Текст книги "Витька с Выборгской"

Автор книги: Роальд Назаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Роальд Викторович Назаров
Витька с Выборгской

Для начала скажем прямо и честно: Витька Егоров вовсе даже не Витька Егоров, а совершенно другой человек. Его и зовут в жизни не так, и фамилия у него иная. Просто это маленькая хитрость – назвать его Витькой Егоровым. Но так надо. Пускай попробуют отыскать, о ком в самом деле речь! Витек Егоровых – тысячи, мало ли о каком из них пойдет рассказ?

Так что пусть будет Витька Егоров, проживающий в Ленинграде.

А вот тут никакой хитрости нет. Это сущая правда! Смешно было бы называть Ленинград, скажем, городом Энском. Такое вранье решительно ни к чему, и Витька первый уличил бы выдумщика и припер его к стенке, потому что из окна его квартиры виден именно Ленинград, а не какой-нибудь другой город.

Правда, если быть точным, из окна его квартиры на девятом этаже виден только квартал новостройки – море крыш с одинаковыми телеантеннами, повернутыми в одну и ту же сторону, тысячи окон, балконов, миллиарды кирпичей, аккуратно сложенных в дома, в кварталы, в целый микрорайон.

Такие районы всюду похожи друг на друга, и если у кого-нибудь вдруг возникнет сомнение, а действительно ли это Ленинград, пусть он тут же спустится с девятого этажа на лифте, пройдет мимо детской площадки, выйдет на трамвайную остановку и сядет в «девятку» или «тридцать второй». Через полчаса трамвай окажется на Литейном мосту через Неву, а отсюда – пожалуйста! – открывается весь город. Вон стоит крейсер «Аврора». Дальше видна Петропавловская крепость. Еще дальше, за Кировским мостом, стрелка Васильевского острова с ростральными колоннами, а на другом берегу Невы над крышами домов и дворцов блестит, золотясь на солнце, купол Исаакиевского собора, похожего на гигантскую старинную чернильницу с бронзовой крышкой…

Итак, доказано, что в Ленинграде живет один человек, которого отныне нужно называть Витька Егоров.

Теперь самое время дать его портрет, однако вся беда в том, что портрета у Витьки нет. Он у него еще не оформился, что ли, этот самый портрет. Поэтому, чтобы создать его, сохранив хоть каплю сходства с оригиналом, то есть с самим Витькой, придется описывать все в отдельности. Отдельно – вздернутый нос, которым Витька частенько шмыгает. Отдельно – его слегка оттопыренные уши. Отдельно – глаза неуловимого и какого-то очень разнообразного цвета.

Все по отдельности.

А вот портрета не получится, даже если все это сложить вместе. В лучшем случае выйдет что-то вроде абстрактной картины, которая не только ничем не поможет, но, напротив, сильно обескуражит любого нормального человека.

Конечно, можно воспользоваться обыкновенной фотокарточкой – чего проще? Но тут тоже есть загвоздка: на этой фотографии Витька изображен с окладистой бородой и гусарскими усищами. Это, понятное дело, явная приписка, выполненная шариковой ручкой с черной пастой. А другой фотокарточки под рукой нет.

Да, нелегкая задача давать портрет человека, у которого его еще нет. Ведь нужно найти в облике Витьки Егорова наиболее яркие черты, которые выражали бы самую суть характера.

У всех людей такие черты есть. Например, волевой подбородок. Или умная складка на переносице. Или глубокие залысины. Мало ли что.

А у Витьки Егорова ничего такого нет и в помине. Нет волевого подбородка, нет залысин, нет умной складки на лбу. А если что и бросается в глаза, то это несущественные и к тому же временные приметы: ссадинка, чернильный отпечаток на шее, огненная метка во всю щеку от крутого снежка или просто репейная колючка, впутавшаяся в белесые волосы. Все тут зависит от времени года и места действия.

Но вот вам – прекрасное время года! Осень, золотой сентябрь, сухо и тепло. И место действия подходящее – спортплощадка, где не менее тридцати ребят гоняют футбольный мяч.

Витька Егоров среди них – как же иначе?

А что если попросту подозвать его и взять у него интервью?

Еще никогда в жизни у Витьки Егорова не брали интервью!

