Текст книги "«No Woman No Cry»: Моя жизнь с Бобом Марли"

Автор книги: Рита Марли

Соавторы: Хэтти Джонс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Тем не менее, мне было трудно представить, что я «оставлю» Боба, что сама разрушу наш брак. Поэтому я решила посоветоваться с Габби, старым растафари, мнение которого я уважала. Он, похоже, был наслышан о Хоуп-роуд, и то, что Боб «сбился с курса», не вызывало у него особых симпатий. Я объяснила Габби, почему я не хочу там жить и изменять себе ради того, чтобы ублажить Боба. Это было бы неправильно, я бы чувствовала себя неуютно с детьми в таком месте, где невозможно уединиться, где постоянно проходной двор, хлопают двери и люди приходят и уходят. Я бы не хотела, чтобы мои дети так жили.

Перед этим я уже заговаривала с тетушкой о том, что собираюсь вместе с детьми уехать из ее дома.

– Подумай как следует, – сказала она в своей обычной манере. – Никто не станет снимать жилье для тебя и четырех твоих карапузов, даже и не надейся!

Но Габби отнесся ко мне с пониманием и постарался помочь. У него было только два вопроса: почему я хочу покинуть Тренчтаун и согласен ли на это Боб.

И мне пришлось ответить:

– Я всегда хотела уехать, и мне все равно, согласен Боб или нет. Мои дети растут не по дням, а по часам, и я не хочу для них той жизни, которая их здесь ждет.

Вскоре после этого разговора Габби позвонил и рассказал про правительственную жилищную программу, по которой в Булл-Бэй, милях в двадцати на южном берегу, строятся бетонные дома на продажу. Это меня слегка отпугнуло.

– Булл-Бэй! – сказала я. – Это же такая даль!

Но оказалось, что Габби знает об этой программе, потому что сам там живет, и, по его словам, получалось, что место это приятное и добраться туда довольно легко. Поэтому я согласилась поехать в Булл-Бэй и посмотреть, что к чему, и через несколько дней Габби за мной заехал.

Мы поехали вдоль берега и в конце концов оказались в маленьком тихом поселке. Я осмотрела предлагаемые домики. Габби сказал, что я должна выбрать тот, который мне нравится, и потом взять деньги у Боба: «Заставь его пойти к министру жилищного строительства и решить вопрос». На этот момент Боб, благодаря своей возросшей популярности, стал дружен с людьми из верхов, разными министрами. Но я не собиралась просить Боба напрямую, потому что знала – он хочет, чтобы мы переехали на Хоуп-роуд.

А вот с его другом Аланом Коулом вполне можно было поговорить.

– Алан, – сказала я, как только представилась возможность, – я не могу дожидаться, пока Боб поймет, что нам с детьми нужен нормальный дом. Не мог бы ты поговорить за нас с министром?

Министром жилищного строительства был в ту пору Энтони Сполдинг, хороший человек – очень хороший человек – который сказал: «Нет проблем!» и немедленно сделал все, что нужно. «Жене Боба Марли нужен дом – пусть будет дом!»

Боб отнесся к известию скептически, но уже тогда до меня стали доходить слухи о нем и Эстер Андерсон. Я поняла, что дело становится хуже и нужно решиться наконец и поскорее увезти детей подальше из этого бардака. Крис Блэкуэлл познакомил Эстер с Бобом в ходе рекламной программы: она должна была не только быть его фотографом, но и поехать с ним в Англию, чтобы рекламировать пластинки. Компания пыталась создать из них обоих единый медиаобраз (промоутеры так делают). Насколько я могла видеть, единение происходило не только в медийном пространстве и было слишком тесным, чтобы я могла оставаться спокойной.

Через пару дней, несмотря на первоначальное неодобрение, я получила от Боба деньги на покупку дома, выбранного мной. Взнос был, кажется, около трех тысяч долларов за дом с двумя спальнями. Как и тетушкин дом, изначально это был по сути только скелет, но каменный и в хорошем месте, и притом абсолютно новый. Прежде чем я подписала бумаги, министр Сполдинг сказал, что стоит поехать и взглянуть еще раз для надежности. Он дал мне ключи и на следующее утро я на трех автобусах доехала до Булл-Бэй – не так легко, как думал Габби.

