Текст книги "Матильда (др. перевод)"

Автор книги: Роальд Даль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

ПЛАТИНОВЫЙ БЛОНДИН

Матильда нисколько не сомневалась в том, что последнее проявление грубости со стороны отца заслуживает серьезного наказания. Отвернувшись от телевизора, она ела эту ужасную рыбу с жареной картошкой, но мозг ее при этом обдумывал всякого рода варианты. К тому времени, когда она отправилась спать, решение было принято.

На следующее утро, поднявшись пораньше, она прошла в ванную и заперла за собой дверь. Как мы уже знаем, волосы миссис Вормвуд были выкрашены в блестящий платиновый цвет – костюм примерно такого же сверкающего серебристого цвета надевают канатоходцы в цирке. Волосы она красила дважды в год в парикмахерской, а в промежутках между этими событиями, примерно раз в месяц, миссис Вормвуд освежала краску, споласкивая волосы в тазу, в который наливалось нечто под названием „Краска для волос, платиновый цвет, сверхпрочная“. Этот состав использовался также для того, чтобы подкрашивать мерзкие коричневые корни, которые упорно вылезали из-под кожи. Флакончик с „Краской для волос, платинового цвета, сверхпрочной“ хранился в шкафчике. На той же этикетке имелась надпись: „Обращаться осторожно. Перекись. Берегите от детей“. Матильда множество раз с восхищением перечитывала эти слова.

У отца Матильды была красивая копна черных волос, которую он расчесывал на пробор и которой чрезвычайно гордился.

– Хорошие здоровые волосы, – любил повторять он, – это хороший здоровый мозг под ними.

– Как у Шекспира? – спросила его как-то Матильда.

– У кого?

– У Шекспира, палочка.

– А он мозговитый был?

– Очень, папочка.

– И у него было много волос?

– Он был лысым, папочка.

– Не можешь по-человечески разговаривать, лучше помолчи, – рявкнул на нее отец.

Как бы там ни было, мистер Вормвуд следил за тем, чтобы его волосы выглядели блестящими и здоровыми, хотя, может, ему только казалось, что они так выглядят. Каждое утро он втирал большие порции лосьона под названием „Фиалковое масло. Тоник для волос“. Флакончик с этим пахучим средством всегда стоял в ванной на полке над умывальником рядом с зубными щетками, и ежедневно, по окончании бритья, начинался яростный массаж скальпа с помощью „Фиалкового масла“. Массаж этот всегда сопровождался громким ворчанием, которое умеют издавать только мужчины, тяжелым дыханием и сдавленными возгласами: „А-а-а, так-то лучше! То, что надо! До самых корней!“ – которые Матильда отчетливо слышала в своей спальне, находившейся в другом конце коридора.

Закрывшись тем утром в ванной, Матильда открутила колпачок отцовского „Фиалкового масла“ и слила три четверти содержимого в раковину. Затем она наполнила флакончик „Краской для волос, платинового цвета, сверхпрочной“, принадлежавшей ее матери. Она предусмотрительно оставила достаточное количество отцовского тоника для волос во флакончике, так что когда она хорошенько встряхнула его, смесь казалась, вполне фиолетовой. После этого она поставила флакончик на полку над раковиной, не забыв при этом убрать флакончик матери в шкаф. Пока все шло по плану.

Во время завтрака Матильда тихо сидела за столом в столовой и ела кукурузные хлопья. Ее брат сидел напротив, спиной к двери, поглощая ломти хлеба, намазанного ореховым маслом и клубничным джемом. Матери не было видно; она находилась радом, за углом, на кухне, готовя завтрак мистеру Вормвуду, – обычно он состоял из яичницы из двух яиц на кусочке жареного хлеба, трех сосисок, трех кусочков бекона и нескольких жареных помидоров.

