Текст книги "Лик смерча. Сага выжженных прерий"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

 У Говарда можно найти только одно стихотворение, проникнутое счастьем,– оно посвящено дням его детства. В нем молодой поэт не принимает летального исхода как способа сбежать от превратностей судьбы и злоключений, что испытывает библиотекарь. В «Освобождения» жалкий клерк торжествует, обретя истинную свободу:

 
«Пошел ко всем чертям! —так боссу я велел.
– Шепчи Гимн Ненависти свой, спуская злости пар!»
А сам, свободный, я на Запад улетел
В экспрессе скором под названьем «Красный Шар».
 

Альтернатива самоубийству – «ездить на поездах, как Хобо»,– является также решением Стива Косгигана, второго «я» Говарда. Однако реальной альтернативы для самого Говарда не оказалось. Скрытный мечтатель, выросший в атмосфере, где его оберегали не только от неприятностей, но и от необходимого человеческого общения, Он не мог пережить перемен погоды, бедности и выносить своих более шустрых товарищей – Хобо.

Более реальными в глазах Говарда выглядели демоны и нечисть из глубин ада, странные и злобные существа из иных миров и охваченное всеобщей ненавистью, вырождающееся человечество – вороватые нефтяные дельцы и проститутки, разгуливающие по улицам Кросс Плэйнс. Эти «проклятые» создания, как он их называет, появились в его жизни за десять лет до рокового рассвета 11 Июня 1936 года. Стуча раздвоенными копытами и когтистыми лапами, Они чеканили размеренный похоронный марш, убежать от которого преследуемый человек не нашел пути – да и не особенно искал его. Он уже десятью годами раньше повернулся спиной к жизни – когда создал «Стихи, написанные в знак того, что я умру»:

 
 Пусть со страниц печатных мое имя ускользнет,
 И светлой той мечты изменчивые тени тают,
 И не спасет никто, когда вечерний сумрак упадет,
 Я все приму – душа моя остаться не желает.
 

Некоторые друзья Роберта Говарда, включая Лавкрафта, считали, что он был в первую очередь поэтом. Мы не согласимся с этим суждением. По нашему мнению, он являлся великим рассказчиком, поднимавшим уровень своей прозы, внося туда поэзию. Хотя его поэзия и проза не являются равными по качеству, некоторые значительные отрывки его беллетристики обладают красками, образностью, живостью, точностью языка и ритмом, присущими поэтическим произведениям.

Временами предложения Роберта создавали ощущение четкого ритма, который ассоциируется у нас с «Библией короля Иакова»,– причиной этому, возможно, было то, что в детстве родители часто читали Роберту Ветхий Завет. Или, быть может, этот чудесный текучий ритм он унаследовал от предыдущих поколений Эрвинов и Говардов, которые принесли с Юго-Востока некоторые речевые модели шотландско-ирландских переселенцев XVII века. Говард любил говорить: «Все кельты – прирожденные поэты», и хотя он не был, разумеется, тем чистокровным кельтом, каким себя воображал, некоторые из прекрасных старинных оборотов речи он мог воспринять из рассказов бабушки Говард.

Имело ли богатство поэзии Говарда своим источником произведения более ранних, поэтов, или оно обязано певучести шотландской и ирландской речи – он был весьма самобытен в восприятии мира. Мир, который он видел, не был тем, что мы знаем, или хотим узнать. Нас поражает невиданная мощь образности Говарда. Железная арфа создателя Конана, поющая в темных глубинах его души, «заставляла звезды сверкать».

* * *

Ближе к весне 1930 года рассказы Говарда печатались довольно регулярно – Роберт считал это весьма обнадеживающим фактом. Он почувствовал, что теперь может позволить себе осуществить свою давнишнюю мечту: приобрести собственную лошадь. После смерти Пестрика Говард сильно горевал о том, что лишился своего любимца.

