Текст книги "Перехожу на прием"

Автор книги: Роальд Даль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Мадам Розетт

– О боже, до чего же хорошо, – сказал Старик.

Он лежал в ванне: в одной руке – стакан виски с содовой, в другой – сигарета. Ванна наполнилась до краев, и время от времени он добавлял горячей воды, поворачивая кран пальцами ног.

Он приподнял голову и отхлебнул виски, потом снова откинулся и закрыл глаза.

– Умоляю тебя, вылезай, – послышался голос из соседней комнаты. – Вылезай, Старик, ты уже больше часа там торчишь.

Юнец сидел голый на краю кровати, медленно попивая из стакана и дожидаясь своей очереди.

– Ладно, – отозвался Старик. – Выпускаю воду.

И он протянул ногу и вытащил пальцами пробку.

Юнец поднялся и побрел в ванную со стаканом в руке. Старик полежал в ванне еще немного, потом бережно поставил свой стакан на полочку для мыла, поднялся и взял полотенце. Он был невысокого роста, приземист, с сильными толстыми ногами и выступающими икрами. У него были грубые вьющиеся рыжие волосы, а треугольное лицо покрыто веснушками. Рыжие волосы росли у него и на груди.

– Боже мой, – сказал он, глянув на дно ванны, – да я полпустыни сюда принес.

– А ты смой песок и пусти туда меня. Я пять месяцев не мылся в ванне.

Это было в начале войны, когда мы сражались с итальянцами в Ливии. Очень были трудные денечки, потому что летчиков не хватало, а летать приходилось много. Из Англии их, разумеется, не могли прислать, поскольку шла битва за Британию. Поэтому приходилось подолгу оставаться в пустыне, ведя странную, неестественную жизнь, обитая в одной и той же грязной маленькой палатке, моясь и бреясь каждый день из той же кружки, из которой до этого чистил зубы, постоянно вынимая мух из чая и из тарелок с едой, при этом песчаные бури бушевали как за стенками палаток, так и внутри, и даже обычно уравновешенные мужчины ожесточались, теряли самообладание, срываясь на товарищах и злясь на самих себя. Они страдали дизентерией, «египетским поносом», у них болели уши, и их донимали все те болячки, которые неизбежны при жизни в пустыне. На них падали бомбы с итальянских С-79, у них не было ни воды, ни женщин, они не видели, чтобы из земли росли цветы. У них почти ничего не было, а был лишь песок, песок, песок. На старых «глостер-гладиаторах» они сражались с итальянскими СР-42, а когда не летали, не знали, чем себя занять.

Иногда кто-нибудь ловил скорпионов, сажал их в канистры из-под керосина и заставлял сражаться не на жизнь, а на смерть. В эскадрилье всегда был чемпион среди скорпионов, свой Джо Луис, [13]13
  Джо Луис (1914–1981) – американский боксер, чемпион мира в тяжелом весе в 1937–1949 годах.


[Закрыть]который был непобедим и выигрывал все бои. Ему давали кличку; он становился знаменитым, а его тренировочный рацион держался под большим секретом, известный только хозяину. Считалось, что тренировочный рацион для скорпионов очень важен. Одних кормили солониной, другим давали нечто под названием «маконачи» – отвратительные мясные консервы, третьих потчевали живыми жуками, а еще были такие, которых заставляли выпить перед боем немного пива. От пива скорпион будто бы становится счастливым и обретает уверенность. Эти последние всегда проигрывали. Но были великие битвы и великие чемпионы, а по вечерам, когда полеты заканчивались, летчики и техники собирались на песке в кружок. Опершись руками о колени, они следили за битвой, подбадривали скорпионов и кричали, как кричат зрители во время поединка боксеров или борцов. Потом приходила победа, и хозяин победителя ликовал. Он плясал на песке, кричал, размахивал руками и громко расписывал достоинства победоносного питомца. Хозяином самого выдающегося скорпиона был сержант по прозвищу Мечтатель. Он кормил чемпиона одним лишь мармеладом. У скорпиона была неприличная кличка, но он выиграл подряд сорок два боя, а потом тихо скончался во время тренировки, и это случилось как раз тогда, когда Мечтатель подумывал, не перевести ли того из бойцов в производители.

