Текст книги "Долг. Мемуары министра войны"

Автор книги: Роберт Гейтс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

В марте 2008 года старшим гражданским координатором утвердили норвежского дипломата Кая Эйде, главу миссии Организации Объединенных Наций в Афганистане. Эйде, сумевший установить хорошие рабочие отношения с Карзаем и обсуждавший с ним откровенно самые деликатные вопросы (как правило – к общей пользе), представлял свою оценку текущей ситуации в Афганистане на каждом совещании министров обороны НАТО. Он не старался делать вид, будто проблем не существует, но в целом смотрел на ситуацию с оптимизмом. Я сошелся с Эйде достаточно близко, узнал его как человека и решительно поддерживал, а потому в разговорах со мной он неизменно высказывался предельно прямо. Ооновской бюрократии понадобилось несколько месяцев, чтобы прислать Эйде дополнительный персонал, хотя результатов, разумеется, требовали чуть ли не с первого дня. Несмотря на все усилия Эйде, осмысленная координация международной помощи, на которую я надеялся, так в Афганистане никогда и не появилась – как и все прочее, подразумевавшее сотрудничество разных государств.

Не менее сложно было ответить на вопрос, каких успехов мы добились в Афганистане – и добились ли вообще. Меня чрезвычайно раздражало несовпадение мнений: вашингтонские аналитики, опираясь на данные разведки, воспринимали происходящее последовательно пессимистично, зато гражданские чиновники и военные в Афганистане демонстрировали уверенность в позитивном исходе. За годы работы в ЦРУ и СНБ я многократно наблюдал аналогичную картину – во Вьетнаме, в Афганистане в 1980-х годах, во время войны в Персидском заливе; не стану перечислять далее, примеров гораздо больше. Трудно сказать, кто больше заслуживал доверия – люди на местах событий или вашингтонские аналитики, однако лично я все же склонялся на сторону Вашингтона (вероятно, потому, что сам побывал в шкуре вашингтонского эксперта). Тем не менее опыт заставлял меня относиться к экспертной информации настороженно: вопреки общепринятому мнению аналитики из разведки очень часто предпочитают показывать, что лица, принимающие решения, понятия не имеют, что они делают, вместо того чтобы их поддерживать, – в особенности когда могут провернуть этот фокус, выступая на заседании конгресса.

Несколько месяцев изучения мной конфликтующих точек зрения вылились в итоге в публичное недовольство 25 сентября 2007 года, в ходе очередной видеоконференции: Макнейл в Кабуле, Крэддок в Брюсселе, председатель ОКНШ и другие в Вашингтоне – и я как «модератор». Я заговорил о принципиальных разногласиях между оценками вашингтонских экспертов и прогнозами «парней из провинции». Я признался, что не знаю, каким образом обеспечить получение точной и адекватной информации. Я сказал: «Я в замешательстве и уверен, что остальные со мной согласятся». Затем я попросил Джима Клаппера, заместителя министра обороны по разведке, проанализировать расхождения в оценках между афганскими и вашингтонскими источниками. Он доложил пару дней спустя, что положение даже хуже, чем нам виделось: налицо различия в трактовке ситуации между штабом генерала Макнейла, Центральным командованием, НАТО, ЦРУ и военной разведкой в Вашингтоне. Замечательная диспозиция в разгар войны!

В середине октября Клаппер сообщил, что налаживается «здоровый» диалог между всеми аналитическими службами касательно «реальной ситуации» в Афганистане. Он сказал, что аналитики ЦРУ и других агентств отправились в Афганистан и, работая вместе с «полевыми» экспертами, составили список из сорока пяти – пятидесяти вопросов, вызывающих наибольшие разногласия, чтобы попробовать устранить противоречия. По-моему, наши разведчики продолжали упускать из вида главное. В отчетах слишком много внимания уделялось тактической информации – ежедневным докладам о боевых действиях – и всякого рода непроверенным слухам; все имели доступ к одним и тем же данным, но вот интерпретации этих данных варьировались весьма широко. А вот целостная картина по-прежнему не складывалась.

