Текст книги "Хребет Мира"

Автор книги: Роберт Энтони Сальваторе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Глава 13
КАРНАВАЛ ВОРОВ

Целый час над ними издевались разошедшиеся, крестьяне, забрасывали их тухлятиной и плевали в лицо.

Вульфгар не замечал происходящего. Он был далеко, так глубоко уйдя в себя, что даже не видел искаженных гримасами лиц, разверстых ртов, не слышал голоса помощника городских старшин, пытавшегося утихомирить толпу, когда на помост взошел Яркхельд. Такая отстраненность помогала варвару выдерживать пытки Эррту. Сейчас он, как и остальные трое, был связан – руки за спиной схвачены веревкой и прикреплены для надежности к деревянному столбу. Одна цепь с гирями сковывала его лодыжки, а другая была наброшена на шею, причем под ее тяжестью согнулся даже могучий Вульфгар.

Он с предельной ясностью различал лица в орущей толпе. Сброд, жаждавший кровавого зрелища. Взбудораженные, даже веселые стражники-огры сдерживали толпу, и время от времени отвешивали тумаки несчастным приговоренным. Вульфгар видел все, но его рассудок превращал происходящее в какое-то демоническое наваждение, подменяя лица людей жуткими харями демонов, клыкастыми, отвратительно воняющими, сочащимися едкой слюной пастями. Он чувствовал запах Бездны, серная вонь обжигала ему ноздри и глотку. На его теле кишели и пробирались под кожу сороконожки и пауки. И всегда до смерти не хватает чуть-чуть. И всегда она желанна.

Эти нестерпимые муки длились изо дня в день, из месяца в месяц. Вульфгар научился прятаться в каком-то далеком и темном уголке своего сознания. Замыкаясь там, он научился не замечать происходящего. Вот и на Карнавале он поступил так же.

Одного за другим преступников отвязывали от столбов и проводили вокруг площади, подводя то поближе к возбужденной толпе, то к орудиям пыток. Там были разнообразные плети; лебедка и канат, при помощи которых преступников вздергивали над землей, пропустив под связанными за спиной руками шест; колодки, в которые зажимали щиколотки несчастных, макали головой в ведро с грязной водой, а в случае Крипса Шарки – с мочой. Крипс почти все время орал, тогда как Ти-а-Никник и Вульфгар стоически переносили все мучения, только иногда у них вырывался громкий вздох, похожий на стон. Морик тоже не терял присутствия духа, время от времени отпуская язвительные замечания, и кричал о своей невиновности, чем заслужил только еще более жестокие побои.

Под крики и улюлюканье появился судья Яркхельд в черной мантии и шапочке, с серебряным тубусом для свитков в руке. Он вышел на середину помоста, встал перед осужденными и с преувеличенным вниманием стал вглядываться в их лица.

Потом он вышел вперед и продемонстрировал тубус с обвинительными документами. Толпа заревела еще громче. Каждое движение судьи было продумано до мелочей. Яркхельд снял крышку с чехла и извлек бумаги. Развернув свитки, судья показал их толпе один за другим, называя имя каждого приговоренного.

Он очень напоминал Эррту, этакий пыточный распорядитель. Даже голос его казался варвару похожим на голос танар'ри – скрипучий, утробный, нечеловеческий.

– Я расскажу вам историю, – начал Яркхельд, – о мошенничестве и обмане, о поруганной дружбе и убийстве ради корысти. Этот человек, – он повысил голос, указывая на Крипса Шарки, – этот человек поведал ее, и с тех пор ужас, испытанный мною, мешает мне спать. – Судья в подробностях рассказал о преступлении по версии Шарки. Согласно его словам, покушение было задумано Мориком. Морик и Вульфгар обманом выманили капитана Дюдермонта на открытое место, где Ти-а-Никник поразил его ядовитым дротиком. Было задумано, что Морик тоже ранит высокочтимого капитана, использовав другой яд, чтобы жрецы уже наверняка не могли спасти его, но городская стража оказалась на месте слишком быстро, и он не успел. Крипс Шарки якобы все время пытался отговорить подельников, но никому их не выдал из страха перед Вульфгаром, потому что великан, дескать, грозился за это оторвать ему голову и пинать ее по лусканским улицам.