Так что сами видите: поскольку, когда живешь в пустыне, больших радостей нет, маленькие радости становятся большими, а детские забавы – забавами взрослых мужчин. Это относилось ко всем в равной мере: к летчикам, механикам, укладчикам парашютов, капралам, которые готовили еду, и к владельцам лавок. Это относилось и к Старику и Юнцу. Они выпросили себе отпуск на двое суток, и их подбросили самолетом до Каира. Оказавшись в гостинице, они мечтали о ванне с таким же нетерпением, с каким молодожены ждут первой брачной ночи.

Старик вытерся и, обмотавшись полотенцем и положив руки под голову, улегся на кровати. Юнец был в ванной. Положив голову на край ванны, он постанывал и вздыхал от блаженства.

– Послушай-ка, Юнец, – произнес Старик.

– Да.

– А чем мы теперь займемся?

– Женщинами, – ответил Юнец. – Найдем женщин и пригласим их на ужин.

– Это потом, – сказал Старик. – Это может подождать.

Был еще ранний вечер.

– Мне так не кажется, – сказал Юнец.

– А по-моему, – возразил Старик, – с этим можно и подождать.

Старик был очень старым и разумным. Действовать поспешно было не в его правилах. Ему было двадцать семь лет, гораздо больше, чем кому-либо в эскадрилье, включая командира, и все весьма считались с его мнением.

– Сначала пройдемся по магазинам, – сказал он.

– А потом? – послышался голос из ванной.

– Потом обдумаем тот другой вопрос.

Наступило молчание.

– Старик?

– Да.

– Ты знаешь здесь каких-нибудь женщин?

– Знал когда-то. Знал одну турчанку с очень белой кожей. Ее звали Венка. Еще была одна югославка, на голову выше меня, по имени Кики, и еще была, кажется, сирийка. Не помню, как ее звали.

– Позвони им, – сказал Юнец.

– Уже позвонил, пока ты ходил за виски. Ни одну не застал. Не вышло.

– Вот так всегда, – сказал Юнец.

– Походим сначала по магазинам, – сказал Старик. – У нас еще куча времени.

Юнец вылез из ванны через час. Оба надели на себя чистые шорты и рубашки цвета хаки и пошли вниз. Пройдя через гостиничный вестибюль, они оказались на улице, залитой жарким солнцем. Старик надел темные очки.

– Знаю, что мне нужно, – сказал Юнец. – Очки от солнца.

– Хорошо. Пойдем купим.

Они остановили извозчика и велели ему ехать в Сигурел. Юнец купил очки, а Старик – покерные кости, после чего они побрели по раскаленной многолюдной улице.

– Обратил внимание на девушку? – спросил Юнец.

– У которой ты купил очки?

– Да. Темненькая.

– Наверное, турчанка, – сказал Старик.

– Мне все равно, – сказал Юнец. – Но девчонка потрясающая. Тебе так не показалось?

Засунув руки в карманы, они шли вдоль Шариа-Касрэль-Нил. Юнец надел только что купленные очки. Был жаркий день. Пыльная улица была переполнена египтянами, арабами и босоногими мальчишками. Мухи кружились вокруг мальчишек, жужжали возле их воспаленных глаз. Глаза у них были воспалены, потому что их матери сделали с теми что-то ужасное, когда мальчики были совсем детьми, и все затем, чтобы их не взяли в армию, когда они вырастут. Мальчишки шли следом за Стариком и Юнцом и громко кричали без устали: «Бакшиш! Бакшиш!» – и мухи преследовали попрошаек. В Каире пахнет не так, как в каком-нибудь другом городе. Пахнет тут не чем-то одним, и запах не исходит из какого-то определенного места. Им пропитано все вокруг: сточные канавы, тротуары, дома, магазины, товары, продающиеся в магазинах, еда, которая готовится тут же, лошади и лошадиный навоз на улицах. Им пропахли люди и солнце, заливающее своими лучами людей, а также сточные канавы, лошадей, еду и отбросы, валяющиеся на улицах. Это особый острый запах, в котором одновременно чувствуется и что-то сладкое, и гниющее, и жаркое, и соленое, и горькое, и он никогда не исчезает, даже прохладным ранним утром.

Два летчика медленно брели в толпе.

– Разве тебе она не показалась потрясающей? – спросил Юнец.

Ему хотелось услышать мнение Старика.

– Хороша.

– Еще как хороша. Знаешь что, Старик?

