Текст книги "Достаточно времени для любви, или жизни Лазаруса Лонга"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

– На полу? Ллита, но это же неудобно. Надо что-нибудь придумать.

Перевести ребят сюда? Другой настоящей постели на корабле нет… Новобрачной на медовый месяц нужно удобное рабочее место… она любит мальчишку и должна получить свое удовольствие, что бы там ни было. Столетие назад Шеффилд решил, что самое грустное в судьбе эфемеров то, что в их коротеньких жизнях так мало времени для любви.

– О, пол, капитан, это неплохо: мы всю жизнь спали на полу. – Она вновь зевнула, не справляясь с нахлынувшей сонливостью.

– Хорошо… завтра что-нибудь придумаем, – (Нет, его каюта не подойдет: здесь и стол его, и бумаги, и архив. Ребята будут мешать ему, а он им. Что, если они с Джо попробуют соорудить из двух коек одну двуспальную постель? Можно – только она займет всю каюту. Ерунда, их каюты разделяет не несущая переборка, можно прорезать в ней дверь – и получится квартирка. Для новобрачной… милой новобрачной.) Он добавил: – Отправляйся спать, пока не свалилась с кресла. Все будет хорошо, дорогуша. (Я добьюсь этого.) А начиная с завтрашнего дня будете спать с Джо в одной широкой постели.

– В самом деле? – Она широко зевнула. – Это очаровательно.

По дороге в каюту ему пришлось поддерживать ее, и, едва прикоснувшись к постели, Ллита заснула. Шеффилд поглядел на нее и ласково проговорил:

– Бедная милая киска, – потом склонился, поцеловал в щеку и отправился в свою каюту.

Там он достал бумаги, которые работорговец представил в качестве доказательства странного генетического родства Ллиты и Джо, и внимательно их рассмотрел. Он пытался определить, можно ли и в самом деле считать детей «зеркальными близнецами» – комплементарными диплоидами, происходящими от одной матери и отца.

Пользуясь подобными аргументами, он рассчитывал определить вероятность усиления неблагоприятных генетических факторов в том ребенке, который может родиться у Ллиты и Джо.

Проблема, как будто бы, подразделялась на три упрощенных варианта.

Молодые люди не родственники, и шансы родственного брака минимальны.

Или же они могут оказаться обыкновенными сестрой и братом. Тогда вероятностью усиления генетических недостатков пренебрегать нельзя.

Или же они могут оказаться, как и предполагается, зиготами, происходящими от комплементарных гамет: все гены сохранены в коде редукции-деления, но без удвоения. В таком случае… какова же вероятность неудачного исхода?

Нет, пока с этим можно подождать. Итак, первое предположение: они не родственники, просто воспитаны вместе с самого детства. Опасность минимальна, о ней можно забыть.

Второе предположение: перед ним обычные брат и сестра. Правда, внешность их этого не подтверждает, к тому же негодяй торговец сочинил весьма замысловатую историю и публично воспользовался именем епископа, чтобы ее подтвердить. Правда, епископ тоже мог оказаться бесчестным – ему приходилось встречаться со всякими священниками – но к чему подобная опрометчивость, когда младенцы-рабы так дешевы?

Нет, предположим, его обманули – однако зачем рисковать, придумывая столь сложное надувательство? Значит, можно забыть и об этом. Ллита и Джо не брат с сестрой в обычном смысле слова. Хотя вполне могли появиться на свет из одного и того же чрева. Если так оно и есть, с генетической точки зрения это не имеет значения.

Итак, беспокоиться следовало об одном: если работорговец не наврал, какова тогда вероятность родственного брака? Сколько может существовать неудачных вариантов комбинации подобных искусственных зигот?

Шеффилд, ругаясь, приступил к решению проблемы: не хватало исходных данных, плюс корабельный компьютер – единственный на всем судне – не был запрограммирован на решение генетических проблем. Капитан пожалел, что рядом нет Либби. Энди бы просто несколько минут поглядел в потолок, а потом дал бы точный ответ, если это возможно. Если же точность оказалась бы недостижима, ограничился бы процентными вероятностями.

Генетическую задачу, даже имея все необходимые данные (а это не одна тысяча чисел), невозможно решить, не прибегая к услугам компьютера – слишком уж она громоздка.

Хорошо, начнем с простого примера, посмотрим, что нам это даст.

