Текст книги "Мария, Владычица островов"

Автор книги: Робер Гайяр (Гайар)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава одиннадцатая
ВОССТАНИЕ РАБОВ

Солнце над Сен-Пьером стояло в зените, когда Жак вышел из форта и двинулся пешком в сторону гавани.

Губернатор провел бессонную ночь, ломая голову над тем, как быть дальше. Уже далеко за полночь он услышал, как вернулся де Сент-Андре. Жак на цыпочках подкрался к двери, осторожно приоткрыл ее и увидел, как Сент-Андре, пройдя по коридору, постучал в дверь Марии. Жак даже услышал, как Мария ответила, что слишком устала и не может впустить мужа. Разгневанный Сент-Андре зашагал к своим покоям, а Жак, раздираемый ревностью, вернулся в постель.

И вот сейчас, стоя на пристани, губернатор махнул лодочнику, который поспешил подгрести к причалу на выдолбленном из цельного ствола дерева челне, которые были широко распространены на Антилах. Несмотря на кажущуюся неповоротливость и неустойчивость, такие челны позволяли островитянам выходить далеко в море даже при сильном волнении. Губернатор забрался в челн и коротко приказал:

– К "Лузансею"!

Оказавшись на борту невольничьего корабля, дю Парке сказал капитану:

– Торги начнутся сегодня утром. Вчера вечером я подписал все бумаги. У пристани уже толпятся люди. Где ваш груз?

– В основном, в трюме, господин губернатор. Некоторые уже на палубе, но остальных мы будем поднимать по мере выгрузки. За один раз мы не можем перевезти на берег больше десятка. Сами знаете, за ними глаз да глаз нужен.

– Знаю, – кивнул дю Парке. – Я хотел бы посмотреть на тех, что уже на палубе.

Перед батареей выстроилось около полусотни негров, закованных в кандалы. Вокруг сгрудились матросы с ведрами, наполненными водой. Они окатывали забортной водой пленников, которые стояли с безучастными лицами, казалось, не замечая ничего вокруг. Другие матросы намазывали маслом тела уже вымытых невольников. Они макали руки в калабаши, наполненные маслом, и быстро растирали закованных негров с ног до головы. После такой процедуры чернокожие невольники блестели в ярких солнечных лучах, как глянцевые.

Губернатор быстро оглядел пленников. В глазах несчастных застыло смешанное выражение страха, тупой покорности и ненависти, выражение, отличающее покоренных и бессильных. Дю Парке поскреб подбородок и обратился к капитану:

– Я невысокого мнения о вашем товаре. Я хочу купить пятерых-шестерых рабов, но они должны быть высшего сорта. Лучшие из тех, которые у вас есть.

– Есть у меня четверо потрясающих парней из Гвинеи, – ответил Морен, и, клянусь Богом, из всех остальных нам удастся подобрать пятого по вашему вкусу.

– Пусть их приведут! – распорядился Жак.

Капитан подозвал к себе матроса, который поспешно подбежал, держа в руке длинный кнут из крокодиловой кожи.

– Спустись вниз и доставь сюда самых свежих и сильных, которых найдешь.

Ни слова не говоря, матрос повернулся, склонился над открытым люком и начал спускаться по трапу. Капитан с поклоном произнес:

– Господин губернатор, мне доставит превеликое удовольствие, если вы соблаговолите принять этих негров в дар от меня – если, конечно, они придутся вам по вкусу.

– Они нужны не мне, – сухо ответил дю Парке. – Я покупаю их в подарок другому лицу, а я привык платить за собственные подарки. Сколько вы за них хотите?

– Тысячу ливров за голову, – ответил капитан.

– Хорошо, сударь. Я выдам вам вексель на пять тысяч ливров, а вы пришлете мне пятерых рабов. Я готов взять ваших гвинейцев при условии, что они не покрыты болячками.

– Можете на меня положиться, господин губернатор.

