Текст книги "Лето в январе"

Автор книги: Рия Литвинова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Глава 7. Хорошая жена

Прозрачные пуговицы вдавливаются в петли бирюзовой блузки, и Одри сдувает с лица надоедливую прядь, снова забирая волосы за уши. Она хватает юбку-карандаш, быстро надевает ее на себя, застегивая сзади молнию, и поднимает с пола туфли.

Они всегда одеваются молча.

Возможно, какой-то частью сознания – еще здравой, не коснувшейся греха – Одри Брук и понимает, что она творит, и какую кашу она заварила. Или не понимает. Мысли читать еще никто не научился.

Одри порой кажется, что у нее крыша на этой почве едет, и это неудивительно. Началось все со снежка, а теперь на нее с горы мчит на высокой скорости огромный ледяной снежный ком, который, достигнув точки назначения, задавит ее насмерть, без вариантов.

Телефон на столе два раза бзыкает, и Брук реагирует на это почти с упоением, отмечая, что ей больше не придется стараться придумать очередную отговорку, чтобы уйти. Девушка смотрит на экран.

Дженни (15:57): Знаю, что у тебя обед, но можешь приехать? Поговорить надо срочно.

Девушка облизывает искусанные, покрасневшие от пошлых поцелуев губы, и в горле у нее встает ком. Так себе формулировка просьбы, она замечает это сразу, и тугой неприятный комок волнения начинает закручиваться у нее в груди.

Потрясающий день. Он определенно вошел в список самых отвратительных за последнее время. Сначала она узнает, что ее давняя подруга не просто разводится, а отказывается от дочери, затем понимает, что разводится она не просто с кем-то, а с этим Адамом. С тем самым Уайтом, с которым Арчи теперь проводит времени больше, чем с ней. Даже грязный секс с отличным оргазмом положения не спас, учитывая обстоятельства, которые за ним последовали.

Проклятье.

Одри терять контроль не хочет, но сама не понимает, что уже теряет его.

Брук идет к двери, на ходу печатая подруге, что приедет.

– Малышка, – подает голос парень, накидывая на плечи рубашку. – А поцеловать на прощание?

Палец Одри замирает над «Отправить», она на мгновение смотрит на мужчину, а затем взгляд снова опускается в телефон и останавливается на имени адресата. И ей впервые не по себе.

– Зай? – снова зовет парень.

– Дверь за собой закрой, когда уходить будешь, скоро эти идиоты придут, – не глядя на него, произносит Одри, опуская ладонь на ручку двери. – У меня встреча.

– Что за встреча? – тут же напрягается он, хмуря брови, но Брук выходит из офиса, игнорируя вопрос.

– Я думал, мы вместе пообедаем!

Ответом служит хлопок двери, и парень остается в офисе Меган Данн один, а его единственной компанией становится гнетущая тишина. Он агрессивно застегивает на рубашке пуговицы, хватает со спинки стула пиджак и, тряхнув им, накидывает его на плечо, после чего берет телефон и набирает заученный давным давно номер. Пара гудков, затем еще. И еще.

В итоге она берет трубку.

– Что? – раздраженно выдыхает Одри, и по внешним звукам понятно, что девушка уже завела машину.

– Что за встреча?

– Какое тебе дело? – вопросом на вопрос отстреливается девушка. – Мы просто трахаемся, жену свою контролировать будешь, а не меня.

– Твою мать, вот только не начинай, окей? Мы с тобой в одной лодке.

Какое-то время Одри молчит, и парень понимает, что что-то реально не так, потому что ни о какой морали они оба не думали все это время, а сейчас у Брук каким-то магическим образом проснулась совесть, которой, казалось бы, у нее никогда не было вовсе. Девушка держит телефон возле уха, а сама смотрит бездумным взглядом перед собой на дорогу, цепко хватаясь второй рукой за обод руля.

Что-то в ней определенно трещит по швам, и она не может понять, что именно. Она сделала не так давно очень опрометчивый шаг и только сейчас, кажется, начинает понимать, что именно сделала.

– Да мне насрать, – наконец выдает она, сжимая до побелевших костяшек пальцев телефон. – Однажды они узнают, и всему придет конец.