В этот момент в комнату шумно вошел мистер Вормвуд. Тихо входить он не умел, особенно во время завтрака. Он хотел, чтобы его появление тотчас же чувствовалось, и потому шумел и стучал. Казалось, он при этом говорил: „Это я! Я вошел, собственной персоной, хозяин дома, зарабатыватель денег, тот самый, кто дает вам возможность жить так хорошо! Обратите на меня внимание и отнеситесь ко мне с уважением!“

Он большими шагами вошел в комнату, похлопал сына по спине и громко заговорил:

– Так-так, мой мальчик, у твоего отца такое чувство, что и сегодня его ждет великий день в гараже, что он заработает кучу денег! У меня там есть несколько красавиц, которых я сегодня с утра загоню каким-нибудь болванам. Где мой завтрак?

– Уже готов, мое сокровище, – крикнула миссис Вормвуд с кухни.

Матильда низко склонилась над тарелкой с кукурузными хлопьями. Поднять глаза она не осмеливалась. Во-первых, она знала, что может увидеть. А во-вторых, если бы увидела то, что надеялась увидеть, то не была уверена в том, что лицо ее не выдаст. Майкл смотрел в окно, запихивая в себя новые куски хлеба с ореховым маслом и клубничным джемом.

В тот момент, когда отец заходил с другой стороны стола, чтобы усесться во главе его, из кухни примчалась мать с огромной тарелкой, доверху наполненной яйцами, сосисками, беконом и помидорами. Увидев своего мужа, она издала крик, вместе с которым, казалось, и сама едва не взлетела в воздух. Тарелка грохнулась на пол, а ее содержимое разлетелось в разные стороны. Все вздрогнули, включая мистера Вормвуда.

– Что это с тобой, женщина? – закричал он. – Посмотри, что ты натворила!

– Твои волосы! – завопила она, указывая дрожащим пальцем на своего мужа. – Посмотри на свои волосы! Что ты сделал со своими волосами?

– А чем тебе не нравятся мои волосы? – удивился он.

– Господи, папочка, что ты сделал со своими волосами? – громким голосом спросил сын.

В столовой нарастало оживление.

Матильда между тем молчала. Она просто сидела, восхищаясь тем замечательным эффектом, который произвела ее работа. Пышная шевелюра мистера Вормвуда приобрела грязно-серебристый оттенок – такого цвета бывает костюм канатоходки, который не стирался в продолжение всего циркового сезона.

– Ты… ты… да ты выкрасил их! – визжала миссис Вормвуд. – Зачем ты это сделал, ты, дубиноголовый! Это просто жуть! Кошмар! Ты же сделал из себя посмешище!

– Что вы такое, черт побери, несете? – вскричал отец, дотрагиваясь до своих волос. – Что значит выкрасил? Что с ними сделалось? Что за глупые шутки?

Лицо его становилось бледно-зеленым, цвета кислых яблок.

– Похоже, ты их и правда выкрасил, папа, – сказал Майкл. – Они такого же цвета, что и мамины, только погрязнее.

– Ну конечно, он их выкрасил! – вскричатщ мать. – Не могли же они сами по себе изменить цвет! Что это ты, интересно, задумал? Хочешь быть красивым? Да ты похож на старуху, выжившую из ума!

– Дай мне зеркало! – закричал отец. – И не кричи! Зеркало давай!

Мамина сумочка лежала на стуле в другом конце комнаты. Она вынула из нее пудреницу, на внутренней стороне крышки которой было маленькое круглое зеркальце. Раскрыв пудреницу, она протянула ее мужу. Тот схватил пудреницу и поднес к своему лицу, высыпав почти всю пудру на свой замечательный твидовый пиджак.

– Осторожнее! – закричала мать. – Посмотри, что ты наделал! Это же моя лучшая пудра!

– О Боже милостивый! – завопил отец, глядя в маленькое зеркальце. – Что это со мной? Какой ужас! Я не могу идти в гараж в таком виде и продавать машины! Как же это случилось? – Он огляделся, задержавшись взглядом на жене, потом на сыне, потом на Матильде. – Как же такое могло произойти? – кричал он.

– Думаю, папочка, – тихо произнесла Матильда, – что ты случайно взял с полки мамин флакончик с краской для волос.

