Текст книги "Космический триггер"

Автор книги: Роберт Антон Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

Кто подарил Симонтону “блинчики”?

Оказывается, человек с зеленоватой кожей и остроконечными ушами, которого я видел в 1963 году, присутствует в фольклоре многих культур, где вообще не употребляют пейот. Судя по многочисленным уфологическим сообщениям так называемых контактеров, в последние годы его чаще всего видят гуманоидным инопланетянином в летающей тарелке. А в конце шестидесятых он начал регулярно появляться в телевизионном сериале “Стар Трек” под именем “мистера Спока” и с тех пор не сходит с телеэкрана, несмотря на постоянные попытки сетевого телевещания прекратить показ сериала.

Но фанаты всегда настаивают на том, чтобы его вернули обратно, и сейчас, когда я пишу эти строки, программа телепередач предусматривает появление м-ра Спока либо в первой картине “Стар Трека”, либо в возобновленном телесериале. “М-р Спок” доказывает правоту Юнга об “архетипе”, который нельзя стереть из человеческого сознания.

По случайному стечению обстоятельств, этот остроухий божок, прикинувшись Споком, дал нам девиз, который приобрел широкое распространение в корреспонденции иммор-талистов – ученых, посвятивших себя исследованию проблем долголетия и финального физического бессмертия.

Конечно, это девиз “Живите долго и процветайте”.

Мы встречаем этот девиз на письмах Крионического общества Мичигана, Крионического общества Северной Калифорнии, общества “Прометей” и других имморталистских групп, Когда мы более детально рассмотрим некоторые факты, возможно, это “случайное стечение обстоятельств” окажется не просто совпадением.

В ирландском фольклоре Мескалито выступает в облике гнома, отличающегося игривостью, плутовством. Он всегда оставляет дары в виде пищи, что и произошло в случае с Симонтоном, которому “НЛО-навт” подарил блинчики.

Во многих мифологических системах Мескалито принимает разный облик. На рисунке он изображен в том виде, как его описывают американские индейские шаманы и как выглядит Питер Пэн в коммерческой рекламе. Таким же предстает и м-р Спок в “Стар треке”. Именно он чаще всего упоминается в рассказах об обитателях Гибельного Места, а его имя хорошо известно во многих шаманских традициях.

Необходимо подчеркнуть, что все наши впечатления и ощущения – касаются они Мескалито или кухонной табуретки, – прежде чем проявиться в нашем сознании, проходят через мириады нейро-химических процессов, которые протекают в нашем мозге. В момент сознательного распознавания отождествленный образ собирается в трехмерную голограмму, которую мы проецируем за пределы себя и называем “реальностью”. Мы чрезмерно скромны в оценке нашего собственного творчества, если говорить о любой из этих проекций буквально. Мы видим солнце “заходящим” на закате, но наука нас уверяет, что ничего подобного не происходит: есть лишь вращение Земли. Мы воспринимаем апельсин действительно оранжевым, хотя на самом деле он синий: ведь оранжевый цвет – это свет, отраженный от реального фрукта.

И куда бы мы ни посмотрели, мы представляем, что видим твердые предметы, но наука обнаруживает лишь паутину кружащейся энергии.

Великий и почтенный суфийский мудрец Мулла Насреддин однажды мчался по Багдаду на своем осле, изо всех сил подгоняя бедное животное. Люди удивлялись и выбегали на улицы, чтобы выяснить причину такой великой спешки философа. “Что ты ищешь, Мулла?”, – крикнул кто-то из толпы. “Я ищу моего осла!” – ответил Насреддин.

Подобно большинству суфийских шуток, нам кажется, что эта шутка может вызвать лишь раздражение, как раздражают нас стандартные трюки посредственных комиков.

Но на самом деле Насреддин обладал великим даром (возможно, даже чрезмерным) говорить иносказательно, и здесь он просто эффектно подчеркнул самую типичную ошибку искателей Космической Тайны.

Мы ищем тайну – философский камень, эликсир мудрости, высшее просветление, “Бога”, или То, Что Может Быть Окончательной Разгадкой – во всех направлениях: на севере, востоке, юге и западе, но все это время мчимся на ее крыльях. Эта тайна – сама человеческая нервная система, чудесный инструмент, благодаря которому мы создаем порядок из хаоса, науку из невежества, смысл из тайны или “Мескалито” (или стул) из водоворота космической энергии.

