Текст книги "Воин снегов. Сага ледяных пещер"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– Единственная, по которой можно добраться всадникам. Но есть горные тропы через скалы с юга и с севера, однако я везде выставил своих людей. Одного человека с ружьем вполне достаточно, чтобы охранять любую из этих троп. Мои люди будут рыскать по долине. Меня не застать врасплох, как я застал Ахмед-шаха.

Когда они въехали в долину в сопровождении пеших бандитов, солнце опускалось за западные гребни гор. Ехали и шли молча, словно на всех подействовала тишина разоренной долины. Они направлялись к башне, стоявшей приблизительно на расстоянии мили от края долины. В долине не было ни валунов, ни крупных булыжников, лишь в нескольких сотнях ярдов от укрепления тянулся разрушенный гребень скалы. На полпути от этой скалистой гряды к укреплению и остановился Афзал-хан.

– Располагайтесь здесь! – коротко сказал он, и в его голосе послышался скорее приказ, чем приглашение. – Я со своими людьми займу укрепление, надо держаться подальше от волков. Вон там место для ваших коней. – Он указал на каменный загон возле южных скал.– С гор могут спуститься голодные волки и напасть на лошадей.

– Мы расположимся возле загона, – сказал О'Доннелл, имея в виду, что туркменам надо быть рядом со своими конями.

Афзал-хан нахмурился.

– Ты хочешь, чтобы тебя в темноте пристрелили, приняв за врага? прорычал он. – Ставьте палатки там, где я сказал. Мои люди в ущелье знают, где будет ваш лагерь, и если кто-то из них в темноте выйдет в долину и услышит, что люди переговариваются там, где их быть не должно, он будет сперва стрелять, а уж потом разбираться. Кроме того, если через горы переберутся курукские псы и застанут вас спящими внизу, они скатят с гор камни и передавят вас, как букашек.

Все это прозвучало вполне убедительно, и О'Доннелл не стал больше спорить. Чувствовалось, что афганец относится к О'Доннеллу и его туркменам снисходительно, словно утверждая свое превосходство. Что ж, людей у него было больше.

– У нас нет палаток, – ответил американец. – Они нам не нужны. Мы спим под своими плащами. – И он отдал своим людям приказ спешиться там, где указал вожак бандитов. Приказ немедля был выполнен, лошадей отвели в загон, где, по утверждению афганца, они были в безопасности.

Под предлогом охраны от волков О'Доннелл велел пятерым туркменам сторожить животных. Афзал-хан проворчал в ответ на это что-то неразборчивое и в свою очередь поставил в загон свою лошадь, которая не шла ни в какое сравнение с великолепными турецкими жеребцами.

Его люди не высказывали особенного дружеского расположения к туркменам; они ушли в укрытие, и вскоре там весело затрещали костры, на которых готовилась еда. Начали готовить нехитрую еду и люди О'Доннелла. Афзал-хан подошел к ним и смотрел на приготовления; его рыжая борода в свете костра казалась обагренной кровью. Блестели украшенные драгоценными камнями рукоятки его ножей, в его ястребиных глазах горело пламя.

– У нас плоховато с едой, – сказал он. Эти курукские псы сами сожгли свои хижины и уничтожили все припасы, когда бежали. Мы все почти голодаем. Так что я не могу предложить вам угощение, хотя вы у меня в гостях. Однако я послал своих людей зарезать нескольких бычков в загоне, что по ту сторону долины, так что завтра утром у нас будет достаточно еды, хвала Аллаху!

О'Доннелл пробормотал несколько вежливых выражений благодарности за заботу. Для бандита, стоявшего вне закона, Афзал-хан вел себя весьма любопытно. Только что он свирепо приказывал^ им становиться лагерем, а теперь говорил, едва ли не извиняясь.

Приказание разбить лагерь в том месте, в каком это посчитал нужным Афзал-хан, прозвучало так, будто О'Доннелл и его туркмены были пленниками, однако предводитель бандитов не попытался разоружить их отряд. Конечно, подумалось О'Доннеллу, у Афзал-хана нет причин испытывать враждебность по отношению к гостям, а даже если бы они и были, тогда почему он все же привел их в Курук, а не попытался расправиться с ними в горах, где это было бы проще?