– Проклятье, да что с тобой такое? – не понимает парень, хмуря брови. – Ты ни разу не говорила об этом, какого черта сейчас делаешь? Нормально же все было.

И Одри вдруг понимает: ненормально.

И Одри вдруг понимает: нужно было быть осторожнее.

И Одри вдруг понимает: она не просто так написала, она все узнала.

– К черту всё, Пол!

Переключив передачу, она мчит на мигающий желтый, а затем слышит истошный вопль клаксонов машин, но успевает проскочить и сбрасывает звонок, бросая телефон на пассажирское сиденье.

Пол злится. Нет, не просто злится: он в бешенстве. Одри принадлежит ему уже как три с лишним месяца, и подобных выходок в ее поведении за все это время не было. Почему она ушла? С кем у нее встреча? И что с ней вообще происходит?

«Мы оба заигрались».

Парень агрессивно усмехается, утирая рот тыльной стороной ладони, и проводит свободной рукой по темным коротким волосам, стараясь успокоиться. Он не ревнует. Это же бред какой-то. У него другой фронт должен быть насыщен такими чувствами, но, что парадоксально, их там нет.

Их там не было и не будет, потому что ей не нужен контроль.

Потому что Дженни – хорошая жена.

Пол выходит из кабинета и, звеня ключами, идет в сторону своей машины. Ему надо в офис, у него сроки горят и дел по горло. Самое отвратительное, что это только теперь становится правда.

Потому что почти все ночи, которые он забрал у Дженни, ссылаясь на работу, парень подарил Одри.

Брук мотает головой, стараясь успокоиться. Какова вероятность того, что лучшая подруга обо всем узнала? Да огромная вероятность. Так просто не пишут в середине рабочего дня с просьбой приехать. Так просто ничего не происходит. Одри лихорадочно вспоминает, где могла оплошать. Не получается. Они всегда вели себя скрытно, внимания не привлекали, действовали осмотрительно, хотя и страшно опрометчиво.

Впервые Одри почувствовала что-то непривычно притягивающее к Полу еще в тот день, когда Арчи познакомил ее с Дженни. Они собрались парами, чтобы было не так неловко, и компания получилась действительно хорошая. Дженни была такой счастливой тем вечером, Одри заметила это сразу. Дженни так слепо любила Пола, так дорожила его разрешением на долгожданное знакомство с Арчи с Одри, что начала упускать всё из виду в тот же самый день.

Первые пару месяцев Одри и Пол ограничивались взглядами исподтишка, касаниями под столом, встречами за бокалом вина в том районе города, где точно не могло быть их знакомых, и короткими сообщениями в три часа ночи.

В какой-то момент все внезапно рвануло, и обычное знакомство с подругой своего парня обернулось тем, на что они оба не рассчитывали.

Одри паркуется возле дома подруги, глушит двигатель и вылезает из салона. Мысли в кучу, а в горле колючий ком. Брук дышать нечем, и это неудивительно.

«Ты слишком долго дышала другим».

На дрожащих ногах она поднимается на лифте до десятого этажа, на мгновение замирает возле квартиры подруги, а после нажимает на звонок, и сердце на секунду напрочь работать отказывается.

Дженни открывает не сразу, по ту стороны двери какое-то время стоит тишина, а после девушка распахивает дверь и, чуть улыбаясь, впускает подругу внутрь. Одри такое немногословное приветствие между ребер вырывает яму, и дышать становится тяжелее.

«Она точно все узнала».

Вместо каких-либо слов Дженни тут же проходит через гостиную на кухню и ставит чайник. Одри, снимая с ноющих ног красные туфли на высоком каблуке, молча наблюдает за действиями подруги. Та, в свою очередь, погруженная куда-то в себя, достает две чашки, ставит их на столешницу и затем тянется в ящик, чтобы открыть чайный набор.

– Зеленый, черный? – наконец подает голос Дженни. – Есть улун.

– Покрепче, может? – скрывает панику в голове Одри, хотя голос ее выдрессирован и не выдает ее состояния.