Основное предположение: Ллита и Джо являются «зеркальными близнецами» – генетически комплементарными зиготами, полученными от одних и тех же родителей.

Контрольное предположение: они связаны между собой лишь тем, что входят в часть общего комплекса наследственности, существующего на планете. (Предельный случай: будучи рабами, происходящими из конкретной местности, они являются частью гораздо более узкого генетического поля, к тому же еще суженного за счет инбридинга. Однако эта «наиболее вероятная схема размножения» дает ему превосходную опорную точку, с которой и придется сопоставлять.)

Простейший пример: возьмем какой-нибудь участок одного гена – хотя бы 187-й двадцать первой хромосомы – и посмотрим, как его можно усилить, замаскировать или устранить, считая «плохим» в любом случае.

Произвольные предположения: поскольку данный участок в генетической паре может содержать бракованный ген… или два, или ни одного, предположим, что шансы в основном и контрольном вариантах равны и распределены поровну, то есть вероятность того, что на данном участке не окажется бракованного гена, составляет 25%: один плохой ген обнаружится в 50%, а два – в 25%. Последнее условие предельно, поскольку схождение двух плохих генов на одном участке в последующем поколении ведет к прекращению существования или в результате непосредственной смерти, или за счет снижения способности зиготы к выживанию. Ничего, пусть будет так, нет оснований прибегать к более выгодному предположению.

Ух! Если усиление плохого гена очевидно или может быть выявлено экспериментально, подобными зиготами нельзя было бы воспользоваться. Ученый, достаточно компетентный для того, чтобы проводить подобные опыты, воспользуется максимально чистыми с генетической точки зрения образцами: свободными от сотен (или уже тысяч?) идентифицируемых наследственных дефектов. Следует учесть и этот фактор.

У молодых людей не было ни одного дефекта, насколько Шеффилд мог судить, пользуясь корабельным оборудованием – а это лишь увеличивало вероятность того, что поганый конокрад не наврал и отчеты об экзотических и успешных манипуляциях с генами подлинны.

Теперь Шеффилд склонялся к тому, что эксперимент действительно имел место, и жалел, что не располагает возможностями большой клиники Говарда, скажем, той, что на Секундусе. Тогда ребят можно было бы подвергнуть тщательному генетическому обследованию, для которого у него на корабле не было оборудования, да и квалификации.

Тревожили и сомнения по поводу обстоятельств покупки. Почему этот отщепенец так стремился продать их? А что, если он украл их? Зачем продавать племенную пару комплементов, не сделав следующего шага в эксперименте?

А может быть, ребята все знают? Ведь он не спросил их об этом. Безусловно, их постарались убедить, что другой судьбы у них не будет; проводивший этот эксперимент взрастил в ребятах более сильную взаимную привязанность, чем бывает во многих браках, заключил Шеффилд, руководствуясь собственным опытом. В том числе и своими… (кроме одного, всего одного).

Шеффилд выбросил все лишнее из головы и обратился к теоретическим следствиям.

В выбранном месте каждая из родительских зигот могла существовать в трех возможных состояниях, создавая три генетические пары с вероятностью 25-50-25.

В контрольных условиях родители (диплоидные зиготы, мужская и женская) образовывали бы на выбранном участке следующие комбинации:

25% – хорошая и хорошая – дефектов нет;

25% – хорошая и плохая – плохой ген не замаскирован, но может передаваться;

25% – хорошая и плохая – плохой ген замаскирован, но может передаваться;

25% – плохая и плохая – усиление плохой – летальное или невыгодное.

Однако, учитывая свою модифицированную основную гипотезу, Шеффилд предположил, что ученый клирик наверняка отверг бы неудачную комбинацию производителей, а значит, четвертую группу (плохой и плохой) можно отбросить. В результате получилось следующее распределение качеств родительских зигот:

33,3% – хороший и хороший;

33,3% – хороший и плохой;

33,3% – хороший и плохой.

Подобное усечение значительно улучшало исходную вероятностную ситуацию, и теперь мейотическое деление производило бы гаметы (сперматозоид и яйцеклетка) в следующем соотношении: хорошие – четыре шанса из шести – и плохие – два шанса из шести. Причем обнаружить плохие гены можно было бы, только уничтожив несущие их гаметы. Или же, раздумывал Шеффилд, предположение не обязательно должно оставаться справедливым. Однако, чтобы Ллита и Джо избежали неприятностей, следовало, придерживаясь фактов, оставаться в рамках пессимистической оценки… а значит, плохой ген можно обнаружить по усилению его в зиготе.

