Текст книги "Витька с Выборгской"

Автор книги: Роальд Назаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 3 страниц)

Возле почти расчищенного хоккейного поля появился Федя Победимов.

– Чего стоишь? – спросил Витька. – Бери лопату.

– Больно надо, – сказал Федя.

– А кататься небось будешь?

– Буду и тебя не спрошу, – вызывающе сказал Федя.

Витька показал ему кукиш:

– Вот покатаешься на катке!

– Посмотрим! – засмеялся Федя и ушел.

– Посмотрим! – вслед ему крикнул Витька.

В скором времени Никитин стал заливать каток. Витька изнывал от нетерпения, дожидаясь своей очереди. Наконец Никитин дал ему шланг и велел поливать водой равномерно, чтобы не намерзали ледяные волдыри. Вездесущая малышня с почтением и завистью смотрела, как Витька управляется со шлангом. Правда, с него сильно капало, из трещин в резине били тонкие струйки, и вскоре Витькины войлочные ботинки промокли насквозь. Ольга Ивановна, испугавшись, что он простудится и сляжет с ангиной, всыпала ему по первое число, потом, голоногого, усадила в ванну, наполнив ее горячей водой и сыпанув туда сухой горчицы. Витька сидел покорно, ногам было нестерпимо горячо, он попеременно вытаскивал из воды то одну, то другую ногу, как будто маршировал сидя. В ванную заглянула Зоя, сочувственно подмигнула Витьке:

– Терпи, казак, атаманом будешь!

– Пусть только заболеет, – отозвалась тут же мама. – Я ему спину мягче живота сделаю!

Все обошлось, Витька даже насморка не заработал и на другой день в школе на переменках сколачивал хоккейную команду, заранее чувствуя себя капитаном.

Однако игра не состоялась.

Приехал самосвал, поднял, круто накренив, кузов, и из него прямо на ледяное поле посыпались, грохоча и дробясь, кирпичи.

Витька, который пришел сюда раньше всех, кинулся к водителю.

– Вы что? Это же наш каток!

– А наше дело телячье, – сказал водитель, опустил кузов, и пустой самосвал с лязгом укатил.

Витька побежал домой, стал звонить в квартиру Никитина, но на звонки никто не отозвался. Пока Витька, негодуя на самоуправство водителя самосвала, мыкался туда-сюда, возле груды кирпичей объявился Федя Победимов.

– Видал? – подбегая к нему, закричал Витька. – Мы тут каток себе устроили, а он кирпичей навалил!

– Это для нашего гаража кирпичи, – сказал Федя.

– Как так?

– А так. Папа получил разрешение!

– Мы раньше каток залили! – возмутился Витька. – Не будет тут никакого вашего гаража!

– Нет, будет, – сказал Федя Победимов.

– Нет, не будет!

– Посмотрите на него! – засмеялся Федя. – Твоя, что ли, земля?

– Моя! – заорал Витька.

– Какой нашелся!

– Забирай свои кирпичи! Не будет здесь гаража! – Витька схватил два кирпича и отбросил их в сторону.

– Не трожь! – сказал Федя и вплотную подошел к Витьке.

– Наш каток! – сказал Витька, сжимая кулаки.

– А я говорю, не трожь! – повторил Федя и толкнул Витьку в плечо.

– Так, да? – выдохнул Витька и бросился на Победимова.

Они сцепились, упали. Каждый старался подмять под себя противника. Ноги то скользили по льду, то упирались в кирпичи. Снег под мальчишками смешался с красной кирпичной пылью. Витька сопел, напрягался изо всех сил, чтобы свалить с себя Победимова, который сумел оседлать его и тыкал ему в лицо мокрой рукавицей. Извернувшись, Витька опрокинул Победимова навзничь, навалился на него, укладывая его на лопатки.

– Не будет гаража! – тяжело дышал Витька прямо в лицо Федьке.

