Текст книги "Честь корабля"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)

7

Я помню тот вечер, словно это было вчера. Помню залитый светом ринг и расходящиеся во все стороны, словно стены огромной чаши, погруженные в темноту трибуны. Круг белых лиц – зрители в ближайших к рингу рядах. А дальше – только огоньки сигарет да многоголосый гул собравшейся на матч толпы.

– Железный Майк Бреннон – сто девяносто фунтов! Железный Майк Костиган – сто девяносто пять фунтов!

Сидевший в своем углу с поникшей головой, Бреннон являл яркий контраст с самим собой, недавно по-тигриному напряженно мерившим шагами раздевалку. Я подумал, не заплаканное ли лицо Маргарет стоит сейчас перед его внутренним взором, Маргарет, целующей его в раздевалке перед выходом на ринг?

Судья вызвал участников на середину ринга, чтобы прочесть последние ритуальные, ничего не значащие инструкции. К моему удивлению, Майк шел безучастно, приволакивая ноги. Правда, оказавшись лицом к лицу с соперником, он встряхнулся и смерил его привычным взглядом. Железный Майк Костиган был на два дюйма ниже, но, будучи тяжелее, с лихвой компенсировал меньший радиус боя коренастостью и крепостью телосложения.

Противники напряженно впились друг в друга глазами. И вдруг я заметил, что Бреннон первым отвел взгляд. Это, по-моему, случилось впервые с тех пор, как я познакомился с Майком. Я поежился, вспомнив, как опускал глаза Салливэн перед роковым для него поединком с Корбеттом, как отводил глаза под взглядом Корбетта-младшего великий Макговерн…

Противники вернулись в свои углы, секунданты вылезли за канаты. Я шепнул Майку, что выброшу полотенце, если дела пойдут совсем худо, но он, по-моему, даже не расслышал меня, а если и расслышал, то не отреагировал.

Прозвучал гонг.

Костиган вынырнул из своего утла компактным сгустком воли и готовности драться. Бреннон двигался медленнее. Гэнлон пожал плечами:

– Что с Майком? Он словно пьяный.

Два Железных Майка сошлись в центре ринга. Костиган явно пребывал под давлением славы своего соперника. По крайней мере, он осторожничал и не лез на рожон. Бреннон же двигался к противнику волоча ноги!

Вдруг Костиган решился на атаку, и тотчас его прямой левый угодил Бреннону в скулу. Удар словно встряхнул Майка, заставив собраться и перейти к активным действиям. Мельничные жернова его рук замолотили с прежней силой, быть может, лишь чуть медленней. Костиган, разумеется, не был мастаком в защите и тут же схлопотал оглушительно прозвучавший удар в область сердца, а затем – уже более звонкий – в челюсть. И повалился на ринг как подкошенный.

Впрочем, встал он довольно быстро. Я же во все глаза следил за Бренноном. Эта атака словно отняла у него последние силы: он стоял, прислонившись к канатам, прикрыв глаза, и тяжело дышал. Почувствовав, что противник вновь на ногах, он двинулся вперед – неуверенно и как-то беспорядочно, сбивчиво.

Костиган, еще не окончательно очухавшийся после нокдауна, действовал так, как требовал от него инстинкт железного человека: встать, идти вперед и бить, бить, бить – пока не упадет один из двоих! Вот он сломал защиту жерновов рук Бреннона, вот выстрелил короткий прямой правой в подбородок, вот… и больше ничего не произошло. Просто Бреннон покачнулся и рухнул на ринг, как падает пьяный в хлам матрос, когда кончается стенка, на которую он опирался.

Над неподвижно лежащим телом судья с удивлением, непроизвольно затягивая время, сосчитал до десяти – и на боксерской карьере Майка Бреннона, Железного Майка Бреннона, была поставлена точка. В зале повисла гробовая тишина. Да и сам победитель, Железный Майк Костиган, отныне – король железных бойцов, стоял, прислонившись к канатам, не в силах поверить своим глазам. Майк Бреннон нокаутирован!