В толпе было много пострадавших в свое время от Вульфгара в «Мотыге», поэтому словам Крипса охотно поверили.

– Вы обвиняетесь в заговоре и попытке убийства с особой жестокостью доброго гражданина капитана Дюдермонта, почетного гостя нашего славного города, – объявил Яркхельд, закончив свой рассказ и выждав, когда смолкнет рев толпы. – Вы также обвиняетесь в нанесении тяжких телесных повреждений тому же человеку. В интересах правосудия и справедливости мы выслушаем ваши ответы на предъявленные обвинения.

Он подошел к Крипсу Шарки.

– Правильно ли я пересказал все то, что ты мне поведал? – спросил он.

– Да, господин, правильно, – подобострастно ответил Крипс. – Они все так и сделали!

Многие в толпе возмущенно завопили, другие же просто свистели и смеялись – настолько лживо это прозвучало.

– Крипс Шарки, – продолжал Яркхельд, – признаешь ли ты свою вину по первому обвинению?

– Невиновен! – уверенно выкрикнул Шарки, считая, что помощь следствию позволит ему избежать худшей участи, но сто заявление потонуло в гомоне толпы.

– Признаешь ли ты свою вину по второму обвинению?

– Невиновен! – невозмутимо заявил Крипс и улыбнулся судье щербатой улыбкой.

– Виновен! – закричала какая-то старуха. – Он виновен и заслуживает страшной смерти за то, что пытается свалить все на других!

Человек сто разом выразили согласие, но Крипс Шарки по-прежнему улыбался и держался очень уверенно. Яркхельд подошел к краю помоста и стал размахивать руками, стараясь успокоить толпу. Когда крики, наконец, смолкли, он сказал:

– Признание Крипса Шарки позволило нам уличить остальных. Поэтому мы пообещали, что за помощь следствию к нему будет проявлено снисхождение.

Его слова были встречены улюлюканьем и оскорбительным свистом.

– Это награда за его откровенность, а также за то, что, по его словам, которые его подельники не оспаривали, он не был напрямую замешан в этом деле.

– Я оспариваю! – выкрикнул Морик, и толпа взвыла. Яркхельд же сделал знак одному из стражей, и Морик получил тычок дубинкой в живот.

Толпа улюлюкала все громче, но судья не обращал на это внимания, а хитрый Крипс улыбался все шире.

– Мы обещали ему снисхождение, – сказал Яркхельд, разводя руками, словно сожалея, что поделать уже ничего нельзя. – Поэтому его казнят очень быстро.

Ухмылка тут же слетела с физиономии Шарки, и он растерянно оглянулся на собравшийся народ, взорвавшийся одобрительными криками.

Бормочущего, с подгибающимися ногами Шарки поволокли к лобному месту и заставили встать на колени.

– Я невиновен! – завопил он, но его крик оборвал один из стражей, резко толкнув Крипса вперед и с размаху ударив лицом о деревянную колоду. Тут же подошел громадный палач с чудовищным топором в руках.

– Будешь вертеться – удар получится неточным, – предупредил пирата стражник.

Крипс Шарки поднял голову:

– Но вы же мне обещали!

Страж снова грохнул его головой о колоду.

– Прекрати извиваться! – прикрикнул на него другой.

Обезумев от ужаса. Крипс вырвался, упал на помост и покатился по настилу. Стражники ловили его, он отбивался, толпа выла и хохотала, и со всех концов площади неслись вопли: «Повесить его!», «Утопить!» и другие предложения расправы, одно страшнее другого.

* * *

– Какое милое собрание, – неприязненно произнес капитан Дюдермонт, обращаясь к Робийярду. Вместе с несколькими членами команды «Морской феи» они стояли посреди беснующегося и орущего сброда.

– Это справедливо, – жестко ответил чародей.

– Вот интересно, – задумчиво продолжал капитан. – Подобное зрелище устраивается здесь ежедневно. Это правосудие или жестокое развлечение? Боюсь, власти Лускана уже давно перешли грань.

– Вы же сами зашли сюда, – отозвался Робийярд.

– Но я просто обязан был все это увидеть своими глазами, – ответил Дюдермонт.

