Текст книги "Сироты"

Автор книги: Роберт Бюттнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

29

Все началось вполне невинно. Каждый член экипажа (кроме генерала Кобба, который в свободное время рыскал по кораблю, разнюхивая, как бы улучшить солдатскую жизнь) раз в десять дней получал выходной. «Зачем? – спросите вы. – Кому нужны выходные, если все равно проводишь их с теми же людьми в темно-серой консервной банке?». «А вот и ошибаетесь», – отвечу я. Выходной – это нечто особое; он как вишенка на вашем мороженом. Во-первых, можно носить нормальную одежду: нам разрешили взять ее с собой. Во-вторых, можно спать, сколько влезет. В-третьих, можно развлекаться. Одни собирались в оркестры, где играли на всех возможных инструментах: от волынки до балалайки. Другие смотрели фильмы: в одном лекционном зале стояло мощное оборудование, и каждый вечер класс превращали в кинотеатр. Повара даже раздавали там воздушную кукурузу на халяву.

Я постоянно ходил в этот зал. Не ради фильмов – хотя показывали здесь все что угодно. Я выспрашивал у Пигалицы, на какие дни выпадали выходные у лучшей летчицы в мире, после чего, как мелкий торгаш, выменивал десерты и лишние дежурства на подходящие дни. Пух обожала ходить в кино. По крайней мере, я постоянно там ее встречал. Только неделями позже я вычислил, что Пух с Пигалицей сами подгоняют ее расписание под мое. Женщины думают, будто мужчины идиоты. И я их за это не виню.

Пух родом из западного Вайоминга. Она привезла с собой байковую рубашку и джинсы, которые сидели на ней либо слишком плотно, либо в самый раз – в зависимости от того, как посмотреть. Ни один устав не указывал, как смотреть. Также не было отрегламентировано, насколько приятно может пахнуть от офицера. В тот вечер джинсы сидели на Харт откровенно вызывающе, а пахло от нее лилиями.

– Я уже видела этот фильм, – махнула Пух на плакат. – Пропущу-ка сегодня кино.

– Я тоже, – кивнул я, хоть последние недели только и жил в предвкушении этого фильма.

Она наклонила голову к пакетику воздушной кукурузой и смахнула нераскрывшееся зернышко кончиком языка.

– На складах в центре корабля тяготение поменьше. Я думала сходить проверить.

– Возьмешь меня за компанию?

– Пошли! – Она махнула рукой, и я проследовал за ее джинсами к лифту.

В оружейном отсеке всегда кипела бурная деятельность: экипаж постоянно проверял и перепроверял сотни тонн самонаводящихся ракет, которыми «Надежда» будет поливать с орбиты слизней. В автомобильном отсеке, где стояли луноходы, тоже шла работа. Центральнее располагался отсек со шлюпками, на которых нас поднимут с Ганимеда обратно на «Надежду», когда (и если) мы победим. Ходили слухи, что шлюпки суммарно вмещают только пять тысяч солдат. Значит, еще на Земле прикинули, что каждый второй из нас поляжет на Ганимеде. Я же пока предпочитал прикидывать совершенство покачивавшихся передо мной джинсов.

В тускло освещенных продовольственных складах не было ни души.

Чем ближе к центру, тем меньше центробежное ускорение, а значит, и создаваемое им тяготение – это факт. Стоило выйти из лифта, и я подскочил в воздух между нагроможденными коробками. Быстро прочел этикетку. Один из бесчисленных ящиков с эпоксидным клеем, заменивших свежие фрукты.

Впереди меня Пух тоже подпрыгнула и дотронулась до потолка. Ее звонкий смех эхом разнесся по складу. Опускаясь, она повернулась ко мне, потеряла равновесие, и я подхватил ее за талию.

Дальше следовало поставить Пух на палубу и отпустить. Неуставные отношения между военнослужащими в период боевых действий время сурово наказываются уставом, под чье действие мы попадали с тех пор, как зажегся первый двигатель на космодроме в Канаверале. Но наши губы почти соприкасались, ее теплое дыхание грело мне щеку. Пух закрыла глаза – и я забыл про устав.