Люди Афзал-хана были угрюмы и молчаливы.

– Али эль-Гази, – Афзал-хан неожиданно повторил курдское имя О'Доннелла. – Почему Гази? Кого из неверных ты убил, чтобы присвоить такое имя?

– Русского, полковника Ивана Куровича.

О'Доннелл говорил правду. Было известно, что он под именем курда Али эль-Гази убил Куровича в одном из многочисленных поединков, каждый день случавшихся возле границы.

Афзал-хан несколько минут обдумывал услышанное. Пламя костра освещало его лицо, делая его выражение еще более хищным и жестоким, чем оно было на самом деле. Он казался сказочным чудовищем среди людей возле костра. Кашлянув, он повернулся и пошел прочь, к укреплению.

* * *

На горы опустилась ночь, и слышалось только завывание ветра среди скал. По темному небу плыли тучи, закрывая и открывая мириады звезд, которые, появляясь и исчезая, холодно сверкали серебряными блестками. Туркмены сгрудились возле своих небольших костров и только бросали настороженные взгляды через плечо.

Жителям пустынь и степей, им было не по себе в этих зловещих нависших горах; ночь, опустившаяся на долину, словно околдовала их. Они прислушивались к завываниям ветра и вглядывались в темноту, веря, что из нее могут появиться призраки мертвецов. На О'Доннелла все они поглядывали хмуро и сурово.

Их угрюмость и ночной мрак подействовали и на американца. Его не покидало предчувствие беды. В Афзал-хане было что-то такое, что отталкивало и пугало, но что именно, О'Доннелл не мог понять.

Этот человек презрел законы, по которым люди судят друг друга. Он был вожаком бандитов. А его чудовищные размеры делали его похожим на сказочного огра.

О'Доннелл сердито тряхнул головой, словно отгоняя наваждение. В конце концов, Афзал-хан – обыкновенный человек из плоти и крови, которого может убить пуля или стальной клинок. Да и какие у него могут быть причины для вероломства? Однако сомнения не уходили.

– Завтра будем пировать, – сказал он своим людям. – Так сказал Афзал-хан.

Туркмены посмотрели на него с прежней суровостью, но в их глазах появился настороженный волчий блеск.

– Мертвецы не пируют, – сказал один из них.

– Что это за разговоры? – возразил О'Доннелл. – Мы все живые, а не мертвецы.

– Мы не делили соль с Афзал-ханом, – отозвался туркмен. – Мы остановились лагерем здесь, на виду, окруженные его убийцами. Конечно, нас уже можно считать мертвецами. Мы похожи на овец, которых привели к мяснику.

Нахмурившись, О'Доннелл оглядел своих людей. В голосе воина прозвучали те самые сомнения и страхи, которые тревожили его самого. Туркмены не выражали недовольства и не роптали на то, что их предводитель завел их в ловушку. Они спокойно рассуждали о той участи, которая, как им представлялось, их ожидала. Все они были уверены в том, что должны здесь умереть, и эта уверенность мало-помалу передавалась О'Доннеллу. Костры вот-вот погаснут, а дров больше не было. Кое-кто, завернувшись в плащ, уже улегся на голую холодную землю, остальные продолжали сидеть, скрестив ноги и уронив головы на грудь.

О'Доннелл поднялся и дошел до ближайших скал. Там он повернулся и попытался вглядеться в каменную ограду. За ней уже погасли огни, и оттуда не доносилось ни единого звука. Он ощутил потребность узнать, что там происходит, и решил отправиться на разведку под тем предлогом, что ему нужна вода.

Большая квадратная площадь была обнесена каменной стеной. В северо-западном углу этой стены возвышалась башня. В юго-западном углу огороженной площади находился колодец. Когда-то и его защищала башня, но она давно превратилась в руины, от нее осталось только основание. Больше на площади не было ничего, кроме убогой каменной хижины с соломенной крышей. Он не представлял себе, что может быть в этой хижине. Афзал-хан говорил, что он будет спать один в башне. Вожак не должен слишком отдаляться от своих людей.