– Я имею в виду порт Лускана, – пояснил чародей. – Вы сами хотели зайти именно в это город, капитан. Я же склонялся к Глубоководью.

Дюдермонт сурово поглядел на друга, но возражать не стал.

* * *

– Прекрати вертеться! – рявкнул стражник Крипсу, но тот лишь отчаяннее стал биться и вопить. Ему вновь удалось на короткое время вырваться из рук палача, к восторгу зрителей, которые с наслаждением наблюдали за его безнадежной борьбой. Крипс, бешено извиваясь, вдруг встретился глазами с судьей. Яркхельд посмотрел на него таким холодным и непреклонным взглядом, что пират замер.

– Привязать к лошадям и четвертовать, – медленно и четко проговорил старик.

Толпа взвыла в экстазе.

За все годы Крипс только дважды видел самую жестокую из всех казней, но этого было достаточно, чтобы он смертельно побледнел, задрожал всем телом и обмочился на глазах у всех собравшихся.

– Ты же обещал, – едва дыша, одними губами проговорил он, но старик его понял и подошел вплотную.

– Я обещал тебе снисхождение, – тихо произнес он, – и я сдержу свое слово, но только если ты будешь помогать. Так что выбирай сам.

Те, кто стоял у самого помоста, расслышали его слова и разочарованно загудели, но Яркхельд их как будто не слышал.

– Четыре лошади стоят наготове, – многозначительно произнес Яркхельд.

Крипс расплакался.

– Заберите его на лобное место, – приказал магистрат подчиненным. Теперь уже Крипс не сопротивлялся.

– Ты же обещал! – слабо крикнул Крипс, когда его голова уже лежала на колоде. Жестокий старик только улыбнулся и кивнул, но не Крипсу, а громадному палачу.

Взмах огромного топора, толпа на мгновение замерла, а потом разразилась воплями. Голова Крипса Шарки покатилась по помосту. Один из стражников бросился к ней, поднял за волосы и повернул лицом к мертвому телу. Существовало поверье, что, если удар был быстр и точен, обезглавленный человек еще долю секунды находится в сознании и может увидеть свое изуродованное тело и тогда его лицо успевает исказиться гримасой непередаваемого ужаса.

Однако лицо Крипса Шарки хранило все то же печальное выражение.

* * *

– Прекрасно, – язвительно пробормотал Морик на другом конце помоста. – Да, эта лучшая участь, чем та, что ждет нас.

Стоявшие по сторонам от него Вульфгар и Ти-а-Никник ничего не ответили.

– Просто прекрасно, – повторил обреченный Бродяга. Морик довольно часто оказывался в отчаянном положении, но впервые за всю жизнь у него вдруг не оказалось вообще никакого выхода. Он с величайшим презрением поглядел на Ти-а-Никника, потом повернулся к Вульфгару. Великан был настолько невозмутим и глух ко всему происходящему, что Морик ему даже позавидовал.

Он слышал, что Яркхельд продолжает урезонивать толпу. Он извинялся за такую неувлекательную казнь Крипса Шарки, объясняя, что время от времени требуется проявлять милосердие. Иначе как бы удавалось добиваться признания?

Морик отвлекся от лживой болтовни старика и ушел внутрь себя, думая о хорошем. Он размышлял о том, как, несмотря на разность характеров, им с Вульфгаром удалось подружиться. Вначале они были соперниками, потому что варвар стал пользоваться большой известностью, особенно после убийства Громилы, наводившего ужас на жителей Лускана. Чтобы избавиться от конкурента, Морик даже подумывал уничтожить Вульфгара, хотя никогда и не любил убийства.

Но потом состоялась чрезвычайно странная встреча. Один темный эльф – черт бы его побрал! – каким-то образом проник в комнату, которую снимал Морик, и приказал ему следить за варваром, не причиняя вреда. Дроу хорошо заплатил Бродяге. Решив, что лучше иметь золото в кармане, чем сталь в боку, Морик послушался дроу и стал день ото дня все больше сближаться с Вульфгаром.