Жеребец, которого он собирался разместить в сарае на заднем дворе, был среднего размера, мышиного цвета мексиканской породы и напоминал мустанга. Люди вспоминали, что Джипси был красивым конем. Роберт постоянно ездил на нем – в гости, просто по улицам Кросс Плэйнс, а также совершал длительные путешествия по стране. Позже Говард утверждал, что один из недоброжелателей пытался убить его, разрезав стремя,– стоило Роберту встать в него, ремень бы порвался, а он неминуемо упал бы на землю.

Но в начале 1931 года Джипси исчез. Возможно, Говард продал его – мы не знаем точной причины и можем лишь догадываться об этом. Быть владельцем лошади, не имея грума, который ухаживал бы за ней, хлопотное дело, а большую часть времени Говард посвящал сочинению рассказов. Животное нужно кормить, поить, тренировать; хозяин, помимо всего прочего, должен чистить конюшню. Более того, Говарды как раз в это время купили корову, которую назвали Дели, и было слишком сложно держать сразу двух животных в крошечном сарае, который служил еще и гаражом для автомобиля доктора. И, наконец, в том году Роберт начал больше путешествовать, предоставляя родителям самим заботиться о животных.

Как бы то ни было, Говард расстался с Джипси, хотя это, судя по всему, далось ему нелегко. Несколько лет спустя, проезжая по Долине, он увидел гарцующего красивого коня И сказал своему спутнику, что у него была лошадь, похожая на эту. С того времени Говард не держал больше в доме животных, зато постоянно кормил бездомных кошек, что привело к тому, что дюжина кошек стала жить поблизости от дома, рядом с сараем Говардов. Роберт даже учил некоторых из них садиться по команде на задние лапы и ловить струю молока из вымени Дели, когда он доил ее.

* * *

В возрасте двадцати четырех лет Роберт стал ощущать беспокойство из-за того, что у него не было девушки. Все его друзья либо встречались с кем-то, либо уже были женаты. Тевис Клайд Смит женился на Эхле Лэксон в 1927 году, правда, этот союз оказался непродолжительным. В течение многих лет Роберт объяснял свое женоненавистничество тем, что никто из девушек не захочет встречаться с таким неуклюжим, огромного роста парнем. Кроме того, он ценил свою свободу и всегда приводил цитату из Киплинга: «Вниз, в геенну огненную, или вверх, в Царство Небесное, Быстрее всех дойдет тот, кто вдет один».

Наконец Роберту Говарду приглянулась Рут Баум, хорошенькая блондинка, дочь одного из наиболее уважаемых людей в Кросс Плэйнс. Все члены ее семьи так же, как и Эстер Говард, были методистами. Рут посещала воскресную школу и была членом Эпвортской лиги, в которой состояли молодые люда, бывшие прихожанами методистской церкви. Роберт вступил в обе организации, написав Буту Муни, что сделал это для того, чтобы поближе познакомиться с девушкой. Вскоре он был избран заместителем старосты класса воскресной школы.

Члены «Хунты» пришли в ужас. Они считали себя просвещенными людьми, которые, несмотря на то что не поддерживали атеистических взглядов, не слишком серьезно относились к религиозности своих родителей. И вдруг Боб, которого они почитали звездой на литературном небосклоне, склонный к вольномыслию бунтарь, сделался ярым приверженцем протестантского вероисповедания! Однако его друзьям не стоило особенно беспокоиться. Общение Роберта с Рут Баум было ограничено порогом классной комнаты. Он никогда не разговаривал с ней о чем-то личном и так ни разу и не осмелился пригласить девушку на свидание. Судя по воспоминаниям Рут, «он был очень застенчив; правда, я в то время была такой же».

Более того, обсуждение религиозных проблем б Эпвортской лиге и занятия в воскресной школе постепенно перестали интересовать Роберта. Он говорил Прису: «Это все невероятная чушь, самая настоящая дрянь…» Говард Начал пропускать собрания и вскоре совсем их забросил. Рут Баум так никогда и не узнала, что Роберт Говард испытывал к ней какое-то чувство.