Что за игру ведет Афзал-хан? То, что он лукавил с О'Доннеллом, было очевидно. Ясны были О'Доннеллу и многие его увертки; этот человек не отличался большим умом, как можно было бы предположить; он больше смахивал на буйвола, привыкшего побеждать за счет звериной силы и ярости.

Но почему он хитрил, и что ему на самом деле было нужно? О'Доннелл почувствовал запах жареного мяса. Значит, еда в долине была, но афганец зачем-то скрыл это. Туркменам было понятно, что Афзал-хан не собирался делить хлеб и соль с теми, кого задумал убить. Но опять перед О'Доннеллом вставал вопрос – зачем?

– Эгей, Али эль-Гази!

Услышав этот свистящий шепот из темноты, О'Доннелл резко повернулся, выхватив из-за пояса свой большой пистолет. Он напряг глаза, но ничего не увидел; слышался только шелест ночного ветра.

– Кто здесь? Кто меня зовет?

– Твой друг! Не стреляй!

О'Доннелл увидел, как от каменной стены отделилась тень и шагнула к нему. Держа палец на курке, он направил дуло пистолета в грудь незнакомца и шагнул ему навстречу, силясь разглядеть лицо в зыбком свете звезд. Однако тьма была такой непроглядной, что черты лица невозможно было разглядеть.

– Ты не узнаешь меня? – прошептал незнакомец, и по акценту О'Доннелл определил, что перед ним вазири. – Я же Яр-Мухаммед!

– Яр-Мухаммед! – О'Доннелл мгновенно засунул пистолет за пояс и опустил руку на огромное плечо. – Что ты делаешь в этом скопище воров?

Поверх бороды вазири сверкнула белозубая улыбка.

– Аллах! А разве я не вор, Эль-Ширка? – спросил он, называя О'Доннелла именем, под которым его знал мусульманский мир. – Разве ты забыл прежние времена? Даже теперь бритты повесили бы меня, если только им удалось бы меня поймать. Ну да ладно. Я был одним из тех, кто охранял тропы в горах.

Час назад меня сменили, а когда я вернулся сюда, я услышал разговоры о туркменах, которые встали лагерем в долине, услышал и то, что их предводитель курд, убивший неверного Куровича. Так я узнал, что Эль-Ширка снова играет с судьбой. Саиб, неужели ты лишился разума? Над тобой и всеми твоими людьми простерла крылья сама смерть. Афзал-хан сказал, что ты не увидишь рассвета.

– Я подозревал его в таком умысле, – пробормотал американец. – Когда он говорил о еде…

– Видишь ту хижину? В ней полно еды. Но зачем понапрасну тратить мясо и хлеб на мертвецов? Еда в этих горах дорога, а на рассвете вы умрете.

– Но почему? Мы спасли жизнь Афзал-хану, и нет причины…

– Джелум потечет вспять, когда Афзал-хан пощадит кого-нибудь из благодарности, – прошептал Яр-Мухаммед.

– Но зачем?

– Клянусь Аллахом, саиб, неужели ты не понимаешь, зачем? Разве пятьдесят турецких лошадей недостаточная причина? В этих горах огнестрельное оружие и патроны ценятся на вес чистого серебра, и каждый здесь способен за ружье убить родного брата. Афзал-хан – разбойник, и он поступит с вами по-разбойничьи.

Это оружие и кони добавят ему силы. Он тщеславен. Он хочет привлечь к себе еще людей, чтобы разделить власть в этих горах с Орканом Богатуром. Более того, он мечтает в один прекрасный день отбить Шахразар у туркменов и не отдать его обратно узбекам. О чем мечтает каждый бандит в этих горах, неважно, бедняк он или богач? Аллах! Конечно, о сокровищах Хорезма!

О'Доннелл молча обдумывал услышанное. В эту проклятую бандитскую орду будто огромным магнитом притягивалось зло из дальних и ближних земель. Оттого, что вазири под покровом ночи рассказал ему обо всем, бандиты не исчезли, и зло продолжало существовать. О'Доннелл едва сдержал горькую усмешку.

Завывал ночной ветер, и в его шуме тонул бормочущий голос Яр-Мухаммеда, его не могли слышать бандиты.