– Не твоя земля! – шипел под ним Победимов.

– И не твоя! Не твоя!

Они снова катались по снегу. Борьба шла с переменным успехом, и неизвестно, чем бы кончилась, если бы их не растащили в разные стороны. Витьку держал за плечи Федькин отец, а Федьку – старик, Никитин.

– Что за шум, а драки нет? – весело говорил Победимов-старший.

– Откуда здесь взялись кирпичи? – строго спрашивал Никитин.

Мальчишки наперебой принялись объяснять про самосвал, каток и гараж, но взрослые, отпустив их и не слушая, уже говорили друг с другом всерьез, и Витька, отряхивая пальтишко шапкой, прислушивался.

– У меня официальное разрешение райисполкома, – сказал Федин отец и достал из кармана бумагу.

– Вы будете иметь дело с общественностью, – сказал Никитин, даже не взглянув на бумагу. – Гараж ваше частное дело, а территория вокруг дома принадлежит прежде всего вот им! – Никитин показал рукой на Витьку и Федю.

Через несколько дней гараж для Победимовых начали строить. Но не на том месте, куда сперва свалили кирпичи, а с другой стороны дома, рядом с помойкой.

Все воскресенье Витька с ребятами гонял на катке шайбу. Ольга Ивановна кричала в форточку:

– Витька-а! Иди обедать!

Но Витька только отмахивался. Какой может быть обед, если его команда проигрывает со счетом 28:30?

Домой вернулся разгоряченный, красный, как редиска, но зато с победой! Решающий гол он забил сам: шайба попала на клюшку, впереди никого не было, он рванулся к воротам и с ходу вкатил туда штуку.

Воротами служили магазинные ящики.

Все остальное было как в настоящем хоккее.

По телику передавали мультфильм «Ну, погоди!»

Свирепый волк с голосом артиста Папанова гонялся за беззаботным зайчишкой и все время попадал впросак.

Витька не раз видел эти забавные серии и в кино, и по телевизору, но не смог отказать себе в удовольствии посмотреть еще разок, тем более что на столе лежали учебники и тетрадки, которые не вызывали у Витьки ничего, кроме страдания.

Когда зайчишка и волк пронеслись стремглав мимо дрыхнущего носорога и очутились в павильоне кривых зеркал, Витька услышал, что пришла Зоя.

– Зоя! – закричал Витька, не отрываясь от экрана. – Иди скорей, мульти-пульти передают!

Но Зоя не спешила.

Она разделась, сменила туфли на шлепанцы, прошуршала в них к телефону, позвонила кому-то и, сказав несколько слов, положила трубку. Потом зашла на кухню, приоткрыла кастрюльку на плите, но есть ничего не стала.

– Знаешь, – сказала она Витьке, – а Толя, наверно, скоро уедет во Вьетнам.

– Толя Плужников?! – воскликнул Витька и сразу выключил телевизор. – Но там же война!

– В том-то и дело, – грустно сказала Зоя.

Витька давно не виделся со своим другом Толей Плужниковым, и Зоино сообщение потрясло его. Невольно вспомнились кадры из кинохроники и газетные снимки: взрывы бомб, огонь напалма, обломки сбитых самолетов, нацеленные в небо ракеты.

Но Зоя сказала:

– Его посылают туда на завод. Монтировать оборудование, обучать работать на наших станках.

Это, конечно, меняло дело, но все равно Витька почувствовал, что просто обязан повидать Толю до его отъезда во Вьетнам, сказать ему хотя бы несколько слов. Каких? Неважно, они придут потом, сами. Важно было застать Толю Плужникова, побыть с ним один на один, без посторонних, как тогда, когда они вдвоем сидели вот здесь и ели пельмени.

– Он где живет? – спросил Витька.

Зоя молчала. Витька посмотрел на нее. Она сидела у стола пригорюнившись, глядела в погасший экран «Ладоги», и в глазах у нее копились слезы.

