Текст книги "Гражданин Галактики (сборник)"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 61 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

Прямо он мне не ответил. Вместо этого бросил:

– Организуйте вахтенное дежурство наилучшим образом, исходя из реальных условий. Проконсультируйтесь с мистером Истманом.

Когда он повернулся, чтобы уйти, я успел заметить выражение непереносимой усталости на его лице, и мне стало его ужас как жалко. Я бы ни в жизнь не поменялся с ним работой.

Вики снова встала на вахту после полуночи, несмотря на возражения Кэтлин. Кэтлин предложила отстоять эту вахту сама, но беда в том, что мы с ней уже не могли поддерживать надежный контакт, без подключения Вики, особенно в таких сложных случаях, как передача кодовых групп.

Капитан к завтраку не вышел, а я на него опоздал. Вошел в столовую, огляделся и нашел местечко рядом с Джанет Мейерс. Теперь мы уже не рассаживались по отделам – сидели все вместе за одним большим подковообразным столом, а остальная площадь столовой превратилась в гостиную, чтобы зал не выглядел слишком пустым.

Только что я начал возиться со своими поджаренными дрожжами, намазанными на ломтик хлеба, когда вдруг встал мистер Истман и постучал по стакану, прося внимания. Выглядел он так, будто не спал много-много ночей.

– Потише, пожалуйста. У меня поручение от капитана. – Истман вынул из кармана листок бумаги и начал читать его вслух:

Информация для сведения команды.Согласно распоряжению Фонда Поощрения Перспективных Исследований, миссия нашего корабля пересмотрена. Мы остаемся вблизи Беты Кита, дожидаясь рандеву с кораблем Фонда «Серендипити». Встреча кораблей состоится предположительно через месяц. Сразу же после встречи мы начнем разрабатывать орбиту для возвращения на Землю.

Ф. Х. Уркварт, командующий «Льюисом и Кларком».

Я так и застыл с разинутым ртом. Ну и ловкач-тихоня! Все время, пока я всячески мордовал его в своем воображении, он делал все возможное, чтобы убедить штаб-квартиру в необходимости изменить отданные нам ранее распоряжения… Чего же удивляться, что пришлось прибегнуть к кодированию: разве можно сказать открытым текстом, что на корабле бардак, а команда на грани мятежа. Нет, этого следовало избежать любым способом. Я даже обиду перестал чувствовать: он все-таки нам – выродкам – не доверял, боялся, что мы не удержим в секрете содержание передаваемых материалов. Впрочем, я бы и сам себе такого не доверил, особенно учитывая ситуацию.

Глаза Джанет сияли… как у охваченной любовью женщины или как у математика-релятивиста, который только что открыл новый способ преобразований.

– Значит, им все-таки удалось! – прошептала она себе под нос.

– Удалось что? – спросил я.

Джанет явно вкладывала в свои слова какой-то очень важный для нее смысл. А я и не подозревал, что ей так хочется вернуться на Землю.

– Томми, неужели ты не понимаешь? Они добились, они добились успеха, применив принцип независимости от скорости света! Бэбкок был прав!

– Э-э-э… в чем прав?

– Ну это же ребенку ясно! Какой тип корабля может прибыть сюда за один месяц? Конечно, тот, который построен с учетом принципа независимости и летит со сверхсветовой скоростью! – Она нахмурила брови. – Но если так, то почему им требуется целый месяц? Ведь время не должно иметь никакого значения! Никакой затраты времени не может быть вообще!

– Полегче, полегче, Джанет! Я сегодня особенно туповат – всю ночь не сомкнул глаз. Почему ты говоришь, что этот корабль… «Серендипити», что ли… летит быстрее света? Такого просто не может быть…

– Томми, Томми… ну посмотри… если бы это был обыкновенный корабль, то, чтобы встретиться с нами в этих краях, он должен был бы покинуть Землю шестьдесят три года назад.

– Что ж, очень может быть, что и улетел.

– Томми! Этого быть никак не могло, так как в те годы никто еще не знал, что мы окажемся тут. Подумай, откуда им было знать?!

Я прикинул. Шестьдесят три года гринвичского времени тому назад… м-м-м… ведь это примерно время нашего первого пика. По-видимому, Джанет права. Только безумный оптимист или ясновидящий мог в те времена послать корабль для встречи с нами – здесь и сейчас.

– Тогда я ничего не понимаю.

– Неужели не понимаешь, Томми? А ведь я объясняла тебе, прекрасно помню, что объясняла. Безотносительность. Господи, да именно вы – телепаты – были причиной начала этих исследований. Вы доказали, что «мгновенность» является вполне приемлемой концепцией… а неизбежным логическим следствием этого стало понимание того, что ни время, ни пространство просто не существуют.

У меня начала пухнуть голова.

– Не существуют? Тогда в чем же мы, по-твоему, как нам кажется, сидели во время завтрака?

– Все это просто математическая абстракция, милый. И ничего больше. – Джанет улыбнулась мудрой материнской улыбкой. – Мой бедненький сентиментальный Томми! Зря ты так перенапрягаешься…

Полагаю, Джанет была права, так как встреча с ФК «Серендипити» произошла через двадцать девять гринвичских дней. Все это время мы провели в полете, при ускорении силы тяжести, равном 0,5 g; наша цель лежала в пяти миллиардах миль в северном галактическом направлении от Бета Кита, так как выяснилось, что «Серендипити» не хочет подходить слишком близко к крупным звездам. И все же для расстояния в шестьдесят пять световых лет пять миллиардов миль слишком скромная цель – не мудрено и промахнуться. Все эти дни мы работали как сумасшедшие, разбирая и подготавливая образцы, сопоставляя записи и тому подобное. Кроме того, капитан Уркварт внезапно обнаружил, что для встречи гостей у нас слишком много вещей нуждается в чистке и полировке. На сей предмет он проверил даже личные каюты, что я счел чем-то весьма близким к бесцеремонности.

«Серендипити» имел на борту мыслечитчика, что обернулось большой удачей, когда дело дошло до сближения кораблей. «Серендипити» промазал почти на два световых часа: затем их мыслечитчик и я обменялись координатами по отношению к Бете Кита, передав их друг другу через Землю, причем этот процесс потребовал всего лишь считанных минут. Если бы мы воспользовались радаром или радио, то прокопались бы не меньше недели, да и то гарантии на нашу встречу – никакой.

Когда все это было сделано, «Серендипити» проявил такое проворство, что запросто мог бы вышибить нам мозги. Он чуть ли не плюхнулся нам на колени – мы увидели его на своем радаре почти в тот самый момент, когда я передавал только что принятые его тогдашние координаты нашему капитану. Час спустя корабль подошел к нам и состыковался. Это был очень маленький корабль. Когда я впервые увидел нашу «Элси», она показалась мне гигантом: потом я попривык, и она как бы обрела нормальные размеры, а в некоторых отношениях иногда смотрелась даже слегка перенаселенной. Но из «Серендипити» не получилось бы даже приличного шаттла «Земля-Луна».

Первым на наш борт ступил мистер Уиппл. Поверить, что в космосе вам может встретиться человек такого типа, – просто немыслимо. Представьте себе – в руках он держал кейс!!! Несмотря на это, он тут же принял на себя руководство всеми делами. С ним прибыли два человека, которые немедленно занялись чем-то в небольшом помещении на грузовой палубе. Они заранее знали, какое именно помещение им потребуется; так что нам пришлось быстренько повыкидывать хранившийся там запас картошки. Проработав полдня, они установили там нечто, называвшееся ими «генератор нуль-поля»; работали они в странных костюмах: сотканных из тонких, как волос, проволочек, обтягивавших их фигуры столь же плотно, как бинты обволакивают тело мумии. Мистер Уиппл все это время стоял в дверях, наблюдая за работой и покуривая сигару, первую, которую я увидел за все три года и от запаха которой мне тут же стало худо. Релятивисты роились вокруг него, обмениваясь взволнованными комментариями; точно так же вели себя и инженеры, однако они явно не понимали и не одобряли увиденного. Я слышал, как мистер Регато сказал:

– Может, оно и так. Только ракетный двигатель намного надежней. На ракеты вы всегда можете положиться.