Больше от темного эльфа не было ни слуху, ни духу. Но если бы вдруг последовало указание убить варвара, то Морик уже, наверное, не смог бы. Он даже подозревал, что, если бы дроу сами явились, чтобы погубить Вульфгара, он встал бы на его защиту.

Ну, может, и не встал бы, но, по меньшей мере, предупредил бы его, а потом сбежал бы куда подальше.

Теперь же бежать было некуда. Морик снова на мгновение задумался, явятся ли эти темные эльфы, чтобы спасти человека, который некогда был так важен для них. А вдруг целое войско дроу обрушится, как кара небесная, на весь этот Карнавал и, кромсая мечами озверевшую толпу, проберется к помосту.

Однако эта воображаемая картина быстро растаяла. Он знал, что они не придут за Вульфгаром.

– Мне очень жаль, мой друг, – обратился Морик к варвару, понимая, что в том, что они здесь оказались, виноват, прежде всего, он сам.

Вульфгар не ответил. Он даже не слышал. Варвар был слишком далеко отсюда.

Может, это лучше всего – уйти в себя. Слушая улюлюканье толпы, занудную речь Яркхельда, глядя, как тащат по помосту обезглавленное тело Крипса Шарки, Морик жалел, что он так не может.

* * *

Судья повторил историю Крипса Шарки о заговоре против прекраснейшего человека, капитана Дюдермонта. Затем Яркхельд подошел к Вульфгару. Поглядев на приговоренного варвара, старик покачал головой и повернулся к толпе за поддержкой.

Народ разразился криками и проклятиями.

– Ты – самый гнусный преступник из этой троицы! – крикнул Яркхельд варвару в лицо. – Капитан был твоим другом, а ты его предал!

– Сбросить его в воду с корабля самого капитана! – выкрикнул кто-то из толпы.

– Четвертовать и скормить рыбам! – проорал другой «доброжелатель».

Яркхельд повернулся к толпе и поднял руку, требуя тишины.

– Этого, – сказал судья, – надо оставить напоследок.

Последовал гул возбужденных голосов.

– Что за день, – Яркхельд подогревал толпу, как профессиональный распорядитель на праздниках, – три преступника – и все отказываются признать свою вину!

Вульфгар, не мигая, смотрел прямо перед собой и только мысль о злосчастной участи Морика удерживала его, чтобы не рассмеяться в лицо мерзкому старикашке. Неужели судья считает, что может причинить Вульфгару муки горшие, чем Эррту? Разве Яркхельд может выволочь на помост Кэтти-бри, надругаться над ней, а после оторвать руки и ноги, как это много раз проделывал демон? Может ли он создать мнимого Бренора, отхватить ему полголовы, а из черепа сделать чашу? Разве может он изобрести более болезненные пытки, чем те, что были в арсенале Эррту, оттачивавшего свое мастерство тысячелетиями? И, наконец, разве может Яркхельд снова и снова не давать Вульфгару умереть, чтобы раз за разом начинать все сначала?

Вульфгар вдруг понял одну очень важную вещь, и ужасы Бездны как-то сразу поблекли. Он здесь умрет. Окончательно. И, наконец, станет свободным.

* * *

Яркхельд отошел от варвара, остановился напротив Морика и, ухватив его обеими руками за голову, заставил смотреть ему в лицо.

– Ты признаешь свою вину? – взвизгнул он. Морик чуть было не сдался и не выкрикнул, что он действительно составил заговор, чтобы убить капитана. В его голове быстро сложился план: он признается, но скажет, что действовал заодно с татуированным пиратом, а Вульфгар тут ни при чем. И может, этим ему как-то удастся выгородить друга.

Однако собственное колебание помешало ему это сделать. Яркхельд сплюнул от отвращения и с размаху ударил его по лицу, попав по носу, отчего у Морика потемнело в глазах от боли. Когда он проморгался и снова смог говорить, Яркхельд уже прошел дальше и стал рядом с Ти-а-Никником.

– Ти-а-Никник, – раздельно произнес он, делая ударение на каждом слоге, подчеркивая тем самым, насколько необычен и чужд им этот получеловек. – Скажи мне, Ти-а-Никник, каково твое участие во всем этом?

Куллан-полукровка смотрел прямо перед собой, не мигая и не разжимая губ.