Между тем тонко продуманными наводящими вопросами можно добиться от Витьки Егорова таких ответов, которые помогут глубже и полнее раскрыть его характер, заглянуть, как говорится, в душу нашего юного друга.

Рискнем?

Рискнем.

– Витя Егоров, можно тебя на минутку?

– Зачем?

– Во-первых, здравствуй…

– Здрасьте.

– Мы хотим задать тебе несколько вопросов.

– Для чего?

– Чтобы ты ответил на них. Скажи, пожалуйста, в каком ты классе?

– В шестом, а что?

– И как учишься?

– Нормально.

– Какой предмет тебе нравится больше всего?

– Все равно.

– Как же так?

– Я побегу, а? Без меня проиграют.

– Значит, увлекаешься спортом?

– Спортлото!

– Вот как? Хочешь выиграть?

– А кто не хочет?

– Ну, предположим, ты выиграл. И что же сделаешь с выигрышем?

– Сперва надо выиграть.

– И все-таки?

Витька Егоров молчит, ковыряет землю носком ботинка. Ухмыляется чему-то своему. Шмыгает носом.

Интервью, очевидно, заходит в тупик.

– Еще один вопрос, Витя. Кем бы ты хотел стать, когда вырастешь?

– Все равно кем.

– То есть – как? Тебе безразлично, кем ты будешь? Строителем, хирургом, капитаном дальнего плавания? Вот скажи, кто у тебя папа?

– У меня нет отца. Верней, есть где-то. Он ушел от нас.

– Гм…

Тонко продуманные наводящие вопросы рассыпаются на ходу. Интервью трещит по всем швам. Только не надо показывать виду.

– А мама кем работает?

– Проводницей в поезде.

– Значит, большую часть времени ты живешь один, самостоятельно?

– Чего тут такого? Привык уже. Да и не один. У нас в квартире еще живет Зоя…

В это мгновение спортплощадку оглашает невообразимый шум и крик, обе команды, сгрудившись у ворот, наперебой орут «го-о-л!» и «не-е было!»

– Нашим забили! – успевает выпалить Витька Егоров. – Говорил же, без меня проиграют! – и устремляется в центр гвалта, крича во всю мочь: – Не было гола, я видел!..

Ну что ж, следует признать, что задуманное интервью не оправдало надежд. Кое-что, конечно, стало яснее, но душа нашего юного друга Витьки Егорова, в которую так хотелось проникнуть поглубже, осталась закрытой, как дверь в чужую комнату.

Не взламывать же силой!..

А теперь возьмем карту нашей страны и найдем на ней Ленинград.

Это проще простого.

Вот Ленинград. От него на юг идет железная дорога: Москва, Тула, Курск, Орел, Харьков и еще дальше, в Крым, к Черному морю.

Это та самая дорога, по которой ездит проводницей Ольга Ивановна Егорова. Туда-обратно, туда-обратно. И кому, как не ей, порассказать бы про эту дорогу, но она всего не скажет, потому что всего не знает.

В самом деле, откуда ей знать, что если выйти на одной промежуточной станции и сесть в местный автобус, то через час он остановится на площади небольшого поселка, как раз у почты. И уж подавно не может знать Ольга Ивановна Егорова, что в один прекрасный день к почте подошла девочка и опустила письмо в почтовый ящик.

Письмо было адресовано в Ленинград и, вполне возможно, попало именно в этот поезд, только Ольга Ивановна ехала в своем пятом вагоне, а письмо – в почтовом.

Потом, уже в Ленинграде, Ольга Ивановна, закончив дела, отправилась домой, а письмо вместе с тысячами других писем прошло сортировку, определилось в нужное районное почтовое отделение и в скором времени оказалось не где-нибудь, а на столе директора школы.

Директор вызвал к себе Александру Михайловну Скворцову, воспитательницу шестого «б» класса и, когда она пришла в кабинет, сказал ей:

– Вам письмо!

– От кого? – изумленно спросила она.

– От некоей Лены Измайловой, – сказал директор, вертя в руках синий конверт.

– Не знаю такой, – с уверенностью сказала Александра Михайловна.

В конверт было вложено два письма. Одно поменьше, другое побольше.

Письмо поменьше гласило:

«Прошу передать это ученику шестого «б» класса, у которого имя или фамилия начинается на букву «Е».

– Странная просьба, – заметил директор.