* * *

Несмотря на попытки Говарда установить самые обычные отношения с девушками, писал он о стройных, страстных женщинах, чьи «белые руки ловили огонь его страсти…». Роберт часто предавался невеселым размышлениям о том, что ему не удается познакомиться поближе ни с одной девушкой, и спрашивал себя, нормально ли это. Страх, что нормальным это не является, стал таким сильным, что в 1930 году д-р Говард послал своего сына в клинику Скотта и Уайта в Темготе, к югу от Вако, чтобы тот прошел там обследование. Между прочим, при заполнении «личных данных», составляющих часть медицинского заключения, особое внимание было обращено на то, чтобы Роберт ничего не заподозрил о двух «страшных» секретах семьи Говардов и продолжал считать, что Эстер Говард на пять лет младше своего мужа и не больна туберкулезом.

Роберт сказал врачу, который осматривал его, что он жалуется не только на боли в животе, но и на замедленное развитие и отсутствие сильных сексуальных желаний до девятнадцатилетнего возраста. Он также думал, что страдает варикозным расширением вен в мошонке и – распространенное у подростков опасение – что его пенис слишком мал.

Доктор тщательно прослушивал и выстукивал пациента, брал анализы и производил различные измерения. Судя по медицинскому отчету, рост Роберта составлял пять футов одиннадцать дюймов, а весил он 191 фунт. Сердце работало нормально, хотя имело склонность к тахикардии – слишком сильному биению во время стрессов. Отправив Роберта домой, врач написал д-ру Говарду:

«Мы считаем, что у него нет ничего серьезного. Мы не нашли никакого варикозного расширения вен, его органы нормально развиты, и по результатам всех анализов он совершенно здоров.

Проблема Роберта, по нашему мнению, заключается в том, что он убеждает себя, будто действительно чем-то болен. Как горько он избавится от этих мыслей, его состояние, вновь придет в норму».

Боли в желудке он испытывал, вероятно, из-за того, что поглощал огромное количество блинчиков; что же касается остального, единственное, чего Роберт мог бояться,—это самого себя. Таким образом, Говард должен был уяснить себе тот факт, что причина его неудачных попыток познакомиться с девушкой – не какие-то физические отклонения, а сильнейшая,эмоциональная зависимость от семьи, отсутствие интереса к простым девушкам из маленького городка и слишком серьезное увлечение литературным трудом.

Девушки, надо сказать, также не трепетали при мысли о Говарде. Его репутация чудака, нетрадиционные взгляды, неприязнь к людям и замкнутость совершенно не привлекали местных девиц. Может быть, кое-какие особенности поведения Роберта не выглядели бы такими уж странными в городской или университетской обстановке, но некоторые – например, его одержимость ненавистью и –врагами» – показались бы ненормальными где угодно.

Боб оставался загадкой даже для своих друзей. Один из них говорил: – Ему было глубоко наплевать на многие вещи, которые казались важными для других… У Боба была странная привычка; он шел по улице И вдруг начинал боксировать с собственной тенью – а затем как ни в чем не бывало продолжал идти дальше». Когда в дом, что находился на противоположной стороне улицы, приехала погостить молодая женщина, ее страшно напугал Роберт, который шел в лунном свете посреди дороги, боксировал на ходу с тенью и при этом еще распевал во все горло.

Другой человек вспоминает, что Роберт иногда останавливался и возвращался назад, чтобы поднять какую-нибудь палку или камень и заглянуть под них. Временами на улице он проходил мимо знакомых, не узнавая их, поскольку пребывал в собственном воображаемом мире. Эта рассеянность по отношению к окружающим или, например, боксирование с тенью, возможно, означали, что он размышлял над сюжетом очередного рассказа. По словам Дерлета, «он жил в мире, который сам выдумал».