– Что?

– Я бы хотел провести вечер с этой девушкой.

Они перешли на другую сторону улицы и двинулись дальше.

– Да ради бога, – сказал Старик. – Почему бы тебе не позвонить мадам Розетт?

– Что еще за Розетт?

– Мадам Розетт, – поправил его Старик. – Великая женщина.

Они проходили мимо бара, который назывался «У Тима». Его держал англичанин по имени Тим Гилфиллан. Во время минувшей войны он был сержантом-квартирмейстером, и каким-то образом ему удалось остаться в Каире, после того как оттуда ушли военные.

– А вот и Тим, – сказал Старик. – Давай-ка заглянем к нему.

Внутри, кроме Тима, никого не было. Он был занят тем, что расставлял бутылки на полках за стойкой.

– Так-так-так, – сказал он, обернувшись. – Где же вы, ребята, пропадали все это время?

– Привет, Тим.

Он не помнил их, но и так было ясно, что они явились из пустыни.

– Как там мой старый друг Грациани? – спросил он, облокотившись о стойку бара.

– Он недалеко от нас, – сказал Старик. – Около Мерсы.

– На чем вы сейчас летаете?

– На «гладиаторах».

– Вот черт, да на них же еще лет восемь назад летали.

– Это все те же, – сказал Старик. – Совсем износились.

Они взяли стаканы с виски и направились к столику в углу.

– А кто она, эта Розетт? – спросил Юнец.

Старик сделал большой глоток и поставил стакан.

– Великая женщина, – ответил он.

– Кто она такая?

– Старая грязная сирийская еврейка.

– Это ладно, – сказал Юнец, – но почему ты о ней вспомнил?

– Что ж, – ответил Старик. – Я скажу тебе. Мадам Розетт держит самый большой бордель на свете. Говорят, что она может доставить тебе любую девушку во всем Каире.

– Чушь собачья.

– Нет, так и есть. А ты возьми позвони ей и скажи, где ты видел женщину, где она работает, в каком магазине, в каком отделе, опиши ее поточнее, а все остальное она сделает сама.

– Ну ты совсем уже, – сказал Юнец.

– Это правда. Чистая правда. Мне о ней в тридцать третьей эскадрилье рассказывали.

– Тебя разыграли.

– Хорошо. Давай возьмем телефонный справочник и найдем ее номер.

– Что, в справочнике так и будет написано – «мадам Розетт»? Да ни в жизнь.

– А я тебе говорю – так и будет, – сказал Старик. – Пойди и поищи мадам Розетт. Сам увидишь, что я прав.

Юнец не верил ему, однако пошел к Тиму и попросил у него телефонный справочник. Вернувшись, он положил книгу на стол, раскрыл ее и принялся листать страницы, пока не дошел до «Роз…». Его палец двинулся по колонке. Розеппи… Розери… Розетт. Вот она, Розетт, мадам, адрес и номер телефона, все есть. Старик внимательно наблюдал за ним.

– Нашел?

– Да, вот здесь. Мадам Розетт.

– Ну так почему бы тебе не позвонить ей?

– А что я ей скажу?

Старик посмотрел на дно своего стакана и перемешал пальцами кусочки льда.

– Скажи, что ты полковник, – ответил он. – Полковник Хиггинс. Летчикам она не очень-то доверяет. И скажи, что ты видел красивую смуглую девушку, которая продает солнцезащитные очки в Сигуреле, и ты хотел бы, как ты выразился, поужинать с ней.

– Здесь нет телефона.

– Еще как есть. Вон он.

Юнец огляделся и увидел телефон, который висел на стене в конце стойки бара.

– У меня нет пиастра.

– У меня есть, – сказал Старик.

Он порылся в кармане и положил на столик монету.

– Тим услышит все, что я буду говорить.

– Ну и что, черт возьми, с того? Может, он и сам ей иногда звонит. – И прибавил: – Трус ты.

– А ты говнюк, – сказал Юнец.