– Ну конечно! – вскричала мать. – Как же так можно, Гарри! Какая беспечность! Ведь моя краска страшно концентрированная. Мне хватает одной столовой ложки на таз воды, а ты весь флакон вылил на голову! Теперь у тебя, наверно, волосы выпадут! Кожа на голове еще не горит, дорогой?

– Ты хочешь сказать, что я потеряю свои волосы? – закричал муж.

– Боюсь, что да, – ответила мать. – Перекись – очень сильное химическое вещество. С его помощью дезинфицируют унитазы, только в этом случае оно называется как-то иначе.

– Что такое ты несешь? – вскричал муж. – Я не унитаз! Я не желаю, чтобы меня дезинфицировали!

– Я ее всегда разбавляю, – сказала его жена, – но все равно у меня выпадает много волос, поэтому Бог его знает, что с тобой будет. Меня удивляет, что ты сразу не облысел!

– Что же мне делать? – застонал отец – Быстрее говори, что делать, прежде чем они не начали выпадать.

– Я бы хорошенько вымыла голову с мылом, папа, – сказала Матильда. – Но поторопись.

– А они снова станут того цвета, что и были? – с тревогой спросил отец.

– Конечно, нет! – ответила его жена.

– Тогда что же мне делать? Не могу же я таким ходить.

– Нужно выкрасить их в черный цвет, – сказала миссис Вормвуд. – Но сначала вымой голову, иначе нечего будет красить.

– Правильно, – вскричал отец, решившись действовать. – Сейчас же договорись со своим парикмахером, чтобы он принял меня на покраску волос. Скажи – экстренный случай! Они должны принять меня без очереди! Я пошел мыть голову!

С этими словами он выскочил из комнаты, а миссис Вормвуд, глубоко вздохнув, направилась к телефону, чтобы позвонить в парикмахерскую.

– Иногда он делает такие глупости, правда, мамочка? – сказала Матильда.

– Боюсь, мужчины не всегда поступают умно, хотя сами они так не считают, – ответила мать, набирая номер телефона. – Ты это узнаешь, когда немного повзрослеешь, моя девочка.

МИСС ХАНИ

Матильда чуточку поздно пошла в школу. Большинство детей начинают учиться с пяти лет или даже немножко раньше, но родители Матильды, которых не очень-то заботило образование дочери, позабыли о том, чтобы подготовить ее заранее. Ей было пять с половиной лет, когда она в первый раз вошла в школу.

Школа для детей младшего возраста размещалась в мрачном здании под названием Кранчем-холл. В ней училось около двухсот пятидесяти учеников от пяти до двенадцати лет. Главным учителем, начальником и верховным командующим этого учебного заведения была грозная дама средних лет, которую звали мисс Транчбуль.

Матильду, естественно, определили в низший класс, в котором было восемнадцать других маленьких мальчиков и девочек того же возраста. Их учительницу звали мисс Хани. Ей было никак не больше двадцати трех или двадцати четырех лет. У нее было красивое бледное овальное, как у Мадонны, лицо, глаза голубые, а волосы светлые. Она была такая тонкая и хрупкая, что казалось, стоит ей упасть, как она разобьется на тысячу осколков, точно фарфоровая статуэтка.

Мисс Дженифер Хани была человеком тихим и спокойным. Она никогда не поднимала голос, ее редко видели улыбающейся, но, вне всякого сомнения, она обладала редким даром быть обожаемой маленькими детьми, которых вверили ее попечению. Наверно, она понимала, какое смущение и страх овладевает детишками, которых в первый раз в жизни собирают в классе и которым говорят, что они должны делать то, что им велят. Лицо мисс Хани излучало почти осязаемую теплоту, когда она обращалась к смущенному новичку, помышляющему только об одном – как бы скорее вернуться домой.