Доген Дзенджи, мастер дзэн, живший в восемнадцатом веке, бывало спрашивал практикующих:“Кто тот Мастер, который делает траву зеленой?”. И снова ответ сводился к тому, что это кора головного мозга, отвечающая за зрение.

Психологи проводят тысячи экспериментов, пытаясь обнаружить “мастера, который делает траву зеленой”. Д-р Джон Лилли называет его метапрограммистом, который сидит в нервной системе. Два актера врываются на лекцию по психологии, и в дверях один делает резкий выпад рукой в сторону второго. Второй падает на пол. Почти все студенты “видят” нож в руке нападавшего. Позднее выясняется, что истинным “орудием” был банан. Очевидно, сам по себе резкий выпад подразумевает нож: нервная система “знает”, что никто ни в кого не вонзит банан, так же как она “все еще знает” (несмотря на триста лет развития научного знания), что по вечерам солнце “заходит”.

Или: картина вспыхивает на экране на одну секунду. На ней изображен белый человек, борющийся с чернокожим человеком, при этом белый человек держит в руке лезвие. Вновь-таки нервная система “знает” то, что запрограммирована увидеть. Большинство студентов, и даже те, которые будут клясться до посинения, что они не расисты, увидят лезвие в руках чернокожего человека: таков наш национальный стереотип. Ведь мы по-прежнему видим апельсин оранжевым, даже зная, что это не так.

Это можно видеть по меньшей мере двумя способами. Наше неумение видеть мир более чем одним способом, по мнению современных ученых-бехевиористов, обычно определяется культурным кондиционированием, или, по мнению мистиков, тем фактом, что все мы спим.

Разумеется, каждому из нас известно, что другие люди часто склонны к тому, что Фрейд называл “проекцией” – к видению того, что они ожидают увидеть. Трудно поверить в то, что наше собственное ощущение реальности может быть в равной мере плодом нашего воображения. Ведь как сказал Ницше: “Все мы являемся большими художниками, чем можем себе представить”. А еще труднее помнить об этом постоянно, даже если мы приобрели достаточно опыта, чтобы в это поверить.

Приучаясь помнить о невидимом осле, который нас везет, о самопрограммисте, мы делаем первый шаг в пробуждении от кондиционированного, механического сознания к истинному объективному сознанию.

Независимо от того, существуют или нет феи, эльфы и инопланетяне, которые прячутся за каждым кустом, при пробуждении выясняется, что вселенная наполнена невидимым разумом. Нам очень трудно научиться контактировать с этим разумом, не придав ему гуманоидных форм…

На ранних стадиях работы над сознанием, Маете), Который Делает Траву Зеленой (Метапрограммист), настаивает на превращении всего в гуманоидные гештальты. И все потому, что на этом уровне он еще, увы, остается шовинистом.

Убийство Кеннеди и сеть

Пока я занимался исследованием пейота, в Новом Орлеане, штат Луизиана, происходили странные вещи.

“По случайному стечению обстоятельств” в одном районе жили два молодых человека, которые вместе служили в морской пехоте, но, хотя они и жили в нескольких кварталах друг от друга, они ни разу не встречались. Более знаменитым из них двоих был Ли Харви Освальд, и летом 1963 года, когда у меня происходили первые встречи с гномами, м-р Освальд заказал по почте винтовку каркано. Что сделал с этой винтовкой Освальд, до сих пор остается спорным вопросом. Но он дал повод для нескончаемых домыслов о заговоре. Второго (молодого человека звали Керри Торнли, и он занимался созданием новой религии – дискордианизма, которая впоследствии стала центральной темой романов и пьес, собранных под общим названием “Иллюминатус”. Как именно все это происходило – вот самая загадочная часть нашего повествования.

Позже той осенью от Освальда ушла жена и отправилась жить к миссис Руфь Пэйни в Форт-Уорте. Миссис Пэйни была сестрой моего семейного доктора.

Когда, после загадочных событий 22 ноября на Дэйли-плаза, обнаружилась эта связь, Материалист счел это удивительным совпадением. К тому времени я еще недостаточно глубоко знал Юнга, чтобы называть это “синхронистичностью”.

