Текст книги "Сироты"

Автор книги: Роберт Бюттнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

23

Я сидел на кушетке, обхватив колени. Сержант-полицейский привалился к дверному косяку. Как и любой другой солдат, он скучал и хотел почесать языком. Я сказал ему, что не убивал слизняка. Он отмахнулся.

– По-моему, это обычная беседа с криптозоологом. Мне кажется, больше тебя трогать не будут.

– Кажется, кажется… Здесь что, сплошные секреты?

– Не, как только сюда приезжаешь, секреты заканчиваются. Отсюда вряд ли отпустят – пока в войне не победим.

– Как этот корабль ухитрился сюда попасть? Как удалось держать всю операцию втайне?

Сержант помялся и вздохнул.

– Самолеты на Земле не летают: отчасти, конечно, от пыли, но в основном из-за того, что всю технику и инструменты направили на постройку шаттлов, чтобы перевезти сюда все необходимое. Сейчас тут тринадцать тысяч человек – ровно в тысячу раз больше, чем число высаживавшихся на Луну до начала войны.

– От угрозы геноцида и не так зашевелишься.

– Точно.

Значит, ракеты для запуска и ремонта спутников бросили, чтобы таскать сюда материалы и людей. И, разумеется, никто не удивлялся исчезновению родных и близких. Ведь вокруг гибли миллионы.

От новой мысли я щелкнул пальцами.

– Помехи в голографах! Они ведь не от пыли, да?

Мы обменялись знающими кивками.

– И все-таки, – продолжал я, – совсем спрятать операцию такого размаха не удается. И вот тогда сознаются, что мы строим корабль, но только на Земле и закончим не раньше, чем через пять лет. Теперь можно в открытую тренировать солдат.

– В разведке говорят, хорошая ложь всегда основана на правде.

Мне тут же вспомнился Сунь Цзы: «Любая война основана на обмане». Надо было еще старику добавить, что если ты слишком слаб, чтобы надрать врагу задницу, то без обмана просто никуда. Я сидел на кушетке, давил на матрац одной шестой своего нормального веса и думал, что ждет меня дальше.

Я знал величайшую тайну в истории – я и еще тринадцать тысяч человек. Но за эти тринадцать тысяч можно не волноваться: они сидят на Луне, где секреты выбалтывать некому.

Казалось бы, чего таиться? Тем более теперь, когда мы знаем, что слизням будет непросто нацепить шляпу и фальшивые усы, чтобы шпионить на Земле. Впрочем, есть и другие формы шпионажа. Радиоперехват, например, или наблюдение через мощные телескопы. Даже у нас, пока ружья ржавели, военная разведка шагнула настолько далеко вперед, что в пехоте, например (в настоящей, а не в тех учебных взводах, где я столько мучился) теперь выпускают разведроботов, и те летают над полем боя, точно гигантские жуки, собирая информацию.

Поэтому не исключено, что слизни в курсе всего, что знают журналисты. А раз я теперь тоже знал про корабль и лунную базу, меня наверняка здесь запрут, пока строятся. Если, конечно, не отдадут под трибунал и не расстреляют. Я ведь не сумел захватить слизня живым, да и взрыв снаряда на меня, небось, спишут.

Спал я плохо.

Наутро меня снова отвели в яркую «операционную». Слизняк все еще лежал на столе, но стулья теперь были заняты. Двенадцать фигур. Я заслонился от света, пытаясь рассмотреть моих будущих судей.

Моему взгляду предстали военные формы из полудюжины родов войск. Звезды во все погоны. Мистера Я-сраку-везде-узнаю среди них не было: эти чинами куда выше будут. Все, кроме одного тощего парня, который тем временем поднимался с места. Кто это – старшина присяжных? Приговорит меня сейчас к пожизненному заключению на Луне? Мое сердце отчаянно колотилось.

«Старшина» шагнул ко мне, щурясь от света. В отличие от блестящих генеральских ботинок, его ботинки выглядели так, будто он чистил их шоколадкой.

– Джейсон! Тебя кормили?

Говард Гиббл сжал мне руку. На воротнике у него блестели дубовые листочки – майорские значки.

– Говард! Ну ты хоть им скажи! Не избивал я этого слизня до смерти!