Юнец был еще совсем ребенком. Недавно ему исполнилось девятнадцать – на восемь лет меньше, чем Старику. Он был довольно высок ростом, худой, с большой копной черных волос и красивым лицом с широким ртом; под солнцем пустыни кожа его стала цвета кофе. Несомненно, он был лучшим летчиком в эскадрилье. Уже в начале войны он сбил четырнадцать итальянцев, что было четко подтверждено. По земле он передвигался медленно и лениво, как это делает усталый человек, и думал он медленно и лениво, как сонный ребенок, но, поднявшись в воздух, соображал быстро, и движения его становились быстрыми, настолько быстрыми, что казалось, он действует рефлекторно. Когда он ходил по земле, было такое впечатление, что он отдыхает, дремлет, дабы накопить силы, перед тем как сесть в кабину, но зато потом он становился свежим и быстрым и готовым для двухчасовой предельной концентрации. Но сейчас Юнец находился далеко от аэродрома, и в мыслях у него было нечто такое, что заставляло его бодрствовать, как во время полета. Может, это состояние и не продлится долго, но, по крайней мере, в ту минуту он действовал сосредоточенно.

Он еще раз взглянул на номер в справочнике, потом поднялся и медленно направился к телефонному аппарату. Опустив монету в один пиастр, он набрал номер и услышал гудок на другом конце. Старик сидел за столиком и смотрел на него, тогда как Тим по-прежнему расставлял за стойкой бара бутылки. Тим был всего-то ярдах в пяти от Юнца и явно расположился слушать, о чем пойдет разговор. Юнец чувствовал себя довольно глупо. Он облокотился о стойку бара и стал ждать, надеясь, что никто не ответит.

Но тут раздался щелчок. Трубку на том конце подняли, и он услышал женский голос:

– Алло.

– Здравствуйте, – ответил он. – Могу я поговорить с мадам Розетт?

Он не сводил глаз с Тима. Тим продолжал расставлять бутылки, делая вид, что разговор его не касается, но Юнец понял, что тот прислушивается.

– А я и есть мадам Розетт. А вы кто?

В ее голосе слышались нотки нетерпения и недовольства. Казалось, ей меньше всего хотелось, чтобы ее тревожили именно в эту минуту.

Юнец постарался сделать так, чтобы в его голосе звучала непринужденность.

– Это полковник Хиггинс.

– Полковник… как вы сказали?

– Полковник Хиггинс.

Он назвал фамилию по буквам.

– Да-да, полковник. Что вам угодно?

В ее голосе по-прежнему слышалось нетерпение. Эта женщина явно не из тех, кто станет церемониться. Он постарался держаться как можно более естественно.

– Видите ли, мадам Розетт, я тут подумал… Не могли бы вы мне помочь в одном дельце?

Юнец не отводил глаз от Тима. Тот совершенно очевидно подслушивал. Подслушивающего можно запросто вычислить, даже если тот и притворяется, будто ничего не слышит. В таких случаях человек старается не шуметь и делает вид, будто очень занят своей работой. Тим именно так себя и вел, переставляя бутылки с полки на полку, вертел их в руках, но не шумел и не оглядывался. В другом углу Старик курил сигарету, положив локти на столик. Он внимательно наблюдал за Юнцом. Ему нравилось следить за тем, что происходит, и он чувствовал, что Юнец стесняется Тима. Однако Юнцу надо было продолжать разговор.

– Я тут подумал, может, вы могли бы мне помочь, – сказал он. – Я сегодня был в Сигуреле, купил там темные очки и увидел девушку, с которой очень хотел бы сегодня поужинать.

– Как ее зовут?

Резкий скрипучий голос зазвучал по-деловому.

– Не знаю, – застенчиво ответил он.

– Как она выглядит?

– У нее… темные волосы, она… высокая и… очень красивая.

– Какое платье на ней было?

– Э-э… дайте подумать. Кажется, белое, в красный цветочек.

И тут, будто его осенило, он прибавил:

– И красный пояс.

Он вспомнил, что на ней был блестящий красный пояс.

Наступила пауза. Юнец смотрел на Тима, который старался не греметь бутылками. Он осторожно брал в руки бутылку и так же осторожно ставил ее на место.

И тут вновь послышался скрипучий голос:

– Это может обойтись вам недешево.

– Я понимаю.

Юнцу вдруг надоел весь этот разговор. Хотелось закончить его поскорее.

– Может, это будет стоить шесть фунтов, а то и восемь или десять. Не могу ничего сказать, пока не увижу ее. Вас это устраивает?

– Да-да, устраивает.

– Где вы остановились, полковник?

– В отеле «Метрополитен», – не задумываясь ответил он.