В середине июня 2008 года я снова позволил себе высказать недовольство – в ходе видеоконференции с генералами в Кабуле и Брюсселе и высшим руководством Пентагона в Вашингтоне: «Парни [это относилось к офицерам в Кабуле], вы рассказываете, что все довольно хорошо, а потом я получаю доклад разведки, где утверждается, что все катится к черту. Я не представляю, как на самом деле идет война! Думаю, и президент не может похвастаться четким пониманием ситуации в Афганистане». Да, расхождения в оценках базировались на фактах, не были плодом бюрократических игр, но все-таки пора и меру знать…

Отсутствие ясности подпитывало мои опасения относительно того, что в реальности все обстоит не слишком хорошо. Недостаточный уровень подготовки боевых частей и инструкторов, дефицит гражданских специалистов, бардак в военном командовании, хаос в координации усилий по распределению международной гражданской помощи, слабое взаимодействие между гражданскими и военными представителями усугублялись схожими проблемами и на афганской стороне, а еще – открытой коррупцией среди чиновников, суетливостью Карзая, нехваткой компетентных министров и государственных служащих, разладом между столицей и провинциями. Эрик Эдельман докладывал мне об этих афганских слабостях уже в середине марта 2007 года. Он также указал, что афганское министерство внутренних дел, похоже, вовлечено в торговлю наркотиками, а Карзай слишком много времени проводит в своем дворце, вместо того чтобы демонстрировать себя стране. Эдельман, карьерный дипломат, закончил свой доклад фразой, возможно призванной не допустить чрезмерного погружения в депрессию: «Я не унываю, но есть много вопросов».

Две недели спустя я, Райс и Хэдли встретились в Вашингтоне с генеральным секретарем НАТО Яапом де Хоопом Схеффером. Суть его позиции сводилась к знакомому тезису: «Я чувствую, что мы способны «сдерживать», но не можем «победить»» талибов. Он усомнился в необходимости дальнейшего присутствия НАТО в регионе, но потом смягчил свою формулировку – сказал, что требуется лучшая координация, более полная интеграция наших сил, лучшее обучение афганской армии, больше последовательности в публичных заявлениях руководителей НАТО и правительств стран – участниц блока по поводу войны. Генсек НАТО добавил, что необходим человек с реальным авторитетом, способный говорить с Карзаем от имени всех стран, участвующих в урегулировании в Афганистане, такой человек, который «сможет объяснить ему горькую правду». Мы согласились со всеми его предложениями, и Хэдли спросил, действительно ли нам нужны три высокопоставленных представителя в Кабуле – от НАТО, от ЕС и от ООН. Я намекнул, что все следует перепоручить НАТО, и Райс меня поддержала: «Оформите это де-юре или де-факто, но парень из НАТО должен быть главным».

В ходе своего второго визита в Афганистан, в начале июня 2007 года, я снова и снова возвращался мыслями к тому печальному факту, что стратегически мы в Афганистане сегодня более или менее в том же положении, что и в Ираке в 2006 году, – в лучшем случае в патовой ситуации. В комментарии для прессы я заявил: «Думаю, на самом деле мы медленно и осторожно двигаемся в правильном направлении. Я намерен и впредь внимательно следить за этим движением». Пожалуй, «внимательно» – это преуменьшение; следовало сказать «пристально и неотрывно». На совещании 26 июля с высшим гражданским и военным руководством Пентагона я сказал, что мы теряем европейскую поддержку, поскольку европейцы не готовы воевать; в традиционной войне против талибов за нами преимущество, но уровень насилия растет; новый президент США должен решить, следует ли направлять в Афганистан подкрепления взамен оконфузившихся сил НАТО; пакистанцы не собираются изгонять «Аль-Каиду» и талибов со своей территории, чтобы мы «тепло» встретили их на другой стороне границы, в Афганистане, и при этом не разрешают нам в одностороннем порядке провести операцию в Пакистане. Сравнительно неплохо смотрится разве что афганская армия, которая, при всех своих проблемах, куда опытнее и пользуется большим уважением, нежели любое другое афганское государственное образование.