– Середина рабочего дня.

– Я похожа на человека, которому не насрать?

Дженни поворачивается к подруге и закусывает нижнюю губу, хватаясь пальцами за столешницу, к которой прижимается спиной. Она снова молчит.

«Говори уже хоть что-нибудь!»

– Дженни Харрис-Портер, – она крайне редко зовет ее полным именем, – мне совершенно не нравится твое молчание. Не забывай, у меня обед не резиновый, ты, кажется поговорить хотела.

Говорит она это нарочито резко, атакуя первой, чем отрезвляет Дженни. Девушка, на мгновение схватившись за голову, скрещивает руки на груди и начинает смотреть себе под ноги.

– Одри, я вляпалась, – тихо выдыхает она. – Я так вляпалась, боже мой, ты просто представить себе не можешь.

«Еще как могу».

Девушка резко поворачивается назад, выключает чайник и, в два шага добравшись до холодильника, достает оттуда распечатанную бутылку красного вина, после чего с грохотом ставит ее на столешницу, и Одри удивляется, как у стеклянной тары дно не отваливается.

Всего за секунду Одри становится в сто раз легче. Кто-то открывает в ее организме кран, и девушка снова начинает нормально дышать. Она не знает. Проклятье, слава Богу. Всю жизнь Одри придерживается своего правила: «Кого волнует чужое горе?» И ей правда становится лучше, Брук подавляет в себе желание крикнуть от облегчения в голос, но вдруг понимает, что у Дженни вот-вот случится истерика.

Дженни сидит на подоконнике, редко и поверхностно дыша, и закуривает дешевый второсортный табак. Одри встает с места, подсаживается на другой край подоконника и тоже закуривает. В молчании они сидят около минуты, Дженни только курит, затягиваясь снова и снова, и сбрасывает пепел в кофейную чашку, глядя в открытое настежь окно.

Уже больше половины пятого, и улицы никогда не затихающего города постепенно заполняются возвращающимися с работы уставшимилюдьми. Когда бычок падает в пепел и Дженни закуривает во второй раз, Одри просто ждет.

Ждет исповеди, на которую сама не способна.

– Пол дома почти не бывает, – наконец негромко начинает она, глядя в окно, и от упоминания имени парня Одри снова становится дурно.

Кислорода в кухне становится будто втрое меньше.

– Нет его, Одри, понимаешь? – теперь поворачивается она к подруге. – Его рядом вообще не бывает.

Дженни дрожит. Одри смотрит на нее и просто кивает, затягиваясь снова и выдыхая серую полосу дыма в открытое настежь окно. Ей не нравится начало этого разговора, но говорить она ничего не собирается, пока не поймет, что происходит. Есть большая вероятность, что ее эта тема вообще касаться не будет.

– Я… Я совсем одна, – тихим голосом произносит Дженни и часто моргает. – А я ведь люблю его, Одри. Я так его люблю, мать твою.

И, когда Дженни впервые за долгое время произносит это вслух, внутри у нее что-то перегорает. Она на мгновение замолкает. «…я его люблю…» Девушка сглатывает. Слова звучат убедительно, а сердце, почему-то, начинает их отталкивать.

Одри не может ничего ответить. У нее непроизвольно в ушах шумит от услышанного, потому что… Черт возьми. Потому что никогда ничего не бывает просто так. Все взаимосвязано, все переплетено.

Каждое действие влечет за собой последствия, периодически рождая противодействие.

«Вы оба никогда не считали это «пшиком».

– Все было хорошо, – снова затянувшись, продолжает Дженни, – а последние пару месяцев я его не узнаю, – без надобности ведет она по пересохшим губам тыльной стороной ладони. – Его нет рядом, и я в этой пустоте уже по горло.

Дженни больно. Дженни хочется кричать от этой боли. Кричать так, чтобы никто не услышал. И в какой-то момент Одри вздрагивает от параллели, которую внезапно проводит. Пола нет рядом, и Дженни устает ждать. В голове сам собой всплывает телефонный разговор с Синтией неделей ранее.