Шеффилд напомнил себе, что ситуация никогда не бывает черно-белой, как предполагалось определениями «доминантный – хороший» и «рецессивный – плохой». Эти определения куда менее сложны, чем реальный мир, который они, как предполагалось, отображали. Самца, погибшего при спасении своих детей, следует считать способствующим продолжению рода, а кошку, съевшую котят, – наоборот, как бы долго она ни прожила после этого.

Аналогичным образом, доминантный ген не всегда имеет существенное значение – скажем, цвет глаз… например, карий. Парный рецессив, дающий голубые глаза, аналогичным образом не даст зиготе никаких преимуществ и недостатков. То же самое можно сказать о многих других наследуемых характеристиках: цвет кожи, волос и так далее.

Тем не менее это описание: хороший – доминантный, плохой – рецессивный – по сути своей оставалось верным. Оно обобщало механизм, с помощью которого раса сохраняла благоприятные мутации и избавлялась от неблагоприятных. Плохой и доминантный – эти слова были почти противоречивы, так как абсолютно плохая мутация гибла вместе с зиготой, ее унаследовавшей в течение одного поколения; летальное действие могло проявиться еще в чреве, либо же настолько повреждало зиготу, что она не могла воспроизводиться.

Однако обычный процесс прополки относился к плохим рецессивам. Они могли оставаться среди прочих генов, пока по слепой воле случая не происходило одно из двух событий: такой ген мог объединиться с подобным себе, когда сперматозоид сливался с яйцеклеткой, и погибнуть вместе с зиготой, – хорошо, если до рождения… или же трагическим образом – после. Или же плохой рецессив мог быть устранен при редукции хромосом во время мейоза, результатом чего оказывалось рождение здорового ребенка, не унаследовавшего этот ген, – счастливый исход.

Каждый из этих статистических процессов медленно устранял плохие гены из генофонда нации.

К несчастью, первый из них часто приводил к рождению детей вроде бы нормальных, но нуждавшихся в помощи для того, чтобы остаться в живых – иногда они просто нуждались в экономической поддержке или же были прирожденными неудачниками, не умевшими прокормить себя; иногда им была необходима пластическая хирургия, эндокринная терапия, любые другие способы лечения и поддержки. Когда капитан Аарон Шеффилд практиковал как врач – на Ормузде, под другим именем, – ему пришлось испытать ряд последовательных разочарований в попытках помочь этим несчастным.

Поначалу он старался действовать согласно клятве Гиппократа или хотя бы придерживаться ее. Но он оказался просто не в состоянии слепо следовать установленным людьми же правилам.

Потом настал период какого-то помрачения рассудка – он стал искать политическое решение, усматривая великую опасность в размножении дефективных. Он попытался убедить своих коллег, требовал, чтобы они отказались от лечения наследственно дефективных, если те не стерильны, не стерилизованы и не желают согласиться на это ради получения медицинской помощи. Хуже того, он попытался включить в группу «наследственно дефективных» тех, кто не явил никаких других признаков расстройства кроме неумения прокормить себя. Дело происходило на отнюдь не перенаселенной планете, которую сам он несколько столетий назад выбрал для заселения, как едва ли не идеальную для человека.

Он ничего не добился и встретил только злобу и ярость. Лишь несколько коллег с глазу на глаз соглашались с ним, но публично изъявляли неодобрение. Что касается обывателей, то среди тех кар, которые они призывали на голову «доктора Геноцида», смола и перья были самой легкой.

Когда его лишили лицензии, Шеффилд возвратился к нормальному эмоциональному состоянию. И заткнулся, помня о том, что суровая мамаша Природа окровавленным клыком, или зубом, всегда доставала всякого, кто смел ее игнорировать или противиться ее приказам. Сопротивляться было ни к чему.

Тогда он переехал в другое место, снова изменил имя и стал готовиться оставить планету – и тут Ормузд поразила эпидемия. Он пожал плечами и вернулся к работе; положение дел оказалось таково, что были рады и медику, лишенному лицензии. Через два года, в течение которых погибло четверть миллиарда человек, ему предложили вернуть документы – за отличное поведение.