– Ты что, Зоя? – заморгал Витька. – Не плачь!

Зоя встряхнула головой и, сложив пальцы уголками, вытерла глаза.

– Знаешь что? – сказал Витька, осененный прекрасной мыслью. – Ты женись на Толе!

Он всегда ошибался, путаясь в выражениях «жениться» и «выходить замуж». Но дело было не в этом, и Витька продолжал:

– Он хороший. Когда мы были на твоем концерте, он знаешь что сделал? Украл с выставки фотографию, на которой есть ты. Честно говорю! Потому что это сильнее его, понимаешь?

Зоя грустно улыбнулась, потрепала Витьку по волосам:

– Дурачок ты…

– А он надолго туда уезжает?

– На полгода или на год, пока неизвестно.

Витька шмыгнул носом. Мама уезжает на пять дней – и то долго, а тут целые полгода или даже год.

– Ты не бойся, Зоя. Там у них заводы под землей, в пещерах, в горах, я видел в кино. Не бойся, все будет в порядке!

На следующий день после уроков Витька подошел к Александре Михайловне и спросил, не знает ли она, где находится специальное ПТУ, в котором обучают молодых вьетнамцев.

– Зачем тебе? – удивилась классная воспитательница.

Витька рассказал про Толю Плужникова.

– Хорошо, – сказала Александра Михайловна, – попробуем разузнать.

Она ушла в кабинет директора. Минут через десять вышла оттуда.

– Вот тебе адрес, Егоров, – она протянула ему отрывной листок календаря, на котором был написан адрес ПТУ. – Но у нас к тебе будет просьба. Раз уж ты все равно поедешь в это училище, попытайся договориться там вот о чем: пригласи вьетнамских товарищей к нам в школу, устроим вечер встречи. Считай это своим пионерским поручением, Егоров!

Найти училище по указанному адресу не составило большого труда. Витька толкнулся в парадную дверь, но она оказалась запертой. Других дверей с улицы не было, а все двухэтажное здание училища было обнесено невысокой оградой. Не долго думая Витька полез через ограду, но зацепился за что-то и порвал пальто. Придерживая рукой вырванный сзади клок, Витька постоял с минуту, размышляя, удобно ли заходить в училище в таком виде и – тем более выполнять поручение. Решил сперва разведать, заглянуть снаружи в окно. Уцепившись за подоконник, Витька подтянулся, уперся ногой в выступ кирпича и прилип лицом к стеклу.

За окном он увидел мастерскую. У станков стояли молодые вьетнамцы в комбинезонах. Были они все ростом с Витьку, черноволосые, одинаковые. Возле одного станка заметил склонившегося Толю Плужникова, который что-то объяснял вьетнамской девочке, похожей на мальчика.

Витька постучал в стекло. Его услышали, увидели, кинулись гурьбой к окну, стали махать ему руками, смеясь и говоря что-то, но Витька ничего не слышал, глупо улыбался, почти вися на подоконнике, и просил позвать Толю Плужникова.

Но Толя сам подошел к окну. Обнаружив торчащую с улицы Витькину голову, удивленно поднял брови, сделал знак рукой, означающий: погоди, сейчас выйду. И скрылся из виду.

Молодые вьетнамцы остались за стеклом, оживленно обсуждая столь неожиданное появление снаружи незнакомой им головы в шапке с торчащими вразлет ушами, а Витьке было неловко сразу же спрыгивать вниз, и он продолжал приветливо смотреть на этих ребят.

Один парнишка – скуластенький, с веселыми раскосыми глазами и улыбкой во весь рот – прижался носом к стеклу, смешно его сплющив. Витька немедля ответил тем же: еще смешнее приплюснул свой и без того вздернутый нос, который стал похож на пятачок, как у поросенка.

За стеклом дружно захохотали, и в это время сзади раздался знакомый Толин басок:

– В чем дело, старик? Что за акробатика?