– У детей свой мир, ничего странного, – не согласилась воспитательница и, прищурившись, стала вспоминать, кто у нее в классе имеется на букву «Е».

– Егоров! – воскликнула она через секунду.

– Витя Егоров? – засмеялся директор. – Ну, ну. Вам видней.

Письмо побольше было на целой странице в линейку, чистое и аккуратное, переписанное, видимо, с черновика набело. Очень старательное было письмо.

Вот оно, дословно:

«Здравствуй, незнакомый мальчик!

Пишет тебе Лена Измайлова, тоже ученица шестого «б» в нашей школе. Давай будем переписываться с тобой. Я нарочно просила, чтобы твое имя или фамилия начинались на букву «Е», потому что меня зовут Елена – тоже на букву «Е». Другого способа я не придумала. Этим летом мы ездили всем классом на экскурсию в Ленинград и жили как раз в твоей школе, в спортзале. Вот почему я пишу в твою школу, как в знакомую. Ленинград мне очень понравился. Мы были в Эрмитаже, в Русском музее, гуляли вдоль Невы и видели белые ночи. Какой ты счастливый, что живешь в таком городе! У меня теперь мечта еще раз приехать в Ленинград. Но это неизвестно, потому что мой папа офицер, летчик. Он служит там, где надо служить, а мы вместе с ним. Я хочу переписываться с тобой, чтобы ты писал мне про свой город, про себя. Может быть, мы станем друзьями. Желаю тебе успехов в учебе и в жизни. Пиши мне по адресу, который на конверте. Лена Измайлова».

– Ты, конечно, ответишь ей? – спросила Александра Михайловна, подождав, пока Витька прочтет это письмо. – По-моему, ты должен ответить. Во всяком случае, я сообщу Лене Измайловой, что ее просьба выполнена и письмо вручено. Я обязана это сделать. Остальное уж зависит от тебя.

– Чего от меня зависит? Я не просил, она сама накатала, – буркнул Витька, которому все это было ни к чему.

– Не накатала, а написала, – поправила его Александра Михайловна и ушла.

В классе никого не было. Витька посмотрел в окно – там сеял дождик, на спортплощадке стояли лужи, в них плавали желтые листья.

«Вот свалилось на мою голову, – подумал Витька о письме от какой-то неизвестной Лены Измайловой. – Делать ей больше нечего!»

Настроение у него стало серым, как погода за окном. В своей жизни он не написал и не получил ни одного письма. И не испытывал в этом решительно никакой потребности. А тут вдруг нате вам – переписывайся, да еще и по обязанности! Охота была!

Витькино решение было окончательным и бесповоротным. Он сделал из письма птицу и пустил ее под потолок. Птица совершила плавный круг и вернулась на парту. Как бумеранг. Витька скомкал птицу, сунул в карман. В другой карман запихнул конверт. Взял портфель и вышел из класса.

От школы до дома рукой подать. Тем более – бегом, под дождем, прыгая через лужи. В подъезде на лавочке сидит старик Никитин. Дышит воздухом. Дождь мешает Никитину проявлять активность, а так он всегда возле дома, с утра до вечера. То сгребает листья в кучу, то окапывает молодые деревца, то красит снаружи окна своей квартиры на первом этаже. Пенсионер, делать ему нечего, все ему не так, все не по нему! Нельзя бегать, нельзя шуметь, нельзя держать на лестнице детские коляски, ничего нельзя!

Витька заранее знает: сейчас этот Никитин обязательно к чему-нибудь придерется, начнет зудеть, морали читать. Значит, надо изловчиться и прошмыгнуть мимо так, чтобы старикан рта не успел раскрыть.

Витька прибавляет скорости и, перемахнув через лужу у подъезда, летит к двери. Именно – летит! Запнувшись за поребрик, он плашмя растягивается прямо у ног Никитина, фуражка в одну сторону, портфель в другую.

Никитин заливается ехидным смехом:

– Так тебе и надо, не будешь бегать как оглашенный!

Смех у него переходит в кашель, кашель опять в смех – весело ему, слезы утирает!..

Поднявшись, Витька подбирает портфель и фуражку, входит в подъезд. Боль в коленке, ладони саднит да и вообще удовольствие маленькое – шмякнуться на ровном месте, на глазах изумленной публики!