В этот миг воздух огласили дикие вопли. Дю Парке круто развернулся. Один из негров, поджидавший своей очереди быть окаченным водой, ухитрился сбросить оковы. Казалось в него вселился дьявол, трудно иначе было объяснить, как ему удалось, обдирая запястья в кровь, вырваться из цепей. Яростно оскалясь, он набросился на матроса, только что забросившего в море ведро на веревке, и принялся душить его.

Капитан громко свистнул и со всех сторон на выручку высыпали матросы, вооруженные ганшпугами. В ту же минуту Морен резко рванул на себя губернатора со словами:

– Вы должны укрыться!

Матрос, подвергшийся нападению, ухитрился вырваться и пятился назад, оставив ведро в руках негра, который размахивал им над головой, как оружием. Охваченный яростью, он удерживал на расстоянии матросов, сбежавшихся по сигналу капитана. Более того, его пример, а также гортанные вопли, похоже, вдохновили других пленников. Во всяком случае, из трюма послышались угрожающие крики, время от времени прерываемые громким, как выстрел, щелчком кнута.

Крича и размахивая руками, капитан Морен побежал по палубе.

– Очистите палубу от этих собак! – требовал он. – Побросайте их в трюм! Давайте же, всыпьте им хорошенько! Не бойтесь этих черномазых.

Но матросы не спешили подступиться к пленникам. Одному смельчаку, который осмелился приблизиться к кучке скованных невольников, так досталось цепью, что он без чувств свалился на палубу, истекая кровью из раны в голове.

Внезапно к первому освободившемуся из цепей пленнику присоединился второй, который тем же загадочным образом ухитрился сбросить кандалы. Вдвоем они подскочили к борту и титаническими усилиями, удесятеренными яростью, отодрали от планшира несколько тяжелых металлических реек. В руках разьяренных невольников эти рейки являлись грозным оружием. Размахивая увесистыми железяками, оба чернокожих надвигались на матросов, которые испуганно пятились.

Тем временем, матрос, которому пробили голову, пришел в себя и попытался отползти в сторону, но один из невольников кошкой прыгнул на него, схватил на руки и, прежде чем кто-либо попытался ему помешать, выбросил беднягу за борт, где акулы терпеливо несли свою вахту, как и накануне.

Кнут в трюме больше не щелкал, но мгновением спустя матрос, которого капитан отправил за невольниками, вылез на палубу. Руки у него были пустые, а вид прерастерянный.

– Задрайте все люки! – выкрикнул он. – Несколько негров освободились. Они отобрали у меня кнут!

Схватив недотепу за ворот, капитан встряхнул его и заорал:

– Освободились, говоришь? Я вам покажу – освободились! – Он отбросил провинившегося матроса в сторону и приказал: – Задраить люки! Десять человек – к котлам! Принесите сюда кипяток! – Затем, повернувшись к Жаку, сказал: – Прошу вас, господин губернатор, отойдите на корму. Мои люди сейчас расправятся с бунтовщиками, которых вы видите на палубе. Как бы вас не ранило.

Жак не стал спорить и перешел на корму. Уже оттуда он наблюдал, как команда "Лузансея" сражается со взбунтовавшимися рабами. Ухватив еще скованных невольников за концы цепей, матросы пытались тянуть их к трюму, но негры цеплялись за все, что попадало под руку. Вскоре с камбуза подоспели моряки, посланные капитаном за кипятком; они осторожно тащили котелки, из которых валил пар. Впрочем, капитан не спешил отдавать приказ, опасаясь, что столь жестокая мера приведет к порче его драгоценного товара. Он метался туда-сюда, от группы к группе, заламывая руки от мучительной нерешительности.

Когда капитан в очередной раз пробегал мимо, дю Парке ухватил его за руку.

– Отправьте посланца в форт, – сказал он. – Пусть пришлют сюда солдат. Бунт нужно подавить сразу же. Если рабы на острове прослышат о нем, нам не сдобровать! Бунт сродни эпидемии; – Вспыхнув, он распространяется, как пламя по пороховой дорожке.

– Два человека – срочно на берег! – заорал капитан. – Вызовите солдат.