Витька живо соскочил вниз.

– У меня поручение от школы! – не без гордости сказал он и добавил, потупясь:

– Я пальто порвал…

– Нос вытри, весь чумазый, – сказал Толя.

И они пошли в училище…

Поздно вечером, лежа уже в постели и потушив свет, Витька будет до мельчайших подробностей вспоминать, как он был в этом ПТУ.

Вот Толя Плужников вводит его в мастерскую, и его сразу обступают со всех сторон, пожимают руку, хлопают по плечу. Вокруг звучит непонятная речь, и все время улыбки, улыбки, десятки белозубых улыбок!

А вот вьетнамская девочка с черной челкой, та самая, что похожа на мальчика, разложив на коленях Витькино пальто, ловко пришивает вырванный уголком клок. Рука с иголкой так и летает, так и летает! Вокруг этой девочки сгрудились ее подружки, помогают ей советами, поудобней расправляют его пальтишко.

Толя негромко говорит Витьке:

– Это наша маленькая Бинь. У нее вся семья погибла. Осталась сиротой…

А вот тот самый скуластенький парнишка с которым они прижимались носами к стеклу. Что-то рассказывает Витьке по-своему, показывает то на потолок, то на пол, потом вынимает из кармана расческу и протягивает ему Витька теряется, думает, что у него хохол торчит на макушке, смущенно приглаживает ладонью волосы, а Толя, видя это, подсказывает:

– Это тебе в подарок. Бери, бери! Расческа не простая…

Витька лезет рукой под подушку, нащупывает расческу, достает, зажигает лампу около кровати и в который раз рассматривает подарок. Расческа в самом деле не простая! Сделана из обломков сбитого американского самолета. На ней, над зубцами, выцарапана картинка: истребитель «МИГ» летит в небе, а на землю, разваливаясь на куски, падает сбитый бомбардировщик.

Ни у кого в школе нет такой исторической расчески!

Толя Плужников сказал про этого парнишку, который показался Витьке ровесником:

– У него две боевых награды. Защищал от налетов знаменитый мост Хамжонг. Был сильно ранен.

– Сколько же ему лет? – тихо спросил Витька.

– Семнадцать…

Получив такой драгоценный подарок, Витька всего себя обшарил в поисках какого-нибудь ответного сувенира. Ничего путного не нашлось. Вдруг вспомнил про пальто, бросился туда, вспугнув девочек, извлек из оттопыренного кармана хоккейную шайбу, вручил парнишке, у которого две боевых награды:

– Вот, возьми на память…

Шмыгнув носом, Витька прячет расческу под подушку, гасит лампу и снова вспоминает прожитый день.

Из училища он вышел вместе с Толей Плужниковым. Шагал рядом, стараясь идти в ногу, не сбиться. Толя остановился, чтобы закурить сигарету «Варна», чиркнул спичкой, закрыл ладонями огонек.

– А ты когда уезжаешь во Вьетнам? – спросил Витька. – Скоро?

– Не исключено, – сказал Толя, выпуская изо рта клуб дыма, который сразу же разметался на ветру.

– Сам небось попросился? – с завистью спросил Витька.

– Небось, – загадочно сказал Толя, уходя от прямого ответа. – Если поеду, то не один, с бригадой от завода.

Витька понимающе кивнул.

– А тебе про это дело Зоя сообщила? – поинтересовался Толя.

– Знаешь что? – сказал Витька. – Выходи за нее замуж. А?

Толя внимательно посмотрел на Витьку.

– Тоже не исключено, – сказал он минуту спустя.

И не стал поправлять Витьку, который опять ошибся, спутав эти сложные взрослые выражения.

Но вот и трамвайная остановка.

– Мне туда, старик, – сказал Толя, показав направо.

– А мне туда, – сказал Витька, показав налево.