(Что касается Керри Торнли, то я встретился с ним в 1967 году, после чего принял его религию дискордианизма, а также стал его близким другом. А потом распространился какой-то блеф о заговоре, согласно которому Торнли входил в команду по убийству Кеннеди, – что он, фактически, был “вторым Освальдом”. Теорию “второго Освальда” выдвинул проф. Попкин в книге “Второй Освальд”, но мы вернемся к этому позже.)

В том же 1963 году по югу Огайо проезжал Алан Уотс, дзенский философ, который направлялся в гости к сестре в Дэйтон. Он заехал на нашу ферму. С ним была Джано (миссис Уотс), и, наверное, именно тогда она впервые в моем присутствии произнесла слово “сеть”. По мнению Джано, “сеть” – это паутина совпадений (или синхронистичностей), которая связывает все-во-вселенной со всем-остальным-во-вселенной. А ведь так оно и есть. Поначалу именно я представил Алана Уотса Джано. Это было примерно в 1960 году. Их отношения вылились в его последний, самый долгий и счастливейший брак. Второе имя Алана – Уилсон, а как вы, вероятно, заметили, это моя фамилия.

Многие ученые соглашаются с мнением Карла Юнга, что число поразительных совпадений в “сети” резко возрастает вокруг тех, кто погружается в глубинную психологию или же в любое исследование, которое расширяет “периметр” сознания (возможно, такие люди просто начинают больше осознавать совпадения в “сети”). Артур Кестлер подробно написал об этом в двух книгах: “Корни сознания” и “Вызов случая”. [15] Д-р Джон Лилли высказал фантастическое предположение, что исследование сознания активизирует агентов “Центра управления космическими совпадениями”. Остается надеяться, что это шутка.

В Новом Орлеане Освальд и Торнли жили каждый своей жизнью, а Автор тем временем жил своей жизнью в Огайо. Но “сеть”, постепенно затягивала всех нас в игру, которая в “Иллюминатусе” названа операцией “Едет крыша”.

Когда Джон Фитцджеральд Кеннеди был убит Освальдом и (или) неизвестными личностями, американский дух что-то утратил, как отметил среди прочего Джулиус Фейффер. Конечно, Кеннеди не был президентом, которого любили все, – ни один президент никогда не был всеобщим любимцем, даже Вашингтон, – но он был молодым (или моложавым), симпатичным, образованным, мужественным и сильным.

Пули с Дэйли-плаза вызвали всплеск примитивных страхов, захлестнувших дух нации. Камелот умер. Богоданный Король был принесен в жертву, и мы вдруг попали в центр законодательного перекраивания архетипического антропологического ритуала Фрезера-Фрейда.

Национальный дух головокружительно качнулся в сторону Гибельного Места. Если мне не изменяет память, первое упоминание о заговоре всплыло в газете “Нэйшэнэл гардиан” всего через несколько недель после убийства. Скептик читал это с интересом, но информация показалась мне неубедительной. Когда, наконец, вышел отчет Уоррена, Скептик внимательно изучил и его. Но и этот отчет меня не убедил. Вообще, меня часто поражало, как может множество людей придерживаться твердых убеждений по разным вопросам. Я начинал понимать, почему суфии всегда нападают на “убеждения”. В наше время каждый человек считает, что должен всегда иметь убеждения практически по всем вопросам, независимо от того, владеет он информацией или нет. К сожалению, мало людей знает разницу между убеждением и доказательством. И, что еще хуже, большинство людей вообще не понимают относительной разницы между:

а) просто юридическим доказательством,

б) логическим, или вербальным, доказательством,

в) доказательством в гуманитарных науках (например, в психологии), и

г) доказательством в естественных физико-математических науках.

Люди полны убеждений, но у них почти нет способности увидеть относительность доказательства, на котором строятся все эти многочисленные убеждения.

Мы считаем, что “увидеть – значит поверить”, но, по мнению Сантаяны, на самом деле нам гораздо проще поверить, чем по-настоящему увидеть. В сущности, мы видим то, во что верим почти все время, и лишь мельком, изредка и случайно замечаем то, во что не верим.

Визит в Миллбрук

Следующей случайностью, типичной для сети, стала моя встреча с д-ром Тимоти Лири, человеком, который, по мнению его врагов, промыл мозги всего поколения отравляющими сознание наркотиками, а по мнению его друзей открыл путь освобождения человеческого сознания от культурно обусловленных ограничений.