Мисс Транчбуль, директриса, представляла собой нечто прямо противоположное. Она всем внушала ужас. Это было властное чудовище, наводившее страх как на учеников, так и на их родителей. От нее исходила угроза, даже когда она находилась на расстоянии, а стоило ей приблизиться, и можно было почти физически ощутить, как она, точно раскаленный железный прут, излучает опасный жар. Когда она шагала – мисс Транчбуль никогда не шла, она всегда шагала, как солдат, широким шагом, размахивая руками, – когда она шагала по коридору, можно было услышать, как она пыхтит, а если на пути ей попадались дети, она проходила сквозь них, как танк, и маленькие человечки разлетались в разные стороны.

Слава Богу, таких, как она, мы встречаем нечасто, но все же такое бывает, и любому из нас хотя бы раз в жизни приходится сталкиваться с подобным человеком. Если и с вами такое случится, то нужно вести себя так, как если бы вы встретились в лесу с рассвирепевшим носорогом, – залезайте на дерево и оставайтесь там, пока он не пройдет мимо.

Описать эту женщину со всеми ее чудачествами и во всей ее красе почти невозможно, но чуть позднее я все же попытаюсь сделать это. А пока оставим ее ненадолго и вернемся к Матильде и ее первому дню в классе мисс Хани.

После обычной для начала занятий переклички мисс Хани вручила каждому ученику чистую тетрадку.

– Надеюсь, у всех есть карандаши, – сказала она.

– Да, мисс Хани, – хором ответили дети.

– Хорошо. Итак, для каждого из вас это первый день в школе. Сегодня начинается первый год ваших занятий, которые обязательны для всех, а всего вам предстоит учиться по меньшей мере одиннадцать лет. И шесть из них вы проведете здесь, в Кранчем-холле, где, как вы знаете, вашим директором будет мисс Транчбуль. Позвольте мне для вашей же пользы сказать вам несколько слов о мисс Транчбуль. Она требует в школе жесткой дисциплины, и если вы послушаетесь моего совета, то постараетесь изо всех сил вести себя хорошо в ее присутствии. Никогда не перечьте ей. Никогда ей не грубите. Всегда делайте то, что она скажет. А если вы не поладите с мисс Транчбуль, она не станет с вами церемониться и избавится от вас, как от гнилой морковки. В этом ничего нет смешного, Лэвиндер. Перестань улыбаться. Вы будете умницами, если запомните, что мисс Транчбуль обходится очень, очень строго с теми, кто отличается плохим поведением в школе. Это всем ясно?

– Да, мисс Хани, – прощебетали восемнадцать нетерпеливых голосов.

– Что касается меня, – продолжала мисс Хани, – то я бы хотела, чтобы вы как можно больше узнали, пока я буду вашей учительницей. Я знаю, что потом вам будет легче. Например, я надеюсь, что к концу этой недели вы все научитесь умножать цифры на два. А через год, думаю, вы сможете умножать цифры на двенадцать. Вам это очень пригодится, когда научитесь. А теперь скажите, нет ли среди вас кого-нибудь, кто умеет умножать цифры на два?

Матильда подняла руку. Она была единственной, кто умел это делать.

Мисс Хани внимательно посмотрела на крошечную девочку с темными волосами и круглым серьезным лицом, сидевшую во втором ряду.

– Хорошо, – сказала она. – Пожалуйста, встань и посчитай, сколько сможешь.

Матильда поднялась и начала умножать на Два разные числа. Сказав, что дважды двенадцать будет двадцать четыре, она на этом не остановилась. Дальше она говорила, что дважды тринадцать будет двадцать шесть, дважды четырнадцать – двадцать восемь, дважды пятнадцать – тридцать, дважды шестнадцать…

– Достаточно, – сказала мисс Хани. Она с некоторым недоумением выслушала это сольное выступление. – И как долго ты можешь продолжать? – спросила она.

– Как долго? – переспросила Матильда. – Я не знаю, мисс Хани. Думаю, довольно долго.

Мисс Хани не сразу осознала смысл этого необыкновенного заявления.

– То есть, – спросила она, – ты можешь мне сказать, сколько будет дважды двадцать восемь?

– Да, мисс Хани.

– И сколько же?

– Пятьдесят шесть, мисс Хани.