– Твою мать, Синтия, – дрожащим голосом произносит Одри, жалея всем своим существом, что алкоголь тогда был целью ее вечера, а не подруга, и теперь она по уши в дерьме, в которое непроизвольно нырнула за руку вместе с остальными. – Детка, ты что наделала?..

– О чем ты? – старалась бодро ответить девушка, но у нее не получалось.

– Не прикидывайся, боже ты мой, – злилась Одри, агрессивно втягивая в себя никотин. – Я не уследила за такой мелочью. За такой, мать твою, мелочью. Визитка. Визитка, Синтия! Ты забрала какую-то сраную карточку из моей сумки, и сейчас я в таком дерьме по твой милости!

– Ты здесь не причем, Одри. Пожалуйста, не кричи на меня.

– Как я могу не кричать, если ты постоянно молчала, а теперь на мне ушат дерьма!

– Дай мне объяснить, пожалуйста!

– Да неужели? Решилась-таки! Детка, я во внимании, – саркастично ответила Одри, с силой прижимая телефон к уху.

На том конце провода какое-то время было тихо.

– Я не виновата! – отчаянно воскликнула Синтия, и Одри даже вздрогнула от неожиданности, на мгновение убирая телефон от уха.

– Его постоянно не было рядом, Одри! Постоянно! Я устала…

Девушка молчала, вслушиваясь в потрескивающие помехи связи.

– Я просто так устала ждать, – не выдержала напора Синтия, и ее голос стал тише. – Я больше ждать не могла.

Брук закусила нижнюю губу, нервно покачивая правой ногой, и снова затянулась. Вопрос про дочь уже готов был сорваться с ее губ, но…

– Прости, что воспользовалась ситуацией.

И в следующую секунду вызов оборвался. Когда Одри набрала снова, она поняла, что ответа старой знакомой больше не услышит.

Синтия номер Одри заблокировала.

– Но есть человек, который эту пустоту заполнить хочет, – негромко признается Дженни, крепко зажмуривая глаза. – И я боюсь. Боюсь, потому что меня тянет к нему. Так сильно тянет, Господи. Так сильно.

Дженни опускает голову и громко всхлипывает; упавший с тонкой сигареты пепел марает серым крошевом белоснежный пластиковый подоконник. Она опускает основания ладоней на глаза и снова вздрагивает от приступа рыданий.

– Но я ведь хорошая жена, Одри. Я – хорошая жена! – всхлипывает Дженни, и окурок выпадает из пальцев девушки, потому что она прячет лицо в ладонях, чуть ли не пополам складываясь от правды, вырвавшейся из ее груди.

Одри впервые чувствует где-то глубоко внутри страшный болезненный укол совести, но ощущение это уходит куда-то в следующую же секунду, когда она обнимает подругу, прижимая ее к себе, и позволяет ей глушить в бирюзовой блузке свои рыдания.

«Ты – хорошая жена, но на самом деле он просто позволяет тебе себя любить.» Блузке, которую всего час назад снимал с девушки муж ее лучшей подруги.

***

Адам трясет ногой и нервно постукивает пальцами по подбородку, уставившись на заголовок брошюры, стоящей в дальней части приемной: «Это спасет вам жизнь». И почему-то хочется завопить в голос от такой формулировки. Грин сидит с ним рядом, хотя Адам перед тем, как войти сюда, такую сцену устроил ему на улице устроил, что не знающий человек с полной уверенностью мог бы сказать, что они были в шаге от драки.

Адама так отчаянно потряхивало от нервов, что он наотрез отказывался, чтобы парень с ним шел: умолял его в машине остаться, покурить на улице, за бургером сходить – что угодно, но парень видел, что у Адама глаза до краев паникой затоплены, и знал, что оставлять его в такой момент нельзя.

На очередной бешеный отказ идти вместе Арчи в два шага долетел до Адама и предпринял попытку его отрезвить: он обхватил его лицо ладонями и чуть наклонился, чтобы смотреть ему прямо в глаза.

– Я не оставлю тебя! – глядя в бесконечную синеву, почему-то закричал он, и у Адама на мгновение взгляд прояснился. – Слышишь меня?! Хочешь ты этого или нет, Адам! Я не оставлю тебя ни сейчас, ни потом! Ты меня понял?!