Роберт совершенно неожиданно мог взорваться из-за каких-то пустяков, но оставался внешне спокойным, когда случалась действительно серьезная беда. Характер у него был резкий и вспыльчивый. Однажды в газете «Кросс Плэйнс Ревью» напечатали статью, в которой, по мнению Говарда, не было выказано должного почтения его матери. Роберт как ураган ворвался в редакцию, швырнул экземпляр на стол Джеку Скотту и заявил, чтобы в его дом больше никогда не присылали эту паршивую газетенку. На следующий день д-ру Говарду пришлось зайти в редакцию, чтобы подтвердить подписку.

Говард по-прежнему был умерен, что враги подстерегают его на каждом шагу и ждут момента, чтобы расправиться с ним. Он продолжал заниматься боксом и фехтованием на тот случай, если бы ему вдруг пришлось защищаться. Тем не менее он сам никогда не ввязывался в драку. Вполне возможно, что большинство людей просто обходили стороной человека с таким телосложением и характером.

И все-таки достоинства Роберта не оставались незамеченными. Друзья говорят о его доброте и сочувствии, его справедливости и, когда он был в хорошем настроении, великолепном чувстве юмора. Он был звездой в «Хунте», и восхищение членов кружка его эрудицией и необыкновенным воображением как раз и сплачивало их союз. Единственная девушка, с которой он встречался, говорила, что когда она узнала Роберта лучше, то искренне удивилась тому, каким обаятельным он может быть.

Прошло больше сорока лет, но друзья по-прежнему отзываются о Бобе с любовью и уважением. Когда им напоминают о его необычных манерах, они горячо защищают своего друга, отметая любые заявления об его эксцентричности фразой: «О, в чем-то Боб навсегда остался ребенком». Они приходили в ярость, если его называли «сумасшедшим» – словом, которым жители его родного городка честили Роберта всю жизнь.

Тем не менее его друг Прайс писал: «У Роберта Говарда был необычный характер: он был добр, умел расположить к себе, был приятным в общении – но, как шоколадная плитка орехами, начинен неожиданностями. Так как мы знали, что он совершенно безобиден, его легко было любить, восхищаться его замечательными качествами и не обращать внимания на некоторые странности». Другой его близкий друг отмечал: «Он был очень странным человеком, настоящей загадкой».

Несмотря на это, друзья Боба Говарда оставались преданными ему. Он поддерживал отношения с Линдсеем Тайсоном и еще одним юношей из Кросс Плэйнс, Дзвидом Ли; с Клайдом Смитом и Труэттом Винсоном из Браунвуда; с Эрлом Бэйкером, которого он обучал верховой езде в Кросс Кат; с Ф. Терстоном Торбеттом из Марлина, штат Техас. Торбетт, сын и племянник двух врачей, был на несколько лет старше Боба. Его дядя, Дж. У. Торбетт, был владельцем санатория, где лечили от ревматизма, а его отец, Фрэнк Торбетт, работал в этом учреждении.

Родители Говарда часто проводили время в этом санатории, принимая рекомендованные им ванны в горячих источниках. Роберт совершал долгие прогулки вместе с Терстоном, который, как и он, интересовался оккультизмом. Они рассказывали друг другу о своих взглядах на жизнь и обсуждали писательские проблемы. Иногда Роберт был энергичным и жизнерадостным, но иногда – печальным и подавленным– и заговаривал о самоубийстве.

Вместе они написали довольно удачный рассказ, который назывался «Грохот труб», его опубликовали на следующий год после смерти Говарда. В нем рассказывается о девушке из Индии и старом, беззубом йоге, который мог представать перед другими в облике красивого молодого человека.

* * *

В начале 1930-х годов Роберт Говард начал переписываться с Лавкрафтом, а позже и с другими профессиональными писателями, работавшими в жанре «фэнтези». Его письма к Лавкрафту могут служить ценным источником информации для любого, кто внимательно изучит их, и нужно отдать должное Гленну Лорду за то, что он собрал И сохранил эти письма.