Сложности с цепочкой командования и различия в оценках происходящего в Афганистане были наглядно продемонстрированы на видеоконференции 13 сентября. Заместитель командира 82-й воздушно-десантной дивизии США, бригадный генерал Джо Вотел, заверил меня, что мы сохраняем инициативу в Восточном Афганистане, но ситуация постепенно ухудшается, талибы и их союзники все чаще организуют нападения террористов-смертников, похищают женщин, обезглавливают местных активистов и перемещают свои базы ближе к Кабулу. Генерал уточнил, что резко выросло число переходов через пакистанскую границу; что на востоке количество атак увеличилось на 75 процентов по сравнению с предыдущим годом; что разрозненные группы повстанцев мало-помалу объединяются в более крупные формирования. Генерал Макнейл усомнился в «жуткой картине», нарисованной Вотелом, и заявил: «Мы вовсе не катимся по наклонной, и талибы не берут верх. Мы уничтожаем их повсюду, добрались до многих их лидеров и в целом действуем вполне успешно. Думаю, мы в хорошей форме, если говорить о войне с талибами». Просто замечательно – подумалось мне; даже боевые командиры на местах не в состоянии сойтись во мнениях. Адмирал Фэллон добавил: «Я согласен с Дэном [Макнейлом] – наши перспективы в Афганистане отнюдь не такие мрачные, как хотелось бы кому-то верить».

Я прибыл в Кабул 4 декабря и вертолетом отправился в провинцию Хост на востоке Афганистана. 82-я воздушно-десантная дивизия проделала превосходную работу в этой провинции, эффективно противодействуя повстанцам; несмотря на общий рост насилия, было ясно, что, как и сказал Вотел, мы все еще сохраняем инициативу. Будучи в Хосте, я прилетел в некую деревушку, чтобы встретиться с группой провинциальных чиновников и племенных старейшин. Мы приземлились в поле недалеко от деревни, и вокруг, куда ни взгляни, не было ни единого пятнышка зелени – все бурое, почти неживое. Как нередко бывало при посещении столь отдаленных мест в Афганистане, я снова спросил себя: «С какой стати люди вообще сражаются за эти Богом забытые края?» Чиновники и старейшины собрались под навесом без стен; к счастью, кто-то позаботился принести стулья, так что на землю садиться не пришлось. Я не мог не восхититься – про себя, конечно – импозантностью бород: многие седые и с рыжими прожилками хны. Передо мной словно разворачивалась сцена из восемнадцатого века – но тут один из старцев сказал, что прочел в Интернете мою недавнюю лекцию в университете штата Канзас относительно «мягкой силы»[61]61
  «Мягкая сила» – в политике способность добиваться желаемого на основе добровольного участия и привлекательности идей, а не принуждением. Концепцию «мягкой силы» сформулировал в 1990 г. американский политолог Дж. Най. Примером «мягкой силы» является распространение и принятие культурных ценностей (музыка, кино, другие формы искусства).


[Закрыть]. Очень своевременное напоминание о том, что традиционные обычаи и деревенское платье не обязательно равнозначны технологической отсталости (урок, который следовало усвоить всем, кто сражался против талибов). Я покидал Хост под впечатлением эффективного сотрудничества между воинскими подразделениями и гражданскими экспертами из Государственного департамента, Агентства международного развития и министерства сельского хозяйства. Вот уж действительно всеобъемлющая борьба с врагом! Военные операции прекрасно сочетались с деятельностью по восстановлению хозяйства, причем афганцы естественно и полностью интегрированы в процесс. Хост той поры был своего рода моделью: там сотрудничали свободномыслящие и опытные американские военачальники, достаточное число гражданских специалистов США, местное население и компетентный губернатор-афганец.