Мой дом – по адресу Виндзор-Лодж, 15 – стоял на земляной дорожке в стороне от основной дороги, в тупичке рядом с еще одним домом. Там не было ни света, ни воды, ни забора с калиткой – ничегошеньки. Правительство строит только стены – а дальше делай с ними что хочешь. Но на участке росли авокадо и тамаринды, и чувствовался запах моря – на самом деле, я видела тропинку, отходящую от главной дороги, которая вела прямо к воде. В то утро не было слышно ни звука, кроме пения птиц в ветвях деревьев. Я почувствовала такое умиротворение, что не могла не полюбить это место. Так что я вернулась в офис мистера Сполдинга в Кингстон, все подписала и передала деньги.

Домой я вернулась с ключами и похвасталась:

– Тетушка, я купила дом в Булл-Бэй! – Я надеялась, что она обрадуется, как я.

Однако тетушка – вполне предсказуемо – не обрадовалась. Она заявила:

– Ты сошла с ума! Нельзя ехать туда без Робби, и где вообще Робби, почему он не помогает тебе?

– С Робби все в порядке, тетушка, – успокоила я ее, – он занят своей музыкой и всякое такое.

Но тетушка продолжала ворчать:

– Ты не справишься с домом. Лучше отпусти Робби на все четыре стороны, а сама живи здесь и заботься о детях.

Я ответила ласково, но со всей возможной твердостью:

– Нет, тетушка.

Потому что я начинала понимать, как она напугана моим отъездом. Несмотря на ее жалобы, мы были ее жизнью, и она нуждалась в нас не меньше, чем мы всегда нуждались в ней.

Она возмущалась:

– И зачем уезжать в такую даль?

– Чтобы люди не беспокоили меня и детей, когда Боб не приходит домой, – отвечала я. Тетушка сама достаточно часто говорила об этом.

– Ты уедешь в Булл-Бэй, а как я буду видеться с детьми?

Я сказала:

– Ты их будешь навещать, обещаю.

Однако тетушка не сдавалась, это было не в ее натуре. Она сетовала, что ей это не нравится, слишком далеко и «мы там никого не знаем».

Я ничего не отвечала, просто держала ключи в руке и ждала, пока она уйдет из комнаты.

На следующий день я отправилась искать грузовик и нашла один с деревянным кузовом, настолько ветхим, что я не была уверена, выдержит ли он дорогу. Но водитель хотел подзаработать и просил недорого. Приходилось экономить, или нам было бы не уехать. Я таращилась на грузовик некоторое время и потом сказала:

– Хорошо, то, что надо.

Водитель, вероятно, заметил мои сомнения, потому что спросил:

– Вы уверены, миссис Марли?

Странным образом, именно это меня и убедило.

– Да! – воскликнула я. – Поехали!

Я взяла грузовик под честное слово – у меня оставалось всего несколько долларов после выплаты взноса, и я не видела Боба с тех пор. Но я убедила себя в том, что деньги откуда-нибудь появятся. «У Боба должны быть деньги, – сказала я себе, – мы проедем через Хоуп-роуд, и я перехвачу деньжат». Потому что я должна была переехать, я должна была увезти детей оттуда, морально и физически. И это надо было сделать прямо сейчас, пока дети не начали втягиваться в другой, более распущенный, стиль жизни. Хватит с них и того, что папочка живет отдельно, а мамочка иногда выходит из себя.

На следующее утро, довольно рано, грузовик подъехал к дому. Тетушку я не предупредила – очевидно, что даже в двадцать шесть лет и с несколькими детьми я все еще находилась у нее под каблуком. Когда она увидела грузовик, то спросила:

– Ты это серьезно?!

И когда я кивнула в ответ, тетушка завопила:

– Да ты с ума сошла! Не иначе как шутишь.

Наконец мне пришлось высказать все начистоту.