– Хорошо, я вам перезвоню.

И она бросила трубку.

Юнец повесил трубку, медленно вернулся к столику и опустился на стул.

– Ну как, – спросил Старик, – удачно?

– Да вроде да.

– Что она сказала?

– Сказала, что перезвонит мне в гостиницу.

– То есть перезвонит полковнику Хиггинсу в гостиницу?

– О господи, – пробормотал Юнец.

– Да все в порядке. Скажем дежурному, что полковник сидит у нас в номере и чтобы соединяли с нами. Что она еще сказала?

– Что это будет дорого стоить, от шести до десяти фунтов.

– Розетт возьмет себе девяносто процентов, – сказал Старик. – Грязная старая сирийская еврейка.

– И как она теперь?.. – спросил Юнец.

Он был тихим человеком и чувствовал себя неловко, оттого что затеял нечто такое, что может обернуться делом серьезным.

– Она поручит какому-нибудь своему своднику разыскать девушку и разузнать, кто она такая. Если она уже есть в списках, тогда все просто. Если нет, то сводник тут же, в Сигуреле, не отходя от прилавка, сделает ей предложение. Если девушка скажет ему, чтобы он убирался к чертям, он поднимет цену, если она еще раз пошлет его к чертям, он снова поднимет цену, и в конце концов она соблазнится наличными и, скорее всего, согласится. Затем мадам Розетт назовет тебе цену в три раза больше, а разницу возьмет себе. Платить ты будешь ей, а не девушке. Разумеется, потом девушка попадет в списки Розетт, а как только она окажется у нее в лапах, ей конец. В следующий раз Розетт будет диктовать цену, и девушка не сможет с ней спорить.

– Почему?

– Потому что если она откажется, то Розетт скажет: «Ладно, моя милая, я уж позабочусь, чтобы твои хозяева в Сигуреле узнали, чем ты занималась в прошлый раз, как работала на меня и как использовала их магазин в собственных интересах. И тебя уволят». Вот что скажет Розетт. Несчастная девушка перепугается и будет делать то, что ей скажут.

– Судя по всему, хороший человек, – сказал Юнец.

– Кто?

– Мадам Розетт.

– Чудесный, – сказал Старик. – Просто чудесный человек.

Было жарко. Юнец вытер лицо носовым платком.

– Еще виски, – сказал Старик. – Эй, Тим, еще пару того же.

Тим принес стаканы и, не говоря ни слова, поставил на столик. Взяв пустые стаканы, он тотчас удалился. Юнцу казалось, что он изменился по сравнению с тем Тимом, который встретил их, когда они пришли. Теперь он был не веселым, а молчаливым и безразличным. Казалось, это не тот человек, который говорил: «Привет, ребята, где же вы пропадали все это время?» Зайдя за стойку баpa, он повернулся к ним спиной и стал опять расставлять бутылки.

Старик спросил:

– Сколько у тебя денег?

– Думаю, фунтов девять.

– Этого может и не хватить. Ты ведь отдал ей инициативу. Надо было тебе обозначить какой-то предел. Теперь она обдерет тебя как липку.

– Знаю, – сказал Юнец.

Какое-то время они пили молча.

– Тебя что-то волнует, Юнец?

– Ничего, – был ответ. – Совсем ничего. Пошли в гостиницу. Она может позвонить.

Они расплатились за напитки и попрощались с Тимом, который кивнул им, но ничего не сказал. Они вернулись в «Метрополитен».

Подойдя к дежурному за стойкой, Старик сказал:

– Если будут спрашивать по телефону полковника Хиггинса, переключите на наш номер. Он будет у нас.

– Да, сэр, – сказал египтянин и сделал у себя пометку.

Войдя в спальню, Старик лег на кровать и закурил сигарету.

– А вот я чем займусь сегодня вечером? – спросил он.

Юнец по дороге в гостиницу был молчалив и не произнес ни слова. Он сел на край другой кровати, так и не вынув руки из карманов.

– Послушай, Старик, – сказал он, – что-то мне больше не нравится затея с этой Розетт. Это очень дорого может стоить. Можем мы все это как-то отменить?

– Да ты что! Ты теперь связан по рукам и ногам. С Розетт такие шутки не шутят. Скорее всего, она уже этим делом занимается. Тебе никак нельзя отказываться.