И у Уайта внутри что-то оборвалось. Дыхание было тяжелым, и они оба стояли непозволительно близко друг к другу. Пальцы у Арчи цепкие, но подушечки больших пальцев мягко лежали на скулах мужчины, пока другие касались волос и кончиков ушей.

В какой-то момент Адам задохнулся от благодарности и, совершенно не думая о последствиях, резко притянул парня к себе, обвивая руками его шею. Он искал защиту; он, взрослый мужчина, с огромным багажом жизненного опыта за плечами, искал спасения в Арчи.

Адам немного встал на носочки, а Арчи пришлось нагнуться, и это выглядело бы со стороны даже забавно, если бы не было так больно. Уайт уткнулся носом ему в плечо, сжал в пальцах толстовку парня и дышал им, заполняя легкие до отказа, пока Арчи на мгновение потерялся от такого порыва, а после слегка неуверенно опустил широкие ладони на лопатки мужчины и почувствовал, как с каждым последующим выдохом легче становилось не только Адаму, но и ему самому.

«Перестань меня отталкивать. Мы связаны. И ты – часть меня, просто ты этого еще не понял.»

Парень действует на Адама как транквилизатор, возвращающий в норму, и буквально спустя пару минут они уже заходят в адвокатскую контору. Арчи в этом месте впервые, но обстановка кажется ему до ужаса знакомой. И когда, спустя бесконечные минуты ожидания, из офиса наконец выходит статная брюнетка в деловом костюме, которая кажется страшно знакомой, до Грина наконец доходит.

Здесь работает Одри.

«Этот мир слишком тесен. Слишком, мать твою, тесен».

– Добрый вечер, мистер Уайт, – приветствует его Меган, и Адам вздрагивает, тут же поднимаясь на ноги и протягивая женщине руку.

– Добрый, – стараясь скрыть волнение, отзывается он, заканчивая с любезным приветствием. – Всё ли готово?

– Да, Синтия девочку привезла полчаса назад, – адвокат чуть кашляет, – с вами лично предпочла не сталкиваться.

Адаму от этого больше не больно, просто глухо на душе. Он слышал подобное слишком много раз и теперь по ощущениям похоже, будто в глиняный горшок бросили сотый боб, и разницы уже нет никакой: есть он там или нет. Никто даже не заметит. Уайт просто кивает.

– Кто с вами пришел? – чуть вытянув голову, смотрит Меган за спину Адама.

– Это мой… – Адам чуть поворачивается назад, глядя на парня. – Мой друг, – просто срываются с языка слова, и он снова поворачивается к женщине.

Та смотрит сначала на одного, затем на другого, мысленно складывая в голове странный ребус.

– Друг, – повторяет она, – хорошо. Подождите пару минут, мне нужно распечатать итоговый документ. Обычно это делает наша секретарша, но в последнее время она совсем расслабилась и в рамки своего обеда не укладывается, – глянув на часы, отмечает Меган.

Арчи непроизвольно немного хмурится, но после расслабляется, не придавая фразе никакого значения. Меган указывает Адаму рукой на кресла для ожидающих.

– Присядьте, мы скоро выйдем, – произносит она и снова скрывается в своем офисе.

Адам садится на чистой механике, потирая влажные и холодные ладони о ткань вельветовых брюк. Перед глазами всё будто плывет, потому что мысли забиты до отказа другим. Прямо за этой дверью, прямо в эту самую секунду, в этот самый момент – там находится его девочка.

Его маленькая девочка. Его дочка.

Арчи тоже чувствует эту взволнованность на себе, он трет внезапно похолодевшие ладони друг о дружку и смотрит на затихшего Адама, сердце которого лупит по ребрам так, что даже ему слышно. Тишина в приемной давит, но не так сильно, как обычно.

– Джи любит петь, – внезапно произносит Адам, и Арчи поворачивает к нему голову. – Всегда пела, когда я домой приезжал. Маленькая была – гулила, когда меня видела, так губы в трубочку вытягивала, глаза свои огромные как выпучит, – смеется он.