Я начала:

– Ты говоришь, что я взрослая женщина, тетушка, но даже если это и не совсем так, ты все равно не должна лишать меня права принимать собственные решения. И я не пытаюсь быть неблагодарной, вовсе нет.

– И Робби не едет?

– Нет, и я не намерена его упрашивать.

Я стала собираться, а она все смотрела на меня и даже помогала, но выглядела очень расстроенной. Наконец я не выдержала:

– Если ты собираешься и дальше ходить с таким несчастным видом, поехали с нами вместе!

Но у тетушки был собственный дом, и она не могла просто так взять и уехать. Бедная тетушка – но я должна была проявить решимость. И все равно я не хотела оставлять ее в расстроенных чувствах, несмотря на то, что, по ее мнению, у меня не было шансов справиться в одиночку. Я попыталась ее успокоить:

– Тетушка, не волнуйся, ты знаешь, куда мы едем, приезжай завтра, а я поеду сегодня.

– Но там же нет света, – не сдавалась она.

Я ответила:

– Это ничего, у нас есть свечи, не беспокойся. Но я хочу приехать туда засветло, будет легче разгружать вещи.

К этому времени, похоже, все соседи столпились возле грузовика и начали ахать и охать:

– Господи, они едут жить в Булл-Бэй, – как будто мы собрались на Луну, не меньше.

Но я все равно посадила детей в машину, они были довольны и веселы:

– Мы переезжаем! Мы едем жить в другой дом! На машине!

А я смотрела на всю эту сцену и думала: «Боже, дай нам справиться с поездкой!»

Когда мы приехали на Хоуп-роуд, первым человеком, которого мы увидели, была Эстер Андерсон – она торчала на балконе второго этажа. Я сказала:

– Доброе утро, а Боб там? Могу я его увидеть? – Я знала, что он наверху в комнате вместе с ней.

– Чего ты хочешь? – спросила она. – Зачем пришла?

«Да она в своем уме?» – подумала я. Но мне не хотелось выяснять с ней отношения, особенно при детях, поэтому я просто повторила:

– Где Робби-то? Он там?

– Он спит, – сказала она.

– Тогда, пожалуйста, разбуди его, это важно.

– Да оставь ты его в покое, – скривилась она. – Зачем ты мешаешь ему спать?

Тут я потеряла самообладание.

– Ты хоть понимаешь, с кем ты разговариваешь? – спросила я в ответ несколько громче, чем мне хотелось бы.

– Почему ты не перестанешь рожать? – закричала она. – Ты только и делаешь, что плодишь детей! Бобу нужна карьера, остановись же наконец и дай ему жить спокойно!

Я ушам своим не верила! Просто стояла там и думала, что надо как можно скорее выбраться из этого дерьма. Но к этому времени шум разбудил Боба, он спустился и сказал мне:

– В чем дело? Зачем ты тут сцены устраиваешь?

– Я?! Не смей со мной так разговаривать! Оставь этот тон для своей шлюхи вон там наверху! – Я всерьез разозлилась, потому что, если уж Эстер не уважала меня, она хотя бы должна была соображать, что я тут с детьми и что она спит с моим мужем! Я выпалила ей все это, не стесняясь в выражениях, да и Бобу досталось. Когда он дал мне денег, я села в машину и велела водителю ехать поскорее.

Боб обещал, что он заглянет позже, в чем я не сомневалась – и не сомневалась, что он начнет заговаривать мне зубы. Но последние слова, которые я ему сказала, были:

– Да пошел ты, Боб! Я в тебе совершенно разочаровалась!

Я осталась очень недовольна собой, потому что это был первый случай, когда я дала себя втянуть в бабскую свару. И я даже не собиралась цапаться с этой Эстер. Если я с кем и хотела поругаться, так это с Бобом.

Когда он приехал вечером, то упрекнул меня:

– Как ты могла такое устроить при детях? Это ошибка, Эстер просто наш фотограф, Крис Блэкуэлл поселил ее туда на время, пока она не уедет обратно в Лондон…

Я не ответила, а он продолжал:

– Ты серьезно хочешь здесь жить? Ни света, ни воды нет, и ты собираешься тут остаться с детьми? Потому что мне надо ехать в Англию рекламировать новый альбом.