– А если у меня денег не хватит? – спросил Юнец.

– А ты подожди, еще не вечер.

Юнец поднялся, подошел к парашютному ранцу и вытащил бутылку виски. Он плеснул виски в два стакана, плеснул туда же в ванной воды из-под крана, вернулся и протянул один стакан Старику.

– Старик, – сказал он. – Позвони Розетт и скажи ей, что полковник Хиггинс вынужден был срочно покинуть город и вернуться в свой полк в пустыне. Позвони ей и скажи. Скажи, что полковник просил тебя передать ей это сообщение, потому что у него не было времени.

– Сам позвони.

– Она знает мой голос. Ну давай же, Старик, звони.

– Нет, – ответил Старик. – Не буду.

– Послушай, – неожиданно заговорил Юнец другим голосом – голосом ребенка. – Я не хочу никуда идти с этой женщиной и не хочу сегодня иметь никаких дел с мадам Розетт. Давай придумаем что-нибудь другое.

Старик коротко взглянул на него и сказал:

– Ладно. Позвоню.

Он взял телефонный справочник, поискал номер и набрал его. Юнец слышал, как Старик попросил ее к телефону и передал ей сообщение полковника. Наступила пауза, потом Старик сказал:

– Простите, мадам Розетт, но я тут ни при чем. Я просто передаю то, что меня просили передать.

Еще одна пауза; потом Старик повторил то же самое еще раз, на что у него ушло довольно много времени, в результате он, похоже, устал от всего этого и положил трубку. Его разобрал смех.

– Паршивая старая сука, – говорил он сквозь смех.

– Она была недовольна? – спросил Юнец.

– Недовольна, – повторил Старик. – По-твоему, это называется «недовольна»? Да ты бы слышал ее. Хочет знать, в каком полку служит полковник и бог знает что еще. Сказала, что он за это заплатит. Вы, парни, говорит, думаете, что надо мной можно издеваться, но это вам не пройдет.

– Ура! – воскликнул Юнец. – Грязная старая еврейка.

– Чем мы теперь займемся? – спросил Старик. – Уже шесть часов.

– Пойдем пройдемся и выпьем чего-нибудь в каком-нибудь египетском заведении.

– Отлично. Походим по египетским кабакам.

Они выпили еще, а потом вышли из гостиницы.

Сначала они отправились в заведение под названием «Эксельсиор», потом перешли в заведение под названием «Сфинкс», потом в небольшое заведение, названное по имени какого-то египтянина, и в десять часов, счастливые и довольные, сидели в заведении без названия вообще, пили пиво и смотрели что-то вроде представления. В «Сфинксе» они познакомились с летчиком из тридцать третьей эскадрильи, который сказал, что его зовут Уильям. Он был примерно такого же возраста, что и Юнец, но на первый взгляд казался моложе, потому что еще не летал так долго. Возраст его выдавал рот – как у ребенка. У него было круглое лицо, как у школьника, небольшой вздернутый нос, а кожа стала коричневой под солнцем пустыни.

Счастливые и довольные, они сидели втроем в заведении без названия и пили пиво. А пиво они пили потому, что ничего другого там не было. Вокруг были дощатые стены, на некрашеном деревянном полу, посыпанном опилками, стояли деревянные столы и стулья. В дальнем конце был дощатый помост, на котором шло какое-то представление. В помещении было полно египтян в красных фесках. Они пили черный кофе. На сцене находились две толстые девушки в блестящих серебряных штанах и серебряных лифчиках. Одна из них виляла задом в такт музыке. Другая трясла грудями, и тоже в такт музыке. Та, что трясла грудями, была более искусной. Она могла трясти только одной грудью, а при этом еще и виляла задом. Египтяне смотрели на нее как зачарованные и не скупились на аплодисменты. Чем больше они аплодировали и чем больше она трясла грудями, тем быстрее играла музыка, и чем быстрее играла музыка, тем быстрее она трясла грудями – все быстрее, быстрее и быстрее, не сбиваясь с ритма, не переставая улыбаться застывшей бесстыжей улыбкой. Египтяне хлопали все больше и больше, по мере того как убыстрялась музыка. Все были очень счастливы.

Когда все закончилось, Уильям спросил:

– Почему у них женщины всегда такие скучные и толстые? Где же их красивые женщины?

– Египтяне любят толстых. Вроде этих, – сказал Старик.