Они крепко пожали друг другу руки и сели в разные трамваи.

…И в этот момент Витька сладко засопел носом.

Бывает же так: человек делает порученное ему дело, вкладывает в него свои душевные силы, тратит свободное время, волнуется, переживает, а когда дело сделано, когда оно предстало перед другими людьми, может быть, как раз теми, для кого оно и делалось, случается нередко, что этого-то человека вдруг не оказывается среди всех. По разным причинам. И тогда сделанное им дело существует без него, отдельно, само по себе.

Как дом, из которого ушли строители, сдав его новоселам.

Как написанная писателем книга, которую можно взять в библиотеке.

И даже как школьный вечер, который Витька Егоров считал своим кровным делом.

Конечно, не он один занимался подготовкой этого вечера, но зато, пожалуй, именно он, Витька Егоров, больше всех волновался, переживал, бегал из класса в класс, уговаривал, убеждал, договаривался, спорил. Оставался после уроков на репетиции школьного концерта, допоздна засиживался с ребятами в пионерской комнате, вместе с другими рисуя плакаты и оформляя выставку о походе по местам боевой славы. Украшал спортзал, развешивая на шведской стенке еловые гирлянды, перевитые красными лентами, и длинные, как обои, полотнища лозунгов. Несколько раз звонил по телефону в ПТУ Толе Плужникову, уточняя, сколько придет гостей, потому что для каждого из них шестой «б» класс готовил маленький подарок-сувенир, а однажды в воскресенье даже позвонил домой Александре Михайловне, чтобы поскорей сообщить ей о том, что на вечере согласилась выступить Зоя Терехова, работница трикотажной фабрики.

Все это требовало от Витьки столько душевных сил и занимало так много времени, что он просто позабыл о своем любимом хоккее, и когда старик Никитин останавливал иной раз у подъезда Витьку, мчавшегося из школы домой или из дому в школу, и спрашивал:

– Чего ж тебя не видать на катке? – Витька отвечал, не переводя дыхания:

– Занят! Дела…

И вот через два дня, почти под самый Новый год, в школе состоится вечер, а Витьки Егорова на нем не будет.

Не обидно ли?

Витька не думает, обидно это или нет. Он лежит на верхней полке в служебном мамином купе, стучат колеса, поезд уносит его все дальше и дальше от Ленинграда. Уже поздно, пассажиры заперлись в своих купе, утихли. Мама проверила отобранные у них билеты, разложила их по кармашкам в специальной матерчатой сумочке, похожей на разрезную азбуку, разнесла по вагону постельное белье, напоила всех горячим чаем и теперь, не раздеваясь, сняв только форменный железнодорожный китель, прикорнула на нижней полке, дремлет. Крепко спать маме нельзя – скоро остановка, Ольга Ивановна возьмет фонарик, выйдет в тамбур, откроет дверь, протрет поручни, спустится на перрон и будет стоять у своего вагона, встречая новых пассажиров или провожая выходящих, а если не окажется ни тех, ни других, ей все равно придется стоять у вагона, как на посту, пока поезду не дадут отправление.

Витька слышит, как мама спрашивает снизу:

– Заснул, что ли?

Он не отвечает, лежит не шелохнется. Пусть мама считает, что он спит без задних ног. Витька чувствует, как она, встав, поправляет свесившееся с его полки одеяло, подтыкает под матрац и опять устраивается внизу, чтобы немножко подремать.

Стучат на стыках рельсов колеса, торопятся, отсчитывают быстрые метры пути, которые складываются в километры и часы этой неожиданной для Витьки, да и для всех, поездки.

Могут сказать, что у него был выбор: ехать или остаться на школьном вечере – быть там в центре внимания и, может, сидеть даже за красным столом президиума, рядом с Толей Плужниковым и его вьетнамскими учениками, на глазах всего зала…

Но – что важней?

Как нужно было поступить, если от Лены Измайловой пришло такое письмо?