– Ты о расследовании? Пустая формальность. О нем уже и думать забыли.

Он поднял руки перед грудью…

…И зааплодировал мне. Остальные встали и тоже захлопали. За десять минут меня поздравили генералы четырех стран.

Потом они и группа спецов вернулись на места, надели маски и принялись ахать и охать, пока другие спецы кромсали слизняка и засыпали меня вопросами.

Во время перерыва Говард подобрался поближе ко мне, откашливая сигаретный дым.

– Я так и не успел с тобой нормально поговорить. Каково тебе там было? Как они двигаются? Проявляют ли индивидуальные особенности?

– Страшно! Они вдруг как полезут на меня со всех сторон, будто зеленые макароны. Ну, я давай деру. С перепугу в штаны налил.

– Вот это да!

Слизняка резали часов шесть, и вот что мы выяснили в итоге. Видят слизни белыми пятнами на головном конце (хотя это и не глаза в нашем понимании) и воспринимают не видимый свет, а инфракрасный. Они не рождаются, а почкуются. Та пустая штука, о которую я споткнулся, пока кружил вокруг слизняка, – скорее всего, их защитный костюм. Слизни общаются звуками, хотя не исключено, что способны и к примитивной телепатии. У них здоровые периферические нервные узлы, но органа типа нашего головного мозга нет, поэтому вряд ли они способны к независимому мышлению. Если дохлого слизня не заморозить, то он воняет, хоть нос зажимай. И еще спецы согласились со мной насчет толчка.

Выудив все, что можно из слизняка и моих воспоминаний, спецы с генералами удалились. Говард остался.

– Ты говорил, твою семью убили в Индианаполисе?

– Маму. Кроме нее у меня больше никого не было.

– Послушай, сейчас подбирают войска для десанта на Ганимед. Планируется высаживать пехоту – десять тысяч опытнейших солдат на Земле. Заявок море. Поэтому думают принимать только тех, чьи семьи погибли в войне.

К чему бы это он?

– Ну, положим, я тоже сирота. Только вот никак не из опытнейших солдат на Земле.

– Черта с два! Ты единственный, кто видел живых слизней.

– А?

– Мою разведроту включают в штаб. Наша задача объяснить командирам, чего ждать от противника. Я сказал, что мне понадобятся твои знания.

– Я же не ученый! Я алгебру едва сдал!

Говард отмахнулся.

– Ерунда. В твоих бумагах написано, что ты неплохо стреляешь. Вот и возьмем тебя в службу личной охраны командования.

Я оторопел.

– Считается же, что в службе личной охраны самый высокий процент потерь!

– Ну подстрелят – подумаешь! Чего не сделаешь ради общего дела? В основном ты будешь работать со мной. Видел, корабль над нами строят? Полетишь на нем.

Свет померк у меня перед глазами. Вместо трибунала мне предлагали осуществить самую заветную мечту.

На сей раз капрал-полицейский отвел меня не в камеру, а в офицерскую квартиру. Я споткнулся о порог темной комнаты. Мецгер с кровати зажег свет и приподнялся на локте.

– Ну как?

– Замечательно, – просиял я.

На следующий день мы с Мецгером и Говардом отправлялись на Землю. Шаттлы с Лунабазы приземлялись на космодроме на мысе Канаверал по ночам, один за другим, с выключенными огнями, чтобы местные жители не догадались о масштабах операции. Шаттл доверили сажать Мецгеру – без фонарей, в кромешную тьму – брр!

Наутро я доложился командиру и получил новое назначение. Хоть никто и не знал о моей дуэли со слизняком (на Лунабазе я подписал очередные бумаги о неразглашении), билет в экспедиционные войска ООН придал мне важности. Езда на попутках осталась в прошлом: до следующей базы я ехал на мягких сидениях в синем автобусе ракетных войск. Капрал подносил мне бутерброды, я отсыпался за прошлые месяцы, а в перерывах между сном и едой смотрел в окно на сельскую Америку.

Мы ехали на северо-запад через хмурую холодную Оклахому. На дверях магазинчиков на обочинах висели замки: сельское хозяйство рассыпалось, и торговать было практически некому.