Наш капитан наблюдал за всем происходящим, его каменное лицо не выражало никаких эмоций.

Наконец мистер Уиппл вынул изо рта сигару и небрежно произнес:

– Ну вот и все, капитан. Томпсон останется с вами и довезет вас до места, а Бьеркенсен пойдет на нашей «Серендипити». Боюсь, с моим присутствием вам придется примириться, так как дальше я отправлюсь с вами.

Лицо капитана приобрело оттенок серого гранита.

– Должен ли я понять, сэр, что вы отстраняете меня от командования кораблем?

– Что? Боже мой, капитан! Неужели я дал вам повод так подумать?

– Мне показалось, что вы взяли на себя право распоряжаться моим кораблем… от имени штаб-квартиры. А теперь вы заявляете, что этот человек… э-э-э… Томпсон довезет нас куда-то!

– Бог мой! Конечно нет! Извините меня! Дело в том, что я отвык от церемоний, принятых во время полевой работы. Слишком давно околачиваюсь в штаб-квартире. Прошу вас рассматривать Томпсона как… м-м-м… как лоцмана. Именно так! Он будет вашим лоцманом. Но никто, разумеется, вас не отстраняет, нет: вы остаетесь командиром корабля до тех пор, пока мы не вернемся домой и вы не сдадите официально свой корабль… После этого, само собой, он пойдет на слом…

Мистер Регато сказал странным тоненьким голосом:

– Вы сказали «на слом», мистер Уиппл?!

Я почувствовал, что мой желудок скрутила откуда-то взявшаяся судорога. «Элси» на слом? Да не бывать этому!

– Что? Знаете, я поспешил. Пока еще ничего не решено. Вполне возможно, ее превратят в музей. В самом деле, мне кажется, это отличная мысль! – Он вытащил записную книжку и что-то черканул в ней. Спрятал в карман и продолжал: – А теперь, капитан, с вашего разрешения, я хотел бы поговорить с вашими людьми. Времени у нас маловато.

Капитан Уркварт молча проводил его в столовую.

Когда мы собрались все, мистер Уиппл улыбнулся и начал:

– Я не очень-то хороший оратор. Просто хочу поздравить вас всех от имени Фонда и объяснить, чем мы занимались. Не буду входить в детали, поскольку я совсем не ученый: я – администратор, которому поручено дело ликвидации проекта «Lebensraum», а вы – часть этого проекта. Подобные операции по спасению и оказанию помощи, конечно, необходимы; но тем не менее Фонд хотел бы как можно скорее освободить нашу «Серену» вместе с ее собратьями «Безотносительностью», «Бесконечностью» и «Нулем» для выполнения их главной задачи – то есть исследования звезд в окружающем нас космосе.

Кто-то выдохнул:

– Но ведь и мы занимались именно этим!

– Да, да, конечно! Но времена меняются. Один корабль с генератором нуль-поля может за год посетить больше звезд, чем ракетный корабль за столетие. Вам будет наверняка приятно узнать, что «Нуль», работая в одиночку, открыл за прошлый месяц семь планет земного типа.

Увы! Я не ощутил особого счастья, услышав это известие.

Дядюшка Альфред наклонился вперед и спросил тихим голосом, в котором звучали трагические нотки и который как бы выражал наше общее мнение:

– Минутку, сэр… Не хотите ли вы сказать, что все, что мы делали… было не нужно?

Мистер Уиппл очень удивился.

– О, нет, нет, нет! Я ужасно сожалею, если создал у вас такое впечатление. Все сделанное вами было жизненно необходимым, если бы не вы, то у нас не было бы никаких «нуль-кораблей». Господи, это же все равно что сказать, будто не было нужды в том, что совершил Колумб, потому что теперь мы перепрыгиваем океаны точно грязные лужи!

– Благодарю вас, сэр, – тихо отозвался Дядюшка.

– Вероятно, вам еще никто не рассказывал, какую неизмеримую пользу принес человечеству проект «Lebensraum»? Такое упущение вполне возможно, ведь вокруг Фонда уже довольно давно идет кутерьма – мне это хорошо известно – я сам от недосыпания никак не могу сообразить, что уже сделано, а что еще остается доделать. Но вы же понимаете, не правда ли, что без телепатов, находящихся среди вас, весь этот прогресс был бы просто невозможен? – Уиппл оглядел аудиторию. – Они здесь присутствуют? Я хотел бы пожать им руки. Во всяком случае – я ведь не ученый, помните это, я всего лишь адвокат – и все же, если б не было доказано, что телепатическая связь, без всякого сомнения, мгновенна, причем это утверждение было проверено на протяжении многих и многих световых лет, то наши ученые все еще выискивали бы ошибки в шести десятичных знаках и утверждали бы, что телепатические сигналы распространяются не мгновенно, а просто на скоростях, которые настолько велики, что их истинные параметры маскируются ошибками инструментов наблюдения. Вот так мне представляется все это дело, во всяком случае, так меня учили. Поэтому, как видите, ваш великий труд дал поразительные результаты, гораздо более значительные, чем ожидалось вначале, хотя, возможно, это были и не совсем те результаты, на поиски которых вы отправлялись.

А я думал о том, что если бы все это было сказано раньше – ну хотя бы несколькими днями раньше, – то дядя Стив, возможно, был бы еще жив. Впрочем, он же мечтал умереть не в собственной постели.

– Но плоды ваших трудов, – продолжал мистер Уиппл, – созрели не сразу. Подобно многим другим научным открытиям, новые идеи должны были какое-то время произрастать среди узких специалистов… а уж потом потрясающие разум результаты были выброшены в мир… Что касается меня, то, если бы шесть месяцев назад кто-нибудь сказал мне, что сегодня я окажусь среди далеких звезд, где стану читать популярные лекции по новой физике, я бы ему ни на грош не поверил. И вот, можете убедиться, я здесь. И среди прочего, я здесь для того, чтобы помочь вам адаптироваться, когда мы окажемся дома. – Он улыбнулся и поклонился.

– Э-э… мистер Уиппл, – спросил Чет Трейверс, – а когда мы окажемся дома?

– Ох, я же не сказал вам этого! Почти немедленно… скажем, сразу после завтрака.

Глава XVII
О времени и переменах

Что ж, на этом можно было бы поставить точку и похоронить былое по-хорошему. У меня уже никогда не будет времени для писательства. Нас продержали в карантине в Рио около недели. Если бы с нами не было представителя ФППИ, наверняка мы бы еще и теперь торчали там. Впрочем, все были очень милы с нами. Император Бразилии дон Педро Третий вручил каждому из нас по Ричардсоновской медали от имени всей Солнечной системы и произнес речь, из коей явствует, что у него нет четкого представления ни о том, кто мы такие, ни где мы были, но тем не менее наши труды заслуживают величайшего одобрения.

И все-таки внимания нам уделяли гораздо меньше, чем я ожидал. О, я вовсе не хочу сказать, что средства массовой информации нас вообще игнорировали; они поместили наши портреты, они проинтервьюировали буквально каждого из нас. Однако единственная статья в газете, которую я видел, была озаглавлена: «Третья партия Рипов ван Винклей ^{48} прибыла сегодня».

Репортер – или как его там, написавший про нас – должно быть, очень развлекался, когда готовил материал, и я искренне надеюсь, что он когда-нибудь подавится своими находками. Наши одежды казались ему потешными, наша речь – старомодной, а мы все – очаровательно отсталыми и даже глуповатыми. Под фотографией была подпись: «Шапки долой, цыпулечки! Дедушка доплелся до города».

Больше я ничего не стал читать.

Дядюшку все это не трогало. Я даже сомневаюсь, чтобы он хоть что-то заметил. У него было одно желание – увидеться с Селестиной.

– Я надеюсь, – почти на полном серьезе сказал он мне, – что ребенок хоть на треть научился готовить так же хорошо, как ее мать.

– Ты будешь жить у нее? – спросил я.

– Конечно, как всегда.

Это было вполне логично, так что ответа от меня не требовалось. Мы обменялись адресами. Это тоже было логично, но в то же время и странно, ведь у всех у нас был один адрес – «Элси». И тем не менее я обменялся адресами решительно со всеми и тут же отметил себе навестить брата Дасти, если он еще жив, чтобы рассказать ему, как мы гордимся его братом… может быть, мне удастся разыскать его через Фонд.

Когда нас выпустили из карантина и перед нами, наконец, возникла Селестина Джонсон, я ее не узнал. Я увидел высокую, красивую, пожилую леди, которая кинулась к нам и крепко обняла Дядюшку, чуть ли не оторвав его от земли; я даже подумал, не прийти ли к нему на помощь?

Но тут она поймала мой взгляд, улыбнулась, и я завопил:

– Конфетка!

Она улыбнулась еще шире, и я физически ощутил, как волны любви и нежности накатываются на меня.

«Хелло, Томми, какое счастье опять встретиться с тобой!»

Я дал обещание приехать к ним в гости при первой возможности и ушел. Они не нуждались во мне, чтобы добраться до дому. Меня же встретить не пришел никто; Пат был слишком стар и больше не путешествовал, Вики слишком молода, чтобы отпустить ее одну, а что касается Молли и Кэтлин, я полагаю, их мужья не видели в этом никакой нужды. Да никто из них меня особо и не любил. Я никого не виню, учитывая все обстоятельства… хотя, надо сказать, прошло уже много времени (для них – многие годы) с тех пор, как я последний раз мысленно разговаривал с их женами без помощи Вики. Но, повторяю, я никого не виню. Если когда-нибудь телепатия станет общим явлением, она неизбежно вызовет среди родственников множество весьма напряженных ситуаций.

Кроме того, я в любой момент мог связаться с Вики, если б захотел. И велел ей даже не думать о приезде и не устраивать в связи с этим никакого шума: мне не хотелось, чтоб меня встречали.

Фактически, нас всех, кроме Дядюшки, встречали только представители Фонда. После того как прошел семьдесят один год, на встречу просто некому было приехать. Но почему-то больше всего я жалел капитана Уркварта. Я видел, как он стоит один-одинешенек, тогда как мы толпимся у дверей карантина, дожидаясь своих курьеров-переводчиков. Мы были вместе, всецело погруженные в обряд прощания. А у капитана друзей не было – я полагаю, он не мог себе позволить заводить их на борту корабля даже в те времена, когда еще только ждал, что когда-нибудь сможет стать капитаном.

Он выглядел таким мрачным, таким никому не нужным и таким несчастным, что я подошел к нему и протянул руку.

– Хочу попрощаться с вами, капитан. Считаю для себя честью, что служил под вашей командой… и удовольствием.

Последние слова не были ложью: в эту минуту я говорил правду.

Он, казалось, удивился, но затем лицо его расплылось в такой широкой улыбке, что я испугался – не лопнет ли оно, как переспелый орех; физиономия Уркварта явно к таким экспериментам не привыкла. Он схватил мою руку и ответил:

– И для меня это было удовольствие, Барлетт. Желаю тебе всяческого счастья. Э-э-э… какие у тебя планы?

Он спрашивал с таким интересом, что я внезапно ощутил, до какой степени ему охота поболтать, просто пообщаться.

– Пока определенных планов нет, капитан. Сначала съезжу домой, а потом, надо думать, пойду в школу. Раньше хотел поступить в колледж, но, полагаю, придется кое-что подогнать. Кругом уж больно много перемен.

– Да, перемен много, – грустно согласился капитан. – Трудно будет приспособиться.

– Хм… А каковы ваши планы, сэр?

– Никаких. Просто не знаю, что делать.

Он сказал это так обыденно, как бы констатируя непреложный факт; с неожиданно накатившим на меня чувством жалости и тепла я понял, что он говорит правду. Уркварт был капитаном ракетных кораблей – самая узкоспециализированная профессия, какую только можно вообразить… а теперь ракетных кораблей больше не существовало. Ну, совсем как если бы Колумб вернулся из своего первого путешествия и обнаружил кругом одни пароходы. Разве он сумел бы выйти на них в море? Он и капитанского мостика-то не нашел бы, не говоря уж о том, что не знал бы, что делать, если б и взошел на него.

Для капитана Уркварта больше не было места. Капитан стал анахронизмом. Один парадный обед, а там – спасибо, спокойной ночи!

– Думаю, можно выйти в отставку, – продолжал он, поглядывая в сторону. – Я подсчитал размер пенсии – получается чудовищная сумма.

– Еще бы, сэр!

Я-то свою не подсчитывал, ее получал за меня Пат.

– Будь оно проклято, Барлетт! Я же еще слишком молод, чтобы меня в отставку!..

Я поглядел на него. Мне капитан никогда не казался старым, да он и не был таким, особенно в сравнении с нашим прежним капитаном – капитаном Свенсоном. Однако я полагал, что ему лет сорок есть – по корабельному времени.

– Слушайте, капитан, а почему бы вам тоже не поступить в школу? Вы же вполне можете себе это позволить.

Вид у него был совсем разнесчастный.

– Возможно, придется пойти. Может, даже обязательно поступлю. А может, брошу все к черту и эмигрирую. Говорят, сейчас тут выбор мест для эмиграции очень богатый.

– Вероятно, и я в конце концов эмигрирую. Если хотите знать мое мнение, тут стало, пожалуй, слишком тесновато. Я всерьез подумываю о том, как красив Бэбкок-бей.

Я говорил правду – частенько задумывался об этом в течение всей проведенной в карантине недели. Если принять Рио за образчик, то на Земле нет места, где можно было бы упасть со вкусом; мы ведь жили в округе Сантос – вроде бы далеко, а все равно он тоже считался частью Рио.

– Если вернемся в Бэбкок-бей, то там сойдем за старожилов.

– Что ж, может быть, и поеду. Да, пожалуй, надо уезжать!

Но вид у капитана был потерянный.

Наши курьеры-переводчицы получили инструкции развести нас всех по домам или куда укажут члены команды «Элси», но я свою отпустил, как только мне выдали билет домой. Она у меня была очень симпатичная, но мне жутко надоела. Обращалась со мной, как с гибридом старичка, требующего защиты от уличного движения, ребенка-несмышленыша, которому все время нужно указывать, что ему делать. Правда, по большей части это были указания, в которых я вовсе не нуждался.

Как только я обзавелся одежкой, на которую не пялились на улицах, я тут же возжаждал самостоятельности. Переводчица за эту неделю чуть-чуть обучила меня «системному языку», так что я смог ориентироваться в простейших ситуациях и надеялся, что мои ошибки в произношении отнесут на счет какого-нибудь местного говора. Фактически же я обнаружил, что «системный язык», если на нем не залетать в горные выси, был просто старым межпланетным жаргоном с упрощенной грамматикой и множеством новых слов. Иначе говоря, все тот же английский, только его обкорнали и обстругали, чтоб получить торговый жаргон.

Так что я поблагодарил синьориту Гуэру, пожелал ей всего доброго и сунул свой билет сонному привратнику у турникета. Он сказал мне по-португальски, я в ответ глупо ухмыльнулся, поэтому он тут же сменил пластинку:

– Отсюдовато идитто прямоватто. Спроситься у коготто хотится.

Наконец-то я вышел на свой новый путь.

Случилось так, что на этом корабле все, видимо, знали, что я – Рип ван Винкль, и хостесса настаивала на том, чтобы помочь мне при пересадке в Уайт-Сандс. Все относились ко мне по-дружески, и никто надо мной не смеялся. Один парень захотел узнать о положении в колонии, созданной на Капелле ^{49} Восьмой, и никак не мог взять в толк, почему это я там не бывал, раз все эти годы торчал в космосе. Я пытался объяснить, что Капелла находится совсем в другой стороне небосвода и более чем в сотне световых лет от тех мест, где был я, но добиться, чтоб он усвоил эту простую мысль, мне все же не удалось.