Говард Филлипс Лавкрафт (1890—1937) был сухопарым человеком с длинным лицом и впалыми щеками, чрезвычайно начитанным, но немногословным. Он жил с двумя своими престарелыми тетками в Провиденсе, Род Айленд. Несмотря на то что Лавкрафт написал много выдающихся историй ужасов, которые часто сравнивали с рассказами По, и продал большинство из них в «Сверхъестественные истории», он должен был пополнять свои скромные доходы, переписывая произведения некоторых начинающих писателей и расходуя деньги из небольшого наследства, оставленного матерью.

Такой же индивидуалист, как и Говард, Лавкрафт редко покидал стены своего дома в течение дня, но любил прогуливаться по улицам Провиденса ночью. Он идеализировал Англию ХVII века и считал, что именно с тех пор цивилизация начала клониться к закату. Ультраконсервативный в одежде, манерах и политических убеждениях, Лавкрафт ненавидел иммигрантов и иностранцев, особенно евреев, негров, латиноамериканцев, которые, по его мнению, украли у него древнее англосаксонское право первородства.

Несмотря на подобные чувства, он был добр и неизменно вежлив. По отношению к молодым писателям Лавкрафт всегда был щедр на похвалу и настаивал, чтобы те использовали элементы из его самых известных историй – преданий о Ктулху. Он писал друзьям длинные письма и любил поспорить и порассуждать. Они часто спорили с Говардом, заводя яростную полемику по самым разнообразным поводам.

Таков был человек, о котором Роберт Говард восхищенно отзывался в беседе с редактором «Сверхъестественных историй» в июне 1930 года. Так началась самая длительная и самая личная переписка в жизни Говарда. В ней молодой писатель доверял Лавкрафту те мысли, о которых он и не мечтал поговорить ни с одним из жителей Кросс Плэйнс.

Хотя они были разного происхождения, Говард нашел в Лавкрафте именно того человека, который мог разделить его страсть к истории и предыстории человечества и мифам. В самом начале их знакомства Говард решил, что Лавкрафт – профессор или, по крайней мере, обладатель нескольких ученых, степеней. Поэтому он относился к нему с почтением, как к старшему, и разделял почти все его взгляды, даже те, которые напрочь расходились с его собственными, словно они были евангелием. Говард даже предсказывал – как оказалось, правильно, – что Лавкрафт окажет огромное влияние на американскую фантастическую литературу. Позже, узнав о недостатках Лавкрафта, он стал по отношению к нему более критичным. Хотя Роберт, в конце концов, понял, что Лавкрафт со знанием дела мог рассуждать о вещах, про которые знал в действительности очень мало, например про Юго-Запад Америки, эта дружба продолжалась до самой смерти Говарда, и большое количество писем открыло много неизведанного, в жизни и творчестве молодого техасца.

Оба они могли разражаться яростными тирадами против иммигрантов, иностранцев и утверждений о том, что все люда равны. Лавкрафт отмечал, что «чувство обстановки» в рассказах о древних варварах (как и собственные произведения Лавкрафта о Древнем Риме и Англии георгианской эпохи) было лишь отражением того, о чем, он слышал или читал в детстве. Он недоверчиво относился к мистическим идеям Говарда о родовой памяти и переселении душ, но эти утверждения Роберт пропускал мимо ушей.

Друзья по переписке также обсуждали текущие и международные события. Лавкрафт восхищался Муссолини и незадолго до своей смерти стал довольно снисходительно относился к Гитлеру. Говард, как противник авторитарного режима, демократ и борец за свободу личности, презирал обоих; он называл Муссолини мошенником, а Гитлера – сумасшедшим. Было время, когда Роберт, как и Труэтт Винсон и некоторые другие члены –Хунты», считал себя «социалистом». Но вскоре он нашел неприемлемой ту степень организованности и регламентацию, которые были характерны даже для самого демократичного социализма. Позже Говард решил, что, его идеал —анархизм в духе Ницше; он думал, что это весьма характерно для варварского общества или для колонистов. Роберт, тем не менее, Признавал, что такого рода режим не слишком подходит для Америки XX века.