Грохнув за собой дверцей лифта, Витька нажимает кнопку девятого этажа.

А у нас есть возможность обогнать лифт и проникнуть в шестьдесят девятую квартиру до того, как Витька отопрет дверь.

Так и сделаем.

В квартире две комнаты, балкон и кухня. В комнате с балконом живут Витька и мама, в другой – Зоя Терехова. Двери в комнаты не заперты – здесь это не принято. Да и никаких замков нет. В передней на столике стоит телефон, а в кухне – телевизор «Ладога», купленный сообща. Как выразилась мама, «на две семьи». «Хотя, – подумал Витька, – какая же из Тереховой семья? Никакая Зоя не семья».

С появлением телевизора жизнь, конечно, стала краше.

Правда, если мама в рейсе, Зоя на фабрике, по телефону никто не звонит, а по телевизору ничего не передают, то кругом вообще ни души, не считая голубей, которые то и дело садятся на балконные перила, косят глупым глазом через стекло, а как только их пугнешь, лениво и недовольно взлетают, громко хлопая крыльями.

Еще год назад, когда Витька с матерью жил в старом облезлом доме, в огромной коммунальной квартире, стоило ему лишь высунуться из своей комнатенки и – его уже встречали, ждали, звали. Да и ребята какие были! С первых, можно сказать, шагов вместе. В одном дворе гуляли, в одну школу пошли, пять классов вместе отсидели. Все друг о дружке знали, все на глазах, в открытую. Уж коли товарищ, так товарищ – не выдаст, не продаст. А уж если недруг, то ему же хуже!

Теперь всех расселили по новым адресам, кого куда – в Купчино, на Гражданку, на правый берег Невы, а старый дом-громадину пустили на капитальный ремонт, выпотрошили, одни стены остались, в окнах небо просвечивает.

В новой квартире, конечно, стало удобней, просторней. И ванна есть, и лифт, и мусоропровод, но зато ребята незнакомые, все надо начинать заново, с имен и фамилий, и школа тоже новая, и учителя, и сам себя чувствуешь новеньким в классе!

Витьку посадили за одну парту с Федей Победимовым. Парень как парень, только суматошный очень – за все хватается, ничего до конца не доводит. Купили ему велосипед – гоняет на велосипеде. Купили фотоаппарат – щелкает, снимает, житья никому не дает. А потом вдруг бац! – марки собирает, одни марки на уме. И так все время, сплошные хобби, сегодня сам не знает, чем увлечется завтра.

Нет, Витьке не по душе такая целеустремленность в разные стороны. Семь пятниц на неделе! Может, поэтому и не завязывается у него с Победимовым узелок настоящей дружбы?

А вот с Зоей Тереховой совсем другое дело. Казалось бы – что общего? Она много старше – двадцать с лишним лет, вполне взрослая, работает на трикотажной фабрике, выступает в самодеятельности. Какое ей дело до шестиклашки? Просто соседи. А вот нет, оказывается, не просто соседи. Тут тебе и дружба, и равноправие, и полное взаимное доверие! Разве не равноправие, если Зоя с каждой получки покупает две карточки спортлото, одну себе, другую Витьке, и вечером оба они сидят за столом и, загородясь ладошками, чтобы не подглядывать, зачеркивают номера. Потом отсылают карточки и ждут не дождутся, когда в газете объявят результат тиража.

Правда, пока ни он, ни Зоя еще ни разу не угадали даже трех цифр.

«Опять не обрыбилось!» – смеется Зоя, и каждому ясно, что со следующей получки она снова приобретет две карточки. «Ну не дураки?» – беззлобно говорит Ольга Ивановна, а Зоя обнимает ее, хохочет, кружит по кухне: «Теть Лель, вот выиграю пять тысяч, разделим на двоих и уж так развернемся, так развернемся!» Витька, сияя, смотрит на мать, на Зою, шмыгает носом, рот до ушей, а в уме прикидывает, как бы сам он, Витька, развернулся с такой кучей денег? Планов у него на этот случай множество. Одно плохо, он сам чувствует, – все эти планы какие-то нетвердые, похожие на увлечения Федьки Победимова. Сегодня то, завтра это. Не годится так. Несерьезно. В жизни нужно крепко стоять на ногах и быть готовым заранее ко всему. Даже к выигрышу в спортлото!