Он сказал, как предполагает поступить с бумажонкой, и улетел с планеты, когда это стало возможным – через одиннадцать лет. Во время этой паузы он стал профессиональным шулером, полагая, что лучшей работы, чтобы скопить необходимые средства, ему не найти.

Извини, Минерва, я говорил о «зеркальных близнецах». Когда глупая девчонка отключилась, я вновь вспомнил свои привычки сельского доктора и повивальной бабки и всю ночь размышлял о ней, ее брате и ребенке, который мог появиться на свет… если я этому не воспрепятствую. Дабы понять, что следует делать, мне пришлось восстановить то, что уже произошло, и представить себе то, что еще может случиться. Не имея конкретной информации, приходилось прибегать к старому правилу относительно того, где искать пропавшего мула.

Сперва мне пришлось восстановить ход мыслей работорговца. Человек, продающий рабов с аукциона, – негодяй, но он не станет рисковать, ввязываясь в историю, в результате которой сам может оказаться в рабах, а то и в покойниках – ибо на Благословенной человека, подрывающего авторитет епископа, ничто иное не ожидало. Следовательно, негодяй сам верил своим словам.

А раз так, я попытался выяснить, почему этому торговцу было велено продать эту пару, стараясь при этом стать на место ученого-священника, занятого экспериментами над человеком. Не стоит даже думать о том, что дети могли оказаться обыкновенными близнецами – такую пару незачем подбирать для обмана. Отбросим и возможность того, что они могли оказаться не связанными никаким родством – тогда получается обычное размножение. Конечно-конечно, любая женщина способна родить урода, и плохая мутация может проявиться в любом генетически чистом браке – тогда смышленая повитуха может и не шлепать новорожденного, вызывая в нем жизнь.

Поэтому я ограничился третьей гипотезой: передо мной комплементарные диплоиды, полученные от одних и тех же родителей. Что сделал бы экспериментатор? А что делать мне?

Я бы воспользовался только самым лучшим материалом, который сумел бы найти, и не начинал бы экспериментов, не имея генетически «чистых» родителей, которых нужно было обследовать самым тщательным образом, что было вполне возможно в том столетии на Благословенной. При конкретном расположении гена и равной возможности успеха и неудачи в распределении Менделя 25-50-25 подобное предварительное обследование может отрезать 25%-ную вероятность усиления плохого рецессива и оставить на уровне родительского поколения – отцов и матерей потенциальных «Джо» и «Ллит» – вероятность неблагополучного исхода в 1/3 и удачи в 2/3.

Теперь начинаю сопоставлять своих «зеркальных близнецов» в понимании такой персоны, как священник-экспериментатор. Что выходит? Если определить минимальное число гамет, необходимых для осуществления этого распределения в одну треть и две трети, получим по восемнадцать возможных «Джо» и «Ллит», но среди и женского, и мужского пола будет по два плохих образца, у которых отрицательные факторы наследственности усилятся и зигота окажется дефективной; экспериментатор устраняет их – а может быть, это и не потребуется, если мутация окажется летальной.

Тут мы уже повышаем на 8,3% шансы Ллиты на здорового ребенка – а всего 25%. Я приободрился. Если учесть, что я не из тех повитух, которые остановят мать, собравшуюся хлопнуть по попе урода, ситуация сделалась более выгодной.

Но все это свидетельствует о том, что скверные гены будут устраняться в каждом поколении, причем самые опасные – в первую очередь, те, что опасны в утробе матери, – на сто процентов, а благоприятные гены будут сохраняться. Но мы знали – и это применимо к обычному размножению, и еще строже – к инбридингу, хотя среди людей последний не поощряется, поскольку повышает шансы на появление дефективного потомства, – что существует риск, которого я и опасался в случае с Ллитой. Каждый хочет, чтобы генофонд человечества очищался, но никто не желает, чтобы все эти трагические аспекты имели место в его собственной семье. Минерва, я начал считать этих ребят членами семьи.

Но я еще ничего не выяснил относительно «зеркальных близнецов».

Я решил определить реальную вероятность появления действительно плохих рецессивов. Для действительно скверного гена пятьдесят на пятьдесят – это много. Отбор происходит резко, возможность его появления уменьшается с каждым последующим поколением. Наконец, вероятность появления конкретного плохого гена становится очень низкой, и усиление его при оплодотворении оказывается маловероятным событием, описываемым квадратом вероятности выпадения этого гена; например, если данный ген несет один из сотен гаплоидов, усилиться он сможет лишь в одном оплодотворении из десяти тысяч. Я говорю здесь об общем генофонде, в данном случае это как минимум две сотни взрослых зигот, женских и мужских; случайное размножение в таком обществе может свести вместе отрицательные гены лишь в результате стечения обстоятельств – счастливого или несчастливого, зависит от того, как вы на это смотрите: с точки зрения чистоты генофонда или подходите к делу индивидуально, с точки зрения человеческой трагедии.