Беседы в Кабуле с боевыми командирами из разных регионов Афганистана настраивали на оптимистический лад. Все утверждали, что ситуация в целом «не хуже», чем раньше, «просто другая». Командир из южного региона доложил, что его части «выпало провести год гораздо лучше, чем обещали СМИ, и лучше, чем думают в европейских столицах». Командир из западного региона тоже рассуждал о «хорошей форме», командир из северного уверял, что «мятежников нет и в помине – организованная преступность и племенные распри представляют собой намного большую угрозу безопасности». Командир из восточного региона заверил, что «борьба с повстанцами продолжается и прогресс налицо». Каждый при этом упоминал, что рост насилия – благодаря более агрессивным действиям сил коалиции по преследованию талибов – почему-то воспринимается в Вашингтоне как признак наших неудач. И каждый командир хотел иметь в своем распоряжении больше войск, а Макнейл сказал, что ему не хватает минимум четырех батальонов и определенного числа инструкторов.

Затем я встретился в частном порядке с Карзаем. Я сказал, что, вероятно, он достаточно наслушался поучений с разных сторон, а теперь хоть кто-то готов выслушать его самого. Он сразу заговорил о том, что русские, иранцы и пакистанцы вмешиваются во внутренние дела Афганистана (несомненно, это была правда), что они и афганский Северный альянс[62]62
  Северный альянс (иначе Объединенный исламский фронт спасения Афганистана) – союз афганских полевых командиров, сложившийся в начале 1990-х гг. До 1996 г., когда Кабул захватили талибы, Северный альянс контролировал значительную часть территории страны. На данный момент альянсу подконтрольны северные регионы Афганистана, где проживают в основном этнические узбеки и таджики. До своей гибели в 2001 г. главой альянса был Ахмад Шах Масуд, правитель таджикского «Масудистана».


[Закрыть] совместно строят козни против него. Продолжая развивать эту тему, он настолько поддался конспирологическим настроениям, что даже заявил, будто «вовлеченность» (имелось в виду сотрудничество с Северным альянсом) подвергает страну опасности, а сторонники СА – «союзники Путина» – ныне убивают парламентариев и детей. «Это не талибы и не “Аль-Каида”, это наши собственные бандиты»; поэтому афганскому правительству «необходимо проконсультироваться с Соединенными Штатами относительно того, как с этим справиться». Поскольку большинство операций талибов разворачивалось на юге Афганистана, основную тяжесть войны, по словам Карзая, несли пуштуны, и у них возникло ощущение, что мы нацелились на них. Он сказал, что для решения этой проблемы нужно теснее сотрудничать с племенами. В общем, классический Карзай – суетливый параноик, но не зря говорят, что, когда кажется, будто за тобой следят, у тебя не обязательно паранойя.

По возвращении я доложил президенту Бушу, что значительный прогресс в Афганистане очевиден, но все происходит слишком медленно. Региональные командиры преимущественно оптимистичны, однако их оптимизм опровергается дружными просьбами прислать подкрепление либо снаряжение, восполнить военный потенциал, который не смогло обеспечить НАТО. Я сказал, что нужно готовиться и далее вкладывать существенные средства и силы в обучение и вооружение афганских подразделений безопасности, особенно в армию, и соответственно необходимо больше инструкторов и наставников – увы, именно здесь НАТО нас катастрофически подводит. Я резюмировал: НАТО не знает, как вести антипартизанскую войну; наставники и команды по взаимодействию с местным населением понятия не имеют, чем занимаются; немногочисленное присутствие талибов на севере в настоящее время используется племенными вождями как повод воссоздать ополчение; на западе лучше бы заменить итальянцев на кого-то еще, а на юге полный бардак. Практические рекомендации таковы: там, где ответственность лежит на нас и где Карзай назначил компетентных и честных руководителей, все в порядке; в остальных регионах ситуация не располагает к благодушию. Следует отказаться от европейского стремления к масштабному государственному строительству в пользу целенаправленной борьбы с повстанцами независимо от того, насколько это расстроит европейцев. Из опыта «Большой волны» в Ираке мы вынесли твердое убеждение: сначала обеспечиваешь людям безопасность, а уже потом берешься за прочее.