– Афзал-хан не испытывает к тебе особенной благодарности, потому что ты думал, что спас Ахмед-шаха. В ущелье он не напал на вас только потому, что боялся потерять убитыми много своих людей, а кроме того, лошади давали вам преимущество. Теперь он завел вас в ловушку. Здесь за стеной шесть десятков человек; еще сотня в начале долины. Незадолго до того, как взойдет луна, в долину спустятся люди с гор и залягут за этими скалами. Когда луна поднимется и можно будет целиться, они перестреляют вас.

Большинство туркменов умрет спящими, а тех, кто попробует бежать, застрелят отсюда, из-за стены. Сейчас все здесь спят, но оставлены часовые. Я выскользнул к западной стене и лежал там, думая, как бы добраться до вашего лагеря, чтобы меня не застрелили.

Афзал-хан все рассчитал. Он привел вас в отличную ловушку, ваши кони далеко от вас, и вам не спастись от пуль.

– Ну что ж, – пробормотал О'Доннелл. – У тебя есть какой-нибудь план?

– План? Клянусь Аллахом, разве у меня когда-нибудь бывают планы? Нет, это только ты умеешь! Я знаю эти горы и умею стрелять и драться. – В воздухе блеснул клинок его длинного ножа. – Но я всегда следую за более мудрым предводителем. Я услышал разговоры и хотел предупредить тебя, потому что однажды ты спас меня от ножей африди, и потом ты помог мне бежать из пешаварской тюрьмы, где я томился, мечтая ускользнуть в горы.

О'Доннелл не стал благодарить вазири, да в этом и не было необходимости. Он только с благодарностью тепло взглянул на заросшего волосами разбойника. «Даже в этих варварских горах, – подумал он, – людское вероломство уравновешивается людской преданностью».

– Ты можешь провести нас через горы? – спросил О'Доннелл.

– Нет, саиб; кони не пройдут по этим тропам, а туркмены в своих сапогах не выдержат этого пути и погибнут.

– До того как взойдет луна, еще почти два часа, – пробормотал О'Доннелл. – Если сейчас велеть седлать лошадей, это выдаст нас. Кому-то из нас может повезти, и он скроется в темноте, но…

Он думал о бумагах, от которых зависела его жизнь, но не только о них. Бежать в темноте значило разрознить свои силы, даже если им удастся пробить себе путь из этой долины. Без его командования туркмены неминуемо растеряются, и те, кто окажется в стороне от основного отряда, бессмысленно погибнут.

– Идем со мной, – в конце концов сказал он, и вазири последовал за ним туда, где возле тлеющих углей спали туркмены.

Когда он начал шептать, все они поднялись и сгрудились возле него, бросая подозрительные взгляды на вазири. В темноте О'Доннелл едва различал очертания ястребиных лиц. Звезд не было видно, все небо закрывали тучи. Стены каменного укрепления казались большим черным пятном, горы нависали над долиной сплошной черной массой. Вой ветра заглушал негромкие голоса.

– Замолчите и слушайте меня, – велел О'Доннелл. – Это Яр-Мухаммед, наш друг. Он честный человек. Нас предали. Афзал-хан – проклятый пес, который задумал убить нас и завладеть нашими лошадьми. Слушайте! В этом укреплении есть крытая соломой хижина. Я проберусь туда и подожгу солому. Когда вы увидите пламя и услышите мой выстрел, перелезайте через стену. Кто-то из вас погибнет, но на нашей стороне будет преимущество неожиданного нападения. Мы должны взять это укрепление и выстоять против тех, кто спустится в долину, когда взойдет луна. Это отчаянный план, но лучше него сейчас ничего не может быть.

– Басмилла! – забормотали туркмены, и он услышал лязг клинков, вынимаемых из ножен.

– Да, это работа для холодной стали, – сказал он. – Вы должны перелезть через стену и захватить патанцев врасплох. И пошлите человека к тем, кто остался в загоне с лошадьми. Смелее! На все воля Аллаха.