Я подходил индивидуально, мне хотелось, чтобы у Ллиты родился здоровый ребенок.

Минерва, я уверен, что ты уже сообразила – цифры 25-50-25 представляют собой самый неудачный случай инбридинга, который может произойти лишь в половине случаев при линейном размножении, в четверти – между потомками; в обоих случаях за счет редукции хромосом при мейозе. Всякий селекционер регулярно прибегает к этой крайней мере, выбраковывает дефективных и заканчивает здоровой стабильной породой. Меня мучило навязчивое подозрение: похоже, что подобная выбраковка после инбридинга иногда проводилась среди членов королевских дворов на старой Земле, однако реже, чем следует, и не столь радикально. Монархизм мог бы выжить – если бы к королям и королевам относились, как к скаковым лошадям… увы, этого никогда не было. Напротив, их считали благополучными, и принцам, которых надлежало выбраковывать, позволяли размножаться, как кроликам… этим слабоумным, дебилам, называй, как хочешь. Когда я был мальчишкой, «королевский» способ размножения считался уже неприемлемым.

Капитан Шеффилд исследовал нижний предел вероятности появления гена. Предположил, что в генофонде, породившем родителей Джо и Ллиты, существует летальный ген. Будучи смертоносным во взрослой зиготе, он может существовать лишь замаскированным своим безопасным двойником. Предположим, что в зиготе таких 5 процентов – этого слишком много для летального гена, но поди проверь. Какая же тенденция теперь обнаружится?

Родительское поколение зигот: из 100 женщин и 100 мужчин, потенциальных родителей Ллиты и Джо, по пятеро мужчин и женщин будут иметь этот замаскированный летальный ген.

Родительская гаплоидная стадия: 200 яйцеклеток, 5 из которых несут летальный ген, и 200 сперматозоидов, из них 5 с летальной наследственностью.

Поколение зигот сын-дочь (возможные «Джо» и «Ллиты»): 25 погибли за счет усиления летального гена, 1950 несут замаскированный летальный ген, 38025 – «чисты».

Шеффилд отметил, что за счет того, что он не удвоил количество подопытных, дабы избежать нечетных чисел, появился гипотетический гермафродит. К черту его, статистики он не испортит. Нет, надо повторить, взяв по 200 мужчин и женщин с той же самой вероятностью появления летальных генов. И он получил: 400 яйцеклеток, из них 10 с летальным геном, и 400 сперматозоидов, из них 10 с летальным геном, что дало в следующем поколении зигот (возможные «Джо» и «Ллиты»): 100 мертвых, 7800 носителей, 152100 «чистых». Процент не изменился, но удалось избавиться от гипотетического гермафродита. Недолго поразмышляв о любовных привычках гермафродитов, Шеффилд вернулся к подсчетам. Числа сделались длинными и в следующем поколении зигот (к нему относилась Безымянная Кроха, только что появившаяся во чреве Ллиты) достигли миллиардов: 15.210.000 пакостных, 1.216.800.000 носителей, 24.336.000.000 «чистых». Он снова пожалел, что не располагает клиническим компьютером, и скрупулезно перевел неудобные числа в проценты: 0,059509; 4,759 и 95,18.

Цифры эти обнаружили решительное улучшение: примерно 1 дефект из 1680 (вместо 1 из 1600), доля носителей стала меньше 5 процентов, а количество «чистых» возросло – более 95 процентов в одном поколении.

Шеффилд просчитал еще несколько вариантов, чтобы подтвердить свой вывод. Ребенок комплементарных диплоидов («зеркальных близнецов») имел по меньшей мере столько же шансов появиться на свет здоровым, как и дитя родителей-неродственников, к тому же шансы ребенка улучшал отбор, проделанный на одной или нескольких стадиях священником-ученым, затеявшим эксперимент. В этом можно было не сомневаться, а потому Джо для своей «сестры» был скорее наилучшим из брачных партнеров, а не наихудшим.

Ллита могла рожать.