Прикидывая перспективы на 2008 год, я намеревался добиться на апрельском саммите НАТО одобрения нашей долгосрочной стратегии в Афганистане (иных вариантов попросту не было). Более года министры обороны стран, чьи войска подчинялись Региональному командованию «Юг» (РКЮ: США, Великобритания, Канада, Австралия, Дания, Нидерланды, Эстония и Румыния) проводили консультации по улучшению военного сотрудничества. Последняя встреча состоялась 13–14 декабря 2007 года в Эдинбурге. В ней впервые участвовали также и министры иностранных дел. Конди не прилетела, ее представлял заместитель по политическим вопросам Ник Бернс, с которым я познакомился во время работы в аппарате СНБ вместе с Конди при Буше-41.

Я предложил министрам разработать для альянса трех– или пятилетний стратегический план по всесторонней интеграции военных операций и программ гражданского развития. Я сказал, что такой план позволит определить цели за пределами ранее намеченного вывода войск в конце 2008 года и поможет примириться с реальностью: успех в Афганистане потребует времени. Пролог к этому плану должен четко изложить, зачем мы пришли в Афганистан и чего достигли на текущий момент, обрисовав тем самым рамки действий, которые до сих пор непонятны Европе, а также предоставив значимое политическое прикрытие и политические «боеприпасы» для европейских правительств. Я призвал наметить этапы и задачи, чтобы мы ясно видели, какого прогресса добились. Соединенные Штаты, сказал я, могут подготовить первоначальный проект и вынести его на обсуждение партнеров по РКЮ, затем в штаб-квартиру альянса и, наконец, на саммит НАТО в Бухаресте в апреле. Еще я предложил британцам составить аналогичный трех– или пятилетний план исключительно для юга, для провинций Гильменд, Урузган и Кандагар, и рассмотреть этот план на встрече в Канаде в конце января. Обе мои инициативы получили поддержку, а Ник Бернс и другие министры внесли ряд полезных дополнений. Должен отметить, что эти инициативы никогда бы не были даже озвучены без помощи и усилий моих гражданских и военных коллег в Пентагоне и Государственном департаменте. Именно благодаря им мы ступили на дорогу к внятной и эффективной афганской политике.

На Рождество 2007 года, будучи дома, я размышлял над тем, что вопреки всем проблемам мы получили от конгресса зеленый свет в Афганистане. Год напролет демократы в конгрессе трубили о провале в Ираке и пытались похоронить стратегию президента Буша; центральное место в их попытках занимало противопоставление иракской войны войне в Афганистане, которую они упорно поддерживали – отчасти, вероятно, чтобы продемонстрировать, что они пекутся о национальной безопасности. Ни разу на слушаниях в конгрессе на протяжении года я не слышал критики роли США или их действий в Афганистане. Наоборот, я постоянно слышал слова в поддержку войны как от демократов, так и от республиканцев, заодно с призывами к нашим союзникам направить дополнительные войска и снять ограничения по их боевому применению. Ирония в том, что к концу 2007 года война в Ираке разворачивалась намного лучше, зато ситуация в Афганистане непрерывно ухудшалась. Многие конгрессмены не осознавали этих реалий и отказывались их замечать. Словно поддавшись некоему гипнозу со стороны демократов, они в один голос говорили о необходимости ускорить вывод войск из Ирака, чтобы мы получили возможность направить подкрепления в Афганистан.