– Ну, а если мы возьмем что-нибудь посложнее, например, четыреста восемьдесят семь умножить на два. Сможешь ответить, сколько это будет?

– Думаю, что да, – сказала Матильда.

– Ты уверена?

– Ну да, мисс Хани, совершенно уверена.

– Так сколько же будет, если четыреста восемьдесят семь умножить на два?

– Девятьсот семьдесят четыре, – не задумываясь ответила Матильда. Она отвечала спокойно и вежливо, вовсе не пытаясь красоваться.

Мисс Хани смотрела на Матильду в полном изумлении, однако голос ее звучал ровно, когда она снова обратилась к девочке.

– Это просто замечательно, – сказала она. – Но, конечно же, умножать на два гораздо легче, чем иметь дело с большими числами. А ты умеешь перемножать большие числа?

– Думаю, да, мисс Хани. Мне кажется, умею.

– Ты этого точно не знаешь?

– Я… я не понимаю, – сказала Матильда. – Я не совсем понимаю, о чем вы говорите.

– Вот о чем. Умеешь ли ты, например, умножать цифры на три?

– Да, мисс Хани.

– А на четыре?

– Да, мисс Хани.

– Ну, а на двенадцать тоже умеешь?

– Да, мисс Хани.

– И сколько будет двенадцатью семь?

– Восемьдесят четыре, – ответила Матильда.

Мисс Хани молча откинулась на стуле. Она была просто потрясена этим диалогом, но чувства свои старалась не обнаруживать. Ей никогда еще не приходилось встречать ученика или ученицу не то что пяти, но даже десяти лет, которые бы с такой легкостью производили умножения.

– Надеюсь, все остальные слушали нас, – обратилась она к классу. – Матильда очень счастливая девочка. У нее замечательные родители, которые научили ее умножению. Тебя этому мама научила, Матильда?

– Нет, мисс Хани.

– Значит, у тебя очень умный папа. Наверно, он прекрасный учитель.

– Нет, мисс Хани, – тихо ответила Матильда. – Мой папа не учил меня.

– Ты хочешь сказать, что сама всему этому выучилась?

– Я не знаю, – искренне призналась Матильда. – Просто мне кажется, что умножать одни числа на другие совсем нетрудно.

Мисс Хани набрала полную грудь воздуха и медленно выпустила его. Она еще внимательнее посмотрела на эту умную и серьезную маленькую девочку с блестящими глазами, стоявшую за партой.

– Значит, по-твоему, умножить одно число на другое нетрудно, – сказала мисс Хани. – Расскажи нам об этом поподробнее.

– Я не знаю, о чем рассказывать, – вздохнула Матильда.

Мисс Хани ждала. Все в классе молча слушали.

– Ну например, – сказала мисс Хани, – если бы я попросила тебя умножить четырнадцать на девятнадцать… Нет, это очень сложно…

– Двести шестьдесят шесть, – тихо произнесла Матильда.

Мисс Хани во все глаза смотрела на нее. Потом взяла карандаш и быстро подсчитала ответ на листке бумаге.

– Сколько, ты сказала? – спросила она, посмотрев на Матильду.

– Двести шестьдесят шесть, – повторила девочка.

Мисс Хани положила карандаш, сняла очки и принялась протирать их кусочком материи. Все сидели тихо, глядя на нее и ожидая, что будет дальше. Матильда по-прежнему стояла за партой.

– Вот что, Матильда, – обратилась к ней мисс Хани, продолжая протирать очки, – попытайся описать в точности, что происходит в твоей голове, когда тебе приходится производить умножения. Это ведь нелегко, однако ты, похоже, без промедления находишь верный ответ. Вот, скажем, этот последний пример – четырнадцать умножить на девятнадцать.

– Я… я… я просто умножаю в голове четырнадцать на девятнадцать, и все, – сказала Матильда. – Я не знаю, как вам объяснить, Я всегда говорила себе – если какой-то карманный калькулятор способен на это, то почему это не могу сделать я?

– И правда, почему? – согласилась мисс Хани. – Человеческий мозг – удивительная вещь.