Подбежал матрос с глазами, почти вылезшими из орбит от страха. Запинаясь, он пролепетал, что в трюме уже почти все пленники вылезли из оков. На люки так жмут, что они вот-вот не выдержат и проломятся. Тут капитан быстро сообразил, что вырвавшуюся на палубу разьяренную толпу ничто уже не остановит. И тем не менее, он еще колебался. Потеря груза, конечно, большой удар, но он не мог идти ни в какое сравнение с катастрофой, которой грозило обернуться восстание. Оно неминуемо привело бы как к гибели пленников, так и к истреблению команды. Да и судно было обречено.

– Капитан! – крикнул дю Парке. – Черт побери, вы будете действовать? Отдавайте приказ!

– Лейте кипяток в люки! Трое людей – к трюму!

Он указал на трех ближайших к нему матросов, которые, подхватив котелки, поспешили к люкам.

Почти сразу послышались дикие вопли – неграм, прижатым друг к другу, как сельди в бочке, в полной темноте, по колено в нечистотах, было некуда деться от потока льющегося сверху кипятка. Скоро один из матросов, выполнявших приказ капитана, вернулся и сообщил, что в люки больше никто не ломится.

– Что ж, – процедил Морен, – надеюсь, собаки запомнят этот урок. Теперь придется заковать их заново.

Палуба была обагрена кровью; кровью матроса, которому пробили голову, кровью от разодранных запястьев, а также от разбитых голов двух негров, по которым прошлись ганшпугами.

Хотя команда еще не справилась с двумя зачинщиками, остальных рабов удалось согнать в кучу. А тех двоих, если не сдадутся, придется пристрелить, – так решил дю Парке.

С этой мыслью Жак спустился в крюйт-камеру и вскоре выбрался оттуда с двумя заряженными пистолетами в руках. Какая разница, думал он, потеряет Морен еще пару негров или нет, когда значительная часть груза уже здорово подпорчена. Однако губернатор не успел даже приблизиться к мятежникам, когда один из них, выдернув из кучки рабов молоденькую негритянку, с такой силой рванул ее на себя, что руки ее вырвались из оков, оставив на них лоскутья окровавленной кожи. Огромный негр не мешкая подхватил девушку на руки, высоко поднял, что-то сказал на непонятном языке и швырнул за борт.

Все случилось так быстро, что оторопевший Жак даже не успел ему помешать. Догадаться, что произошло, было несложно – такие трагедии наблюдались нередко. На Гвинейском берегу этого негра вместе с его женой захватили в плен и насильно подняли на "Лузансей". И вот, чтобы избавить ее от тягот жизни в рабстве, он выбросил женщину голодным акулам.

Дю Парке подумал было, что теперь негр набросится на него, но тот неожиданно успокоился и, скрестив на широченной груди руки, застыл в выжидательной позе. Должно быть, и сам сообразил, что бунт уже подавлен. Вырвав жену из рук мучителей, огромный негр покорился своей участи и приготовился к жестокой расплате. А вот второй невольник не унимался и продолжал воинственно размахивать металлической трубкой. Один из матросов незаметно подкрался к нему сзади, забрался по вантам и нанес сверху страшный удар ганшпугом по голове. Негр, как подкошенный, замертво свалился на обагренную кровью палубу.

Тем временем по всему кораблю слышались дикие крики – матросы обрушили град ударов на непокорных негров, немилосердно избивая их длинными кнутами из крокодиловой кожи.

Все люки, ведущие в трюм, были открыты, и темноту вонючих подпалубных помещений рассекали хлесткие щелчки кнутов и оглашали вопли несчастных рабов, которых еще только что перед этим истязанием ошпаривали кипятком. Невольники вопили что было мочи и молили о пощаде, но озверевшие матросы, которые к тому же мстили за страшную смерть товарища, не унимались. Вновь и вновь щелкали кнуты, вгрызаясь в темнокожие тела, навсегда оставляя шрамы невольникам.