Теперь я стал лучше понимать, почему мы произвели так мало шума в средствах массовой информации. Планет для колонизации было навалом, и чуть ли не каждый день прибавлялись новые, так чего же им было восхищаться тем, что мы открыли шестьдесят лет назад? Или даже тем, что открыто несколько месяцев назад, ведь все это не шло ни в какое сравнение с тем, что открыто только вчера. Что же до звездных кораблей, то смотрите «Новости» – там сообщаются даты их отбытия на ближайшие дни.

Мы были всего лишь крошечным абзацем в истории освоения космоса и подстрочным примечанием в научных трудах; в «Новостях» нам места не было. Я решил, что примечание – тоже неплохая штука, и успокоился.

Чем волноваться о таких мелочах, уж лучше поразмышлять над проблемой повышения своего образовательного уровня, который, как я начал понимать, следовало поднять гораздо выше; изменений было куда больше, чем я мог представить. Взять для примера хотя бы женскую моду – слушайте, я ведь не пуританин, но женщины не одевались (если тут можно применить это слово) так, когда я был мальчишкой. Девушки носятся по улицам, не имея на голове ничего… ну, хотя бы на макушке… нет, головы у них совсем обнаженные, как у животных. Хорошо па не дожил до таких зрелищ – он никогда не разрешал моим сестрам садиться за стол с непокрытой головой, даже если мы с Патом были единственными холостыми мужчинами, присутствовавшими на обеде.

Или возьмите погоду. Я знал, что ФППИ работал над проблемой управления ею, но не ожидал, что он тут чего-нибудь добьется. Ну разве не скука, что дождю теперь разрешено идти только по ночам? Или возьмите грузовики. Конечно, от грузовика требуется одно – перевозить вещи отсюда и туда. Однако отсутствие колес придает им крайне неустойчивый вид.

Интересно, сколько времени понадобится для того, чтобы на Земле не осталось ни одного колеса?

Только что я пришел к выводу, что ко всему этому хочешь не хочешь, а придется привыкнуть, и тут же к моему креслу подошла хостесса и положила мне что-то на колени, а когда я поднял эту штуку, она со мной заговорила. Просто такой сувенир в память о путешествии.

Городской дом Пата по размерам раз в восемь превышал родительскую квартиру, где мы жили всемером; я решил, что ему, видно, удалось подкопить деньжонок. Рободворецкий взял у меня накидку и ботинки и провел меня к Пату.

Он не встал. Я даже не уверен, что он мог бы подняться с кресла. Я знал, что Пат стар, но не мог представить себе, что он такдряхл. Ему было… постойте-ка… ему было восемьдесят девять! Да, верно – вскоре нам предстояло отмечать свое девяностолетие.

Я решил держаться как ни в чем не бывало.

– Привет, Пат.

– Привет, Том. – Он дотронулся до ручки кресла, и оно покатилось в моем направлении. – Не двигайся. Стой, где стоишь. Дай посмотреть на себя. – Он оглядел меня снизу вверх и сверху вниз, а потом удивленно произнес: – В уме я представлял-таки себе, что ты с годами мало переменился. Но видеть, да, видеть своими глазами, это совсем другое дело, а? Портрет Дориана Грея. ^{50}

Голос у него был совсем старческий.

– А где все домашние? – спросил я, чувствуя себя не слишком уютно.

– Я велел девочкам немного обождать. Хочется сначала побыть с братом наедине. А если ты имеешь в виду Ганса и Грегори, то, без сомнения, увидишь их сегодня вечером за ужином. Ладно, забудем о них, братишка; давай-ка поговорим с тобой вдвоем. Вон ведь сколько времени прошло…

Я видел слезы в его вечно увлажненных старческих глазах. Мне стало совсем не по себе.

– Да, ты прав.

Он наклонился в мою сторону и крепко стиснул подлокотники кресла.

– Скажи мне только одно. Это было увлекательно?

Я и сам не раз думал об этом. Док Деверо… Мама О’Тул… бедная маленькая Пру, которой так и не удалось повзрослеть… дядя Стив… И тогда я постарался выбросить их из своей памяти и дал Пату тот ответ, которого он ждал.

– Да, увлекательно. Ужасно увлекательно.

Он вздохнул.

– Это хорошо. Я перестал сожалеть об этом уже много лет назад. Но если бы не было интересно, то какая это была бы бессмысленная растрата жизненных сил…

– Нет, было.