В середине января 2008 года я объявил, что мы отправим 3200 морских пехотинцев на «единоразовую дислокацию» в Афганистан в апреле, в результате чего общая численность нашего контингента составит около 31 000 человек. Тогда же я написал официальное письмо своим коллегам министрам в правительствах стран, которые, как мы полагали, способны на большее в нынешней ситуации. Я написал, что морские пехотинцы – своего рода мостик к событиям предстоящей осени и что отказ союзников выполнить свои обязательства ставит под угрозу миссию альянса как таковую.

В стремлении добиться на саммите НАТО общего заявления о решительной поддержке афганской миссии я невольно сам себе поставил подножку, не уследив за своим языком в интервью Питеру Спигелу из «Лос-Анджелес таймс», опубликованном 16 января. Спигел поинтересовался успехами борьбы с повстанцами. И я ответил ему прямо: «Меня тревожит, что мы направляем туда [военных советников], которые не подготовлены должным образом. Меня тревожит, что некоторые воинские подразделения не знают, как воевать против повстанцев… Большинство европейских сил, сил НАТО, не обучены противостоять повстанцам, они обучены разве что для действий в Фульдском коридоре» (это область в Германии, откуда, как считалось, скорее всего начнется советское вторжение в Западную Европу[63]63
  В годы «холодной войны» Фульдский коридор от Эрфурта в направлении Франкфурта-на-Майне рассматривался аналитиками НАТО как основное направление прорыва бронетанковых сил Варшавского договора, поскольку здесь на пути танков всего одна неглубокая река. Предполагалось, что с началом вторжения в коридоре состоится генеральное танковое сражение.


[Закрыть]).

Вообще-то моя любимая присказка гласит: «Не упусти шанс заткнуться вовремя», – но в данном случае я ей не последовал. Само собой разумеется, начался настоящий ад. НАТО оскорбилось. Эдельман доложил мне, что союзники сильно расстроены, а некоторые страны думают, будто мои критические замечания направлены конкретно против них. Эрик позвонил своим коллегам из Великобритании, Канады и Нидерландов, а также генеральному секретарю НАТО, и все они были изрядно обеспокоены последствиями моего интервью. На следующий день на специальной пресс-конференции я сказал, что мои замечания характеризовали проблему в целом: я вовсе не проводил сравнения между американскими войсками и солдатами других стран и надеюсь, что союзники воспользуются возможностями обучения борьбе с повстанцами. Соединенные Штаты после Вьетнама забыли, как воевать с партизанами, добавил я, и повторное обучение весьма недешево обошлось нам в Ираке и Афганистане. Слава богу, страсти улеглись.

Поездка в Европу в начале февраля предоставила мне случай наладить отношения. Но я не переставал публично говорить о проблемах и вызовах для альянса, искренне опасаясь за его дальнейшую судьбу, ибо нисколько не сомневался в ценности этого военного блока. За день до моего отъезда мы с Майком Малленом выступали на заседании сенатского комитета по делам вооруженных сил, и я предупредил, что альянс рискует превратиться в «двухуровневую структуру»: одни союзники готовы сражаться и умирать ради безопасности людей, а другие – нет, и это подвергает блок серьезной опасности. Почти одновременно со мной Конди Райс неожиданно отправилась в Афганистан, где тоже призывала союзников прилагать больше усилий.

На встрече министров обороны НАТО в Вильнюсе, столице Литвы, 7–8 февраля я признал, что моя резкость приносит плоды, обратные ожидаемым, и постарался смягчить аргументы, но содержание моей речи было вполне традиционным. Под конец встречи несколько стран, в том числе Франция, сообщили, что рассматривают возможность увеличения численности своих воинских контингентов в Афганистане. 9 февраля на Мюнхенской конференции по безопасности я обратился напрямую к европейским народам, а не к их правительствам. Это было совершенно нетипично для американского министра обороны: обращаться к населению других государств, – однако мы с президентом, Райс и Хэдли сочли, что будет полезным объяснить, чем успех в Афганистане важен для европейцев (особенно с учетом того, что их собственные правительства отнюдь не рвутся это делать). Я напомнил о многочисленных террористических актах, устроенных исламскими экстремистами в Европе, и сказал, что задачей США и союзников «является разрушение и уничтожение этого движения… Мы должны постоянно лишать их способности наносить удары в глобальном масштабе, причиняя колоссальный урон, равно как и подорвать саму их идеологию… И наилучшая возможность добиться этого заключается в победе в Афганистане».