Лавкрафт как-то сказал Говарду, что Американская революция была ужасной ошибкой; в ответ техасец сообщил ему о том, как англичане угнетали его ирландских предков. Лавкрафт был горячим сторонником англо-американского военного союза, в то время как Говард, убежденный изоляционист, писал: «Пусть каждая нация защищает себя сама».

В более личных письмах Говард писал о своем страхе перед гремучими змеями, негритянских историях, кровавых деяниях «Малыша Билла» и феодальных распрях на Диком Западе. Он делился своими надеждами написать серьезный исторический роман о своей родине, или о приграничной полосе, или о Юго-Западе, или о Техасе, или, по крайней мере, о графстве Каллахан. Он писал о шотландских, южных или юго-западных народных песнях. Лавкрафт в ответ прислал длинное письмо с рассуждениями об истории, ландшафте и архитектуре его любимой Новой Англии. Северянин спрашивал, взял ли его юный друг имя колдуна из Атлантиды из его новелл о Ктулху. Говард ответил отрицательно: имя Катулос, по его утверждению, было всего лишь случайным совпадением.

* * *

В конце 1930 года Роберт начал переписываться с еще одним автором, писавшим для «Сверхъестественных историй»,– белокурым, плотного телосложения молодым человеком немецкого происхождения, который жил в Соук Сити, Висконсин. Огаст Уильям Дерлет (1909—1971) был преуспевающим автором в самых разнообразных жанрах: фантастике, детективах, реалистической прозе; в течение двадцати девяти лет опубликовано 130 рассказов. После смерти Лавкрафта Дерлет посвятил большую часть своей жизни публикации его произведений. До сих пор существует основанная им небольшая издательская фирма «Аркхэм Хаус».

Письма Роберта Говарда Дерлету были короче и менее содержательны, в них было меньше спорных моментов, чем в его письмах Лавкрафту. Более приземленной натуре Дерлета не было знакомо чувство творческого полета, он ничего не понимал в изощренных философских спорах. Но одно письмо содержит в себе рассуждения об индейцах Техаса, историю жизни Синтии Энн Паркер и её сына Кванаха Паркера, последнего великого вождя команчей.

Проходили месяцы, и Говард Стал переписываться с Остальными членами окружения Лавкрафта. Одним из них был Уилфред Бланш Тэлман. С помощью Тэлмана Говарду удалось опубликовать короткую статью, называвшуюся «Призрак лагеря Колорадо». Говард надеялся, что эта маленькая статья о заброшенных американских военных гарнизонах будет первой в ряду статей, описывающих жизнь в Техасе.

Но этому не суждено было свершиться. В июне 1931 года он отправил в журнал вторую статью, «Келли-колдун» про негра, который в середине XIX века занимался народной медициной и Магией в Арканзасе и исчез при таинственных обстоятельствах. Газета отвергла статью, которая была написана довольно поверхностно, и, насколько известно, Говард больше не пытался писать на эти темы. Возможно, он считал действительность такой тривиальной, что быстро разочаровался и предпочел не писать о ней вообще.

Попытки Говарда поддерживать переписку с другими писателями оказались менее успешными. Кларк Эштон Смит (1893– 1961) был, возможно, одним из наиболее блистательных членов кружка; он писал великолепные стихи и поэмы о Западе и фантастические произведения. Его письма, тем не менее, были в основном короткими и деловыми, ответы на них были выдержаны в том же духе.

* * *

В то время молодого техасца занимали не только творческие и Личные вопросы. Когда Герберт Гувер заменил Кэлвина Кулиджа на посту президента, казалось, что правительство решило многие проблемы, свойственные капиталистическому укладу, и обеспечило всем американцам жизнь в полном достатке. Однако осенью 1929 года уровень цен на бирже стал резко падать, а 29 октября произошел крах фондовой биржи. Миллионы инвесторов, купивших акции, были разорены. Несколько банкиров и биржевых брокеров покончили с жизнью, выпрыгнув из окон небоскребов. В течение следующих нескольких месяцев повсеместно, как чума, распространилась безработица.