* * *

Вокруг ринга строчили, как пулеметы, пишущие машинки журналистов, описывающих падение Железного Короля: «Видимо, знаменитая своей крепостью челюсть Майка Бреннона в конце концов хрустнула, не выдержав града ударов, сыпавшихся на нее в течение стольких лет…»

Мы перетащили бесчувственного Майка в раздевалку, где за него взялся доктор. Поняв, что в его услугах Майк срочно не нуждается, Гэнлон куда-то исчез. Маргарет, ждавшая нас здесь же, словно оцепенела и молча глядела на распростертого на кушетке Бреннона.

Наконец он открыл глаза и тотчас вскочил на ноги, поднял руки – явно готовый к бою. Затем пошатнулся, восстановил равновесие и замер, озираясь. Маргарет немедленно подошла к нему и мягко, но настойчиво заставила вновь сесть на кушетку.

– Что произошло? Я победил? – растерянно спросил он.

– Майк, тебя нокаутировали в первом же раунде. – Я решил, что прямой и честный ответ лучше всяких намеков и недоговоренностей.

Майк недоверчиво посмотрел на меня:

– Меня? Нокаутировали? Чушь какая-то. Не может этого быть!

– Может, Майк, может, – заверил я, ожидая, что он поведет себя, как все боксеры, очухавшиеся после первого в своей жизни нокаута. Обычно они либо по-женски ревут, либо снова грохаются в обморок. Некоторые бредят и проклинают всех и вся, а кое-кто даже рвется, не видя ничего вокруг себя, чтобы отомстить обидчику, доказать ему, себе и всему миру, что происшедшее – лишь случайность, даже ошибка. Но Майк Бреннон и здесь остался самим собой, а именно неразрешимой для меня загадкой. Почесав подбородок, он пожал плечами и цинично рассмеялся.

– Сдается мне, что старина Гэнлон оказался прав. Я действительно выдохся сильнее, чем думал. Представляешь, Стив, я даже не помню свалившего меня удара. И – занятная штука, обхохочешься – я вышел из последнего поединка без единого синяка, без единой царапины!

– Ну, теперь-то ты наконец прекратишь свои драки! – радостно воскликнула Маргарет. – Это лучшее, что могло с тобой произойти. Ты ведь обещал, что уйдешь с ринга, как только потерпишь поражение не по очкам, а нокаутом. Ты обещал, Майк!

– Что ж, дорогая, не видать нам и половины присмотренного мной особнячка, – усмехнулся Бреннон. – Но не могу же я взять свои слова обратно.

В эту минуту в комнату вновь ворвался Гэнлон.

– Стив, Майк! – зарычал он. – Неужели вы, два болвана, не поняли, что здесь дело нечисто? Майк, давай соберись и вспомни, когда ты почувствовал сонливость и вялость?

Бреннон вздрогнул:

– А ведь ты прав, Спайк. Подожди-ка. Слабость я ощутил, поднимаясь на ринг по лестнице. Затем я стал засыпать, потом очнулся, когда судья подозвал нас… Хорошо помню, как горели глаза Костигана.

Так, а потом, уже возвращаясь в угол, я почувствовал себя сонным и пьяным одновременно. Смутно помню, как вышел на середину ринга после гонга, помню, что видел Костигана словно в тумане. Потом его удар обрушился на меня, будто молоток, и я проснулся. За несколько секунд, начав драться в полную силу, я отправил его в нокдаун. А потом… вот, пожалуй, и все. Больше я ничего не помню, очнулся я уже здесь.

– Еще бы, – усмехнулся Гэнлон. – Ты вырубился еще до того, как Костиган дал тебе по зубам. Не нужно быть боксером, чтобы свалить тебя. И ребенок управился бы.

– Подсыпали-таки что-то, – зло прохрипел я и попытался прикинуть, кто мог это сделать. – Так, первая версия – поклонники Костигана, но вряд ли. Скорее, те, кто поставил на него в этом поединке. Может быть, и администрация зала, хотя…

– Да погоди ты! – оборвал меня Спайк. – Наш Бреннон был выведен из боя тем человеком, на которого ты и в жизни не подумаешь. Пока вы тут выясняли детали хронологии, я на свой страх и риск взял на себя работу следователя. Слушай, Майк, перед тем как выйти из раздевалки, что ты сделал? Напоминаю: ты выпил маленькую чашечку чая, да? Ага, вспомнил! Несколько странный элемент подготовки к серьезному бою, правда? Совсем не в твоем духе. И все-таки ты согласился выпить этот чертов чай. Спрашивается: ради чего? Разумеется, чтобы сделать приятное кое-кому из здесь присутствующих…

Маргарет незаметно забилась куда-то в угол. Майк забеспокоился не на шутку.