Я познакомился с Лири через Ральфа Гинзбурга, который в 1964 году предложил мне должность заместителя редактора в журнале “Факт”. Хотя я обожал нашу крошечную ферму в Огайо, а мои дети яростно сопротивлялись возвращению в Нью-Йорк, Ральф соблазнил меня заманчивым годовым доходом – в два раза большим, чем мне удавалось заработать между фермой и работой в городе. Я купил цивилизованную городскую одежду, выбросил последние пейотные грибочки и вернулся в урбанистический улей. Шаман вновь, так сказать, одомашнился.

Я хотел взять интервью у доктора Лири для журнала “Факт”, но Ральф, демонстрируя странную форму “предвидения”, которой сопровождалась вся его трудовая деятельность, сказал, что шумиха по поводу психоделических наркотиков поутихла (1964 г.) и эта тема больше никому не интересна (1964 г.), а Тимоти Лири скоро будет забыт (1964 г.). И все же мне хотелось познакомиться с д-ром Лири. Наконец, всеми правдами и неправдами мне удалось выманить у Пола Кесснера из “Реалиста” такое внештатное задание и совершить путешествие (которое вскоре повторят несметные полчища психологов, пасторов, рок-звезд, восточных гуру и молодых искателей Чуда) к озеру Гудзон, в ашрам Миллбрук.

Это было лишь самое начало в истории “сумасшествия шестидесятых”, как метко обозначил это время Чарльз Слэк. Тем летом Тимоти Лири, изгнанный из Гарварда за еретические научные исследования и неблаговидное использование Первой Поправки к Конституции, изучал тибетскую “Книгу мертвых” и по-прежнему интенсивно занимался научной клинической психологией.

Об ашраме в Миллбруке так много написано, что нам не стоит входить в мельчайшие подробности. Подъезжая, мы увидели на крыше главного здания чернокожего парня, игравшего на трубе прекрасный джаз в полном одиночестве, а на стенах буквально каждой комнаты висели знаменитые психоделические коллажи. Но в общем и целом особняк весьма смахивал на место, где ученые проводят научные семинары. Если Гордон Лидди и прятался в кустах, пытаясь подсмотреть в бинокль за сексуальными оргиями и другими отвратительными преступлениями, то в тот конкретный день он, наверняка, страшно скучал.

При первом знакомстве Тим производил впечатление типичного университетского профессора средних лет, правда, с виду более спортивного, чем остальная академическая братия. Мы упоминаем об этом потому, что в последующие годы он стал выглядеть намного моложе. Когда позднее мы будем обсуждать теорию метапрограммирования и исследования Пола Сигалла по аминокислотам, связанным с психоделиками и старением, то обнаружим некоторые доказательства, которые указывают на то, что моложавый облик д-ра Лири, возможно, имел биохимическое объяснение. Помимо того, что Тим был атлетически сложенным мужчиной средних лет, он отличался необыкновенной свободой от пространственно-временных условностей, характерных для обычного американца. Порой во время разговора с вами он мог подойти к вам очень близко, как это делают мексиканцы, или смотреть в глаза не отводя взгляд, как это распространено среди американцев. И если вы начинали из-за этого нервничать, он отходил назад и давал вам возможность расслабиться. И, коненчо, уже тогда на его губах играла “знаменитая усмешка Лири”.

“Во время кислотного путешествия добиваешься самых лучших результатов тогда, когда трахаешь того, кого по-настоящему любишь, – сказал он в тот день. – В это время нервная система наиболее открыта, наиболее некондиционирована и готова принять совершенно новый импринт”.

Тима порадовало, что Репортер достаточно разбирался в психологии, чтобы оперировать терминами “игра с нулевым итогом”, “закрепление условного рефлекса”, “трансакция” и т. п., а особенно он был доволен, что в отличие от любого другого берущего интервью журналиста, с которыми он встречался, этот Репортер читал его книгу “Межперсональный диагноз личности” и хотел расспросить о том, как пространственно-временные трансформации психоделического странствия коррелируют с пространственно-временными типами личности, которые он выделил в этой работе.