Яркхельд щелкнул пальцами, и помощник принес ему духовую трубку. Старик осмотрел ее и показал народу.

– С помощью этой, казалось бы, безобидной вещицы наш размалеванный друг может попасть в любой предмет с точностью, с какой лучник пускает в цель стрелу, – пояснил он. – И дротик, например кошачий коготок, наш размалеванный друг может покрыть каким-нибудь редким ядом. Смесью, вызывающей кровотечение из глаз или же лихорадку, от которой кожа горит огнем, а носоглотка заполняется мокротой так, что невозможно вздохнуть, – вот лишь некоторые возможности нашего приятеля.

Толпа откликалась на каждое слово, и ее возмущение и отвращение все нарастало.

– Признаешь ли ты свою вину? – неожиданно заорал Яркхельд прямо в лицо пирату.

Но тот по-прежнему стоял не шелохнувшись. Будь он чистокровным кулланом, он применил бы заклинание, от которого старик забыл бы, кто он и что тут происходит, но Ти-а-Никник был полукровкой, а потому не владел врожденными способностями своей расы. Однако он умел сосредоточиваться, как кулланы, становясь, почти как Вульфгар, невосприимчивым к окружающему.

– Ты признаешься, – приговаривал Яркхельд, не подозревавший о его способностях, водя пальцем у него перед носом, – но будет уже слишком поздно.

Стражники отвязали пирата от шеста и начали таскать от одного пыточного устройства к другому, и толпа просто обезумела. Прошло полчаса. Ти-а-Никника били, хлестали плетьми, поливали раны соленой водой, выкололи один глаз тлеющей палкой, но тот по-прежнему не желал говорить. Он не издал ни крика, ни стона, ни мольбы о пощаде.

С трудом сдерживаясь, Яркхельд подошел к Морику, не желая прерывать спектакль. На этот раз он даже не стал предлагать ему сознаться. Он жестоко бил его, как только Морик пытался произнести хоть слово. Потом Морика перетащили на дыбу, и палач раз в несколько минут слегка поворачивал колесо. Постороннему глазу этот поворот был почти незаметен, зато Морик ощущал его на себе даже чересчур хорошо.

Ти-а-Никник тем временем по-прежнему стоически переносил все пытки. Когда Яркхельд вновь подошел к нему, пират уже не мог стоять сам, и стражники силой удерживали его в положении стоя.

– Ну что, ты готов рассказать мне правду? – обратился к нему старик.

Ти-а-Никник плюнул ему в лицо,

– Привести сюда лошадей! – взвизгнул судья, затрясшись от злости. Толпа, казалось, обезумела вконец. Городской совет нечасто устраивал такую казнь. Те же, кому случилось видеть четвертование, утверждали, что зрелища лучше не бывает.

На площадь вывели четырех белоснежных лошадей. Стражники оттеснили, народ, и животных подвели к помосту. Каждая лошадь была впряжена в постромки, к которым привязали запястья и щиколотки Ти-а-Никника.

По знаку судьи всадники хлестнули могучих животных, направляя их по сторонам света. Мышцы татуированного пирата напряглись, но сопротивляться было бесполезно. Тело Ти-а-Никника растянулось, насколько только было возможно. Он стонал и хрипел, б всадники и их вышколенные животные некоторое время удерживали его в этом положении. Спустя мгновение послышался хруст плечевого сустава, потом из суставов выскочили колени.

Яркхельд сделал всадникам знак стоять неподвижно и подошел к пирату, держа в одной руке нож, а в другой плеть. Он поиграл блестящим клинком перед глазами стенавшего Ти-а-Никника.

– Я могу прекратить эту боль, – предложил судья. – Сознайся, и я убью тебя быстро.

Пират застонал и отвернулся. Яркхельд взмахнул рукой, и лошади сдвинулись на шаг.

Теперь разошелся тазобедренный сустав, и только тогда Ти-а-Никник наконец взвыл! Кожа начала лопаться, и толпа зашлась от восторга.

– Сознавайся! – орал Яркхельд.

– Я стрелял в него! – закричал Ти-а-Никник, но Яркхельд, не дав толпе разочарованно загудеть, выкрикнул:

– Слишком поздно! – и хлестнул плетью.