Арчи непривычно видеть его таким. Он никогда не слышал, чтобы Адам так говорил о своей дочери. Уайт всегда был скрытным, он в принципе о своей семье редко упоминал. О дочери даже не сразу рассказал, когда та родилась. Сейчас же он весь светится, упоминая о ней и придаваясь воспоминаниям.

– Когда постарше стала, – продолжает он, – мы разучили колыбельную, я сам ей ее написал. В трубку мне напевала постоянно, – усмехается мужчина, но в следующую секунду улыбка пропадает с его лица. – А последние несколько месяцев мы с Синтией стали реже созваниваться и я не сразу понял, что Джи… перестала петь, – сжимает он губы. – Она будто чувствовала, что… Что у нас с Синтией стало не все хорошо.

Дети пропускают через себя большой спектр эмоций родителей, и это факт, доказанный учеными. Арчи вроде как нужно сказать что-то в ответ, но он молчит. Возможно, просто не нужно говорить. Не нужно, потому что в следующую секунду дверь офиса Меган открывается, и оттуда робко выглядывает темноволосая девчушка.

Арчи замирает. Короткие волосы собраны в два хвостика на макушке, на маленьких ножках – белые босоножки. Синее легкое платье с коротким рукавом идет в невозможную гармонию с цветом ее глаз. Арчи сглатывает. Проклятье.

У нее глаза папины. У нее его глаза.

Адам встает на негнущиеся ноги, не сводя взгляда с малышки. Та, в свою очередь, робко улыбается и, сцепив ручки за спиной, немного стесняется, медленно начиная шагать вперед. И стесняется она даже не папы, а высокого парня, который смотрит на нее с чудовищной нежностью и восторгом.

– Ты так выросла, – шепчет Адам и присаживается на колени, прикладывая ладони к губам. – Такая большая стала, с ума сойти можно.

Девчонка слышит знакомый голос и наконец понимает, что бояться-то, в принципе, нечего, после чего широко улыбается и, раскинув руки, со всех ног мчится к Адаму и с размаху впечатывается в него, обвивая маленькими руками шею.

– Ты приехал, – бубнит в шею мужчине Реджина, прижимаясь к нему сильнее и зажмуривая глаза. – Папочка, я так по тебе соскучилась.

И Адам понимает каждое слово, хотя говорит девчушка не совсем понятно. В груди разливается бешеное тепло, и он прижимает к себе девочку с невозможным трепетом, закрыв глаза.

– Папа теперь всегда будет рядом, – шепчет в мягкие волосы дочери Адам. – Папа больше никуда не уйдет.

Меган смотрит на это и непроизвольно улыбается. Может, не все так плохо с этим делом семейства Уайт? Теперь женщина видит, что на самом деле за ребенка боролись, потому что взгляд падает на сияющего парня в красной толстовке, у которого глаза на мокром месте.

За девочку боролись двое.

– Я приеду к вам с проверкой через два месяца, – подает голос Меган, протягивая распечатанный и еще теплый договор Адаму. – Посмотрю, как вы справляетесь.

Адам ее голоса не слышит. Он покачивается, с невозможным трепетом обнимая девчонку, по которой ужас как скучал. Настолько сильно, что у него внутри все скулить начало от возможности снова ее обнять. Адам Уайт любит свою дочь. Он пока никогда никого не любил так, как ее. Даже собственную жену.

Арчи протягивает руку и принимает договор у Меган, понимая, что Адам сейчас слишком рассеян. Женщина коротко кивает, сдержанно прощается и снова скрывается в своем кабинете.

Адам поднимает голову, глядя на Арчи, и, шумно выдохнув, широко улыбается, а в глазах у него стоят слезы. Парень улыбается в ответ, и внутри у него все плавится от осознания того, что сейчас происходит в его жизни.

Девочка. Дочка. Блин, дочка.

Арчи смотрит на малышку, которая, наконец выпустив папу из объятий, берет за руку Адама, цепко сжимая ручкой его указательный палец. И они выходят из адвокатской конторы вместе. Втроем, словно так было всегда. Будто так все и должно быть.