Через тридцать счастливейших минут в моей жизни внезапно рядом раздался возглас:

– Джейсон! Ты что это делаешь?

Меня будто током ударило. Даже не открывая глаз, я узнал голос генерала Кобба, хоть никого здесь быть не должно. Однако лучшие командиры всегда сами проверяют то, о чем забывают их подчиненные.

Что ответить? Отрабатываем искусственное дыхание? Полуголые?

Я разжал один глаз и увидел изумленного генерала. Я попытался вытянуться и заслонить собой Пух, но запутался в штанах. Хотел отдать честь, да рука застряла в лифчике.

– Можете не отвечать, – проворчал генерал Кобб, отворачиваясь. – Я еще не настолько стар, чтобы забыть, как это называется.

Мы с Пух натянули на себя одежду, после чего генерал повернулся к нам. Он, конечно, узнал Пух – офицера, пилота десантного корабля номер один, человека, в чьи руки ляжет судьба самого генерала и всего штабного батальона. В руки, которые Пух тем временем вытирала о джинсы, чтобы скрыть кое-какие вещественные доказательства.

Я снова зажмурился.

– Сэр…

Генерал остановил меня движением руки.

– Вы двое не первые, – вздохнул он и тряхнул головой. – Посади десять тысяч ребят на два года в железную банку, а потом внушай себе, что они не люди. Секс нас не погубит, а вот попытки его скрыть – не исключено. Продолжайте.

И он пошел прочь.

На следующий день огласили изменения в уставе. Теперь разрешалось запирать каюты – и никто тебе слова не скажет. Поползли слухи, что и женитьбу могут разрешить.

Первым захлопнулся люк в каюту командора. Больше я Мецгера с Пигалицей не видел, кроме как на охраняемых мной совещаниях, которые посещал он, или на тренировках, где появлялась она.

Утром шестидесятого дня до выброски мы собрались в лекционном зале нашего местного университета имени Говарда Гиббла слушать про анатомию и физиологию слизней. Мы с Пигалицей сидели вместе, как пулеметчики из одной команды.

Лектор, доктор Чжоу, несмотря на капитанские значки, была монстроведом. По научному – криптозоологом.

– Строение тела у слизней немногим сложней строения амебы, которых вы наверняка рассматривали в школе под микроскопом. Исследованная нами особь лишена нервных структур, ответственных за независимое мышление. Мы полагаем, что совместно слизни функционируют как единый организм.

На школьной экскурсии к Скалистым горам мне показали самый большой в мире живой организм – многовековую осиновую рощу, в которой соединились между собой тысячи отдельных деревьев. Слизни, конечно, ее погубили.

– Готовьтесь к безупречной координации между солдатами противника, направляемыми коллективным разумом, – пояснил с места Говард Гиббл.

– И что этот разум им прикажет? – спросил кто-то с места.

– Вести себя, как идеальные солдаты, – пожал плечами Говард. – Узнаем на месте.

Я сглотнул. Школа начнется всего через два месяца. И многие научатся только умирать. Накануне кто-то в обход командиров выложил в общий доступ результаты исследования из Пентагона, которое провели еще до нашей отправки. Оно распределяло военно-учетные специальности по выживаемости в предстоящем бою и почти тут же стало известно как «Книга чисел».

Первое место по ожидаемой продолжительности жизни занимал экипаж корабля, остающийся на орбите. За ними следовали пилоты десантных кораблей, вроде Пух. Все они окажутся вдали от сражений.

Тем же, кто лез в пекло, жить предстояло гораздо меньше. Хуже всего приходилось службе личной охраны командования. Мало того, что на лбу у командиров вечно будто невидимая мишень нарисована, так еще и прикрепленные охранять их солдаты должны собственной грудью заслонять офицеров от пуль. Согласно компьютерам, как только начнется сражение, мы с Пигалицей проживем примерно одиннадцать секунд.

Пигалицу, правда, это не волновало. Я видел по ее рукам. Вот уже почти два года я наблюдал за ее кистями, удерживающими пулемет. Когда она радовалась, руки тряслись; когда распалялась, успокаивались. Сегодня они прямо-таки ходуном ходили.