– Быть такого не может, – сказал Юнец.

– Правду говорю, – сказал Старик. – Это у них с давних пор. Все началось с того времени, когда здесь был голод, все бедняки были худыми, а богатые и аристократы – упитанными и жирными. Так что если тебе доставалась толстуха, значит, она из высших слоев общества.

– Ерунда какая-то, – сказал Юнец.

– А мы сейчас узнаем, – сказал Уильям. – Пойду спрошу вон у тех египтян.

Он указал большим пальцем на двух египтян среднего возраста, сидевших за соседним столиком, футах в четырех от них.

– Нет, – сказал Старик. – Не надо. Они нам тут не нужны.

– Да, – сказал Юнец.

– Да, – сказал Уильям. – Мы должны узнать, почему египтяне любят толстых женщин.

Он не был пьян. Никто из них не был пьян, но выпитое пиво и виски сделали их счастливыми, а счастливее всех чувствовал себя Уильям. Его загорелое мальчишеское лицо светилось счастьем, вздернутый нос, казалось, задрался еще больше. Похоже, он впервые расслабился за много недель. Он поднялся, сделал три шага к столику, за которым сидели египтяне, и, улыбаясь, остановился перед ними.

– Господа, – сказал он, – мои друзья и я сочтем за большую честь, если вы пересядете за наш столик.

У египтян была темная лоснящаяся кожа и пухлые лица. На них были красные фески, а у одного сверкал во рту золотой зуб. Когда Уильям обратился к ним, они вроде как встревожились. Потом поняли, что к чему, переглянулись и, ухмыльнувшись, закивали.

– Пажалста, – сказал один из них.

– Пажалста, – сказал другой.

Они поднялись, пожали Уильяму руку и направились с ним к столику, за которым сидели Старик и Юнец.

– Познакомьтесь с моими друзьями, – сказал Уильям. – Это Старик. Это Юнец. А меня зовут Уильям.

Старик и Юнец поднялись, все пожали друг другу руки, египтяне еще раз повторили «пажалста», и все сели.

Старик знал, что их религия запрещает им пить спиртное.

– Будете кофе? – спросил он.

Тот, у кого был золотой зуб, широко улыбнулся, поднял руки ладонями кверху и слегка пожал плечами.

– Мне – да, – ответил он. – Я к нему привык. А вот за своего друга я не могу говорить.

Старик взглянул на друга.

– Кофе? – спросил он.

– Пажалста, – ответил тот. – Я к нему привык.

– Отлично, – сказал Старик. – Значит, два кофе.

Он подозвал официанта.

– Два кофе, – заказал он. – Да, и еще кое-что. Юнец, Уильям, еще пива?

– Мне – да, – ответил Юнец. – Я к нему привык. А вот за своего друга, – он повернулся к Уильяму, – я не могу говорить.

– Пожалуйста, – сказал Уильям. – Я к нему привык.

Ни тот ни другой при этом не улыбнулись.

– Отлично, – сказал Старик. – Официант, два кофе и три пива.

Официант принес заказ, и Старик расплатился. Старик поднял свой стакан и, повернувшись к египтянам, произнес:

– Будьте здоровы.

– Будьте здоровы, – сказал Юнец.

– Будьте здоровы, – сказал Уильям.

Египтяне, казалось, поняли их и подняли свои чашки с кофе.

– Пажалста, – сказал один из них.

– Спасибо, – сказал другой.

Все выпили.

Старик поставил свой стакан и сказал:

– Для нас это честь – находиться в вашей стране.

– Вам нравится?

– Да, – ответил Старик. – Очень нравится.

Снова заиграла музыка, и две толстые женщины в серебристых штанах и лифчиках вышли на бис. Зрелище было сногсшибательное. Без сомнения, то была невиданная, поистине замечательная демонстрация владения своим телом и мышцами, ибо, хотя та, которая до этого виляла задом, продолжала делать то же самое, другая, с грудями, застыла, как дуб, в центре помоста, воздев над головой руки. При этом она вертела своей левой грудью по часовой стрелке, а правой – против часовой стрелки. Одновременно она вертела задом, и все это в такт музыке. Постепенно темп музыки возрос, и по мере его нарастания скорости кручения и верчения тоже увеличивались. Некоторые египтяне были настолько заворожены тем, что груди женщины крутятся в противоположных направлениях, что невольно повторяли движения грудей своими руками. Держа перед собой руки, они описывали круги в воздухе. Все топали ногами, кричали от восторга, и две женщины на сцене продолжали улыбаться своими застывшими бесстыжими улыбками.