– Но, Спайк, – он попытался оттянуть неизбежную развязку, – ведь Маргарет сама приготовила этот чай. Сама, лично…

– Да, да! И она сама, лично подсыпала в него снотворное! Майк, она сама обрекла тебя на поражение!

* * *

Мы втроем посмотрели на испуганно сжавшуюся девушку. Нечто вроде удивления и даже восхищения почувствовал я в себе. Однако в глазах Гэнлона застыл гнев, а во взгляде Майка – острая боль.

– Маргарет, зачем ты это сделала? – бесцветным голосом спросил Майк. – Я ведь мог выиграть…

– Да, мог! – отчаянно воскликнула она. – Но после того, как Костиган изуродовал бы тебя на всю жизнь! Да, это я подсыпала в чай снотворное. Это из-за меня он нокаутировал тебя. Теперь тебе нет смысла возвращаться на ринг, потому что ты перестал быть козырным тузом. Теперь на твои бои не будут ломиться толпы, как раньше. Для меня жизнь стала пыткой с тех пор, как я увидела тебя без сознания после боя со Слэйдом. А ты смеялся надо мной. Все, теперь тебе придется завязать с боксом. Ты выходишь из игры в здравом уме – это все, что меня заботит. Я спасла тебя от твоей безумной жадности и жестокой гордыни. Можешь ударить меня, можешь убить – я все равно считаю, что поступила правильно.

С минуту она напряженно стояла перед нами, сжав свои маленькие кулачки. Поскольку никто не проронил ни слова, ее напор и энергия улетучились. Сгорбившись, она медленно, словно на ватных ногах, направилась к дверям. Шаль, лежавшая на ее плечах, соскользнула на пол, и под ней открылось простенькое льняное платье – скорее всего, униформа ресторанных служащих. Майк, словно выйдя из транса, спросил ее:

– Эй, Маргарет, ты куда? И что это на тебе за обноски?

– В этом платье, Майк, я работала, когда мы впервые встретились с тобой. Я написала письмо в родной город. В том кафе меня вновь возьмут на работу.

Одним прыжком он пересек комнату и, схватив девушку за плечи, резко развернул к себе.

– Я тебя не понимаю, Маргарет, – строго сказал ж. – Что это ты надумала?

Неожиданно для нас она разрыдалась.

– Разве ты не возненавидел меня за то, что я сделала? – всхлипывала Маргарет. – Я думала, что ты меня больше и видеть не захочешь.

Майк крепко прижал девушку к себе и пробормотал:

– А ведь, клянусь, я даже не подозревал, насколько тебе больно смотреть на меня. Я думал, что это – лишь капризы, не видел, как ты страдаешь. Но ты открыла мне глаза. Господи, да я, наверное, был просто безумцем! Ты права, меня грызла гордыня, бессмыслeнноеe тщеславие. Я тогда не понимал, но теперь… теперь мне все ясно. Я не понимал, что своими руками разрушаю наше счастье. Ведь ты – это все, что у меня есть, любимая. Только твоя судьба, только твое счастье имеют для меня значение. Теперь у нас впереди вся жизнь, а в ней – любовь и счастье. Клянусь, я сделаю все, чтобы ты всегда была любимой и счастливой.

Гэнлон кивнул мне, и мы потихоньку вышли за дверь. Оглянувшись, я впервые увидел, как смягчилось суровое лицо Бреннона. Глубоко спрятанная в его душе способность чувствовать, любить прорвалась наружу, отразилась на лице чем-то похожим на нежность.

– Эх, зря я так относился к этой девчонке, – вздохнул Гэнлон. – Беру обратно все, что сказал о ней. Она – просто класс, а Майк… Что ж, пожалуй, это единственный из железных парней, получивший за свои мучения достойную награду.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЧЕМПИОНА (перевод с англ. В. Правосудова)

– Каких-то три года назад ты был одним из лучших тяжеловесов, самым реальным претендентом на чемпионский титул! И во что ты превратился? В пропитавшегося виски забулдыгу, не вылезающего из дрянной мексиканской забегаловки!

Голос, сухой и резкий, звучал уверенно, каждое слово острым ножом вонзалось в уши того, кому они предназначались.

Собеседник потер красные от алкоголя глаза, помолчал, потом грубо ответил:

– А тебе-то какое дело?

– Да никакого. Просто я терпеть не могу, когда человек по собственному желанию катится вниз по наклонной, на самое дно. Когда мужик с задатками чемпиона превращается в завзятого алкоголика и губит себя в какой-то приграничной дыре.

Странный контраст представляли собой эти двое. Посетители салуна – заезжие фермеры, шоферы с той стороны границы и мексиканцы – с любопытством поглядывали в их угол. Человек, навалившийся на изгаженный плевками и пролитым пивом столик, был молод и крепок телом, чего не могла скрыть даже его поношенная, грязная одежда. Лицо его отнюдь не казалось лицом человека, которому на роду написано стать сирым алкоголиком. Наоборот: правильные черты, тонкий нос – все это говорило о благородной крови, текущей в жилах парня. Форма губ, которая, на первый взгляд, выдавала слабость натуры, при ближайшем рассмотрении указывала на чувственность и лишь косвенно свидетельствовала о нестабильности, склонности к беспорядочным, непродуманным поступкам и, быть может, сильной внушаемости, хотя и глубоко скрытой воспитанием.

Стоящий же у стола человек был сухощав, жилист и принадлежал скорее к старшему, нежели к среднему поколению. Тонкие прямые губы, когда он не говорил, были крепко сжаты, темные, с искорками в зрачках глаза смотрели тяжело и мрачно. Одет он был дорого, но небрежно и выглядел белой вороной в этой заштатной забегаловке.

– Три года назад, – продолжал он по-прежнему резко, но бесстрастно, – тебе все прочили чемпионский титул в начинавшемся сезоне. Джек Мэлони, классный техничный боксер, прирожденный боец с умопомрачительным ударом! Человек с правой рукой – кузнечным молотом! Ты пробивал все блоки, как некогда это делал великий Демпси. Выйдя на ринг в восемнадцать лет, ты быстренько разобрался со второй лигой и в двадцать один уже подбирался к титулу чемпиона! В двадцать один год! Ну, не удалось бы тебе выцарапать титул в том году, так на следующий стал бы чемпионом просто играючи. В твои-то годы! В этом возрасте большинство ребят молотят друг друга в предварительных боях по десять долларов за раунд. А ты получал тысячные гонорары. За три года ты поднялся из ниоткуда на самую вершину. Для бокса у тебя было все: сила, скорость, мозги, упорство, выносливость. Твои удары были подобны раскатам грома. С тобой носились, тебя пестовали, как надежду ринга, как будущую легенду! И что потом? Ты вышел на поединок с никому не известным Майком Бренноном, позже ставшим Железным Майком. Да, он уложил тебя за три раунда. Ну и что? С кем не бывает! А ты сдался, сломался. В следующем поединке ты даже не пытался всерьез противостоять Матросу Слэйду. Этот парень, тогда еще даже не вышедший из второй лиги, тоже запросто нокаутировал тебя… и в этом только твоя вина. А затем, вместо того чтобы взять себя в руки, ты бросил бокс, исчез с ринга. Ты сломался, обнищал, спился, просто-напросто струсил…

– Эй, полегче, ты… – Череда обвинений, похоже, вывела Мэлони из транса.

– Хорошо, не струсил. Но потерял напор, боевой дух, спортивный настрой. Короче, сломался под корень. В результате за три года ты совершил головокружительный прыжок… в пропасть. С Бродвея – прямиком в эту дыру.

Массивные кулаки Мэлони сжались в две чугунные гири. Из-под спадающих на лоб грязных, слипшихся прядей сверкнули нешуточной злостью черные глаза.

– Убить тебя, что ли? – задумчиво-грозно прохрипел он, подогреваемый изрядным количеством алкоголя в крови. – Ну, был ты менеджером нескольких чемпионов, так что, думаешь, тебе все можно? Даже говорить со мной в таком тоне? Учти: ты для меня – никто! Ясно?

– Не имею обыкновения тренировать и работать администратором спившихся бомжей, – процедил сквозь зубы его собеседник. – Парни, которых я натаскивал, может, и не были столь сильными и быстрыми, как ты, но они были настоящими мужчинами. Они не раскисали и не опускали руки только из-за того, что кто-то отправил их в нокаут ударом в челюсть.

Неожиданно он подсел к Мэлони и заговорил совсем другим тоном:

– Слушай, Джек, ты же еще совсем молодой. Подумай… Подумай, почему бы тебе не вернуться на ринг, не попробовать все сначала?

– Опять драться? – Мэлони передернуло, словно от воспоминаний о ночном кошмаре. – Ну уж нет.

– Ты так переживал из-за того нокаута, что он превратился для тебя в навязчивую идею. Забудь о нем, выкинь из головы, приди в норму…

– Нет! Нет! Я уже пытался – и не смог. Больше не хочу. Не хочу ни пытаться, ни даже думать об этом.

– Значит, ты и вправду слабак из слабаков. – Горечь послышалась в голосе старшего собеседника. – А былые успехи – просто ирония судьбы. Я-то думал…

– Слушай, ты! – на весь бар крикнул Мэлони. – Да что ты понимаешь в моих проблемах? Ты, который ни разу в жизни не надевал перчатки, не выходил на ринг!

– Согласен, я никогда не боксировал. Но вас, бойцов, я знаю и понимаю лучше, чем вы сами понимаете себя. И я знаю, что ты мог бы вернуться в большой спорт, если б в душе не был слабаком.

– Сядь, – осипшим голосом приказал Мэлони. – Я тебе расскажу все как было, как я это вижу и ощущаю на собственной шкуре.

– Ладно, посижу послушаю, как ты провоешь свою скорбную песнь, а заодно угощу тебя стаканчиком-другим, – презрительно усмехнулся старый менеджер.

Глаза Мэлони на миг вспыхнули, но тут же погасли. Слишком низко он скатился, чтобы реагировать и обижаться на что-либо, кроме прямых оскорблений. Залпом выпив поднесенную барменом текилу, он заговорил в порыве пьяной откровенности:

– Слабак? Сломался? Да что ты знаешь о человеке, из которого вышибли не только бесплотную душу, но и сердце? Так вот. Я был кандидатом в чемпионы, восходящей звездой и даже больше… до тех пор, пока не встретил Бреннона. Тебе этого не понять.

Не понять моего состояния, когда я – тот, кто мог свалить кого угодно одним, ну, двумя точными ударами, – измотался, выдохся, изо всех сил молотя этого парня. А он выстоял! И одного удара ему хватило, чтобы отправить в нокаут меня. Я был уничтожен…

– В каком смысле? Ты имеешь в виду – морально уничтожен? Тогда ты абсолютно прав. С того боя на твоем теле остались лишь два быстро сошедших синяка да шрам на скуле – и все! Я видел поединки, где победителя уносили с ринга на носилках. А ты… ты, мягко говоря, слишком близко к сердцу принял тот нокаут. Из-за проигрыша Бреннону ты потерял вкус к борьбе, волю к победе. И знаешь, почему ты не смог остановить его? Потому что он – исключение, особый случай, горилла с бронированными грудью и животом и с литой башкой. Естественно, его невозможно нокаутировать – победить можно только по очкам, за счет техники. Свалить его за десять секунд пока никому не удавалось – и не удастся, пока он не сломается сам. Вспомни Джо Грима, с которым не смогли справиться ни Ганс, ни Фитцсиммонс, ни Джонсон. Но с тобой другое дело: ты измотал себя и позволил ему взять верх… И нет чтобы подумать: ладно, что было, то было, впредь надо быть умнее. А ты сдался. Твое тщеславие не смогло справиться с поражением. Ведь к тому времени ты всерьез уверовал в то, что нет на земле человека, способного пробить твою защиту, устоять под твоими ударами. Будь ты нормальным мужиком, такая встряска пошла бы только на пользу, добавив к твоему самомнению каплю благоразумия и осторожности. А слабака поражение деморализует и сокрушает. Навсегда.