Она нагнулась ко мне и прошептала:

– Джейсон, вчера Мецгер сделал мне предложение.

С таким же успехом она могла шлепнуть меня по щеке дохлой рыбой. Я, конечно, знал про то, как мой друг относится к Пигалице, но только теперь увидел разверзшуюся между нами пропасть. В сознании Мецгера Пигалица давно меня вытеснила. Весь его мир теперь вращался вокруг нее, как Ганимед вокруг Юпитера.

– Поздравляю.

– Вот, хотели пригласить тебя шафером.

Мне стало не так одиноко, и я даже слегка улыбнулся.

– Когда вернемся на Землю?

– Нет, на следующей неделе.

Остаток лекции я провел в раздумьях и не слышал ни слова из того, что говорила лектор на сцене.

С тех пор, как изменили устав, Ари закрутил роман с сапером – приятной девчушкой из Тель-Авива, которая роняла слюни, слушая его акцент (хотя сама в жизни не отличила бы городского произношения от деревенского говорка). Джиба во время свиданий изгоняли в коридор. И все равно, спать с парнем, чей мозг постоянно подключен к железному таракану, – это попахивает каким-то извращением.

Мы с Ари чередовали права на каюту во время часа отдыха. Сегодня был мой черед. Пух уже ждала меня в каюте: ее сложенная форма висела на спинке моего стула, а сама она лежала на койке под одеялом.

– Спешишь? – спросил я.

Ее глаза озорно блеснули.

– Горю от страсти.

Я пододвинул стул к койке, спинкой вперед, сел и положил голову на спинку, вдыхая аромат ее одежды.

– Я тут думал…

– Я тоже. Залазь под одеяло, и я тебе покажу.

– Да нет же. Серьезно думал. О нас с тобой.

Тень пробежала по ее лицу.

Я полез в выпирающий карман и нащупал бархатную коробочку. На корме «Надежды» работал магазин лишь с простеньким ювелирным отделом, но продавец сказал, что главное – сам поступок.

Ее ладонь легла на мою.

– Не надо.

– Не надо? Что значит «не надо»? Ты ведь даже не знаешь…

Она замотала головой, на глазах появились слезы.

– Нам нельзя. Я не могу.

Человеческое сердце удерживается в груди хрящами, связками и кровеносными сосудами, однако мое сердце ушло в пятки, как свинцовое ядро.

– Как? Почему?

Она села, все еще придерживая одеяло, и провела пальцами мне по щеке.

– Дело не в тебе. С тобой я счастлива, как ни с кем иным.

– Тогда в чем же?

Она отвернулась и прошептала в стенку:

– Ты видел «Книгу чисел».

– Что мне «Книга чисел»? Плевал я на нее!

– Ты совершишь какое-нибудь глупое благородное дело и погибнешь.

Я молча слушал ее дыхание.

Она повернула ко мне заплаканное лицо.

– Я и так сирота. Не хочу овдоветь за одиннадцать секунд.

Пух изо всех сил сжала одеяло, борясь со всхлипами, потом не выдержала и расплакалась в голос. Я обнял ее за плечи и прижал к себе, пока она тряслась в рыданиях.

Когда через час раздался гудок, Пух оделась и, не проронив ни слова, вышла из каюты.

Мы больше не возвращались к этой теме, но с тех пор так яростно занимались любовью, будто каждая следующая секунда могла оказаться последней.

Свадьба Пигалицы с Мецгером стала настоящим событием, и не только потому, что впервые в истории человечества совершалась в космосе.

Торжество проходило на астрономической площадке на носу «Надежды», под единственным на корабле окном – эдаким огромным стеклянным куполом, в который выходила собственно площадка, напоминавшая трамплин над бассейном. Здесь штурман с помощью простейших, но надежных приборов мог бы ориентироваться по звездам и даже править курс корабля, если зависнут компьютеры. Компьютеры висли постоянно, однако менять курс корабля, который и так летел к Юпитеру, как шар катится к кеглям, не приходилось, поэтому площадка обычно пустовала.