Но вот все кончилось. Аплодисменты постепенно стихли.

– Замечательно, – сказал Старик.

– Вам понравилось?

– Еще как.

– Эти девушки, – сказал человек с золотым зубом, – они особенные.

Уильям не мог больше сдерживаться. Он перегнулся через столик и спросил:

– Могу я задать вам вопрос?

– Пажалста, – сказал Золотой Зуб. – Пажалста.

– Какие женщины вам нравятся? – спросил Уильям. – Вот такие, – и он показал руками, – тонкие? Или вот такие – толстые?

Золотой зуб ярко сверкнул за широкой улыбкой.

– Я сам, я люблю таких, толстых. – И две пухлые ладошки нарисовали в воздухе большой круг.

– А ваш друг? – спросил Уильям.

– За своего друга, – ответил он, – я не могу говорить.

– Пажалста, – ответил друг. – Вот таких.

Он усмехнулся и нарисовал руками в воздухе толстую женщину.

– А почему вам нравятся толстые? – спросил Юнец.

Золотой Зуб подумал с минуту, а потом спросил:

– А вам нравятся худые, а?

– Пожалуйста, – ответил Юнец. – Мне нравятся худые.

– А почему вам нравятся худые? Скажите мне.

Юнец потер ладонью затылок.

– Уильям, – спросил он. – Тебе нравятся худые женщины?

– Мне – да, – ответил Уильям. – Я к ним привык.

– Мне тоже, – сказал Юнец. – Но почему?

Уильям задумался.

– Не знаю, – сказал он. – Сам не знаю, почему нам нравятся худые.

– Ха, – произнес Золотой Зуб. – И вы не знаете.

И он перегнулся через столик и торжествующе сказал Уильяму:

– Вот и я не знаю.

Но Уильяма такой ответ не устроил.

– Старик говорит, – сказал он, – что раньше в Египте все богатые были толстыми, а все бедные – худыми.

– Нет, – сказал Золотой Зуб. – Нет, нет и нет. Посмотрите вон на тех девушек. Очень толстые. Очень бедные. Посмотрите на королеву Египта Фариду. Очень худая. Очень богатая. Так что ошибаетесь.

– Да, но как было в давние времена? – спросил Уильям.

– Что такое – давние времена?

– Ладно, – сказал Уильям. – Оставим это.

Египтяне пили кофе и при этом производили те же звуки, что и вода, которая уходит из ванны. Выпив кофе, они поднялись, чтобы уйти.

– Уходите? – спросил Старик.

– Пажалста, – ответил Золотой Зуб.

– Спасибо, – сказал Уильям.

– Пажалста, – сказал Юнец.

Другой египтянин сказал:

– Пажалста.

А Старик сказал:

– Спасибо.

Они пожали друг другу руки, и египтяне удалились.

– Лопухи, – сказал Уильям.

– Самые настоящие, – согласился Юнец. Все трое продолжали с удовольствием выпивать до полуночи, пока к ним не подошел официант и не сказал, что заведение закрывается и наливать больше не будут. Они, в общем-то, и не были пьяны, потому что выпивали медленно, и чувствовали в себе силы продолжать.

– Говорит, мы должны уйти.

– Хорошо. А куда пойдем? Куда пойдем, Старик?

– Не знаю. А куда вы хотите?

– Пойдемте в какое-нибудь заведение вроде этого, – сказал Уильям. – Мне тут понравилось.

Наступила пауза. Юнец поглаживал ладонью затылок.

– Слушай, Старик, – медленно произнес он. – Я знаю, куда хочу пойти. Я хочу пойти к мадам Розетт и спасти всех ее девушек.

– А кто это – мадам Розетт? – спросил Уильям.

– Великая женщина, – ответил Старик.

– Грязная старая сирийская еврейка, – сказал Юнец.

– Паршивая старая сука, – сказал Старик.

– Отлично, – сказал Уильям. – Пошли. Но кто она все-таки такая?

Они объяснили ему, кто она такая, рассказали о телефонных разговорах, о полковнике Хиггинсе, и Уильям сказал: