем горел кровавый рубец. Несмотря на предупреждающий удар свинца пуля Глэнтона прошла слишком близко к цели.

Перезарядив пустую камеру своего кольта, Коркоран пошел к лошади, на которой убитый подъехал к ручью. Не успел он шагу ступить как внезапный звук заставил его резко обернуться и тяжелый кольт снова прыгнул ему в ладонь.

Он хмуро смотрел на человека, стоящего перед ним: высокого, ладно скроенного и одетого в обычной манере фронтирьеров.

– Не стреляй, – спокойно произнес этот человек. – Я Джон Миддлтон, шериф из Уэйптонского ущелья.

Это предупреждение не сняло настороженности другого.

– Дело касалось только нас двоих, – произнес он.

– Я так и подумал. Как бы там ни было, тут я в стороне. Я увидел вас у ручья издалека, когда ехал сверху, а должен был встретиться только с одним. Я не могу полагаться на случай, поэтому я оставил лошадь и прошел сюда пешком. Я наблюдал из зарослей и все видел. Он первым потянулся за оружием, но ты держал руку почти на рукоятке и пальнул на секунду раньше. Меня он одурачил. Его действия были полной неожиданностью для меня.

– Он думал и для меня это будет сюрпризом, – отозвался Коркоран. – Билли Клэнтон всегда хотел быть сверху. Постоянно пытался завладеть инициативой, прежде чем вытащить пушку. Он узнал меня как только увидел; знал, что я знаю его, но подумал, что сможет убедить меня будто бы я незнаком ему. Я подыграл ему. Он мог надеяться на удачу, потому что уверен был – я не стану стрелять без предупреждения, в отличие от него. В конце концов, он поверил, что отвлек меня и схватился за пистолет. Я же все время дурачил его.

Миддлтон взглянул на Коркорана с большим интересом. Ему знакомы были два противоположных рода стрелков. Одни были как Глэнтон: крайне циничные, достаточно мужественные в случае необходимости, но всегда предпочитающие получить преимущество, даже ценой предательства. Коркоран представлял другой вид; люди слишком прямые по натуре или слишком гордые своим искусством, чтобы ловчить, когда есть возможность встретить врага в открытую, полагаясь только на скорость реакции, меткость и самообладание. А то, что Коркоран был еще и стратегом, доказывал его трюк с Глэнтоном.

Миддлтон взглянул на труп. Смерть придала ему черты невинности благодаря юности стрелка, его светлым кудрявым волосам и мальчишескому телосложению. Но Миддлтон знал, что эта внешность скрывала безжалостное волчье сердце.

– Поганый человек! – пробормотал он, глядя на зарубки на костяной рукоятке Глэнтонова кольта.

– Еще какой поганец, – согласился Коркоран. – Мои родственники и его поцапались между собой в Техасе. Он вернулся из Канзаса и убил моего дядю – хладнокровно пристрелил его. Я был в Калифорнии, когда это случилось. Получил письмо спустя год после ссоры. Я двинулся в Канзас, куда, как я вычислил, он должен был вернуться, но встретил человека, который сказал мне, что Глэнтон в этих краях и собирается в Уэйптон. Я перерезал ему путь, расположился здесь на ночь и стал ждать его. Прошли годы с тех пор как мы видели друг друга, но он узнал меня – хотя и не был уверен, узнал ли я его. Это и дало мне преимущество. Ты тот самый человек с которым он должен был встретиться?

– Да. Мне позарез нужен помощник – мастер стрельбы. Я слышал об этом парне и послал ему приглашение.

Миддлтон взглядом обвел фигуру Коркорана, задержался на пистолетах по бокам.

– Ты навесил две пушки, – отметил шериф. – Я видел, что ты можешь сотворить правой рукой. А как насчет левой? Мне встречалось множество ребят с двумя орудиями, а вот кто мог воспользоваться сразу обеими, по пальцам пересчитать можно.

– Ну, и что?

– Да так, – улыбнулся шериф. – Я подумал, может быть тебе захочется показать мне, что ты можешь своей левой.

– Почему ты думаешь, что меня заботит, поверишь ты или нет в то, что я могу вытворить с двух рук? – спросил Коркоран без гнева.

Миддлтону, кажется, понравился такой ответ.

– Какой-нибудь хвастун наверняка бы загорелся охотой доказать мне свои способности. А тебе нет необходимости убеждать меня. Теперь я вижу, что именно такой человек, как ты, мне и нужен. Коркоран, я выбрался сюда, чтобы нанять Глэнтона своим помощником. Я предлагаю тебе то же самое. Какие дела у тебя были в Техасе или в Калифорнии, мне без разницы. Я знаю таких, как ты, и знаю, что с надежным напарником ты сможешь ухлопать целый взвод.

В Уэйптоне я попал в такой переплет, что не могу справиться с работой один, или с теми силами, что на моей стороне.

Целый год город и старательские лагеря по всему ущелью терроризирует банда головорезов, которые называют себя стервятниками.

Название говорит само за себя. Ни жизнь, ни собственность людей нельзя сохранить в безопасности. Сорок или пятьдесят человек было убито, сотни ограблены. Старателю почти невозможно донести песок или самородок до оценщика. Стольких охранников уже поубивали при доставке, что транспортная компания с трудом находит новых желающих наниматься на такую работу.

Никто не знает, кто главари этой банды. Есть несколько мерзавцев, которых подозревают, что они из «стервятников», но доказательств против них не соберешь даже для шахтерского суда. Никто не решается дать показания против любого из них, даже если жертва ограбления при случае узнает грабителя. Я не могу найти ни единой души, чтобы опознать преступников, хотя и знаю, что они ходят рядом со мной по улицам и толкутся в барах. С ума сойти можно! И все-таки я не вправе осуждать несчастных обормотов. Любой будет убит, если выступит против кого-либо из банды.

Некоторые винят меня, но я не в состоянии обеспечить должную защиту старателей, располагая отпущенными мне средствами. Ты же знаешь как у золотоискателей: каждый так ослеплен золотом, что не хочет делать ничего, кроме как ковыряться в породе. Мои помощники смелые люди, но их не расставишь повсюду и они не стрелки. А если я арестую подозреваемого, дюжина лжесвидетелей поднимется в шахтерском суде и поклянется, что у него есть алиби. Прошлым вечером они хладнокровно убили одного из моих помощников, Джима Граймса.

Я послал за Билли Глэнтоном, когда услышал, что он в наших краях, потому что мне нужен человек более чем искусный в стрельбе. Он должен владеть оружием, как бог-громовержец, и знать все необходимые трюки при расставлении ловушек и убийстве людей. Мне надоело арестовывать преступников и оставаться потом в дураках! Прав был Дикий Билл Хиккок, надо перестрелять закоренелых негодяев, а тюрьмы приберечь для мелких правонарушителей!

Техасец поморщился слегка при упоминании Хиккока, которого погонщики скота не слишком любили, но кивнул, соглашаясь с высказанным суждением. Тот факт, что он сам попадает под категорию расстреливаемых, не отразился на его точке зрения.

– А ты, видно, поискуснее, чем Глэнтон, – внезапно произнес Миддлтон. – То, что он мертв, а ты как огурчик, служит этому доказательством. Я предлагаю тебе такие же условия, как и ему.

Он назвал месячный оклад в размере, значительно превышающем среднюю ставку городского главы полицейского участка из восточных районов. Золото было самым распространенным достоянием в Уэйптоне.

– И плюс ежемесячная премия, – добавил Миддлтон. – Когда я нанимаю талант, то готов платить за него; так же поступают купцы и шахтеры, которые полагаются на мою защиту.

Коркоран на минуту задумался.

– Ладно. Сейчас нет толку отправляться в Канзас, – наконец ответил он. – Да и в Техасе мои родственники ни с кем не ссорились, насколько я знаю. Я не прочь посмотреть на Уэйптон. Принимаю твое предложение.

– Отлично! – Миддлтон протянул руку и, когда Коркоран пожал ее, заметил, насколько она темнее, чем у него. Много лет перчатки не прикрывали эту кожу.

– Тогда сразу и отправимся! Но сначала надо распорядиться с телом Глэнтона.

– Я заберу пистолет и коня. Отправлю его родственникам в Техас, – сказал Коркоран.

– А тело?

– К черту, канюки разделаются с ним.

– Нет, нет! – запротестовал Миддлтон. – Давай прикроем его хотя бы камнями и кустарником.

Коркоран пожал плечами. Такая черствость была вызвана вовсе не мстительностью. Ненависть к светловолосому молодчику не распространялась на безжизненное тело. Просто он не хотел заниматься, по его мнению, бесполезным делом. Он ненавидел Глэнтона со всей безжалостностью своей расы, которая более продолжительна и терпелива, чем ненависть индейцев или испанцев. Но по отношению к мертвому телу он больше не испытыывал личной неприязни, оно было просто безразлично ему. Он был уверен, что однажды его собственный труп будет валяться на земле и канюки станут терзать его мертвую плоть. Это волновало его не больше, чем вид мертвого врага. Мировоззрение его было простым и даже варварским.

Раз жизнь покинула человеческое тело, оно стало не более чем еще одним вместилищем души, возникшем когда-то из праха и в прах уйдущим.

Но он помог Миддлтону оттащить тело в яму среди кустов и воздвигнуть неровный холмик. Потом он терпеливо ждал, пока Миддлтон вырезал имя юноши на грубом кресте из отломленных ветвей и втыкал его среди камней.

После этого они отправились в Уэйптон. Коркоран вел скакуна, потерявшего всадника. Через луку пустого седла был перекинут пояс с кобурой, в которой оружие мертвеца на рукоятке из слоновой кости имело одиннадцать отметин, каждая из которых обозначала отнятую человеческую жизнь.