Мецгер, хоть и был формально старшим на корабле, руководить собственной свадьбой не мог. Кроме того, в подчинении у него находилось всего пятьсот человек экипажа, а у генерала Кобба – десять тысяч десантников, так что пришлось Натану Коббу на вечер превратиться из генерала обычного в генерала свадебного. Он стоял разодетый в парадную форму в конце площадки и сжимал белыми перчатками церемониальный устав. И над головой, и под ногами у Кобба простиралась космическая тьма с пляшущими от вращения корабля звездами. Подле генерала стоял жених – образец военной элегантности, вплоть до шпаги на поясе.

Мы слегка поменяли роли. Шафером стал Ари, свидетельницей – Пух, а я, будто брат невесты, выводил Пигалицу к жениху.

Раньше всех вдоль площадки с бархатной подушечкой с кольцами в передних лапах, мягко поблескивая под звездным светом, прошествовал Джиб, первый в мире шестиногий паж. Пух, ждавшая своего выхода, наклонилась ко мне.

– Я тоже хочу белые розы на свадьбу. Ты просто супер, Джейсон.

Я гордо надул грудь. Недели торговли десертами и обмена дежурствами ради встреч с Пух познакомили меня со здешним черным рынком. На корабле была оранжерея: считалось, что, захватив Ганимед, мы прокормим себя выведенными растениями. За месячное жалование и кольцо, в котором нужды больше не было, я выторговал у местной агрономши величайшую роскошь на корабле – цветы.

Пигалица пропустила дрожащую руку через мою; ее букет всколыхнулся. На ней была белая парадная форма с прицепленными вуалью и шлейфом. Военная форма – сомнительный свадебный наряд, скажете вы, но краше Пигалицы я невест не видел.

Я заготовил маленькую речь, в которой хотел сказать Пигалице, как здорово, что два ближайших мне человека решили навсегда быть вместе, однако стоило наклониться к ее уху, она поспешно прошептала:

– Молчи, Джейсон. Молчи, или я не выдержу.

Что ж, хорошо. Слезы уже и мое зрение застилали.

При малом тяготении мы с невестой буквально перепорхнули к жениху. После венчания Ари достал из кармана завернутую в носовой платок лампочку и дал Мецгеру ее растоптать*[7]7
  Традиция на еврейских свадьбах: жених разбивает ногой бокал.


[Закрыть]. (Джиб в испуге попятился, увидев, как убивают электрического собрата). Пух, наученная Пигалицей, издала арабский клич, и под ее улюлюканья и под завывания волынок молодожены покинули астрономическую площадку.

Планировалось, что свадьба пройдет в тесном дружеском кругу, но Мецгера уже поджидала с шумным застольем вся его команда.

Не один раз нарушили мы тем вечером устав. Кроме цветов у агрономов можно было тайком приобрести картофельную водку. У меня от нее на ногах свело пальцы, а Пух сделалась любвеобильней прежнего.

К следующему утру, на шестьсот второй день полета, когда я, выдохшись от любви, задремал, «Надежда» пересекла орбиту Ганимеда вокруг Юпитера.

Глупый я, глупый, мне бы каждую секунду удовольствия надо было ловить…

30

– Многим из нас суждено здесь погибнуть.

Генерал Кобб нахмурился и вперил взгляд в детальную, величиной с боксерский ринг, голограмму зоны высадки «Альфа» у его ног. Десять тысяч солдат, сидевших вокруг на наскоро собранных трибунах, последовали примеру генерала. Шел предоперационный инструктаж. Мы уже сто раз это слышали – и все равно ловили каждое слово.

Голограмму мы получили еще вчера с беспилотного зонда – глупого выносливого родственника Джиба, которого запустили несколькими неделями раньше. Ганимед, как и наша Луна, был промерзшей, обезображенной кратерами каменистой пустыней. Астрономы ломали копья, рассуждая о ядре Ганимеда – расплавленная ли это лава, твердый ли лед или жидкая вода. Не знаю, как внутри, а на поверхности Ганимед был мертв, как надгробная плита.