Я сказала:

– Да-да-да, я остаюсь.

При этом я видела, что ему тоже нравится здесь, на свежем воздухе.

Наконец Боб посмотрел мне в глаза и спросил:

– Ты в порядке?

– В полном, – ответила я.

Я умолчала о том, как разозлилась, потому что не хотела снова ругаться в присутствии детей, которые не ложились спать, чтобы дождаться приезда папочки.

Мы посмотрели на наших малышей – все четверо были явно счастливы и с довольным урчанием поедали жареную курицу, которую мы купили по дороге. Для них это была загородная прогулка.

– Как дела? – спросил Боб у них.

– Отлично! – закричали они хором. – Нам нравится в Булл-Бэй!

Наверное, Боб не ожидал такой их реакции, потому что выглядел подавленным после этого. Так и уехал, слегка ссутулившись, будто нес тяжесть на плечах. Я думала, что тоже останусь с тяжелым сердцем, но вместо этого испытала облегчение – грусть в моей душе была смешана с чувством свободы.

Та ночь вызвала у меня массу эмоций! Дети скоро пошли спать, но я никак не могла лечь – наверное, была слишком счастлива! Я выходила во двор и заходила обратно, повторяя про себя: «У меня есть дом! Свой дом!»

Не помню, который был час, когда я задула последнюю свечу и еще раз задержалась в дверях. Все, через что я прошла в тот день, – тетушка, Боб, Эстер Андерсон – казалось, случилось не со мной, а с кем-то другим. В тишине я слышала дыхание детей и отдаленный шум волн на берегу. Единственное, о чем я могла думать, так это о том, что мы наконец вырвались из Тренчтауна и что я стою – почти невероятно! – в дверях собственного дома. Я не могла решить, какой из этих двух фактов радует меня больше.

На следующее утро тетушка примчалась к восьми часам. На трех автобусах! Бедная тетушка! Она запричитала:

– Я всю ночь не сомкнула глаз, как я могла спать без детей? Без тебя? Посмотри на них – ты хоть купала их вчера вечером?

Я засмеялась:

– Да, тетушка, купала, не беспокойся. – Естественно, я их не купала – к тому времени, как мы прибыли и разобрали вещи, было уже совсем темно.

Но после приезда тетушки мы в тот же день пошли на берег и искупались, и дети были в экстазе! Вскоре один друг начал регулярно привозить нам воду в бочках, пока мое прошение об удобствах проходит необходимые инстанции. Нам первым в общине провели электричество, но не единственным – таким образом, наше присутствие было полезно и другим, что принесло мне немалое удовлетворение.

Постепенно все привыкли к мысли, что мы там живем, особенно после того, как я покрасила дом в красный, зеленый и золотой цвета и разбила сад. Я чувствовала себя по-настоящему счастливой, чего не было уже долгое время – потому что я делала то, что сама хотела. И более того, я была независима – если и не финансово, то хотя бы в том смысле, что жила сама по себе.

Некоторое время я отдыхала, ходила на пляж, бегала по утрам, готовила свежую рыбу. Потом наконец взялась за дела, которыми всегда занималась тетушка. Я сосредоточилась на детях, их обучении и всех остальных нуждах подрастающего поколения. Я чувствовала себя сильной и была горда собой. И начала предъявлять свои требования к Бобу. Вместо того чтобы жалеть его, теперь я говорила:

– Мне нужна твоя помощь. Я не буду наниматься прислугой на Ямайке. Ни к кому! Я буду заниматься здесь только определенными делами. Ты делаешь то, что хочешь, так что не забывай, что мы тоже здесь.

Но, как я уже говорила, Боб всю жизнь был очень щедрым – в этом смысле мне не в чем его упрекнуть. Ни разу не было такого, чтобы я что-то попросила и не получила. И если мы ссорились, потом он приносил мне цветы, или фрукты, или конфеты, которые я любила. А я капризничала: «Нет-нет». Пока все не становилось хорошо и он не становился хорошим – тогда я сдавалась и мы занимались любовью, а затем наступало время обещаний.