Знать надо, чего ты хочешь в жизни…

И вдруг в передней звонит телефон.

– Вить, – говорит Зоя. – Если опять этот, меня нет дома и неизвестно, когда буду, ладно?

Мать качает головой и грозит ей пальцем.

Есть такой тип, который все время звонит. Кто он, откуда, какой – Витьке неведомо. Ни имени, ни фамилии, просто – Этот. Как кличка. Один только голос известен – бархатный, медовый басок.

И разве, скажите, не признав это величайшего доверия, если Зоя обычно поручает Витьке отвечать ему по телефону?

То-то же!

Витька не спеша идет к телефону. Пускай подождет, потерпит пускай, нам не к спеху.

– Витька! – кричит мать. – А если кто по делу?

Витька срывает трубку.

– Алло?

– Будьте любезны, попросите Зою, не голос, а мед из трубки.

– Ее нет дома, – неколебимо отвечает Витька, подмигивая стоящей поблизости Зое.

– А когда она будет? – горчит мед из трубки.

– Неизвестно.

Витька кладет трубку с чувством исполненного долга. Отшил Этого, выручил Зою, Зоя благодарно кивает, дарит улыбку, но улыбка почему-то не веселая, а глаза будто и не видят Витьку, смотрят мимо.

Был случай – Витька спросил прямо:

– Чего ему надо от тебя? Чего он пристает?

Зоя как раз была на кухне, гладила что-то, а заодно и Витькины брюки с отвислыми коленками. Гладила и как всегда пела:

 
Зачем мне это горе
дано судьбой?
На ты со мною в ссоре,
а я с тобой…
 

Может, эта самая песня и навела Витьку на мысль спросить Зою в лоб:

– Чего он к тебе пристает?

Зоя не ответила, отмахнулась.

– Фантомас какой-то! – рубанул Витька.

– Вот именно что Фантомас, – усмехнулась Зоя.

И плотно замолчала.

Витька не в обиде. Понимает, не маленький, – есть вещи, куда нечего совать свой нос. Другое дело, он не из праздного любопытства, а из желания помочь, из чувства солидарности с Зоей. Но взрослым это невдомек – все равно не пускают туда. Что ж! Им же хуже…

Между тем Витька давно поднялся на девятый этаж, вышел из лифта, отпер шестьдесят девятую квартиру, разделся, отмыл руки, измазанные и ободранные об асфальт. Потом разогрел обед, поел, вымыл за собой тарелку. Так уж у них заведено с матерью. «Нянек нам с тобой, парень, по штату не положено», – эти слова Ольга Ивановна сказала раз и навсегда.

И вот Витька сам себе хозяин! Что хочу, то и делаю! Но сегодня, как ни странно, мысли вращаются вокруг письма от какой-то Лены Измайловой. Ведь все решил, как отрезал, так нет! Дурной занозой засело в него это никому не нужное письмо.

Витька достал его из кармана, мятое-перемятое, разгладил рукой. Вытащил и конверт с адресом. Ну и что из того, что я на букву «Е»? Фамилия, значит, моя виновата. А у самой-то фамилия на «И»! Но это не в счет, да? Веселенькое дело! Кто хоть она? Отличница небось. Дуреха какая-нибудь. Воображала. Отец у нее, правда, военный летчик…

Вдруг в квартиру позвонили. Звонок был короткий, как будто руку током дернуло. Витька спросил, не отпирая:

– Кто там?

– Зоя Терехова дома? – отозвался медовый голос.

Этот! Звонил-звонил по телефону, ничего не добился, теперь приперся сам. Открывать или не открывать?

– Нет ее! – внятно сказал Витька.

– Понятно, – огорчился Фантомас за дверью.

– На работе она, – пояснил Витька.

– Не ты ли мне по телефону всегда отвечаешь? – спросил голос, прозвучавший вполне по-человечески, без въедливости.

– А что? – на всякий случай подстраховался Витька.

– Открой, старик, я тебя не съем! – засмеялся Этот, сильно подкупив Витьку тем, что назвал его «старик».

Витька отпер дверь. На площадке стоял парень как парень, в куртке, в джинсах и держал три гвоздики, завернутые в прозрачный целлофановый кулек.

– Ну, будем знакомы очно, – сказал он своим бархатным баском. – Меня зовут Толя. Толя Плужников.