Я развалился на кресле и смотрел за окно, где оклахомская пыль незаметно сменилась колорадской пылью. Прежде, помню, когда мы ездили по здешним равнинам, на горизонте отчетливо виднелись Скалистые горы. Теперь же, сколько я ни напрягал глаз, гор было не заметно. Человечеству оставалось совсем недолго. Скорей бы закончили корабль. И сформировали бы экспедиционные войска.

В Денвере я сел на вертолет и отправился к Передовому хребту.

И я-то, дурак, думал, что на Луне холодно…

24

Слизни перекраивали Ганимед под себя. Они нагрели его до нуля по Фаренгейту в тамошних вечных сумерках и создали атмосферу – не с шестнадцатью процентами кислорода, как в земном воздухе, а всего лишь с двумя. Так говорили астрономы, и анализ газового состава тканей слизняка подтвердил их выводы. Искусственная атмосфера на Ганимеде была столь же разрежена, как наш высокогорный воздух.

Поэтому, когда начали искать, где готовить войска к высадке на Ганимед, потребовалось место с ледяным разреженным воздухом и в то же время с достаточными средствами, чтобы завезти и разместить десять тысяч солдат плюс инструкторов и запасных.

Кэмп-Хейл, что в Колорадо, был таким же древним, как и форт Индиантаун. Он лежал на западном склоне Скалистых гор, двумя милями выше уровня моря и шестью милями севернее шахтерского городка Ледвилль. Его построили во время второй мировой войны для подготовки военных лыжников, а потом снесли до основания. Правда, сейчас, подлетая к нему на вертолете вместе с дюжиной других солдат, я не мог поверить, что еще совсем недавно здесь, между лысых гор, были лишь развалины.

Лунабазу отстроили из ничего за четверть миллиона миль от Земли всего за несколько месяцев. Снега Кэмп-Хейла были поближе, но раскинувшиеся во все стороны здания, дороги, машины и копошащиеся люди ошеломляли не меньше.

Как раноприбывший, я выбрал себе вещи поновее и отнес их себе в комнату, в казарму штабного батальона экспедиционных войск. Только я разложился, вошел мой сосед.

Он постучал для приличия по косяку и протянул мне руку.

– Ты Уондер? Я Ари Клейн.

Его штатская одежда меня не удивила: я слышал, что в соседи мне дали кого-то из Говардовой разведроты. Ари Клейна записали в учетной книге, как «оператора КОМАРа», так что я ждал сюрпризов.

Черные волосы Ари, кощунственно длинные по военным меркам, завивались в кудри. Поверх них сидела вязаная ермолка. Из-под густых бровей грозно сверкали темные глаза, зато лицо расплывалось в улыбке. На висках виднелись едва заметные светлые шрамы – такие есть у каждого оператора.

– Привет!

На нем была байковая рубашка, джинсы и ботинки из страусиной кожи. Разведка, видишь ли! Мне дали в соседи еврейского ковбоя!

– Не обращай внимания на одежду. – Ари будто прочел мои мысли. – Я не настоящий ковбой, просто из Далласа приехал.

Ари и сам-то по себе был любопытен, а мешок его просто завораживал. Он шевелился! Ари скинул его на кровать, раскрыл и отступил на шаг, пока я хлопал глазами.

Из мешка вылез черный бархатистый шестиногий мяч и уставился на меня глазами-тарелками.

– Знакомься, Джейсон, это Джиб.

Всякий слышал про коммуникационные аппараты-разведчики, но мало кто стоял к КОМАРу так же близко, как я к Джибу.

В принципе, КОМАР – просто улучшенная модель полицейских наблюдательных роботов, которых чуть ли не каждый день видит любой американец. Только размах крыльев у полицейского робота четыре фута и цена ему – пара сотен тысяч. КОМАР же стоит, как целый танковый батальон, поэтому и выделяют их всего по одному на дивизию.

КОМАР, даже с расправленными крыльями, свободно пролетает в обычное окно. На своих шести ногах он развивает скорость быстрее, чем бегущий гепард. Его бархатистая поверхность невидима радарам и инфракрасным камерам, а также легко меняет цвет, благодаря чему КОМАР сливается с окружением, подобно хамелеону. Защищенный ультратитановым корпусом он стоек к огню, воде, пулям и электромагнитному импульсу при ядерном взрыве.