Хотя мы с Бобом оставались супругами до конца его жизни, Эстер Андерсон была не последней женщиной, с которой он связался. Думаю, я просто была уверена, что он не был для них «мужчиной на всю жизнь», а всего лишь «мужчиной на время». Я не дружила ни с одной из них, мне это было не нужно – их отношения с Бобом были «неофициальными», и он в основном держал их от меня подальше. А я соблюдала осторожность и не ходила туда, где могла на них натолкнуться. Мне не хотелось «пасти» его. Я пыталась думать, что Боб в большей степени любящий брат, чем настоящий муж, и примирилась с ситуацией. Я просила Господа о помощи в том, что я не могу изменить. Может быть, потому, что женщин становилось все больше, я видела в них все меньше угроз для наших отношений, хотя некоторые из них имели от него детей – мальчики, рожденные, когда я была в Делавэре, были не последними его внебрачными детьми, и впоследствии я даже взяла на себя заботу о многих из них.

Начало семидесятых было особенным временем. Для этого, я думаю, были причины. Боб оставался любящим отцом, я по-прежнему уважаю его за это. Иногда мне было больно и обидно, не стану отрицать, но я говорила себе: «Это не тот взгляд на вещи, которого надо держаться. Держись другого взгляда. Растафарианского».

Глава восьмая
«I KNOW A PLACE»
(«Есть такое место»)

До того как правительство приняло жилищную программу, Булл-Бэй считался очень нехорошим районом – там вовсю хозяйничали банды. Люди избегали бывать в тех местах. К концу 1972 года, когда мы переехали туда, страсти более-менее улеглись, но на первый взгляд перемены едва затронули это место. Как и в Тренчтауне, большинство домов было построено где попало и из чего попало, и бетонные муниципальные дома, как наш, встречались нечасто. Вокруг были заросли буша, маленькие фермы, прекрасное синее море и пляж (все, что я люблю!).

Как только мы вселились, я записала Шэрон, Седеллу и Зигги в местную начальную школу; Стивен был еще маловат. После школы ребята ходили в центр досуга, при котором был парк, где они могли играть в футбол с другими детьми. Иногда, провожая их в школу, я думала, что мне все это снится. И хотя, естественно, случались и грустные моменты, и веселые, я по-прежнему считаю, что именно там началась моя собственная независимая жизнь.

Но я решила, что по-настоящему я стану независимой, лишь научившись водить машину. Я пробовала раньше, или, если честно, скорее мечтала о том, чтобы научиться, но в Булл-Бэй это стало необходимостью. Платить за проезд на трех автобусах до Кингстона и столько же обратно было глупо. Да и времени уходила масса – дождаться автобуса, потом два часа ехать, а потом готовить ужин для детей… Просто нереально. Так что я всерьез взялась за дело.

Когда мы еще жили в Тренчтауне, у нас имелся большой старый автомобиль, который Боб купил по дешевке. Я проявляла интерес к вождению, но Бобу, как и многим мужьям, не хватало терпения учить меня. Поэтому я ходила на курсы – когда были свободные деньги, то есть нечасто. Однажды Боб припарковал машину у ворот, и я решила показать ему, что тоже могу водить. Я села за руль, сняла машину с тормоза, включила передачу и съехала вниз по дороге. Однако, когда нужно было развернуться, я не смогла найти задний ход. Собрались люди – они смотрели, как я сражаюсь с рычагом передач, и наперебой давали советы. Я послала кого-то позвать Боба, а тот в ответ передал, что не придет: я сама должна выбираться. Наконец пришел знакомый по имени Реджи, гитарист «The Upsetters», и пообещал помочь мне с задним ходом – что он и сделал, а потом довез меня до дома. После этого эпизода я решила, что больше ни разу не позволю себе так опозориться.

Когда мы переехали в Булл-Бэй, Реджи начал давать мне уроки. Потом он возил меня в Кингстон, куда мне было нужно по делам, или на Хоуп-роуд. Однажды он вез меня в нашем тогдашнем маленьком «моррисе-миноре», отвлекся и чуть кого-то не сбил. Я рассердилась и обругала его:

– Ты что, не можешь рулить нормально? Смотри куда едешь-то!