Теперь, когда за судьбу корабля можно было больше не опасаться, капитан осмелел и приободрился. Указав на огромного негра – зачинщика бунта, – стоявшего в прежней позе возле борта, Морен приказал:

– Привяжите этого негодяя к мачте и вкатите ему сотню горячих.

Он произнес "сотню", не удосужившись подумать. Никакой человек не в состоянии вынести подобного наказания. Оно означало неминуемую смерть.

Сильные руки схватили негра, который даже не пытался сопротивляться, поволокли его к мачте и крепко-накрепко привязали спиной к палубе. Черты его лица, еще совсем недавно перекошенного от ярости, уже совсем разгладились, а в глазах, несколько минут назад налитых свирепой злобой, появилась печаль. Жак, приблизившись к гиганту, пожалел, что не может с ним объясниться. Несмотря на все лишения в пути – ужасную кормежку, тесноту и неимоверную духоту, – невольник выглядел могучим и был отменно сложен.

Матрос, которому капитан велел взять в руки хлыст и нанести первый десяток ударов, уже замахнулся рукой, когда дю Парке велел ему остановиться. Негр, уже напрягшийся в ожидании первого удара, изумленно оглянулся. Впрочем, увидев губернатора, роскошная одежда которого выдавала человека, занимавшего по меньшей мере такой же ранг, как и капитан, он вряд ли испытал облегчение. Негр на собственном горьком опыте уже убедился, что такие люди куда чаще используют свое высокое положение с жестоким умыслом, нежели в добрых целях. Тем более, что он не мог понять ни слова из того, что говорил губернатор.

– Развяжите этого человека, – распорядился Жак. – Я покупаю его.

У Морена даже челюсть отвисла.

– Вы покупаете его? – выкрикнул он тоном, из которого следовало, что губернатор явно не в своем уме. – Его? Но ведь именно он затеял бунт! Человек, который рискнет его купить, будет жить, как на пороховой бочке! В этого негра просто дьявол вселился!

– Я же сказал – я его покупаю, – процедил дю Парке. – Прикажите развязать его и передать мне.

Хотя и не понимая ни единого слова из разговора губернатора с капитаном, негр тем не менее догадался, что по поводу его предстоящего наказания возникли какие-то разногласия. После того как его отвязали от мачты, он снова скрестил на груди руки и смотрел перед собой с холодным и презрительным выражением. Дю Парке поневоле проникся уважением к храброму невольнику.

– Закуйте его как следует, – велел капитан. – И убедитесь, чтобы кандалы и цепи были достаточно прочными – эта здоровая скотина не должна причинить неприятностей господину губернатору.

Матросы извлекли откуда-то тяжелые цепи и начали подступаться к могучему невольнику, но Жак жестом остановил их. Он подошел вплотную к негру, вынул из-за пояса пистолет и сначала направил его ствол на бочку, а потом прижал дуло к груди чернокожего. Решив, что раб должен догадаться, что означает этот жест, дю Парке снова заткнул пистолет за кожаный пояс.

– Оставьте его, – приказал он. – Думаю, он и сам уже смекнул, что при первом же подозрительном движении получит пулю в сердце. – Губернатор повернулся к Морену, который осуждающе качал головой и вообще всем своим видом выказывал неодобрение. – Мне по-прежнему нужны еще четыре раба. Если внизу остались приличные негры, не изрезанные на куски, пришлите их ко мне. Я расплачусь с вами после того, как осмотрю их.

Дю Парке зашагал к трапу, сопровождаемый по пятам огромным негром, который шагал, гордо подняв голову и не обращая внимания на истекающие кровью запястья. Губернатор кивком приказал невольнику спуститься первым, и тот, ни секунды не колеблясь, проворно соскользнул в поджидавший челн. Жак спустился следом. Усадив темнокожего гиганта между собой и гребцом, чтобы не упускать его из вида, Жак велел лодочнику грести к берегу.