Оно лежало около телефона, на самом видном месте: войдешь в квартиру и сразу заметишь. Наверно, Зоя достала из ящика и положила так. Для Витьки.

Вот что писала Лена Измайлова:

«Витя, я не могу сейчас переписываться с тобой. Ты поймешь почему. У нас случилось несчастье с папой, он лежит в госпитале. Писать ничего не хочется. Прости. Лена Измайлова».

Ольга Ивановна сперва и слушать ничего не хотела, махала руками, затыкала уши.

– Чтоб я тебя одного пустила? Никогда в жизни!

– Все равно поеду! – кричал Витька, чуть не плача оттого, что его принимали за младенца. – Как ты не понимаешь? Вечер в школе без меня не сорвется, я там не один, а Лена – одна, у них беда, несчастье! Ты же все равно едешь мимо, на обратном пути заберешь меня! Никуда я не пропаду!

– Больно ты им сейчас нужен, – говорила мама.

– А вот нужен, нужен! – упрямо повторял Витька.

Мама гремела на кухне кастрюлями, разговаривала сама с собой вслух, но не сдавалась.

Исчерпав подручные средства убеждения и добившись лишь того, что мама вообще перестала с ним говорить, а только громко охала и вздыхала, Витька набрал по телефону номер Александры Михайловны и все ей рассказал.

Классная воспитательница помолчала в трубку, потом велела позвать маму.

– Это тебя! – сказал Витька, передавая трубку Ольге Ивановне.

Она говорила по телефону минут пятнадцать и, судя по голосу, постепенно соглашалась. Витька топтался рядом, ловя каждое ее слово, теребил за рукав и ныл:

– Ну, мам… а?.. Ма-ам…

– Да не стой ты над душой! – вдруг крикнула Ольга Ивановна, прикрыв ладонью трубку, и у Витьки екнуло сердце, но не потому, что мама вдруг так рявкнула на него, а потому, что он понял: мама сдалась…

На станции, где нужно было выходить, Ольга Ивановна долго не отпускала Витьку. Так они и стояли у вагона – мама с футляром, из которого торчали свернутые в трубку красный и желтый флажки, и Витька с небольшой дорожной сумкой, в которой почти ничего не было: полотенце, мыло, зубная щетка и пирожки с капустой.

Мама, не переставая, наставляла Витьку, повторяя, что он должен делать и чего не должен, а ему, откровенно говоря, все это было ни к чему, половину маминых напутствий он пропустил мимо ушей. Его сейчас больше всего заботило то, как он доберется до поселка, где живет Лена Измайлова, и какие слова скажет он сам, когда увидит ее.

В кармане у него лежала вьетнамская расческа, сделанная из обломков сбитого самолета. Может, взять и сразу же подарить ее Лене? Без лишних слов? Витька решил это еще дома, в Ленинграде, и теперь думал лишь о том, как лучше, уместнее вручить ее.

Вдруг мама кого-то увидела, закричала обрадованно:

– Маша! Поди-ка сюда!

К ним подошла женщина в форме железнодорожницы, поздоровалась с Ольгой Ивановной, покосилась на Витьку.

– Твой, что ли? – спросила она басом.

– Витька, – сказала мама и подтолкнула его. – Поздоровайся с тетей Машей.

– Здрасьте, – буркнул Витька.

– Растут, черти!

– Не говори, Машенька…

И принялась торопливо объяснять ей, почему и зачем сын оказался здесь, поминутно повторяя:

– Пожалуйста, посмотри тут за ним, а то я прямо с ума сойду, пока не вернусь…

В это время по радио объявили об отправлении поезда. Ольга Ивановна поднялась в тамбур, перекрыла ступеньки железной площадкой, достала желтый флажок и, не сводя влажно заблестевших глаз с Витьки, снова взялась за свое:

– Ты уж, Машенька, последи, чтоб он не опоздал к обратному, я в том же вагоне буду…

Поезд плавно тронулся, Витька помахал маме рукой, она крикнула:

– Деньги смотри не потеряй!