Последствия Великой Депрессии оказались для Техаса неоднозначными. Штат считался в основном сельскохозяйственным, а фермеры, составлявшие основную часть населения и привыкшие к повседневным трудностям, вполне могли обеспечить свои семьи даже в столь трудных условиях. Хотя в Западном Техасе нефтяная лихорадка сошла на нет, в октябре 1930 года началась новая – на этот раз в восточной части штата в графстве Раек, на границе с Луизианой.

Новый губернатор Техаса, известный нефтяной магнат по имени Росс Стерлинг, сменивший «Мамашу» Фергюсона, не был одинок в своем желании вмещаться в сферу бизнеса. Но в новых месторождениях оказалось столько нефти, что цены на нее резко упали, и ему пришлось ограничить ее производство. Началось судебное разбирательство и скандалы, связанные с контрабандными поставками нефти; возможно, именно это привело к тому, что два года спустя губернатор потерпел поражение на выборах.

Многие, извлекая выгоду из создавшихся условий, стремительно богатели, но в 1930 году случилась и сильнейшая засуха, длившаяся в течение всего года. Снова безденежные фермеры графства Кэллахан выписывали д-ру Говарду чеки, по которым обещали заплатить лишь впоследствии, или же расплачивались тем, что могли вырастить на собственных участках.

Несмотря на Великую Депрессию и засуху, фортуна улыбалась Роберту Говарду. К концу 1930 года у него было готово двенадцать рассказов и четыре поэмы, причем все эти произведения были опубликованы, а Говарду заплатали за них $1,303.50 – весьма значительную сумму для молодого писателя, не имеющего никаких связей. На следующий год семнадцать рассказов, статья и стихотворные произведения принесли ему еще $1,531.26. С тех пор Говард стал одним из наиболее хорошо зарабатывающих людей в городе. С истинно техасским преувеличением поговаривали, что как-то он оказался единственным во всем Кросс Плэйнс человеком, способным заплатить подоходный налог.

По-настоящему богатым Говард так и не стал, но у него появилось достаточно денег, чтобы осуществить наконец свои мечты – покупать книги и оружие, путешествовать и помогать семье, когда в этом возникала необходимость. А необходимость появлялась все чаще и чаще: здоровье Эстер Говард ухудшилось, и Роберту приходилось оплачивать ее счета за лекарства.

Только он сумел накопить довольно приличную сумму, как вновь оказался в крайне затруднительном финансовом положении. В 1931 году Национальный Фермерский Банк в Кросс Плэйнс обанкротился, и все скромные сбережения Говарда, которые хранились в этом банке, пропали. После этого он стал держать деньги в другом городском банке, но и тот в сентябре лопнул – финансовые учреждения одно за другим разорялись по всей стране. Это явление стало настолько широко распространенным, что Фрэнклин Рузвельт, занявший пост президента 4 марта 1933 года, распорядился на четыре дня прекратить работу всех банков. После этих событий Роберт клал свои деньги в сберегательный банк, который получал деньги из министерства финансов.

Несмотря на Великую Депрессию и засуху, Роберт и его семья получили немалое удовольствие, совершив несколько непродолжительных путешествий и просто вылазок на природу. Рассказывая своим друзьям по переписке об этих поездках, Роберт обычно не упоминал, с кем именно он путешествовал и на чем; но мы точно знаем, что часто доктор, один из немногих владельцев автомобилей в городе, брал с собой членов своей семьи и что почти в каждой поездке Роберта сопровождала миссис Говард, до тех пор пока машину наконец не отдали в его распоряжение.