После этих слов он скользнул в темноту, сопровождаемый безмолвным Яр-Мухаммедом, как бесшумной тенью. О'Доннелл знал, что ему удалось изменить настроение туркменов: вместо покорности судьбе теперь в их сердцах жила ярость и жажда победы.

– Если я погибну, – прошептал О'Доннелл, – сможешь ли ты довести этих людей обратно до Шахразара? Оркан Богатур наградит тебя.

– Да проглотит шайтан Оркана Богатура! – ответил Яр-Мухаммед. – Чего ради буду я заботиться об этих туркменских псах? Я рискую своей шкурой ради тебя, а вовсе не ради них.

О'Доннелл отдал вазири свое ружье. Почти ползком они добрались до южной стены укрепления. За стеной не было слышно ни звука и не мерцало ни единого огонька. О'Доннелл знал, что в кромешной тьме их невозможно увидеть, как бы внимательно ни вглядывались часовые в темноту. Беззвучно они с вазири дошли и до западной стены, которая никем не охранялась.

– Афзал-хан спит в башне, – прошептал Яр-Мухаммед, наклонясь к самому уху О'Доннелла. – Спит или притворяется, что спит. Все люди собрались возле восточной стены и пытаются разглядеть туркменов. Им было разрешено погасить костры, чтобы не вызвать подозрений.

– Тогда вперед, через стену, – прошептал О'Доннелл, поднимаясь и схватываясь руками за верх стены. Он перемахнул через стену почти бесшумно, с легким шорохом, похожим на шелест тамариска на ветру, и так же тихо вслед за ним перебрался через стену Яр-Мухаммед. О'Доннелл несколько мгновений постоял в тени стены, обдумывая каждый свой шаг, прежде чем сдвинуться с места.

Перед ним стояла темной горкой хижина, она была ближе к западной стене, чем ко всем остальным. Возле нее краснели угли остывавшего костра. В башне на северо-западном углу стены света не было.

Велев Яр-Мухаммеду оставаться возле стены, О'Доннелл направился туда, где тлели угли. Когда он подошел к ним ближе, он разглядел людей, спавших между хижиной и восточной стеной. Сперва ему показалось противоестественным, что эти хладнокровные убийцы мирно и безмятежно спали в такое время. Но тут же он понял, что ничего странного в этом не было. По первому слову хозяина они встанут и будут убивать, а пока он этого слова не произнес, они могли спать. И разве сам О'Доннелл никогда не спал и не ел на поле битвы среди трупов?

Часовые вдоль стены были едва различимы. Они не оборачивались; лежа неподвижно, словно каменные статуи, всматривались они в темноту, из которой кто-нибудь мог появиться. Среди углей лежала длинная наполовину сгоревшая обугленная хворостина, один ее конец мерцал красным светом. О'Доннелл изловчился и схватил ее. Яр Мухаммед невольно поежился возле стены. Ему было хорошо видно, как из темноты на мгновение протянулась рука к гаснущему костру, затем рука пропала, и к нему двинулась красная точка.

– Аллах! – прошептал вазири. – Здесь темнее, чем в преисподней!

– Тише! – раздался рядом с ним шепот О'Доннелла. – Приготовься, сейчас начнутся главные дела.

Он подул на кончик хворостины, и дерево разгорелось ярче.

– Предаюсь в руки Аллаха! – прошептал О'Доннелл и шагнул к хижине, протянув горевшую хворостину к ее соломенной крыше.

В следующее мгновение возле крыши метнулся язычок пламени, и в один миг огонь охватил сухую солому. В свете огромного костра можно было ясно разглядеть фигуры вскочивших на ноги людей. Часовые повернулись и замерли в изумлении.

О'Доннелл с воинственным криком нажал на курок своего пистолета.

Один из часовых свалился со стены, успев лишь нелепо взмахнуть ружьем. Остальные падали с криками, шатаясь, словно пьяные, под шквальным огнем О'Доннелла и Яр-Мухаммеда, который стрелял в своих недавних товарищей так, будто они были его заклятыми врагами.

Все это произошло в считанные секунды, и те бандиты, которые вскочили с земли при виде огня и звуках выстрелов, не могли увидеть за пламенем двух людей, которых к тому же скрывала тень от дальней стены. Но в следующий миг послышались другие звуки – топот ног и шорохи, сопровождавшие туркменов, перебиравшихся через стену.