Вагоны катились все быстрей и быстрей, вскоре состав как бы обрубился, открыв безлюдный, пустынный простор станционных путей, и Витька почувствовал себя очень одиноким.

– Пойдем, провожу к автобусу, – сказала тетя Маша. – Это рядом, на вокзальной площади.

Было вокруг непривычно тихо, и снег слепил чистой белизной.

– Значит, к Измайловым путь держишь? – спросила тетя Маша, когда они вышли на площадь перед вокзалом, где стояли автобусы и сновали люди.

– К Лене Измайловой, – кивнул Витька. – У нее с папой что-то случилось, в госпиталь попал.

– Уж не летчик ли Измайлов?

– Да, летчик…

– Жизнью рисковал человек, – сказала тетя Маша. – Про него и в газете нашей было, и по радио передавали. Знаем, знаем, как же…

– А что случилось? – робко спросил Витька.

– Едешь и не знаешь? – басом удивилась она.

Витька пожал плечами.

– Самолет здоровенный. Что-то с мотором вдруг, не скажу что, не моего ума. А летчик, Измайлов этот, не растерялся, сумел все-таки вывести машину подальше, по-над поля. Кое-как посадил, а сам малость покалечился, потому и в госпитале… Вон твой автобус стоит, номер сто седьмой, вон там, видишь?

– Вижу, – сказал Витька.

– Акурат до самого их поселка. Ну, бывай, парень! Обратно сюда приедешь, любого на вокзале спроси, где, мол, найти, тетю Машу по фамилии Прийма. Это я и буду… Топай, топай, не то без тебя уйдет.

До поселка Витька ехал почти час. За окном проплывали покрытые снегом поля, все белым-бело, глазам больно; мельтешили деревья, когда дорога шла через лес; на остановках входили и выходили люди, кондукторша громко объявляла названия остановок и продавала билеты. Проезжали деревни, новостройки, фермы и снова белоснежные поля, замерзшие речки, рощицы. И чем ближе к заветному поселку, где на улице Горького в доме номер четырнадцать жила Лена Измайлова, тем чаще ловил себя Витька на том, что вроде бы сомневается, а стоило ли ехать в такую даль, и как отнесется Лена к его неожиданному появлению, и что он ей сразу скажет. Но автобус нес его вперед, и Витька отметал все эти неуместные сомнения и только всякий раз напрягался, ожидая, что кондукторша вдруг во весь голос объявит: «Следующая – поселок!»

«Нет, – думал Витька, – раз уж решил, значит, решил! И никаких оглядок назад!»

Кондукторша объявила:

– Поселок, конечная остановка!

Витька вышел из автобуса, огляделся по сторонам, спросил кого-то, где тут улица Горького. Оказалось, недалеко.

Витька шел по этой тихой, в сугробах, улице и смотрел на номера домов, стоявших за заборами. Вот номер десять, двенадцать, четырнадцать. Витька почувствовал, как колотится у него сердце, сразу стало жарко…

Через невысокий палисадник из штакетника он увидел Лену Измайлову. Вернее, просто понял, что это она и есть.

Лена колола дрова. Поставит полено на колоду, тюкнет топором, полено звонко разлетается.

Витька несмело подошел поближе.

– Здравствуй, – сказал он, потупившись.

Лена с минуту молча смотрела на него. У нее была родинка на щеке, как на той фотокарточке, и волосы, собранные сзади в «конский хвост».

– Это ты? – спросила Лена, все еще не веря своим глазам.

– Давай-ка помогу, – сказал Витька, отбирая у нее топор.

Он поставил полено на колоду, размахнулся и со всего маху вонзил топор… в колоду.

Лена улыбнулась.

Оказывается, Витька не умел колоть дрова.