Ари щелкнул языком, и его механическое второе «я» прыгнуло ему на плечо, все еще поглядывая на меня.

– Его выпустили вторым, то есть номером «Б», в серии «Джи». Так он Джибом и стал.

Джиб отвлекся от меня и начал озираться по комнате. Я слышал, КОМАРы воспринимают видимый, инфракрасный и ультрафиолетовый свет плюс рентгеновское излучение. И слышат в диапазоне от пяти до пятидесяти тысяч герц и радиоволны вдобавок. Крыса пукнет – и то Джиб засечет.

– Он что, кровать себе ищет? – полюбопытствовал я.

Ари покачал головой.

– Его запрограммировали всегда проверять помещение на подслушивающие устройства. Мороз дерет по коже, а?

– Да не.

Дерет, конечно. Мне ж теперь спать в одной комнате с этим железным тараканом!

Джиб прыгнул с плеча Ари на подоконник, поднял одной ногой щеколду, балансируя на остальных пяти, и открыл окно. Щитки на его спине распахнулись, выросли в крылья, – и Джиб был таков.

Ари осклабился, пока доставал менее одушевленные вещи из своего рюкзака.

– Шведы прилетели. Половина солдат – девчонки. Райское местечко.

Ари видел их глазами Джиба. КОМАРы передают голограммы на компьютер для анализа, а также, через вживленные электроды, непосредственно в мозг оператора.

КОМАРы – всего лишь навороченные машины из металла и пластика. Для защиты от помех они подчиняются мыслям оператора и ничему больше. У них достаточно искусственного интеллекта, чтобы действовать в одиночку, вне связи с оператором, но личности, считается, у таких аппаратов нет. И все равно я слышал, что КОМАРы и операторы также сильно привыкают друг к другу, как прежде служебные собаки к дрессировщикам.

Ари фыркнул.

– Шведам достается от инструкторов – и им, и их блондинкам.

Экспедиционные войска создавались, по идее, под эгидой ООН, но, поработав почти век международным жандармом, армия США на световые годы обгоняла армии остальных стран. Поэтому большинство солдат здесь было американцами, оборудование и оружие – американским, да и инструктора в основном из Америки. Стоило прибыть добровольцам из другой страны, им тут же прочищали мозги, чтобы шли с нами в ногу.

Ари бросил взгляд на наручный компьютер.

– Час до еды. Пойдем-ка к взлетной полосе, полюбуемся на зрелище.

Когда мы пришли, живописных шведов уже погнали бегом вокруг лагеря. Из «Геркулеса» выгружалась тоскливая толпа загорелых солдат.

– Египтяне, – огласил Ари вердикт Джиба. Я прищурился, ища Джиба в облаках. Я точно знал, что он там, но, сменив цвет на серый, КОМАР стал невидимкой.

– Жалуются на холодрыгу.

Джиб переводил языки и диалекты, расшифровывал коды и шифры, и слал всю эту информацию в голову Ари.

Египтяне выстроились и встали более-менее по стойке смирно. Ледяной горный ветер рвал шерстяную кайму с капюшонов наших зимних курток. Бедняги-египтяне в своей летней форме, особенно низенькие и худые, тряслись как листья на ветру.

Голос инструктора взревел на всю взлетную полосу.

– Сэр?! На «сэр» обращаются к офицерскому составу! Я старший инструктор по строевой подготовке старшина Орд и обращаться ко мне вы будете «господин старшина»!

Я вздрогнул, хоть обращался он к египтянам. Орд! Я и забыл, что питсбургский снаряд превратил Орда в сироту, столь же подходящего для экспедиционных войск, как и я. Правда, с его опытом, ему не надо было ловить слизней, чтобы сюда попасть. Как старший инструктор дивизии, он и наш батальон возьмет в железный кулак. Во радость-то!

Мы осторожно приблизились.

Объектом нападок Орда была девушка в костюме лейтенанта египетской армии. Поступая в экспедиционные войска, оставляешь все свои звания позади. Тут она обыкновенный солдат.

Росточку в девчонке было меньше пяти футов, так что Орду приходилось нагибаться, чтобы рявкать ей в лицо. Когда он закончил и двинулся дальше, я хорошо разглядел девушку – и обомлел.