Зона высадки «Альфа» располагалась на дне кратера. Военных не интересовало, называли ли ее как-нибудь прежде астрономы: зона высадки есть зона высадки. Дно кратера представляло собой застывшую лаву, излившуюся после удара метеорита в незапамятные времена. Говардовы геологи прочли нам целую лекцию про планетарные процессы, из-за которых посреди кратера после удара метеорита выросла огромная горища. Не знаю уж, что там к чему, а в результате получилась идеальная позиция для обороны: высота в центре широкой, плоской, замечательно просматриваемой и простреливаемой равнины. Равнины, предлагавшей мили посадочной площадки для ведомых Пух кораблей, которые опустятся на скорости двести миль в час, без тормозов.

Начальник оперативного отдела нацелил лазерную указку на точку в двух милях от горы.

– Корабли минуют край кратера здесь, коснутся земли здесь и прокатятся вот сюда… – Он провел красным лучом к горе. – После чего войска сгруппируются и займут вот это возвышение. Там и развернем операционную базу.

Раз плюнуть! Только слизни при этом должны быть слепыми, глухими и безмозглыми. Со всех сторон беспокойно заерзали.

– За время полета зонд не нашел ни малейших признаков противника в зоне высадки; при этом сам зонд не пытались засечь, его не регистрировали ни с помощью радара, ни другими активными средствами обнаружения. Мы готовы садиться хоть в самое пекло, но уверены, что до этого не дойдет.

– Если мы знаем, что это самое плоское и защищенное место на Ганимеде, – прошептала мне на ухо Пигалица, – то уж слизни тем более.

Я сощурился через зал на Пух. Пилоты сидели полукругом вблизи голограммы, в том порядке, в котором будут приземляться. Пух вела десантный корабль номер один, вместе с генералом Коббом и всем нашим штабным батальоном, но сидела по счету второй. Первым пойдет грузовой корабль с луноходами и тяжелым вооружением, чтобы дать инженерам лишнее время на его сборку и подготовку. Я улыбнулся от вида ее кислой физиономии. Пух задевало, что придется лететь за другим пилотом и смотреть, как тот становится первым человеком, посадившим корабль дальше Луны.

После инструктажа мы выстроились вдоль коридоров «Надежды», сгибаясь под таким грузом патронов, гранат, продовольствия, воды и одежды, какой мы бы на Земле и с места не сдвинули.

Наше обмундирование шагнуло вперед по сравнению с тем, что мы использовали на курсе основной подготовки, будто тоже свои триста миллионов миль пролетело. Хотя, с другой-то стороны, винтовка M-20 с виду вылитая старушка M-16. И весь тот вес, который она потеряла за счет меньшего тяготения, возвращался с более вместительным магазином. Патроны для стрельбы на Ганимеде содержали меньше пороха, чтобы снизить отдачу и сравнять скорость пули со скоростью на Земле, – но сотня таких патронов все равно весила как кирпич.

Мы получили-таки форму со встроенными вечными батареями, которые только разрабатывали, когда я обманом протащил Пигалицу через пробу на холодовую выносливость. Обывателю может показаться, что жесткая внешняя оболочка формы – просто броня. На самом деле жесткость позволяет закрепить все те завязки и рычаги, которые превращают кинетическую энергию движущегося человека в электрический заряд. Внешне мы смотрелись неуклюжими, как средневековые рыцари, но весила наша форма всего лишь треть от хоккейной. А ведь хоккейная форма не умеет греть, охлаждать и останавливать пули.

По цвету формы мы тоже скорее походили на спортсменов, чем на военных, потому что покрытие ее – смесь оксида серы с сульфидом ртути – было огненно-красным. Говард со товарищи утверждали, что это смажет наше инфракрасное излучение так, что слизни вряд ли нас заметят. Хотелось бы верить…

И шлем мой не просто горшок новобранца. Внутри у него – очки для ночного видения, цифровая рация и электроника, обслуживающая дисплей (по-другому – коллиматорный индикатор) на защитном щитке и систему лазерного наведения. Солдат видит дисплей с лазерным целеуказателем через специальный монокль – эдакую штуковину, выдвигающуюся перед одним глазом, из-за которой пехотинец становится похож на пирата.