И протянул Витьке руку.

Они пробыли вместе минут десять, наверно, не больше, но Витьке показалось, что они давным-давно близко знакомы. Жизнь опрокидывала прежние телефонные представления. Фантомас снял маску, и под ней оказался нормальный парень. Даже симпатичный. Выяснилось, что он отслужил в армии, в позапрошлом году демобилизовался и вернулся к себе на завод. Немного поработал, а потом его направили в ПТУ обучать разным заводским наукам и профессиям молодых ребят из Вьетнама.

Перед тем как уйти, Толя Плужников попросил поставить цветы-гвоздички в вазу, чтоб не завяли. Витька предложил бутылку из-под кефира. Толя сказал: «Блеск!» И ушел, велев передать Зое привет.

До самого вечера Витька бился в противоречиях, и хотя за день он переделал немало всяких дел – начиная со сбора металлолома и кончая уроками на завтра, – противоречия эти не отпускали его и мучили. Тысячи вопросов возникали в голове. Как тут разобраться? Не предательство ли совершил Витька, познакомившись с Толей? Как к этому отнесется сама Зоя? Не пошатнет ли Витькино своеволие их равноправия и взаимного доверия?

Сложно все это складывалось, настолько сложно, что Витька, сам того не ожидая, прилег на диван и заснул.

Такого с ним никогда прежде не случалось!

Витька открыл глаза, и ему понадобилось время, чтобы сориентироваться, где он и который час. Дверь из комнаты была приоткрыта, и он услышал приглушенные голоса матери и Зои. Они сидели на кухне, разговаривали, и Витька неумышленно, краем уха, задел этот секретный разговор.

– Прямо не знаю, что делать, теть Лель, – говорила Зоя. – Выхожу из проходной, а он стоит и ждет. Я уж нарочно задерживаюсь на фабрике. Нет, все равно стоит и ждет!

– Да шугани ты его как следует, и дело с концом! – решительно предложила мама.

– Я, что ли, не шугала? Будьте здоровы, как шугала. А он ни в какую. Это, говорит, сильнее меня…

Витька понял, что цветы-гвоздики в бутылке из-под кефира выдали его с головой. Правда, никто ему слова не сказал – ни Зоя, ни мать. Приходил Этот? Приходил. От него цветы? От него. И все. А цветы-гвоздики даже переставили из бутылки в хрустальную вазочку.

Теперь к Витькиным противоречиям прибавились Зоины. Одни мучили его, другие ее, все запуталось, и размотать этот клубок Витька не мог.

Утром, завтракая наспех, Витька все же рассказал матери про Толю Плужникова. Зои уже не было, и он вложил в слова об этом парне свое, в общем, положительное впечатление.

Ольга Ивановна пожала плечами:

– Насильно мил не будешь… Ладно, не твоего ума дело. Беги-ка в школу, не то опоздаешь! – И вдогонку: – Ключ, смотри, не потеряй!

Несколько дней спустя Александра Михайловна поймала Витьку Егорова на переменке и спросила:

– Ты так и не ответил на письмо Лены Измайловой?

Витька шмыгнул носом.

– Некрасиво, Егоров. Очень некрасиво. Не по-мужски.

– А чего писать-то? – буркнул Витька, задетый, однако, за живое.

– Это тебе не диктовка. Напиши про наш легендарный город. Она же просит, кажется?

Честно говоря, он почти позабыл про письмо, и безвестная Лена Измайлова вообще заслонилась прошедшими днями, наполненными всякой всячиной, но сейчас эта настырная девчонка, которую он и в глаза не видел, снова возникла на горизонте, но не как девчонка, пусть даже настырная и всякая такая, а как обязанность, которую Витька никогда на себя не брал, однако должен почему-то выполнять!

Почему?!

«Не по-мужски», – хмыкнул Витька, мысленно передразнив классную воспитательницу и в то же время принимая это ее замечание близко к сердцу. И решил махнуть на почту. После уроков, конечно.

Ничего с Леной Измайловой не сделается, подождет малость, потерпит!