“ЛСД вынимает вас из нормального пространственно-временного эго”, – кратко сказал он. – “Я всегда прохожу через процесс, в котором космическая игра подходит к концу, временная игра подходит к концу, а затем игра Тимоти Лири подходит к концу. Это кульминация, и в этот момент можно создать новый нейрологический импринт, потому что тогда все старые импринты на некоторое время приостанавливают свое действие”.

Репортер поинтересовался мнением о пейоте, ЛСД, и реальности выхода из тела в такие критические моменты.

“Пока я не проведу эксперимент, чтобы по-настоящему проверить, выходит ли человек из тела, – сказал Тимоти, – я попросту не буду о этом говорить. На данный момент это сугубо субъективное мнение”.

Безусловно, самоое устойчивое впечатление Репортера в тот день – что Тимоти Лири это человек, который ненавидит, не терпит и презирает людей, которые совершают эпистемологический грех “построения домыслов за рамками фактов”. Каждый ответ, который он давал, строился либо на выводах, сделанных из результатов экспериментов, либо содержал обещание, в котором выражалась надежда найти способ экспериментально проверить результаты по мере продолжения работы.

Лири также подчеркнул (как он делал это перед всеми репортерами), что ощущение при приеме психоделических наркотиков – это синергический результат трех неаддитивных факторов:

(1) дозировки употребляемых препаратов;

(2) установки – ожиданий, эмоциональных статусных игр, личностных характеристик и профессиональных способностей человека и пр.; и

(3) обстановки – истинных событий в пространстве-времени. Репортер прекрасно это понимал и аккуратно его цитировал; мы часто удивлялись, почему другие репортеры понимали его столь убого и так возмутительно искажали его слова.

Возможно, синергическая теория “дозировки, установки и обстановки” – это выдающийся вклад д-ра Лири в психофармакологию (позже мы поговорим о его вкладе в другие науки), но журналистская братия понимала его примерно так, как малообразованный человек понимает эквивалентность массы и энергии Эйнштейна и может сказать, что Е = чему-то-такому-или-еще-чему-то.

В тот день мы больше всего говорили о теории игр. Когда мы приехали, Тимоти конечно же играл в бейсбол на лужайке Миллбрука, и с тех пор бейсбол неотступно всплывал в нашем разговоре на метафорическом уровне. Еще в 1957 году он отказался от понятий “психолог” и “пациент”, заменяя их концепцией “исследовательской команды”. Он был убежден, что иерархия, подразумеваемая понятиями “психолог” (высшая собака) и “пациент” (низшая собака), заранее настраивает на определенные выводы. Теперь он хотел исследовать все межперсональные отношения в терминах “игровой модели” Монгенштерна – фон Неймана.

По мнению экономиста Оскара Монгенштерна и математика Джона фон Неймана, выраженному в их эпохальном труде “Теория игр и экономическое поведение”, большинство человеческих трансакций можно проанализировать математически, если относиться к ним как к играм. Лири написал свою диссертацию по групповой терапии (и это в то время, когда один из его факультетских руководителей с негодованием твердил: “Молодой человек, групповая терапия – это логическая несообразность!”) и проанализировал личность как групповой процесс, характеризуемый принципами межперсональной политики. Проще говоря, он считал эти стереотипные групповые процессы определения реальности играми.

Что на самом деле делают игроки в пространстве-времени? – риторически вопрошал Лири в тот день. – “Кто отбивает? Кто подает? Каковы правила игры? Каково максимальное число плохих ударов, после которых ты в ауте? Кто составляет правила? Кто может изменить правила? Вот самые главные вопросы. Если любой из тех, кто здесь находится, будет говорить о “болезни”, “неврозе”, “эго”, “инстинкте”, “зрелости” или любой другой метафизической чуши, его вышвырнут отсюда к чертовой матери”.

Фактически Лири продолжал отрицать всю психологическую терминологию, считая ее донаучнои и расплывчатой. “Мы заключили между собой соглашение, – сказал он, – что будем говорить дельно, а это подразумевает указание на положение тел в пространстве-времени и разновидность сигналов, которыми эти тела обмениваются”.