В 1930 году Роберт отправился на северо-запад Техаса, в местечко, называвшееся Льяно Эстакадо, где, в основном, выращивали скот; возможно, это было связано с тем, что доктор открыл практику в близлежащем городке Спур. В феврале 1931 года Говард снова оказался в Сан-Антонио; он посетил Аламо, отметив, что этот псевдоримский город был для него «слишком космополитичным». Он познакомился с одним коммунистом из России, но между ними возникло лишь «взаимное недоверие и полное отсутствие понимания; я с негодованием отнесся к его взглядам, а он к моим – с презрением». Возмущение Говарда также вызывали уравновешенность русского, разносторонность его взглядов и безупречные манеры поведения—то есть те самые качества, которых, по его собственному признанию, так не хватало Говарду.

В мае Говард отправился в Форт Уорт, Вако и Темпл, с ним поехала миссис Говард, которая собиралась продолжить лечение. Этим же летом он еще раз побывал в Форт Уорте, на этот раз вернувшись домой через Пистер, где он родился, и Дарк Вэлли, где провел раннее детство. Осенью Говард совершил более продолжительную поездку на юго-запад, в Сан-Анджело и Сонору, а затем на юго-восток – в Сан-Антонио и Викторию, находившуюся в двенадцати милях от побережья залива. Он вернулся домой, остановившись по пути в Остине и Браунвуде. В то время невозможно было в течение недели посетить все эти места, путешествуя на поезде; некоторые города вообще находились в стороне от железных дорог, поэтому очень возможно, что семья совершила эта поездку на автомобиле: Мы подозреваем, что д-р Говард хотел таким образом возместить свое недавнее невнимание к больной жене.

* * *

Во время этого относительно спокойного периода Роберт Говард проводил почти все время дома, в маленькой комнатке, служившей ему и кабинетом, и спальней. Должно быть, его сильно потрясло, что журнал «Сверхъестественные истории», самый постоянный покупатель его рассказов, теперь выходил раз в два месяца и не печатал более серии рассказов. Но, как и всякий верный своему призванию писатель, Говард не только продолжал писать рассказы в жанре «героической фэнтези», но и пробовал себя в других жанрах. К 1932 году, когда журнал снова стал выходить ежемесячно, Говард продал рассказ, называвшийся «Случай на ринге», и попытался написать небольшой фантастический рассказ о человеке, которому привиделось убийство, которое он должен совершить в будущем. Оба рассказа были написаны под псевдонимом «Тэверел», это было еще одно из любимых имен Говарда.

В то же самое время Говард предпринял еще одну неудачную попытку написать серию рассказов. Это было незаконченное продолжение к рассказу «Лицо-череп» Говард дал ему название «Особняк Тэверела». Он написал еще три рассказа о Соломоне Кейне: «Холмы смерти», «Луна черепов» и «Ужас пирамиды». В этих рассказах фигурируют типичные для Говарда элементы: гигантские змеи, заброшенные города, жестокие и свирепые чернокожие воины, всевозможные головорезы и благородные, напоминающие Тарзана, герои. Тем не менее в рассказе «Луна черепов» появляется нечто новое: сцена, в которой женщина избивает плетью другую,– но Говард лишь упоминает об этом, не описывая само действие. В Нескольких более поздних рассказах писатель уже детально описывает этот садистский акт.

Рассказ «Ужас пирамиды» был опубликован в сентябрьском выпуске «Сверхъестественных историй» в 1931 году; историю сопровождали такие иллюстрации, которые заставили бы горестно содрогнуться сердце любого писателя. Художник С. С, Сенф, который внешне напоминал гнома, создавал иллюстрации для большинства обложек журнала с 1927 по 1932 год. Он мельком взглянул на текст рассказа и решил, что речь в нем шла об англичанине, арабах и оазисе. Затем он изобразил Соломона, пуританина, жившего в XVII веке, в пробковом шлеме от солнца, бриджах для верховой езды, широких в бедрах и сужающихся к низу, и крагах, какие носили в 1900 году. В довершение этой чудовищной картины, Соломон грозно замахивается мечом XVII века.