Когда они добрались до пристани и высадились, вокруг губернатора мигом собралась толпа. Люди каким-то образом догадались, что на борту "Лузансея" что-то случилось, хотя невольничий корабль стоял на якоре слишком далеко от берега и разглядеть, что творилось на корабле, было невозможно. Дю Парке, не отвечая на сыпавшиеся градом вопросы, отмахивался и пробивался вперед, подталкивая перед собой невольника. Дойдя до конца пристани, он жестом показал гиганту, что они направляются к форту.

Дозорные заметили приближение губернатора и, когда дю Парке с рабом поравнялись с караульной будкой, навстречу вышли солдаты. Дю Парке поручил одному из них отвести негра к Ле Форту, чтобы тот обучил его тому дикому жаргону, на котором чернокожие общались с хозяевами.

Губернатор уже собрался было повернуться и идти в свои апартаменты, когда заметил, что в его сторону направляется господин де Сент-Андре. Дю Парке без секундного колебания зашагал навстречу главному интенданту.

По мере приближения друг к другу оба ускоряли шаг. Господин де Сент-Андре не имел никаких оснований любить молодого губернатора. Более того, он до сих пор точил на того зуб за уготованную встречу – надо же, умчался куда-то, даже не дождавшись, пока причалит корабль! Совершенно возмутило Сент-Андре и оскорбительно равнодушное отношение к прибывшим офицеров форта; он даже подозревал, что и здесь не обошлось без происков дю Парке. Жак, со своей стороны, не мог простить главному интенданту брака с Марией.

Подойдя поближе, вельможи обменялись поклонами, если можно так назвать едва заметные кивки, почти с вызовом. Первым заговорил де Сент-Андре, поздоровавшись с губернатором и приподняв над париком шляпу с огромными полями, разукрашенную пышными перьями и яркими лентами.

– Добрый день, сударь, – ответил дю Парке, в свою очередь приподнимая шляпу, куда более скромную, чем кичливый головной убор Сент-Андре.

– Хорошо, что я вас встретил, – произнес Сент-Андре. – Жаль, что нам не довелось увидеться раньше, потому что я привез не только важные известия, но и весьма ответственные поручения от Американской островной компании.

– Я был бы только счастлив встретить вас, сударь, – нагло соврал Жак. – К сожалению, сложившиеся обстоятельства лишили меня этого удовольствия и мне пришлось поставить интересы колонии выше правил приличия. Я был уверен, что вас примут, как подобает. Надеюсь, все прошло благополучно и вам не на что пожаловаться?

– Больше всего я хотел встретиться с вами лично, – ответил де Сент-Андре, уклоняясь от прямого ответа на вопрос Жака. – Вы и только вы могли помочь мне справиться со многими трудностями, которые неизбежно возникают всякий раз, когда человек впервые попадает в незнакомую страну... Однако, сударь, – добавил он, усмехнувшись, – мне удалось разрешить их самому. Если все пройдет благополучно, то скоро вы будете избавлены от моего столь назойливого присутствия здесь, в форте.

– Мне вовсе не кажется, что ваше присутствие можно назвать назойливым.

– Вчера я целый день разъезжал на лошади по провинции и мне посчастливилось присмотреть подходящую резиденцию, где мы с госпожой де Сент-Андре можем спокойно проживать в удалении от города, не опасаясь приставаний и похабных взглядов солдатни гарнизона.

Жак был застигнут врасплох.

– Вы нашли дом? – растерянно спросил он.

С самодовольной улыбкой главный интендант ответил:

– Думаю, господин губернатор, что на вашем острове от вас ничего нельзя утаить. Так вот, подъезжая к Морне-Ружу, я оказался во владениях одного из колонистов, господина Драсле, который, узнав, кто я такой, любезно согласился продать мне свой дом и плантации.

– Понимаю! – с чувством произнес Жак. – Драсле принадлежит к тем поселенцам, которые зарабатывали на жизнь, выращивая сахарный тростник и продавая сахар. Теперь, после того, как руководство Компании запретило торговать сахаром всем, кроме господина Трезеля, ему, как и многим другим грозит неминуемое разорение.