И под всеми этими наворотами находился я – перепуганные мясо да кости.

Мецгер с генералом Коббом обошли наши ряды, проверяя форму и желая удачи. Перед нами с Пигалицей мой ближайший друг остановился и перешагнул через пулемет ближе к жене.

– Хорошенький макияжик.

Лицо Пигалицы разукрашивали полосы серой теплоизолирующей и обычной черной краски. Считалось, что чередующиеся теплые и холодные полоски исказят для слизней контуры лица. Из каждой ноздри Пигалицы выгибалась тонкая трубка-макаронина и уходила к генератору кислорода.

– Хорошенький медовый месяц. – Она растянула губы в жалком подобии улыбки.

Мецгер обнял Пигалицу и оставил что-то в ее руке. Белая роза из свадебного букета.

– Я тебя люблю, – сказал он.

– И я тебя.

Мецгер повернулся и направился дальше. Пигалица протягивала в его сторону руку с цветком, пока он не скрылся из виду. Белый лепесток, кружась, опустился на палубу.

Пух уже сидела за пультом корабля, с ней не попрощаешься.

Генерал Кобб, ровно с такой же ношей, как и у его куда более юных подчиненных, проковылял в воздушный шлюз. Мы двинулись следом.

Я пригнулся, пропуская верхушку рюкзака через вход в шлюз, и шагнул из корабля, шестьсот дней прослужившего мне домом. В лицо ударил обычный для Ганимеда холод. Я смотрел на облачко собственного дыхания и трясся, пока не заработали батареи.

Только когда мы с Пигалицей добрели до скамеек, сели и пристегнулись, я понял, что чего-то не хватает. Я ощупал себя. Гранаты – есть. Аптечка – тут. Лопатка и фляжки – на месте. Очки ночного видения – в наличии.

Наконец до меня дошло. Здесь нет вибрации. Почти два года я прожил в вибрирующем чреве «Надежды», и теперь, в неподвижном десантном корабле, я точно заново родился.

Пигалица сидела вплотную к генералу Коббу и подслушала половину его разговоров. Через три часа (по моему наручному компьютеру) она прошептала мне на ухо:

– Две девушки в корабле номер три споткнулись о шлюз. Одна вывихнула локоть, вторая бедро. И шлюз повредили.

Я фыркнул – слишком иронично. Нет, я не шовинист. Я готов гордо сражаться плечо к плечу с любой женщиной – взять хотя бы Пигалицу, – но недаром ведь, когда общество своей коллективной мудростью решает послать кого-нибудь крушить и убивать, выбирают мужчин.

Следующая задержка случилась с очередным солдатом, теперь уже мужчиной, в шестнадцатом корабле. У парня начался эпилептический припадок, и он в судорогах сломал замок воздушного шлюза. Опять три часа на починку. Вот вам и мужское превосходство.

Я молился, чтобы Говард оказался прав насчет несуществующей авиации у слизней, потому что при другом варианте наши задержки давали инопланетянам возможность собрать внизу целый рой истребителей. Говард, видно, не до конца в этом уверен – иначе зачем на борту наших кораблей все эти электронные средства противодействия?

Тем временем «Надежда» продолжала крутиться вокруг своей оси, двигаясь по орбите, и корабли наши болтались за ее корпусом, вызывая повальную эпидемию морской болезни.

Пух напевала нам из кабины песенки из старых фильмов. Ари на противоположной скамейке закатил глаза.

– Я готов терпеть запах блевоты, но кто-нибудь, выключите ее, пожалуйста!

Наконец воздушный шлюз закрылся, свет потускнел и сменился красным, чтобы нам привыкнуть к темноте. Пух перестала петь и объявила, как она счастлива, что мы воспользовались услугами ее авиакомпании. А потом сказала, что после приземления мы закончим самую безопасную часть нашего путешествия.

Нам предстояло пролететь сотню миль в старых жестянках, а потом сесть на скорости в двести узлов. Но мы понимали: Пух права.

Громкоговорители трещат, а затем произносят: «По моей команде начать отсчет к высадке… Начали!».