На почте он выбрал красочную открытку с видом Ленинграда – Аничков мост, знаменитые лошади, Дворец пионеров. Чем не легендарный город? Потом долго сидел за вымазанным чернилами столом, соображая, что бы такое написать на обороте, и мусоля допотопную ручку с пером. Ничего в голову не приходило. На языке вертелось слово «достопримечательность», вроде бы уместное, но зато чреватое грамматическими ошибками. Выдавать свои слабости постороннему человеку как-то не хотелось. Тем более – девчонке. Муки творчества изнуряли Витьку, заводили в тупик.

– А чего еще-то писать? Тут же и так все сказано! – подумал Витька. Пришлось к открытке купить вдобавок конверт. На конверте он вывел адрес Лены Измайловой, а чуть ниже, где и требовалось, – свой, обратный.

Красочная открытка с видом Ленинграда, так и не тронутая на обороте никаким рукописным словом, удобно вместилась в конверт. На кончике языка Витька ощутил сладковатый привкус клея.

Опустив письмо в почтовый ящик, Витька испытал чувство громадного облегчения. Он словно бы заправился этим чувством, как самолет топливом, и буквально с реактивной скоростью покрыл расстояние от почты до своего девятого этажа, хотя лифт не работал, испортился, и старик Никитин ругался с кем-то из домовой конторы, стоя на пороге своей квартиры.

А Витька, стоя перед дверью своей квартиры, шарил по карманам, ища ключ. Ключа не было. Как в воду канул! Верней, не в воду, а в дырку – после тщательного обследования Витька обнаружил ее в самом уголке кармана.

Сомнений не было ключ посеян!

Что же делать?

Мать сейчас где-нибудь около Харькова, Зоя на фабрике, и когда вернется – неизвестно: она нередко задерживается на репетициях во дворце культуры и вполне может прийти в полночь. На всякий случай Витька нажал кнопку звонка. За дверью послышалось такое знакомое: дззи-и-и-и-инь. Витька прислушался к тишине пустой квартиры. Безнадюга. И медленно поплелся по ступенькам вниз.

Перспектива была не ахти какая веселая. Сегодня болтаться на улице до прихода Зои, может, до самой ночи. Завтра явиться в школу с невыполненными уроками. А послезавтра получить от матери встрепку за посеянный ключ.

Вообще-то, мама человек справедливый и зря не ругается. Витьке никогда особо не влетало за порванные штаны или вдрызг разбитые футболом ботинки. Мать просто разводила руками, горестно вздыхала: «Что ж ты со мной делаешь, разбойник? Где напастись на тебя барахла?» Но что касается ключа, то тут пощады от нее не жди. Ой будет лютовать!

Как только переехали сюда, ключ от квартиры стал для Витьки чистым наказанием. Куда бы ни шел Витька, вслед ему всегда неслось одно и тоже: смотри, не потеряй ключ, голову сниму! Когда возвращался, мать первым делом интересовалась, где ключ. Но хуже всего было то, что она заставила сына носить этот распроклятый ключ на веревочке, под рубашкой, нацепив на шею.

– Что я – верующий, что ли? – отбрыкивался Витька, но мать была неумолима, и ему пришлось позорно таскать ключ на груди, как крест. Хорошо еще, никто из ребят не знал!

Постепенно Витька добился отмены этого крепостного права, и ключ перекочевал в карман, как и положено у нормальных людей.

Но теперь в кармане была дырка, а ключа не было.

Что же все-таки делать?

Примерно с час Витька бессмысленно блуждал по микрорайону, старенький его портфель, разбухший от тетрадок и учебников, оттягивал руку, хотелось есть. От нечего делать он спрашивал у прохожих время, как будто самое главное сейчас было точно знать, который час. И вдруг мелькнула спасительная мысль! Вот дурак, ходит тут, как неприкаянный, а надо мчаться к Зое на фабрику, перехватить ее у проходной, все как есть объяснить и – порядок, у нее-то ключ при себе!

Минут через сорок Витька выскочил из трамвая и побежал к зданию трикотажной фабрики.

Возле проходной, опершись на оградку, отделяющую тротуар от мостовой, стоял Толя Плужников. В той же куртке, тех же джинсах. Только вместо цветов в руках у него был маленький транзисторный приемник, который мурлыкал по-зарубежному.

– Здравствуй, – сказал Витька, подойдя к Толе Плужникову.

– Привет! – удивился он.

– Я ключ посеял, домой не попасть…

– Красота! – воскликнул Толя и, сунув Витьке транзистор, кинулся в проходную.