Лошади рванули, и ноги Ти-а-Никника оторвались от туловища. Еще мгновение лицо несчастного было искажено гримасой нечеловеческой боли и страха, но потом лошади разорвали и верхнюю часть его тела.

Кое-кому в толпе стало плохо, кого-то тошнило, но большинство радостно визжало.

* * *

– Правосудие, – сказал Робийярд Дюдермонту, который едва сдерживал гнев и отвращение. – Благодаря таким зрелищам убийств станет меньше.

Капитан фыркнул:

– Это лишь потакание самому низменному в природе человека.

– Не могу не согласиться, – ответил Робийярд. – Не я издаю законы, но, в отличие от вашего друга-варвара, я им послушен. Разве мы лучше относимся к пиратам, которых преследуем в открытом море?

– Мы делаем то, что должны делать, – возразил Дюдермонт. – Мы не мучим их, чтобы удовлетворить свои извращенные аппетиты.

– Но мы радуемся, когда удается пустить их ко дну, – сказал Робийярд. – Мы же не оплакиваем их смерть, и зачастую мы даже не останавливаемся, чтобы спасти живых от акул. А если и подбираем кого-нибудь, обычно оставляем его в одном из портов вроде Лускана, где его неминуемо ждет похожее наказание.

Дюдермонту было нечего возразить, поэтому он просто стоял и молча смотрел перед собой. Но человек гуманный, с благородной душой, капитан считал, что это зрелище не имеет ничего общего с правосудием.

* * *

Яркхельд вернулся к Морику и Вульфгару прежде, чем многочисленные помощники успели очистить площадь от крови.

– Видишь, сколько времени ему понадобилось на то, чтобы признаться? – обратился он к Морику. – Но он опоздал, поэтому пришлось страдать до конца. Ты будешь так же глуп?

Конечности Морика были готовы сломаться, и он хотел сказать что-то, но Яркхельд приложил палец к его губам.

– Сейчас не время, – промолвил он. Морик снова попытался открыть рот, но Яркхельд заткнул ему рот грязной тряпкой, а другую обмотал вокруг головы, чтобы кляп держался надежнее.

Старик обошел дыбу и достал небольшой деревянный ящичек, прозывавшийся крысоловкой. Толпа радостно загудела. Увидев это, Морик выпучил глаза и изо всех сил замотал головой, пытаясь освободиться от повязки. Крыс он ненавидел и всю жизнь страшно боялся.

И вот теперь должны были осуществиться его самые жуткие кошмары.

Яркхельд подошел к краю помоста и поднял ящичек высоко над головой, медленно поворачивая, чтобы люди могли его как следует разглядеть. Три боковые стенки, дно и крышка были сделаны из досок, а передняя стенка забрана мелкой металлической сеткой. Дно сдвигалось, открывая лаз. Крысу сажали в крысоловку, устанавливали на голый живот преступника, отодвигали заслонку, а сам ящичек поджигали. Крыса спасалась от огня единственно возможным путем – сквозь человека, в данном случае – через Морика.

Человек в перчатках принес крысу, сунул в коробку и установил ее на обнаженном животе Морика. Открыв заслонку, он не поджег ящик, а дал крысе походить по голому телу, цепляясь коготками. Морик беспомощно забился.

Яркхельд подошел к Вульфгару. Старик размышлял, чем, учитывая, насколько разогрета толпа, довести сброд до исступления. Какой пытке подвергнуть этого бесчувственного гиганта, чтобы превзойти впечатление от двух предыдущих казней?

– Как тебе нравится то, что происходит с твоим другом Мориком? – поинтересовался он.

Вульфгар, которого во владениях Эррту грызли чудовища, устрашившие бы целые полчища крыс, промолчал.

* * *

– Вас здесь чтят безмерно, – заметил Робийярд Дюдермонту. – Нечасто случаются в Лускане групповые публичные казни.

Первая фраза задела капитана. Только подумать, причиной этого жуткого зрелища было уважение, которым он пользовался в Лускане. Это неправда, это всего лишь предлог, пользуясь которым мучитель Яркхельд мог чинить подобную расправу над людьми, пусть даже повинными в преступлении. Дюдермонт по-прежнему сомневался, что Вульфгар с Мориком были замешаны в покушении на него. Но сознание того, что происходящее перед его глазами творится в его честь, внушило ему глубочайшее омерзение.