– По-моему, его и не сравнить с какой-то там механической штучкой, – сказала Матильда. – Калькулятор – это просто железяка.

– Ты совершенно права, – сказала мисс Хани. – К тому же в нашей школе нельзя пользоваться калькуляторами.

Мисс Хани ощущала какой-то трепет. У нее не было никакого сомнения, что у этой девочки большие способности к математике, и в голове у нее промелькнули слова „гениальный ребенок“ и „вундеркинд“. Она знала, что такого рода чудеса случаются в мире время от времени, но только раз или два в столетие. Например, Моцарту было только пять лет, когда он начал сочинять композиции для фортепиано, и посмотрите, чем это кончилось.

– Это нечестно, – заявила Лэвиндер. – Почему она может это делать, а мы нет?

– Не волнуйся, Лэвиндер, скоро ты ее догонишь, – сказала мисс Хани. Но это была явная ложь.

Мисс Хани не могла не поддаться искушению подвергнуть удивительного ребенка еще одному испытанию. Конечно же, ей следовало бы уделить внимание и остальным, но она не могла сдержаться.

– Что ж, – сказала она, делая вид, что обращается ко всему классу, – оставим пока умножение и посмотрим, умеет ли кто-нибудь из вас произносить слова по буквам. Поднимите руки, кто может назвать по буквам слово „кот“.

Поднялись три руки. Их подняли Лэвиндер, маленький мальчик по имени Найджел и Матильда.

– Произнеси по буквам слово „кот“, Найджел.

Найджел сделал то, о чем его просили.

Теперь мисс Хани решила задать вопрос, который она и не подумала бы задавать классу, собравшемуся в первый раз.

– Интересно, – сказала она, – из вас троих, которые знают, как произносить по буквам слово „кот“, может ли кто-нибудь прочитать несколько слов, составленных в одно предложение?

– Я, – сказал Найджел.

– И я, – сказала Лэвиндер.

Мисс Хани подошла к доске и написала мелом: „Я умею читать длинные предложения“. Она специально дала трудное задание, и она знала, что мало кто из этих пятилеток справится с ним.

– Можешь ли ты мне сказать, что тут написано, Найджел? – спросила она.

– Это очень трудно, – ответил Найджел.

– Лэвиндер?

– Первое слово значит „я“, – сказала Лэвиндер.

– А может ли кто-нибудь из вас прочитать все предложение? – спросила мисс Хани, ожидая услышать слово „да“, которое, она была уверена, произнесет Матильда.

– Да, – произнесла Матильда.

– Читай, – сказала мисс Хани.

Матильда прочитала предложение без запинки.

– Очень хорошо, очень, – сказала мисс Хани, впервые в жизни недооценив знания ученика. – Значит, ты и читать умеешь, Матильда?

– Да, я думаю, что могу почти все прочесть, мисс Хани, – сказала Матильда, – хотя я не всегда понимаю, о чем идет речь.

Мисс Хани встала и быстро вышла из класса и через полминуты вернулась с толстой книгой в руках. Открыв ее наугад, она положила книгу на парту Матильды.

– Это стихи, – сказала она. – Посмотрим, сможешь ли ты прочитать вслух вот это.

Не задумываясь, Матильда стала гладко, не торопясь, читать стихотворение про эпикурейца, который обнаружил в своей тарелке большую мышь. Увидев это, официант громко сказал ему: „Не показывайте ее никому, а то и другим тоже захочется“.

Некоторые дети поняли смысл стихотворения и рассмеялись.

– Ты знаешь, кто такой „эпикуреец“, Матильда? – спросила мисс Хани.

– Тот, кто любит вкусно поесть, – ответила Матильда.

– Правильно, – сказала мисс Хани. – А не знаешь ли ты, как называются такие стихотворения?

– Они называются шуточными, – ответила Матильда. – Это очень хорошее. Оно такое смешное.

– И к тому же известное, – сказала мисс Хани, беря книгу и возвращаясь к своему столу. – Остроумное шуточное стихотворение очень трудно написать, – прибавила она. – Они кажутся простыми, но, конечно, это не так.