Некоторые патанцы услышали эти звуки и тревожно вглядывались в темноту за горящей крышей хижины, но пламя делало окружающую тьму еще более непроглядной. Они не могли видеть неумолимо приближавшуюся к ним смерть.

Через несколько секунд над укреплением раздались крики ужаса. Из темноты на бандитов набросились туркмены. Их глаза горели ненавистью, а клинки рубили беспощадно. Они навалились на бандитов, словно волна, и дрались как безумные.

Разбуженные выстрелами и ошеломленные внезапностью нападения патанцы были обречены на поражение. Некоторые бежали, перебравшись через стену и не оказав даже ни малейшей попытки к сопротивлению, но оставшиеся в укреплении, крича и воя, как волки, отчаянно сопротивлялись. Горящая солома на крыше хижины придавала всей картине особенно жуткий вид. Туркменские шапки смешались с тюрбанами, повсюду звенела сталь, ятаганы отбивались от кривых сабель, и лилась кровь.

Разрядив пистолет, О'Доннелл подбежал к башне. Он ждал, что в любой момент оттуда мог появиться Афзал-хан. Однако в такие минуты человек теряет всякое представление о времени. Минута может показаться равной часу, а час способен пролететь, словно одно мгновение. На самом деле разъяренный афганец вышел из башни почти сразу же после того, как туркмены перебрались через стену. Может быть, он и в самом деле спал, может быть, его удержала осторожность. Ведь выстрелы могли обозначать, что его люди поднялись против него.

Так или иначе, но, разъяренный, как бык, он вышел с ружьем в руках. О'Доннелл метнулся к нему, однако афганец успел разглядеть, что его бандиты гибнут под бешеным натиском туркменов. Он понял, что схватка уже проиграна, и побежал к ближайшей стене.

О'Доннелл попытался стащить его назад со стены, но Афзал-хан, изловчившись, выстрелил. Американец почувствовал тяжелый удар в живот и упал на землю, не в силах вздохнуть. Афзал-хан с победным криком потряс ружьем и переметнулся через стену. Пуля, посланная ему вдогонку Яр-Мухаммедом, не нашла своей цели.

К О'Доннеллу через все укрепление подбежал вазири и, опустившись возле него на колени, силясь найти рану на его теле, запричитал:

– Ай-яй! Он убит! Мой друг и брат! Где можно найти второго такого? Убит пулей горца! Ай! Ай! Ай!

– Прекрати причитать, – выдохнул О'Доннелл, садясь на земле. – Я даже не ранен.

Яр-Мухаммед вскрикнул теперь уже от удивления.

– Но где же пуля, брат мой? Он стрелял в упор!

– Она попала в пряжку моего пояса, – проворчал О'Доннелл, ощупывая тяжелую золотую пряжку, которая от удара пули погнулась и сплющилась. Клянусь Аллахом, она спасла меня. Это было похоже на удар кузнечного молота. Где Афзал-хан?

– Он бежал в темноте.

О'Доннелл поднялся и посмотрел на схватку. Она была почти окончена. Уцелевшие патанцы перелезали через стену, преследуемые туркменами. Побеждая, туркмены были так же беспощадны, как и любые другие жители Востока. Все укрепление теперь напоминало бойню.

Хижина все еще ярко горела, и О'Доннелл был уверен, что ее содержимое сгорело дотла. Огонь, который дал туркменам преимущество, теперь становился источником опасности: из долины наверняка уже спешили к укреплению бандиты, и в ярком свете пламени они могли бы легко справиться с туркменами. Он побежал вперед, на ходу выкрикивая приказания и первым подавая пример действий.

Туркмены похватали все сосуды, какие только попадали под руку, даже шапки пошли в ход. Все дружно принялись носить воду из колодца и заливать огонь. О'Доннелл бросился в дверь хижины и начал выбрасывать из нее все подряд, в основном это были обгоревшие остатки еды, и затаптывать языки пламени ногами.