Вскоре он вернулся.

– Порядок, сейчас она выйдет, – сказал Толя и взял транзистор себе.

Ждать пришлось недолго. Зоя выбежала из проходной, поискала их глазами, но они сами подошли к ней. Зоя была в пальтишке, наброшенном на плечи, под ним виднелся легкий пестренький халатик, голова повязана косынкой.

Весь разговор с Зоей Витька принял на себя, потому что на Толю Плужникова она и не взглянула. Отдала ключ от квартиры и все. Как будто Толя был тут совсем посторонний. Витька учуял в этом явную несправедливость и принялся объяснять Зое, как подошел к проходной и увидел Толю, как Толя помчался вызывать ее по местному телефону…

– Дома поговорим, – поставила точку Зоя. – Пока!

И улетучилась.

Витька и Толя переглянулись.

– Такие, брат, дела, – сказал Толя и закурил сигарету «Варна».

– Поехали к нам, – ни с того ни с сего брякнул Витька, крутя на пальце Зоин ключ.

– Стоит ли?

– Пельмени сварим…

– Тогда другой разговор, – не то в шутку, не то всерьез сказал Толя, и они двинулись к трамвайной остановке.

Пельмени получились на славу!

К той пачке, которую по пути купил Витька, как ему и было велено в оставленной матерью записке, Толя Плужников добавил свою, и, пока закипала вода в кастрюльке, они обшарили кухонный стол, достали бутылочку уксуса, горчицу, перец, чтобы из всего этого приготовить «отраву» – так Толя назвал смесь, необходимую для «остроты ощущений».

Витька в душе ликовал. Во всем они были с Толей наравне! Да и обед выглядел истинно мужским обедом: на столе расстелена газета, черный хлеб нарезан крупными ломтями, в тарелке гора пельменей, а «отрава» такая, что обжигает рот и выдавливает слезы из глаз. Будто горчичник на язык ставят! Но Витька и виду не показывает: макает пельменину, отправляет в рот, заедает черным хлебом. Точь-в-точь как Толя Плужников!

А разговор-то, разговор!..

Толя рассказывает про то, как служил в армии, разные истории вспоминает, серьезные и смешные. Витька то поддакивает с понимающим видом, то заливается смехом. Время идет незаметно, Толя курит сигареты «Варна», табачный дым витает в кухне, бархатно звучит негромкий Толин басок.

И – ни слова о Зое!

Как будто все, что было до этих минут, – и телефонные звонки, и цветы-гвоздички, и дежурства у проходной, – все оказалось лишь предлогом, чтобы встретиться именно с ним, с Витькой Егоровым, а вовсе не с Зоей…

Толя встает из-за стола.

– Уже уходишь? – огорчается Витька. – Можно еще чайку попить, а?

– Спасибо, старик. Пора двигаться. Мне в училище надо…

Когда вернулась с работы Зоя, в кухне был полный порядок, Витька сидел за уроками.

– Кто курил? – с ходу спросила Зоя.

– Толик Плужников, вот кто! – с вызовом крикнул Витька, готовый прямо сейчас дать за него бой. – Мы с ним тут пельмени ели!

Но Зоя уклонилась от боя.

– Еще не легче, – только и сказала она.

В субботу, неожиданно для себя, Витька был приглашен к Феде Победимову на день рождения.

– Приходи, если хочешь, – сказал Федя. – Скучно не будет!

Витька пошел. Новый костюм надел, ботинки почистил. В подарок принес альбом для марок, но не угадал: Федя уже забросил марки, занялся плаванием. Родители записали его в бассейн, купили ласты, и он в них напоказ, под смех взрослых гостей, шлепал по лакированному паркету, потешно задирая ноги.

Взрослых в гостях у Феди оказалось больше, чем ребят. Именинник мыкался из комнаты в комнату, все время что-то жуя, а Витька сидел с каким-то рыжим очкариком за столом и молча поглощал лимонад. Стол для ребят был накрыт специально, в отдельной комнате. Было тут тесно от мебели и жарко. За столом сидели еще две девчонки, косились на Витьку, шептались, хихикали. И был совсем недомерок с бантом на макушке. Весь до ушей перемазался кремом, а когда его стали отдирать от стола, разорался благим матом.