– Я знаю, – сказала Матильда. – Я несколько раз пробовала написать шуточное стихотворение, но у меня никогда хорошо не получалось.

– Вот как? – спросила мисс Хани, изумляясь еще более. – Знаешь, Матильда, я бы очень хотела послушать какое-нибудь твое шуточное стихотворение. Можешь вспомнить хотя бы одно?

– Видите ли, – неуверенно произнесла Матильда. – Вообще-то, пока мы тут сидели, я пробовала сочинить стихотворение про вас, мисс Хани.

– Про меня! – воскликнула мисс Хани. – Ну уж его-то мы обязательно должны услышать, не так ли?

– Что-то мне не хочется читать его, мисс Хани.

– Пожалуйста, прочитай, – настаивала мисс Хани. – Обещаю тебе, я не буду сердиться.

– Наверно, будете, мисс Хани, потому что мне пришлось назвать вас по имени, чтобы была рифма, и поэтому я не хочу читать его.

– Откуда тебе известно мое имя? – спросила мисс Хани.

– Я слышала, как другая учительница окликнула вас, когда вы заходили в класс, – сказала Матильда. – Она назвала вас Дженни.

– Я настаиваю на том, чтобы ты прочитала это стихотворение, – сказала мисс Хани, улыбаясь, что редко с ней случалось. – Встань и читай.

Матильда неохотно поднялась и очень медленно, волнуясь, прочитала стихотворение о молодой женщине по имени Дженни, которая была такая симпатичная, что не заметить этого было невозможно.

Доброе лицо мисс Хани, бывшее до этого бледным, залилось краской. Она снова улыбнулась; это была улыбка, выражающая истинное удовольствие.

– Ну что ж, спасибо тебе, Матильда, – сказала она, продолжая улыбаться. – Хотя я с тобой и не согласна, но стихотворение действительно очень хорошее. Я должна обязательно его запомнить.

– Хорошее стихотворение. Мне понравилось, – сказала Лэвиндер, сидевшая за партой в третьем ряду.

– И в нем все верно, – сказал маленький мальчик, которого звали Руперт.

– И я так думаю, – подтвердил Найджел.

Весь класс уже проникся симпатией к мисс Хани, хотя внимание в основном она до сих пор уделяла только Матильде.

– Кто научил тебя читать, Матильда? – опросила мисс Хани.

– Я вроде как сама научилась, мисс Хани.

– А ты читала какие-нибудь книги, я имею в виду для детей?

– Я прочитала все детские книги, какие есть в библиотеке, мисс Хани.

– И тебе все прочитанное понравилось?

– Некоторые книги очень, – ответила Матильда, – но некоторые показались мне довольно скучными.

– Скажи, какая книга тебе понравилась.

– „Лев, колдунья и шкаф“, – ответила Матильда. – По-моему, мистер Льюис очень хороший писатель. Но у него один недостаток. В его книгах нет ничего смешного.

– В этом ты права, – согласилась мисс Хани.

– Да и у мистера Толкиена не очень-то много смешного, – сказала Матильда.

– А по-твоему, детские книги обязательно должны быть смешными? – спросила мисс Хани.

– Да, – сказала Матильда. – Дети не такие серьезные, как взрослые, и они любят смеяться.

Мисс Хани была изумлена разумностью этой крошечной девочки.

– А что ты теперь будешь читать, после того, как прочитала все детские книги? – спросила она у Матильды.

– Я читаю другие, – ответила Матильда. – Я беру их в библиотеке. Мисс Фелпс очень добра ко мне. Она помогает мне выбирать книги.

Подавшись вперед, мисс Хани в изумлении смотрела на ребенка. Она совершенно позабыла о том, что в классе есть и другие дети.

– И какие же это книги? – пробормотала она.

– Мне очень нравится Чарльз Диккенс, – сказала Матильда. – Он меня заставляет много смеяться. Особенно мистер Пиквик.

В этот момент прозвенел звонок, известивший об окончании урока.