Это было основное методологическое положение постэйнштейновской физики, но Лири максимально расширил сферу его применения. Ни о ком нельзя говорить, что он “психически здоров” или “психически болен”, “прав” или “неправ”, “галлюцинирует” или “не галлюцинирует”, ибо все эти слова – лишь оценочные суждения, которые зависят от различных предубеждений наблюдателя. С объективной и релятивистской точки зрения, все, что происходило в межперсональных отношениях, можно было представить так: многочисленные партии и коалиции договаривались о контроле над нейромышечным пространством (этнологическая территория) или о праве устанавливать игру для всех других игроков (идеологическая территория).

Главным оппонентом Лири в Гарварде был д-р Скиннер, пионер бихевиористского подхода, отрицавший интуитивистские и поэтические психологии фрейдистов и юнгианцев, считая их ненаучными. Хотя Лири с этим соглашался, он ощущал, что сам Скиннер тоже свернул с правильного курса, используя в качестве модели маятниковые механизмы (действие – противодействие) ньютоновской физики. “Психология не станет научной, взяв за образец физику прошлых веков, – сказал он, – Мы должны научиться использовать лучшие модели физики этого столетия”. Он чувствовал, что такие модели будут релятивистскими и будут описывать различные координаты реальности, которые ощущаются телами при обмене сигналами в пространстве – времени.

В последующие несколько лет такое множество людей было шокировано и поставлено в тупик “психоделическим Гуру” (Тимом Лири), что эту мысль, которая лежала в основе его работы, вообще не поняли.

Реализуя в 1961–1962 годах проект по реабилитации заключенных, к участию в котором Лири был привлечен массачусетским отделом исправительных работ, Тимоти запрещал своим сотрудникам рассуждать, становятся заключенные “хуже” или “лучше”.

“Где находятся их тела в пространстве – времени? Какими сигналами они обмениваются?” – спрашивал он вновь и вновь. Он разработал семимерную игровую модель и настаивал на анализе общего поведения с точки зрения:

1) разыгрываемых ролей;

2) правил, признаваемых всеми игроками;

3) стратегии победы (или мазохистской победы-в-поражении);

4) целей игры, отвечающих требованиям;

5) языка игры и подразумеваемого семантического мировоззрения;

6) пространственно-временных шаблонов,

7) специфических движений в пространстве – времени.

“Если ты не можешь описать эти семь измерений группового поведения, значит, ты вообще не понимаешь их игру, – говорил Лири Репортеру. – Большинство так называемых “неврозов” лучше всего анализируются, если представить, что человек, собираясь играть в футбол, попал на бейсбольное поле. И если он считает футбол единственной игрой во вселенной, то игроки-бейсболисты покажутся ему извращенцами или психами. А если сами игроки считают единственной игрой во вселенной бейсбол, то за психа примут его”.

Лири добавил, что тибетская “Книга мертвых” – это “пособие по одному виду игры, которая изменяет сознание”. Оно помогает проводить репрограммирующие сеансы ЛСД, так как ЛСД “приостанавливает действие импринтированных нейрологических игр” и позволяет “импринтировать новые игры”.

(В 1957 году чехословацкий психиатр Рубечек предположил, что “ЛСД приостанавливает действие условных рефлексов, или кондиционирования”. Лири был первым, кто сказал, что ЛСД действует глубже уровня кондиционирования и непосредственно изменяет основные импринты: нейрогенети-ческие границы обычно не изменяются под действием прямого или обратного кондиционирования.)

“Вы на самом деле имеете в виду использование этих наркотиков для трансформации всей личности? – в какой-то момент спросил Репортер. – И эго, и сознания, и эмоций, и всего…”

“Да, – ответил Тим. – В этом основная суть. ЛСД при правильной установке и обстановке может трансформировать все, что мы считаем нами. Поэтому ЛСД – самое эффективное средство в мире по промыванию мозгов. В этом и кроется суть моих двух заповедей”.

“Две заповеди для Нейрологической Эпохи” д-ра Лири, опубликованные в нескольких его книгах и статьях шестидесятых годов, таковы:

1. “Не изменяй сознание ближнего без его или ее согласия”.

2. “Не препятствуй ближнему изменять его или ее сознание”.

Лири хотел, чтобы прием психоделиков контролировался и регулировался клиническими врачами и психологами-клиницистами, которые руководствовались бы профессиональным моральным кодексом, защищающим права субъектов.