– Это то, что я и хотел от тебя услышать. Сейчас позову девочек. А завтра покажу тебе завод и представлю нашему персоналу. Я, разумеется, не рассчитываю, что ты сразу же возьмешь дело в свои руки. Если хочешь, возьми длительный отпуск. Только не очень длительный, Том… мне ведь кажется, я начинаю стареть. Уже не могу загадывать далеко вперед, как делал раньше.

Внезапно я понял, что Пат уже спланировал за меня всю мою жизнь, точно так же, как делал это в былые времена.

– Подожди минуту, Пат. Я с удовольствием похожу с тобой по твоему заводу, такое внимание очень лестно. Но больше ни на что не рассчитывай. Сначала я поступлю в школу. Потом… ладно, потом и будет видно…

– Э? Не валяй дурака. И не смей называть это «моим» заводом. Он – «Братья Барлетт, инкорпорейтед». И всегда был таким. И ты за это дело несешь не меньшую ответственность, чем я.

– Успокойся, Пат. Я только…

– Тихо! – Его голос был слаб и тонок, но в нем еще звучали командные нотки. – Я не желаю слышать от вас всякую чушь, молодой человек!.. Уже однажды ты поступил по своей воле и достаточно долго проболтался на этом веселеньком пикнике. Заметь, я не желаю критиковать методы, которыми ты достиг своей цели. Это дела прошлые. Но теперь тебе предстоит закатать рукава и взять на себя ответственность за семейное предприятие. – Он умолк, дыша с трудом, а затем продолжал уже тише, обращаясь, казалось, только к себе самому. – У меня нет сына, у меня нет внуков, я несу этот груз в одиночку… но чтобы мой родной брат… мой единственный брат…

Его голос как бы истончился и смолк.

Я подошел ближе и дотронулся до его плеча, но тут же отдернул руку – ощущение было такое, будто взял пригоршню тонких щепочек. Однако я решил, что это дело следует обговорить раз и навсегда; я даже сказал себе, что так с моей стороны будет милосерднее.

– Выслушай меня, Пат. Я не хочу казаться неблагодарным, но скажу тебе напрямик. Я собираюсь жить так, как считаю нужным, жить своей собственной жизнью. Пойми меня правильно. Эта жизнь может включать в себя «Братьев Барлетт», а может и не включать. Вернее всего, последнее. И решать буду я. Больше ничьих приказов не потерплю.

Одним движением руки он отмел все мной сказанное.

– Ты сам не знаешь, чего хочешь; ты еще просто мальчишка. Не важно, мы поговорим об этом завтра. Сегодня день радости.

– Нет, Пат. Я не мальчишка. Я мужчина. И с этим тебе придется смириться. Пусть буду совершать ошибки, но больше не позволю собой командовать. – Он даже не посмотрел на меня. Я же стоял на своем. – Я говорю серьезно, Пат. Настолько серьезно, что, если ты не усвоишь сказанное и не станешь им руководствоваться, я уйду из дома немедленно. И навсегда.

Тогда он поднял глаза.

– Ты не посмеешь так поступить со мной.

– Посмею.

Он поискал что-то в моих глазах.

– Да. Похоже, ты способен на это. Ты же всегда был недобрым. Из-за тебя у меня было много неприятностей.

– Я и теперь зол… если тебе угодно так это называть.

– А!.. Но ты же не посмеешь так обойтись с девочками? С нашей малюткой Вики?

– Посмею, если ты снова будешь давить на меня.

С секунду он глядел мне прямо в глаза, потом его плечи опустились и он спрятал лицо в ладонях. Я решил, что он плачет, и почувствовал себя негодяем, издевающимся над беззащитным стариком. Я похлопал его по плечу, уже почти сожалея, что не потянул еще какое-то время, а, наоборот, форсировал события. Я вспомнил, как этот дряхлый старик рисковал своим здоровьем и своей психикой для того, чтобы пробиться ко мне во время нашего первого пика, и подумал: если он так жаждет этого, то мне стоит порадовать его. В конце-то концов, не так уж долго ему осталось жить.