Я чувствовал, что у решения по Афганистану на апрельском саммите НАТО хорошие перспективы, – и не ошибся в своих ощущениях. Союзники единогласно поддержали «Стратегическую декларацию», которая обозначила намерение альянса остаться в Афганистане на длительный период и желание повысить эффективность управления за счет большего внимания к подготовке афганских структур, прежде всего полиции. Несмотря на растущую озабоченность Вашингтона вопросами национально-государственного строительства, Соединенные Штаты согласились поддержать заявленный в декларации «комплексный подход», подразумевавший военные меры и экономические шаги. Президент Буш пообещал, что в 2009 году США направят в Афганистан существенные подкрепления, но, по моему совету, не стал называть конкретные цифры. Мы рассчитывали, что такого заявления окажется вполне достаточно, чтобы побудить к действиям правительства союзных стран. И это в самом деле произошло: ряд союзников объявили о грядущем увеличении численности своих контингентов, а Франция сразу сообщила, что отправит в Афганистан еще минимум 700 военнослужащих. По итогам саммита можно было сделать вывод, что риск «дезертирства» наших союзников в конце 2008 года значительно уменьшился. Для меня, человека старой закалки и бойца «холодной войны», было удивительно, что даже русские согласились в Бухаресте на переброску военной техники альянса в Афганистан через территорию России. И уже не имело особого значения, что новые обязательства альянса – довольно скромные и расплывчатые. «Комплексный подход» гарантировал, что теперь можно сосредоточиться на амбициозных целях, каковые я и другие официальные лица США почти привыкли считать недостижимыми в военное время.

Численность американских войск в Афганистане продолжала заботить меня весь 2008 год. В мой первый год в должности министра эта численность выросла с 21 000 до 31 000 человек. Генерал Макнейл в течение нескольких месяцев просил подкреплений, а когда настала пора апрельского саммита, его «аппетит» возрос с 7500 до 10 000 человек дополнительно. Соединенные Штаты единственные могли удовлетворить просьбу генерала. Несмотря на широкую поддержку афганской войны в конгрессе, кое-кто сомневался, что президент Буш сдержит обещание направить дополнительные войска в Афганистан в 2009 году, – ведь администрацией уже будет руководить новый президент США. «Думаю, независимо от того, кто будет избран президентом, этот человек захочет добиться победы в Афганистане, – сказал я однажды. – Поэтому вполне логично, что нынешний президент дал такое обещание». Как я говорил коллегам, по мере вывода войск из Ирака Соединенные Штаты получили возможность перебросить от 3 до 5 бригад (общая численность от 15 000 до 30 000 человек) в Афганистан в 2009 году, но остаток своего министерского срока (который заканчивался в январе 2009 года) я «не желаю переливать из пустого в порожнее»

Весь 2008 год мы были вынуждены «собирать по крохам» – там позаимствовать несколько вертолетов, сям отыскать «бесхозный» батальон, тут подобрать группу саперов, а здесь поживиться освободившейся разведывательной техникой. Президент сказал, что не хочет «Большой волны» в Афганистане, и я ответил, что мы не в состоянии ее устроить, даже возникни такое желание. В конце июля, когда мы прорабатывали варианты, как выполнить запросы боевых командиров в Афганистане до конца ноября, случился ряд утечек информации из Объединенного комитета начальников штабов. Я позвонил Майку Маллену и пожаловался на это обстоятельство. Также пришлось напомнить Маллену, что он снова разозлил президента: выступая в телевизионной программе, адмирал сказал, пусть и не впрямую, что Буш велел ему сосредоточиться на Ираке, а уже потом заниматься Афганистаном. Сам президент упорно повторял, что нужно убедить союзников, неготовых направлять в Афганистан – например Японию, – активнее участвовать в финансировании обучения и оснащения афганских частей. К сожалению, результаты были не слишком утешительными.