Работая так, как только способны работать люди в минуты смертельной опасности, туркмены сбили и потушили пламя, и укрепление вновь окутала темнота. Однако слабое мерцание над восточными горами указывало на то, что близок восход луны.

Перезарядив ружья, туркмены расположились вдоль стены и принялись вглядываться в темноту точно так же, как недавно это делали патанцы. Схватка унесла жизни семерых людей, их тела положили возле колодца рядом с ранеными. Тела убитых патанцев без лишних церемоний выбросили за стену.

О'Доннелл справедливо считал, что когда началась схватка, бандиты в долине еще и не думали двигаться к укреплению. Не двигались они и позже, так как не были уверены в том, что означал огонь и выстрелы. Но теперь они должны были быть на пути к укреплению, и Афзал-хан, должно быть, пытался соединиться с ними.

Ветер донес до туркменов отдаленные выкрики и звуки беспорядочной истеричной пальбы. Это могло означать только одно: люди Афзал-хана едва не пристрелили в долине его самого, приняв его в темноте за неприятеля. Луна, пробившаяся сквозь тучи, осветила людей возле восточных скал.

О'Доннелл даже разглядел огромного Афзал-хана и, выхватив ружье из рук туркмена, лежавшего рядом с ним, выстрелил. В зыбком лунном свете он промахнулся, но этот выстрел послужил сигналом к началу перестрелки для обеих сторон. Бандиты, укрываясь за скалами, стреляли по стене, выбивая из нее мелкие камешки, но не причиняя туркменам никакого вреда.

Определив местонахождение врагов, О'Доннелл почувствовал себя увереннее. Взяв в руки факел, он направился в башню, сопровождаемый верным Яр-Мухаммедом, как безмолвной черной тенью. В башне нашлось много всевозможной утвари: седла, одежда, одеяла, еда и оружие, но О'Доннелл не нашел того, что искал, хотя и перевернул все вверх дном. Яр-Мухаммед расположился возле двери с таким видом, словно ему не было никакого дела до того, что искал его друг.

В конце концов О'Доннелл отшвырнул ногой какую-то тряпку и, вытирая вспотевший лоб, подошел к вазири.

– Где подлый пес хранит эти бумаги?

– Бумаги, которые он взял у Ахмед-шаха? – уточнил Яр-Мухаммед. – Их он всегда носит в своем поясе. Он не может прочитать их, но уверен, что их можно дорого продать. Люди говорили, что Ахмед-шах забрал их у того феринги, который умер.

* * *

Над долиной Курука занимался рассвет. Солнце еще не успело подняться из-за гор и только окрасило их белые вершины огненно-красным цветом. Однако никому в долине не пришло в голову тратить время на то, чтобы полюбоваться красотами рассвета в горах. В скалах разносилось эхо выстрелов, и их дымки рассеивались в рассветном воздухе. Свинец ударялся в камни и злобно свистел в воздухе, а иногда глухой шлепок обозначал попадание пули в человеческое тело. Люди отчаянно ругались, многие богохульствовали, бандиты встречали рассвет проклятиями.

О'Доннелл лежал возле бойницы, вглядываясь в скалы, над которыми то тут, то там поднимались дымки от выстрелов. Ствол его ружья раскалился от постоянной стрельбы. В дюжине ярдов от стены прижималась к земле кучка бандитов в белых одеждах.

Едва небо чуть посветлело, бандиты Афзал-хана начали не переставая обстреливать укрепление из-за разрушенных скал в восточной части долины. Трижды они пытались выйти из-за скал и атаковать, но всякий раз шквальный огонь туркменов отбрасывал их назад. На стороне туркменов было преимущество позиции, да и оружие у них было гораздо лучше.

О'Доннелл разместил в башне пятерых лучших стрелков, остальные должны были удерживать стены. Для того чтобы приблизиться к укреплению, бандитам требовалось покинуть укрывавшие их скалы и пройти несколько сотен ярдов по открытому пространству. Пока все бандиты оставались за скалами на расстоянии ружейного выстрела от укрепления.

Патанцы понесли ощутимые потери во время трех своих вылазок. Мастерство их стрелков и качество их оружия во многом уступали воинскому искусству и оружию туркменов. Однако несколько шальных пуль, посланных бандитами, все же попали в стенные бойницы.