– Погоди! – В голосе Мэлони злость и боль слились воедино; он был пьян, но ум его вдруг заработал с прежней ясностью. – Я попробую объяснить… Я ведь действительно никогда раньше не встречался с парнями типа Бреннона, а историям о железных бойцах прошлого – о Гриме, Годдарде, Боудене – не очень-то верил. Мне действительно казалось, что ни один человек не сможет устоять против хорошо поставленного, правильно проведенного и точно попавшего в цель удара. Моего удара. И тут я натыкаюсь на Бреннона. В зале Хоупи, в Сан-Франциско. Я слыхал, этот парень перебивался поединками с ребятами из второй лиги, появлялся тут и там на Западном побережье, пока за него не взялся Стив Амбер и не стал организовывать ему хорошие бои. Меня сразу поразили глаза Бреннона – ярость и спокойствие одновременно горели в них. Я ожидал, что на него произведут впечатление мои заслуги и длинный перечень побед нокаутами… но он смотрел на меня, как на очередного заштатного циркового силача, одного из множества подобных тем, кого он уже уложил на ринг. Было в его взгляде что-то и от тигра, который смотрит на бизона, собираясь разодрать того на куски. Я тебе серьезно говорю: тот парень – не человек! Он отлит из чистого железа, в его черепушке есть место только для одной мысли – убивать, убивать, убивать!

Когда прозвучал гонг, он вышел из своего угла – открытый, совершенно не умеющий защищаться. И ничего не знающий о науке бокса. Его свинги начинались чуть не от пола, как в деревенских драках. Я тут же уверился в том, что разделаюсь с ним в два счета, уложу в первой же атаке. Но когда мой первый удар – хук левой в корпус – попал в цель, я испытал самое сильное за всю мою жизнь потрясение: Бреннон даже глазом не моргнул! А я, вместо того чтобы почувствовать, как мой кулак сминает человеческое тело, со всей ясностью ощутил, что наотмашь врезал по паровому котлу. Я тебе серьезно говорю: этот парень сделан из стали. Но я не терял надежды. Я принялся молотить его так, как только умел. Если верить газетам, я был первым боксером высшей лиги, с которым Бреннон встретился на ринге. Что ж, я ему устроил боевое крещение по полной программе. Нещадно гонял по всему рингу. Этот чугунный идол не умел даже приседать, чтобы уйти от удара, не знал даже того, что поднятыми повыше кулаками можно защитить челюсть. Вся его рожа была залита кровью, один глаз совсем заплыл. И когда до гонга оставались считанные секунды, а во мне росла уверенность, что он вот-вот рухнет, Бреннон вдруг всадил мне один из своих левых свингов, прямо под сердце. На миг мне показалось, что он пробил меня, буквально – пробил мое тело насквозь, вышиб из меня дух. Но поразил меня не только и не столько сам удар, а то, что этот парень, которого я изо всех сил молотил в течение трех минут, который сам основательно вымотался, был как огурчик и бодр, точно перед началом боя.

В перерыве менеджер и секунданты уговаривали меня действовать медленнее и аккуратнее: они испугались, что я измотаю себя раньше времени. Но я держался на гордости, которая-то меня и сгубила. Ведь сразу можно было понять: здесь что-то не так. Нет, только представь себе: три минуты ты лупишь человека изо всех сил, он, не умея защищаться, принимает удары по полной программе… а в результате – ты еле дышишь, а с него – как с гуся вода. Остерегаясь уже знакомых мне боковых ударов, во втором раунде я действовал более настойчиво. Видел бы ты, во что превратилась его рожа: кровавая каша, нос расплющен и размазан по скулам, глаза – узкие щелочки за вспухшими, лопнувшими веками. И при всем этом в них горят тот же огонь, та же жажда убийства. Чтобы остановить такого человека, как Майк Бреннон, нужно убить его. Он крепче даже легендарного Баттлинга Нельсона.