– Миканти! – окликнул он, быстро набросав какую-то записку и протягивая ее моряку.

– Не надо! – воспротивился чародей, догадавшись о намерениях капитана и понимая, чего это будет стоить «Морской фее», – Он заслуживает смерти!

– Да кто ты такой, чтобы судить?

– Не я, – возразил Робийярд, – а они. – И он широким жестом показал на толпу.

Дюдермонт только презрительно фыркнул.

– Капитан, нас вынудят покинуть порт Лускана и вряд ли позволят еще раз зайти сюда в ближайшем времени, – сказал Робийярд.

– Они начисто забудут об этом, как только новых заключенных приведут на потеху. Это случится уже завтра. – И он невесело усмехнулся. – Кроме того, ты ведь не любишь Лускан.

Робийярд шумно вздохнул и махнул рукой, а Дюдермонт велел Миканти срочно передать записку судье.

* * *

– Поджигай ящик! – закричал Яркхельд, стоя рядом с Вульфгаром на помосте, куда стражники перевели его, чтобы он мог видеть, что делают с его другом.

Варвар не мог не смотреть, как клетку подпалили и испуганный зверек сначала пометался немного, а потом начал вгрызаться в плоть.

Вид друга, терпящего страшную муку, сокрушил стены, которыми Вульфгар отгородился от всего, что творилось вокруг. Варвар вдруг издал такой устрашающий, такой животный рык, что взгляды собравшихся от увлекательнейшего зрелища пытки обратились к нему. Напрягая могучие мускулы, Вульфгар отбросил одного стражника, потом вскинул ногу, и цепь с тяжелым железным шаром, которой он был скован, обвилась вокруг ноги другого. Варвар с силой дернул, и стражник рухнул на помост.

Вульфгар вырывался, а на него навалились около полудюжины стражников, колотя дубинками. Всем на удивление. Вульфгар все-таки вырвался и бросился к дыбе, разметав здоровенных огров, как котят, но все же их было слишком много, и варвар никак не мог добраться до Морика, воющего от боли.

– Уберите ее, уберите! – заходился Морик, которого Яркхельд приказал освободить от кляпа.

Вульфгара повалили лицом вниз. Судья подобрался к нему поближе и хлестнул плетью по голой спине.

– Признаешь вину?! Признаешь?! – кричал, Яркхельд, не переставая полосовать варвару спину.

Вульфгар рычал и бился. Один стражник отлетел в сторону, другому могучий кулак превратил нос в кровавое месиво.

– Уберите ее! – обезумев от боли, визжал Морик.

Толпа ревела. Яркхельд довел ее до исступления.

– Остановитесь! – вдруг раздался голос, каким-то чудом перекрывший вой толпы. – Довольно!

Всеобщее возбуждение уступило место удивлению: люди увидели капитана Дюдермонта, командира «Морской феи». Он выглядел измученным и опирался на палку.

Когда на помост, пробившись между стражниками, вскарабкался Вайлан Миканти, Яркхельд встревожился. Моряк протянул ему записку Дюдермонта.

Судья развернул ее, и пока читал, на лице его поочередно проступали изумление, неверие, наконец, злость. Яркхельд бросил быстрый взгляд на капитана и сделал знак одному из помощников, чтобы орущему Морику снова заткнули рот, а другим велел поднять на ноги избитого Вульфгара.

Варвар, сознавая лишь, что Морик мучится, вырвался из рук стражников. Спотыкаясь о железные ядра и путаясь в цепях, он все же сумел добраться до Морика и смахнуть с него горящий ящик и крысу.

Его снова избили и поставили перед Яркхельдом.

– Что ж, теперь Морику придется только хуже, – тихо прошипел кровожадный старик, после чего с негодованием повернулся к капитану. – Капитан Дюдермонт! – воскликнул он. – Как у пострадавшего и всеми уважаемого человека, у вас есть право подписать такое послание, но надо ли? Не слишком ли поздно?