У нее была смуглая гладкая кожа, широкие темные глаза, безупречные черты лица. Солдатские шмотки обычно скрывают все прелести женского тела, а вот у нее даже в форме фигура выглядела заманчиво. Пока мы с Ари наблюдали, Орд закончил приветственную речь и скомандовал: «Разой-дись!».

Египтяне ошалело повернулись кругом, подобрали рюкзаки и побежали к грузовикам, которые повезут их за новой одеждой. Я нагнал маленькую понурую египтяночку.

– Не обращай внимания на Орда.

Она подняла на меня голову. Вблизи ее глаза были еще краше.

– Он ко всем так цепляется, – продолжал я, – особенно к тем, кто ему понравится. Он и на меня в свое время кричал.

– А ты кем будешь? – спросила она на правильном английском, хотя и с акцентом. Я готов был весь день смотреть, как движутся ее губы.

– Уондер. Джейсон. Армия США. Специалист четвертого класса. То есть был – сейчас я здесь просто солдат.

Она кивнула и протянула мне руку.

– Муншара. Шария. Египетская армия. Бывший лейтенант. – Она гордо подняла голову.

– Так точно, мэм, – хоть нам и стерли звания, воинский этикет никто не отменял.

С плеча у Шарии сполз рюкзак размером с нее саму. Я потянулся было подхватить его, но она отшатнулась, стараясь не хватать ртом разреженный горный воздух.

Как прикажете кадрить девушку, если она военная, да еще и старше тебя по званию?

– Я пулеметчик.

– Я тоже. Может, еще посоревнуемся.

Это, конечно, не свидание, но дверь для будущих контактов оставлена приоткрытой.

Египтянка добежала до грузовика и затолкала в кузов тяжелый рюкзак. Я подумал было помочь ей залезть: руку подать или (мечтать так мечтать!) под попу подтолкнуть, но она метнула в меня такой взгляд, что я даже не стал пытаться.

Шария забралась в кузов только со второго прыжка. Я отвернулся.

– Спасибо за американский прием, – улыбнулась она сверху и была такова.

– Мила, – подошел ко мне Ари, – но не мой тип.

– А?

– Мы хоть уже двадцать лет дружим с арабами, мама не одобрила бы, приведи я домой египтянку. – Он болезненно поморщился при упоминании о матери.

– Вот оно что.

Даллас разрушили одним из первых. Каждый солдат в наших войсках так или иначе пережил одну и ту же трагедию. Между нами быстро выработались негласное правило: никогда никого не спрашивай про его семью, пока собеседник сам не заведет о ней разговор.

– Кто-то еще из твоих погиб?

Ари кивнул.

– Отец. Он торговал коврами, держал три магазина. В северном Далласе хорошая торговля коврами. Была.

Подчиняясь неписаным законам, он не мог меня расспрашивать, поэтому я сказал:

– Моя мама погибла в Индианаполисе.

Следующая часть ритуала заставляла сменить тему, как только собеседники поведали друг другу о погибших родных.

Тут как раз с неба спустился Джиб и уселся Ари на плечо. Четырьмя ногами он держался за плечо, двумя протирал антенны, пока те втягивались внутрь его корпуса. КОМАРы серии «Джи» не только наблюдают – они еще взламывают любые доступные базы данных и скачивают информацию.

Ари показал на удаляющийся грузовик.

– Вон та пигалица в лейтенантской форме. Ее отец был полковником египетских ВВС. Родители и шесть сестер погибли при взрыве Каира. С шестисот метров вышибает из пулемета глаза карточным валетам. Не замужем, но и не лесбиянка. Носит узкие трусики.

– Ну и носатый же у тебя жучок, Ари.

Он гордо поправил ермолку.

– Еврей, как-никак.

Грузовик повернул и скрылся за самолетами. Джиб явно преувеличивал. Я обращался с M-60 лучше всех, кого знал, но мне даже не разглядеть колоду карт с шестисот метров. Оставалось надеяться, он не ошибается насчет трусиков.

На следующее утро весь мало-мальски военный персонал в Кэмп-Хейле собрался на каменистую площадку между горными вершинами. В центре ее саперы соорудили сцену и подключил громкоговорители. Наш штабной батальон, ответственный за безопасность командиров, сидел под сценическими подмостками. Ледяные камни холодом резали мне задницу; ледяной ветер жег нос.