Я чувствовал, как силы покидают меня. Удары замедлялись, руки налились свинцом, ноги дрожали, дыхание сбилось. Отчаянным усилием воли я бросился в последнюю перед гонгом атаку и четырежды – понимаешь, четырежды! – закатал ему правой в челюсть. Знал бы ты, сколько раз я валил противников с одного такого удара! А Бреннон – ну, четыре такие оплеухи не прошли для него даром. Он, видите ли, покачнулся. Покачнулся – я уж подумал, что пробил-таки его, – но тут он восстановил равновесие и звезданул меня справа по скуле. Кожа на моем лице лопнула, а сам я на секунду ослеп от ярко-белой вспышки в мозгах. Нет, меня и раньше били. Били крепко, нокаутировали даже. Но подобного удара я не помню. Это было вторым потрясением для меня за один поединок. Первое – «непробиваемость» Бреннона, второе – чудовищная мощь его ударов.

На полусогнутых я побрел в свой угол. На полпути оглянулся – посмотреть, как чувствует себя Бреннон после очередных трех минут непрерывного избиения. Лучше бы я этого не делал! Я увидел, как он легко, не шатаясь, подходит к канатам. Я вздрогнул. Что-то оборвалось во мне. Я не понял, но почувствовал, что все кончено. Садясь на табурет, я слышал, как зрители кричат: «Эй, Джек, что с тобой? Забыл, как бить надо? Каши мало ел? Неужто этого дебила уложить не можешь? Он, часом, не железный?» Я и сам засомневался в том, что мои удары сохраняют былую силу. Все прочие объяснения лежали за гранью разумного, мой мозг отказывался воспринимать происходящее! Вдумайся: я, обладатель мощнейшего со времен Демпси удара, за два раунда молотьбы в одни ворота не смог даже загонять, вымотать противника! Но ведь должен быть предел любой выносливости, любой жизнестойкости!

Мой менеджер принялся умолять меня, чтобы я сменил тактику, больше внимания уделял технике и тянул время, оставив надежду отправить этого парня в нокаут. Уворачиваясь от его свингов, выиграть бой по очкам – и баста. Но я едва слышал эти советы. Я запаниковал. Так что не тщеславие вынудило меня поступать по принципу «убить или быть убитым». Нет, то был страх, обыкновенный, почти забытый за годы выступлений на ринге страх. Я чувствовал себя человеком, которого вот-вот запрут в клетке с голодным тигром. Убить или умереть самому!

Собрав в кулак все силы, я вышел на третий раунд, готовый к любым неожиданностям. Во мне кипела ярость. Не умеющий защищаться Бреннон был отличной мишенью. Я бил его как заведенный. Левой! Правой! Каждая унция веса, напряжение каждого мышечного волокна – всего себя я вкладывал в эти удары. Они обрушивались на Бреннона со звуком, какой издает кузнечный молот, и вот наконец он дрогнул, покачнулся и – упал! Волна ярости тут же спала, и я понял, что сам едва держусь на ногах. Пока судья отсчитывал над Бренноном секунды, я стоял привалившись спиной к канатам – не человек, пустая, выпотрошенная оболочка. А потом… потом, к моему ужасу, Бреннон начал подниматься. Я ведь был уверен, что добил его, я знал, что больше не смогу сделать ни шага… но он очухался и был готов снова ринуться в бой! Ринг поплыл у меня под ногами.

Бреннон встал и пошел на меня. Я отлепил спину от канатов и поднял руки, которые в тот момент были не сильнее детских ручонок. Я выдохся полностью, но Майк даже в такой ситуации умудрился промахнуться, и не один раз. С четвертого замаха он угодил-таки мне левой в висок. В мозгу опять вспыхнуло. Теряя сознание, я ощутил очередной удар – хук в скулу. Свет померк. Потом мне рассказывали, что на счете «девять» я пришел в себя и даже умудрился оторвать колени от пола. Еще одним ударом он окончательно уложил меня – теперь уже на гораздо большее время, чем десять секунд. Но, повторяю, всего этого я не помню. Мои воспоминания заканчиваются на предпоследнем ударе Бреннона.