Полномочия генерала Макнейла как командующего МССБ истекали в начале июня 2008 года. В преддверии перемен начальник штаба сухопутных войск генерал Кейси и Майк Маллен рекомендовали в качестве преемника Макнейла генерала армии Дэвида Маккирнана. В 2003 году Маккирнан командовал коалиционными и американскими силами в ходе вторжения в Ирак. В 2005 году он был назначен главнокомандующим сил США в Европе и отлично проявил себя на этом посту – и вообще имел неплохой послужной список. При одобрении его кандидатуры Кейси и Малленом (пусть заместитель председателя Объединенного комитета начальников штабов генерал Картрайт был против) я не видел причин оспаривать это назначение. Задним числом, увы, понятно, что мне стоило задаться вопросом, годится ли традиционный военный опыт Маккирнана для Афганистана. Признаю, я допустил ошибку.

Маккирнан провел в Афганистане менее трех месяцев, когда мы с ним встретились в Кабуле. Он сказал, что если ему разрешат разобраться с убежищами талибов в Пакистане, «мы готовы обеспечить безопасность Афганистана в течение шести месяцев». Я спросил, побеждаем ли мы, с его точки зрения. «Где-то налаживается управление, где-то растет экономика, где-то есть безопасность, – ответил он. – Но мало найдется мест, где сходятся все три фактора. Кое-где мы побеждаем медленнее, кое-где – быстрее». Еще он попросил дополнительно три бригадных тактических группы вдобавок к бригаде 10-й горной дивизии, которая должна прибыть в январе 2009 года, заодно со снаряжением и техническим персоналом – в общей сложности от 15 000 до 20 000 военнослужащих. (Вскоре он попросил и усиление боевой авиации – значительное количество вертолетов.) Маккирнан сказал, что готов «прибегнуть к тактике выжженной земли»; это был не слишком тонкий намек на выступление Маллена в комитете палаты представителей по делам вооруженных сил 10 сентября: Маллен тогда брякнул, что не может утверждать, что мы побеждаем в Афганистане, чем опять привел в бешенство Белый дом и, по-видимому, раззадорил этого генерала.

К середине лета 2008 года, еще до просьбы Маккирнана о значительных подкреплениях, я начал испытывать опасения: очень может быть, что иностранное военное присутствие в Афганистане достигло той степени, когда большинство афганцев видят в нас «оккупантов», а никак не союзников. До этого момента, судя по опросам и личным беседам, большая часть местного населения считала нас именно союзниками. Но у меня среди всех сотрудников высшего уровня в администрации Буша-43 был наибольший опыт работы с Афганистаном и Пакистаном в 1980-х годах, и я собственными глазами наблюдал катастрофу, постигшую Советы, несмотря на их военную группировку численностью почти в 120 000 человек: столь существенное военное присутствие (и жестокая тактика) заставило афганцев повернуться к ним спиной.

Исторически сложилось так, что Афганистан не проявлял доброжелательности к чужеземным армиям. Я стал вслух высказывать свои соображения о том, каков «переломный момент» с точки зрения численности войск, – и действовать, исходя из своего беспокойства. 29 июля я попросил провести анализ политических и военных последствий дальнейшего увеличения численности нашего контингента в Афганистане. Десять дней спустя я также попросил подготовить справку по афганским аэродромам, дорогам и другим объектам инфраструктуры, чтобы определить, способны ли они справиться с дополнительной нагрузкой, если мы перебросим подкрепления численностью более 20 000 человек.