(В сущности, он вообще не любил слово “субъекты” и эгалитарно предпочитал называть своих подопечных в каждом эксперименте “коллегами-исследователями”). Он был убежден, что передача контроля в руки правительства приведет к злоупотреблениям и незаконным махинациям с наркотиками. Ряд последних разоблачений, касающихся исследовательских программ ЦРУ, недвусмысленно показывают, что опасения Лири были не напрасны.

Лири представлял, что идеальная клиника по реимпринтингу должна работать следующим образом. Допустим, у вас есть личностная проблема и вы хотите измениться.

Возможно, вы фетишист, или слишком много пьете, или чувствуете, что не разбираетесь в математике, или ничего не умеете делать руками. Короче, это может быть все что угодно. Вы отправляетесь в клинику и обсуждаете эту проблему с экспертом по изменению поведения. Он излагает вам теорию, которая лежит в основе психоделического импринтинга, и дает вам стопку книг, в которых четко формулируются все доводы “за” и “против” этой теории (в том числе статьи тех, кто утверждает, что это вообще не работает или слишком опасно).

В течение недели вы размышляете. Если вы приходите к выводу, что теория хороша, то договариваетесь о следующей встрече. Если персонал клиники решает, что вы приемлемый субъект (не предрасположенный к психическим заболеваниям или чрезмерной уязвимости), то вы вместе с экспертом по изменению поведения разрабатываете “маршрут путешествия”. Это программа, в которую может входить использование музыки и ритуалов, или простая техника последовательной релаксации ваших напряженных мышц. В момент кульминации создается импринт. Вы возвращаетесь из путешествия с новой реальностью: то, что было невидимым или невозможным раньше, теперь стало частью вашего “я” и вашего поля восприятия.

Лири опробовал эту технику в проекте реабилитации тюремных заключенных и утверждает, что сократил уровень рецидивизма (новых преступлений) на восемьдесят процентов.

Лири определял успех или неудачу [16] с точки зрения пространственно-временного положения тел заключенных через два года после освобождения из тюрьмы. На тот момент он с удовольствием отмечал, что свыше восьмидесяти процентов заключенных по-прежнему находятся за пределами тюрьмы, хотя большинство вышедших на свободу заключенных в течение двух лет снова попадает в тюрьму. Через пятнадцать лет, в 1976 году, доктор Уолтер Хастон Кларк отметил, что тела большинства известных ему “заключенных Лири” все еще находятся вне тюрьмы в пространстве – времени. [17]

Доктор Алперт воспользовался такой же методологией при лечении человека, который страдал непреодолимым гомосексуальным влечением, но хотел обрести способность к сексуальным контактам с женщинами. Потребовалось всего лишь три сеанса, причем один из них был посвящен разработке программы вместе с пациентом. За два кислотных путешествия с: а) порнографией и б) женским сексом терапевт импринтировал новую реальность: этот человек стал в основном гетеросексуалом. Любому модификатору поведения, работающему без ЛСД, удалось бы добиться такой трансформации не менее чем за несколько месяцев кондиционирования. [18]

Повторно обращаю ваше внимание: Лири никогда не утверждал, что такие результаты могут быть получены без соответствующей установки и обстановки, а также всестороннего сотрудничества между человеком, стремящимся к изменению своего поведения, и прикрепленным к нему клиницистом (или клиницистами).

Лири утверждал, что при выполнении этих условий и неукоснительном следовании “двум заповедям” можно добиться в высшей степени положительных результатов.

Но он особенно акцентировал внимание на том, что при игнорировании этих параметров весь процесс превращается в психическое изнасилование, которое может стать тяжелейшей травмой для субъекта.

“Самое главное правило, – оживленно говорил он Репортеру, – состоит в том, что сам путешественник решает, какое изменение поведения ему желательно. И никто другой не имеет права решать за него”.

В тот летний день 1964 года я считал эту эйнштейновскую и анархистскую разновидность скиннеровской модификации поведения одновременно увлекательной и обнадеживающей. Я решил, что д-ра Лири ни в коем случае не следут выпускать из виду и что этот человек в ближайшие десять лет сделает большое дело. У меня и в мыслях не было, что четыре года из этих десяти лет д-ру Лири придется бороться за то, чтобы не сесть в тюрьму, а остальные шесть – за то, чтобы выйти из тюрьмы.