Мэлони помолчал, а потом продолжил рассказ, обращаясь, скорее, к самому себе:

– В том матче и родился легендарный Железный Майк Бреннон. Моя же звезда закатилась. В голове все перемешалось, о тренировках и речи быть не могло. Я не мог ни на чем сосредоточиться. В конце концов, спустя почти полгода я вышел на поединок с Воякой Хэндлером. Даже придя в себя и восстановив форму, я не смог отделаться от наваждения: едва я начинал атаку, как передо мной вставал образ Майка Бреннона – непробиваемого, неуязвимого, железного Майка. И я тотчас уходил в защиту… слишком сильна была память того сокрушительного нокаута. Зрители свистели, улюлюкали, обзывали меня трусом. Короче говоря, в пятом раунде меня завалил боксер, с которым, по идее, я должен был расправиться в первой же трехминутке. Нет, я не потерял сознания. Я отчетливо слышал и видел, как судья ведет надомной отсчет роковых секунд, но заставить себя встать я так и не смог.

Грендон беспокойно заерзал. Его деятельная натура не позволяла ему долго сидеть на месте, лишь слушая того, кто, в общем-то, в слушателях и не нуждался.

– Все эти проблемы можно решить, – уверенно заявил он. – Просто было задето твое самолюбие, но за столько-то лет ты вполне мог прийти в себя. Видел я твой бой с Хэндлером. Да ты двигался, точно пьяный. Или обкурившийся дури. Но вместе с тем при каждом твоем удачном ударе Вояка дергался и чуть ли не корчился от боли; да и то, что для победы над не желающим, неспособным сопротивляться противником ему понадобилось целых пять раундов, тоже говорит кое о чем. А что касается Бреннона, то могу сказать: ты переоценил свою подготовку к схватке с ним. Нет, физически ты был в хорошей форме, отлично натренирован… но вот душевно и психологически настроиться не сумел. Был слишком уверен в себе. Это-то тебя и подвело. Вдолбив себе в голову, что должен нокаутировать Железного Майка, ты выдохся… и сам был отправлен в нокаут. А главное, потом ты не сумел убедить себя, что ничего страшного в проигрыше железному человеку нет. Нужно было побыстрее забыть об этом эпизоде и, пользуясь тем, что Майк не слишком сильно отделал тебя, снова входить в форму. А теперь я еще раз спрошу: хочешь ли ты, чтобы я помог тебе выбраться отсюда, привести себя в божеский вид и вновь выйти на ринг?

В ответ Мэлони лишь впился взглядом в бутылку с текилой, оставленную барменом на столике. Несколько мгновений он еще чувствовал на себе ледяной взор Грендона, а затем… не сразу, но понял, что менеджер уже ушел.

Мэлони пил уже три года. Беспробудно. И сегодня с удвоенной энергией предался этому пороку, дабы в винных парах утопить духов прошлого, вызванных Грендоном. Вскоре он так набрался, что перестал удивляться, с чего это бармен подносит ему рюмку за рюмкой, – ведь тот прекрасно знал, что у Мэлони не хватит денег расплатиться за такое количество выпитого.

Чуть позже Джек уже находился на грани потери сознания. До его ушей доносились крики, грохот падающей мебели. Кто-то сильно пихнул его в плечо, и он закатил незнакомцу полновесный апперкот в челюсть. А может быть, только собрался закатать…

В себя Джек пришел мучимый жаждой и адской головной болью. Само по себе это не могло напугать или обеспокоить его, ибо последние три года он частенько просыпался в подобном состоянии. Однако вскоре он смекнул, что окружающая обстановка несколько непривычна. Сначала его внимание привлек треснувший кувшин с водой неподалеку. Мэлони обвел взглядом помещение – маленькую комнату с грубым каменным полом, такими же стенами и крышей с толстыми стропилами. Единственная дверь была закрыта, единственное маленькое окно – зарешечено.

Бывший боксер не на шутку встревожился и, подойдя к двери, попробовал открыть ее. Заперто. Только теперь до Мэлони дошел весь ужас его положения. Тюрьма! Джек был наслышан о мексиканских тюрьмах, в кишащих червями и крысами камерах которых люди умирали, забытые следователями, судом и всем миром. В ужасе Мэлони принялся вопить и изо всех сил молотить кулаками в дверь.

Снаружи послышались шаги, металлический лязг – дверь распахнулась. На пороге выросли двое вооруженных мексиканских солдат, выражение лиц которых не предвещало ничего хорошего. За их спинами Мэлони с удивлением разглядел знакомую фигуру.