Невзирая на недовольное ворчание, выкрики и даже угрозы, капитан Дюдермонт протолкался ближе и стал у помоста в гуще жаждущей крови толпы.

– Улики против Крипса Шарки и второго пирата, конечно, были неопровержимы, но утверждение Морика, что их с Вульфгаром обвинили, тогда как двое других получили награду, кажется весьма правдоподобным.

– Однако правдоподобна и история, рассказанная Крипсом Шарки, – возразил старик, многозначительно подняв палец, – о том, что имел место заговор, а потому вина ложится на всех.

Толпе, похоже, предположение судьи Яркхельда куда больше пришлось по душе, поскольку не грозило положить конец развлечению.

– А также достоверным представляется сообщение Лягушачьего Джози, в котором он упомянул Морика Бродягу, и Вульфгара, – продолжал старик. – Позвольте напомнить вам, капитан, что варвар даже не стал возражать против обвинений Крипса Шарки!

Дюдермонт посмотрел на Вульфгара, лицо которого снова стало совершенно безучастным.

– Капитан Дюдермонт, вы заявляете, что этот человек невиновен? – громко и раздельно спросил Яркхельд, ткнув пальцем в варвара.

– Я не вправе это делать, – ответил капитан под возмущенные вопли собравшихся. – Я не могу признать человека виновным или невиновным. Но могу только предложить то, о чем я вам написал.

Судья Яркхельд снова пробежал глазами записку и поднял ее вверх, показывая толпе.

– Это поручительство за Вульфгара, – пояснил он. Толпа притихла на мгновение, а потом разразилась злобными воплями. И капитан, и Яркхельд испугались, что сейчас начнется настоящий бунт.

– Это безумие! – рявкнул старик.

– Я почетный гость вашего города, вы сами так сказали, судья Яркхельд, – спокойно ответил Дюдермонт. – Пользуясь своим положением, я обращаюсь к властям города с просьбой простить Вульфгара, а также надеюсь, что вы удовлетворите мою просьбу или обратитесь с запросом к вышестоящим лицам, опять же из уважения к моему положению.

Он высказался вполне определенно, так что юлить Яркхельд не мог. Своим заявлением капитан связал старика по рукам и ногам, оба это понимали, к тому же Дюдермонт действительно был вправе подать такое прошение. Ходатайства не были редкостью, обычно их подавали семьи приговоренных, хоть это было делом нелегким, однако раньше такие бумаги никогда не подавались столь демонстративно. На самом Карнавале Воров, в час торжества Яркхельда!

– Смерть Вульфгару! – выкрикнул в толпе кто-то, и к нему присоединилось множество голосов, а Яркхельд и Дюдермонт одновременно посмотрели на варвара.

Тот равнодушно взглянул на них. Он по-прежнему думал, что смерть принесет с собой желанное облегчение, избавит от мучительных воспоминаний. Но потом он перевел взор на Морика, у которого готовы были сломаться кости, раны на животе кровоточили, а один из палачей уже спешил с новой крысой. Вульфгар понял, что так ничего и не добился.

– Я никоим образом не причастен к нападению, – безразлично заявил он. – Можете убить меня, если не верите. Мне все равно.

– У вас есть все основания, судья Яркхельд, – подхватил Дюдермонт. – Прошу вас, освободите его. Окажите честь почетному гостю Лускана и удовлетворите мое прошение.

Яркхельд некоторое время смотрел в глаза капитану. Старику явно не хотелось уступать, но все же он кивнул стражникам, и те немедленно выпустили варвара из рук. Однако замок на цепях отомкнули лишь после повторного приказания Яркхельда.

– Уведите его, – зло бросил старик, но великан уперся.

– Морик не виновен, – заявил Вульфгар.

– Что?! – воскликнул Яркхельд. – Да уберите же его!

Но Вульфгар продолжал стоять, и помощники судьи не могли сдвинуть его с места.

– Я заявляю, что Морик Бродяга невиновен! – выкрикнул варвар. – Он ничего не сделал, и если вы не прекратите, вы будете лишь потакать своей злобной натуре, а не исполнять правосудие!

– Вы говорите одними и теми же словами, – недовольно прошептал Робийярд капитану, протолкавшись к нему сзади.