Думаю, ему это не понравилось, потому что он огрызнулся:

– Ну и рули тогда сама, если такая умная!

Я ответила:

– И порулю, вот увидишь!

Можно было на этом остановиться, но Реджи, видимо, хотел поссориться, потому что продолжал:

– Если тебе не нравится, как я вожу, что же Боб тебя не катает?

– Не вмешивай только сюда моего мужа! – закричала я.

Но Реджи не мог остановиться:

– И вообще, почему Боб тебя не учит водить?

Это было последней каплей.

– Вылезай из моей машины! – потребовала я и ткнула его кулаком – бац!

Он выскочил и, наверное, подумал про себя: «Посмотрим, как далеко она сможет уехать самостоятельно».

Но я села за руль, оставив Реджи стоять столбом на пыльной дороге, и медленно поехала в Кингстон. Забавное было лицо у Боба, когда он увидел, как я выруливаю на круговую подъездную дорожку на Хоуп-роуд. Похоже, он был доволен, но так удивлен, что только и мог сказать:

– Ой, ты сама ведешь машину?

Потом он сообразил, что кого-то не хватает, и добавил:

– А куда ты дела Реджи?

После этого я получила права и все, что было необходимо. И почувствовала, что совершила большой шаг вперед. Но я все еще боялась путешествовать далеко. Я редко выезжала, только в магазин, или на Хоуп-роуд, или покатать детей. Однажды я обнаружила вшей у Зигги – он подцепил их у кого-то в местной школе. Я забрала детей оттуда и отдала их в другую школу, так что теперь мне приходилось их подвозить каждое утро.

Для меня настало время учения. Боб все еще приходил и уходил когда хотел, но я относилась к этому спокойно. Я училась жить не только одна с детьми, но и без постоянного мужчины в доме – и не столько физически, сколько эмоционально. Я даже поняла, что, увы, возможно, придется рано или поздно развестись, учитывая то, как мы жили теперь. Все было так странно. Иногда я спрашивала себя: «Ну и что это за отношения?» Приходилось напоминать себе, что частично нынешняя ситуация сложилась благодаря успеху, и успех же дал нам дом, в котором мы жили, еду (я не переставала возносить хвалу за то, что не нужно больше голодать). У меня были планы сделать пристройку к дому и сад… Я решила, что нужно проявлять терпение, крепиться и тем самым беречь рассудок, чтобы ка кие-нибудь дополнительные неприятности не свели меня потом с ума. Надо сохранять ясную голову, чтобы поднять свою семью, на том я и сосредоточилась. И на лучшем, что между нами было. Думая о Бобе, я говорила себе: ну ладно, пусть все эти женщины развлекают его, а я буду любить моих детей, любить себя, и посмотрим, что из этого выйдет.

Думаю, это важно: я по-прежнему оставалась самой собой, Ритой, я не махнула на себя рукой и не забыла о себе, только переваривала происходящее. Мне всегда удавалось сохранить в себе личность, с самого начала, ко гда для других я была Чернушкой и вынуждена была доказывать, что стану человеком. Так что я никому не позволяла уничтожить Риту. Рита что-то значила, у Риты была роль, и была жизнь, в которой она эту роль играла.

Одно время, вскоре после нашего переезда в Булл-Бэй, Боб исчез почти на два месяца, и мы не знали, где он находится. Одни говорили, что он в Англии, другие – что он уехал в Негрил. В то время Эстер Андерсон все еще ездила в туры с «The Wailers», но это уже, наверное, был конец их романа. (Пару лет назад она приезжала на Ямайку и сказала, что они с Бобом построили дом в Негриле – на ее деньги. Возможно, она думала, что я претендую на дом, но я даже близко не хочу с этим связываться!) Но тогда она была с Бобом какое-то время, а потом он пропал, и мы не могли его найти, пока в один прекрасный день он не объявился в нашем доме в Булл-Бэй.