Генерал-майор Натан Кобб взобрался на сцену в такой же зимней куртке, какую носил любой из нас, только с двумя звездами на каждом плече. Он скинул капюшон (бедняга – на такой-то холодине!) и приготовился говорить. Совершенно седой и тощий, как железнодорожный рельс, генерал поправил старомодные очки на красном от холода носу, достал из кармана листок бумаги (который ветер принялся тут же вырывать у него из рук) и оглядел наши пятнадцать тысяч лиц. Десять тысяч солдат на дивизию плюс пять тысяч запасных. Сами можете сосчитать, какие потери ожидались за время подготовки.

Натан Кобб придвинул к себе микрофон.

– Ну что, ребятки, замерзли?

Я уже успел прочесть про человека, ради которого мне, возможно, придется лечь под пули. Он был родом из маленького простенького городка в штате Мэн, что слышалось и в его речи.

– Никак нет, сэр, – взревели пятнадцать тысяч глоток.

– Как, готовы поджарить слизней?

Оглушительный рев. Кобб утер нос рукавицей и улыбнулся солдатам.

Большинство генералов увешены дипломами, как породистые пудели. Военная академия, известная семья, работа в посольствах и в Вашингтоне. В сравнении с ними Натан Кобб был дворняжкой. Он записался на службу в восемнадцать, воевал, получил повышение, пробился в офицерское училище. С годами заработал степень магистра международных отношений и с блеском окончил командно-штабной колледж. Он как чумы избегал карьерных назначений в Пентагон, предпочитая оставаться со своими солдатами. Злые языки утверждали, будто он не знал, какими вилками что есть на приеме в Белом доме, и его это не смущало. По счастью, хозяйку Белого дома это тоже не смущает, а ведь именно она, как-никак, наш верховный главнокомандующий.

Кобб прокашлялся, и его многотысячная аудитория притихла.

– Я не собираюсь промывать вам мозги или разжигать боевой пыл пламенными речами – вы и так их уже наслушались. Каждому из вас предстоит выполнить важнейшую, труднейшую задачу, когда-либо стоявшую перед человечеством. Многим не суждено вернуться с боя. Я могу предложить лишь одно – мое торжественное обещание, что сам я сделаю все возможное, чтобы вернуть вас домой живыми, пусть даже ценой моей собственной жизни. Но если передо мной встанет выбор: ваши жизни против жизней всех тех, кто остался на Земле, думаю, мой ответ будет очевиден. Уверен, что вы поступите точно так же.

Он замолчал. Ветер стих, и я ощутил, как дыхание вырывается из пятнадцати тысяч пар легких.

– Вы уже и так слишком долго меня слушаете, – проворчал генерал. – Пора за работу.

Под гробовое молчание он сошел со сцены.

Наверное, все ожидали, что генерал будет махать кулаками или расскажет о наших хитроумных замыслах – ну хоть что-нибудь. Как Паттон, призывавший, чтобы чужие сукины дети умирали за свою страну, *[6]6
  Из знаменитого обращения генерала Джорджа Паттона к войскам: «Еще ни один сукин сын не выиграл войны, погибнув за Родину. В войне побеждают, добиваясь, чтобы сукины дети по ту сторону фронта гибли за родину» (прим. пер.) .


[Закрыть] или Маршалл, объяснявший генеральный стратегический план.

– Деловой мужик, – наклонился ко мне Ари.

– Это ты еще со старшим инструктором по строевой не встречался.

Недели летели одна за другой. Плюсом было то, что спали мы честно отведенные шесть часов в день, кухню с казармами убирали за нас, а еду давали практически съедобную (генерал Кобб сам частенько заходил в столовую попробовать солдатские харчи – и горе тому повару, у кого в этот день подгорит ветчина). Минус – то, что всякую свободную минуту между инструктажами мы скакали по горам или чистили оружие. Курс основной подготовки покажется отдыхом в сравнении с этим. Да к тому же мороз всякий раз обволакивал нас ледяным ковром.

Что возвращает меня к Пигалице и к пробе на холодовую выносливость.