– Мне ничего об этом не известно, – сварливо ответил Сент-Андре. Однако факт остается фактом – Драсле даже не возразил, когда я предложил ему продать мне свой дом и землю в обмен на концессию, которую я легко устрою ему на острове Мари-Галант. Мне достаточно только послать запрос маркизу де Белилю, и сделка будет надлежащим образом утверждена и оформлена.

– Я очень рад за вас, – произнес дю Парке. – Вы сказали, что привезли мне какие-то поручения от Компании?

– Совершенно верно, – ответил главный интендант. – Кстати говоря, оно касается и человека, которого вы упомянули, господина Трезеля. Компания, похоже, обеспокоена тем, насколько соблюдается предоставленная ему монополия. Кажется, я не ошибусь, если скажу, что на ближайшие шесть лет он и только он имеет исключительное право выращивать сахарный тростник, взамен на то, что будет отдавать одну десятую часть дохода Компании.

Главный интендант уже собрался было продолжить, когда дю Парке самым бесцеремонным образом прервал его:

– Сударь, я занимался этим вопросом с того самого дня, как прибыл на Мартинику, так что, заверяю вас, я вполне с ним знаком. Более того, я прилагал все силы и средства, чтобы попытаться убедить Компанию разорвать контракт с этим человеком. Трезель ни за что на свете не выполнит своих обязательств. Но самое страшное не это – его монополия неизбежно приведет к разорению других плантаторов, а ведь среди них много людей, прекрасно знающих свое дело. Они были вынуждены вырубить весь сахарный тростник и переключиться на производство табака и индиго. Теперь на Мартинике выращивают столько табака, что он стоит дешевле, чем придорожная трава. Что же касается индиго, то его можно купить куда дешевле на других островах, принадлежащих французской короне, где условия для производства краски лучше, чем здесь. На Мартинике даже нет необходимого оборудования, которое стоит весьма дорого.

Я уже давно продумал, какие меры надлежит принять, чтобы решить эти вопросы. Руководству Компании нужно только перечитать мои рапорты и внять моим советам, а главное – отменить собственное решение. Время еще есть. С другой стороны, сударь, поскольку вы теперь главный интендант, вопрос этот отныне должен быть адресован не ко мне. Вы будете отвечать за его решение. Власти и сил у вас вполне достаточно.

– Возможно, – уклончиво промолвил де Сент-Андре, насупив брови. – Тем не менее, я бы с охотой воспользовался вашим советом, поскольку вы осведомлены о положении дел гораздо больше, чем я.

– Капитан Сент-Обен, мой кузен, с удовольствием предоставит вам все сведения, которыми мы располагаем.

Главный интендант метнул на губернатора свирепый взгляд, но, не найдя уничтожающего ответа, ограничился только тем, что сказал:

– Мы с мадам де Сент-Андре завтра же съедем отсюда, сударь! Буду признателен, если вы предоставите мне в помощь несколько человек.

– Я прослежу, чтобы вам помогли. Кстати, сударь, с вашего позволения я пришлю мадам де Сент-Андре парочку рабов, которых специально для нее приобрел сегодня утром на аукционе. Надеюсь, она удостоит меня честью и примет этот дар в знак моего расположения.

Лицо Сент-Андре вмиг преобразилось. Пристально вглядевшись в лицо губернатора, старик поневоле призадумался, чем может быть вызван столь щедрый дар госпоже де Сент-Андре? Может быть, он заблуждается, и этот дю Парке вовсе не питает к ним неприязни?

– Я очень признателен за вашу доброту, – произнес он наконец, – хотя уже давно пришел к выводу, что буду сам выбирать рабов для своего дома.

На лице Жака промелькнула улыбка.

– Я не думаю, что мадам де Сент-Андре придутся не по вкусу невольники, которых я отобрал, – сказал он. – С ними нужно только получше обращаться.

– Сегодня же вечером я передам ей это, – произнес Сент-Андре.

Губернатор и главный интендант повернулись и зашагали в противоположные стороны.