Я была удивлена и определенно морально не готова, когда услышала шум подъезжающей машины. Вышла во двор – а там Боб. Я даже не знала, что сказать, и просто спросила:

– Где ты был?

А он ответил:

– Не знаю!

Пока Боб жил в режиме «я не знаю», я проводила свои дни одна с детьми. Много одиноких дней и ночей. Тетушка, конечно, приезжала регулярно, когда мне нужно было отправиться куда-нибудь, куда я не могла взять Стивена, и иногда оставалась ночевать, когда было слишком поздно возвращаться. Друзья помогали нам – например, приносили воду с колонки. Нужно было много воды, потому что я очень хотела разбить там сад. Почва во дворе была плохая, в основном песчаная с морского дна. Люди говорили мне:

– Ты ненормальная, здесь ничего не вырастет.

Но я им отвечала:

– Подождите, вот увидите.

Помню выражение их лиц, когда они и правда увидели мои папайи и шпинат!

Много позже, уже разъезжая с концертами, я привозила с собой разные разности. Каждый раз, отправляясь куда-ни будь, я не могла дождаться возвращения, потому что везла домой новые саженцы. В саду всегда находилось место для улучшений. Я построила веранду, забор вокруг участка, разбила лужайку для детей, где они играли в войну, или в кукольный домик, или в школу (с Шэрон в роли учительницы), или лазали по деревьям – они все время чем-то были заняты. Тетушка учила их песням, как меня в детстве. Просто смотреть, как они расцветают на чистом воздухе и на просторе, а не в тесноте комнатки в Тренчтауне, – этого было достаточно, чтобы убедить меня в правильности переезда в Булл-Бэй. Я до сих пор благодарна Габби за это.

Виндзор-Лодж был очень уютным местом, я до сих пор так думаю, наверное, потому, что это был мой первый собственный дом и к воспоминаниям о нем примешивается сентиментальность. Из-за этого я не могу с ним расстаться – недавно я позвонила своему юристу и спросила:

– Где купчая на Виндзор-Лодж?

Он перезвонил мне потом и подтвердил:

– По нашим документам, миссис Марли, эта собственность числится за вами.

Очень милое место; иногда я думаю, что надо бы сделать там ремонт. Даже манговое дерево по-прежнему растет и плодоносит. В любом случае, я не могу продать Виндзор-Лодж. Моим детям там тоже нравится, и у всех нас осталось много воспоминаний об этом доме. Когда дети выросли и начали зарабатывать, Зигги и Стив построили себе дома на участке по соседству и приезжают туда отдыхать.

– Ой, мамочка, – говорят они мне, – там так замечательно, мы туда ездим, когда хотим помедитировать.

Так что когда мне советуют: «продай», «избавься», «тебе это все уже не нужно», я отвечаю: «Нет, нет и нет!» Это было мое начало – как можно продать свое начало?

Если Боб не был в отъезде, он посещал Булл-Бэй, чтобы повидать детей, хотя наши с ним отношения уже стали просто приятельскими. Иногда он привозил с собой других женщин, вроде американки Иветты Андерсон – он хотел, чтобы я помогала ей в издательских делах. Многие из наших друзей не обращали внимания на его поведение, другие же не могли понять, что происходит, и осуждали Боба. Но тот факт, что некоторые люди мне симпатизировали, не менял моего поведения – я видела проблему, но не собиралась с ней бороться. Потому что, несмотря на слухи и мои собственные наблюдения, все эти женщины оказывались рядом с ним по какой-либо причине, и он объяснял: «Она делает мои фотографии», или «Ее прислала компания „Island“ сделать то-то и то-то», или «Иветта Андерсон – американка, она лучше справится с публикацией». Так что для каждой из них находилось объяснение, особенно если они приезжали на Ямайку и останавливались у Боба на Хоуп-роуд, а мы с детьми жили в Булл-Бэй в нашем «семейном», как мы его называли, доме.