В нескольких ярдах от О'Доннелла в нелепой позе застыл туркменский стрелок, его голову пуля превратила в сплошное месиво из крови и мозгов.

Другой туркмен лежал возле обгоревшей хижины. Ему пуля разворотила живот, рана была тяжелой, и бедняге предстояла долгая мучительная агония, однако он мужественно переносил страдания, и с его губ не срывалось ни единого стона.

Третий туркмен с простреленной рукой был куда менее сдержан: его проклятия могли заледенить кровь самого шайтана.

О'Доннелл взглянул на башню и по голубоватым струйкам дыма, вылетавшим из бойниц, понял, что все пятеро его снайперов делают свое дело так, как надо. Их задача была посложнее, чем у тех туркменов, что обороняли стены, да и укрыты они были ненадежнее. Снова и снова они пресекали попытки бандитов подобраться к лошадям в каменном загоне. Загон находился ближе к укреплению, чем к скалам, и распростертые на земле тела бандитов указывали на то, что попытки подобраться к нему были тщетными.

О'Доннелл задумчиво покачал головой. У них было много еды, которую вытащили из горевшей хижины, на территории укрепления был колодец со свежей водой; у туркменов в руках было отличное оружие и добрый запас патронов. Однако долгой осады туркменам не выдержать.

Умер один из воинов, раненный в ночной схватке. Остался в живых сорок один человек из тех пятидесяти, что выехали с ним из Шахразара. Один из них умирал, полдюжины было ранено, у одного из раненых не было шансов выжить. А снаружи у Афзал-хана было сотни полторы бандитов.

Пока Афзал-хан не отваживался штурмовать стену. Но под непрестанным огнем бандитов силы туркменов будут таять, и если небольшой их горстке удастся пробиться и уйти из долины, то это будет чудом. Никакого определенного плана у О'Доннелла не было.

Внезапно стрельба из долины прекратилась, и над скалой на стволе ружья взвился белый флаг.

– Эгей, Али эль-Гази! – донеслось от скалы, и в этом крике легко было узнать голос Афзал-хана.

Яр-Мухаммед, ни на шаг не отступавший от О'Доннелла, дернул его за рукав.

– Это уловка! Не высовывай голову из-за стены, саиб. Афзал-хану нельзя верить.

– Не стреляй, Али эль-Гази! – выкрикнул голос Афзал-хана. – Я хочу говорить с тобой!

– Выходи! – крикнул О'Доннелл.

В тот же миг среди скал появилась могучая фигура. Несмотря на собственное вероломство, Афзал-хан не сомневался в порядочности человека, которого он принимал за курда.

Он даже поднял руки, чтобы показать, что в них ничего нет.

– Иди один! – крикнул О'Доннелл.

Кто-то из бандитов поднял ружье с белым флагом, так что его было хорошо видно из укрепления. Афзал-хан шел по долине с важностью султана. Позади него среди валунов замелькали тюрбаны.

О'Доннелл крикнул, чтобы он остановился, и в тот же миг туркмены прицелились. Афзал-хана это нимало не обескуражило, он остановился и стал ждать О'Доннелла. Через несколько минут они стояли друг перед другом; в долине уже совсем рассвело.

О'Доннелл ожидал услышать упрек в вероломстве – в конце концов, это он первым нанес удар, – но Афзал-хан был плохим дипломатом.

– Ты у меня в тисках, Али эль-Гази, – заявил он без всякого вступления. – Если бы не эта собака вазири, который маячит там за стеной, я бы еще ночью, когда взошла луна, перерезал тебе глотку. Вы все уже мертвецы, и я не хочу больше терять время. Я буду великодушен. В ознаменование моей победы вы отдадите мне либо своих лошадей, либо свое оружие. Ваши кони, впрочем, уже и так принадлежат мне, но если вы пожелаете, я их вам верну. Бросьте оружие и можете убираться из Курука на лошадях. Или, если это вас устраивает, уходите со своим оружием, но пешком. Ну, что ты на это ответишь?

О'Доннелл презрительно сплюнул в его сторону. Это был жест, типичный для настоящего курда.