После тех двух месяцев с Эстер Андерсон Боб никогда слишком надолго не пропадал. Иногда, особенно возвращаясь из тура, он приезжал один или привозил друзей, говоря им: «Давайте я покажу вам мой дом!» Потому что для него Булл-Бэй оставался домом. Часто он жаловался, что на Хоуп-роуд ничего интересного не происходит, «все просто живут и радуются, много репетиций, всякие музыкальные дела», но «никто еще не додумался там что-нибудь выращивать» и «ой, какой сад, отсюда и уезжать не хочется!».

Потому что были времена, когда он действительно не хотел уезжать. Я попросила сделать мне подвал под кухней, и мы использовали его как студию. У нас там стоял небольшой магнитофон, и в жару мы спускались туда и отдыхали. Мы не мыслили себе жизнь без музыки. Ночью, после того как я укладывала детей спать и мы прибирали на кухне, все стихало и мы шли туда – иногда, конечно, чтобы заняться любовными играми, потому что гнездышко было очень уютным, – но чаще чтобы репетировать и сочинять. И днем тоже – мы провели там не одно воскресенье вместе с детьми. Дом был всегда полон, потому что обычно ко мне приводили других детей, чтобы я за ними присматривала. Соседские детишки заглядывали – «А миссис Марли дома?» – да и друзья Боба заходили. Но подвал существовал только для нас, и в каком-то смысле это поддерживало мою связь с музыкой, с тем, что я любила.

У Боба тогда был небольшой «капри», и если дети играли во дворе и узнавали характерный звук его подъезжающей машины, они начинали кричать: «Папа едет! Папа едет!» Что бы ни происходило между нами, Боб всегда любил детей и уделял им столько внимания, сколько мог, – бегал вокруг дома в маске Франкенштейна, пытаясь всех напугать, Седелла помнит этот случай. Даже сейчас моя дочь говорит, что папа был добрым, а я строгой: когда Боб замечал, что кто-то из детей расстроен, он тут же тащил всех есть мороженое. И он всегда желал для них лучшего, платил за школу, убеждал детей не бросать учебу. Иногда он даже сам отвозил их в школу, что для них было крупным событием: «Вон там – мой папа!»

Музыка была нашей пищей, нашим развлечением, нашей радостью – и для детей тоже. А когда дети с малолетства проявляют талант и идут по твоим стопам, просто невозможно не помочь им. В подвале мы устраивали маленькие «мероприятия». Я объявляла:

– Сейчас состоится шоу Марли! Приглашаем на прослушивание! Приходите и покажите свои таланты!

Пусть эта подготовка была непрофессиональной, но ведь именно так я сама научилась петь, так мы с Дримом забавлялись в Тренчтауне, разучивая песни, которые знали папа, тетушка или дядя Кливленд. А теперь у нас была собственная маленькая студия для прослушивания – «Завтра мы устраиваем концерт! Настало время для шоу!» И дети начинали готовить свои маленькие номера: «Вот это я сделаю для мамы, а это я сделаю для папы!» Было необыкновенно весело!

Поскольку Боб постоянно отсутствовал, повседневная жизнь была более трудной, хотя я не испытывала недостатка в друзьях. Помимо Габби, который помог мне в поисках дома и теперь был нашим соседом, у меня появился еще один хороший друг, ямайский футболист Оуэн Стюарт по прозвищу Таки.

Таки знал, что я замужем, и дружил со мной не ради секса и не потому, что ему нужна была девушка (хотя в дальнейшем у нас сложились более близкие отношения). Он сочувствовал мне из-за того, как Боб со мной обращался. Он имел возможность видеть разных женщин, которых Боб приводил с собой, и не боялся выразить свое возмущение. Что же до Боба, то задолго до того, как у нас с Таки что-то началось, когда Боб только предполагал, что у нас роман, он стал вести себя как собака на сене.

Однажды он увидел меня с Таки и полез в драку. Он как раз вернулся из тура, и, видимо, кто-то из знакомых сказал ему, что Рита, возможно, чересчур близко общается с Таки. Утром Боб приехал домой, и дети сказали ему, что мы с Таки пошли на реку за водой – правительство не спешило прокладывать трубы в Булл-Бэй. Когда Боб подрулил туда (как всегда, с очередной девицей в машине), он оставил автомобиль и пошел к берегу, крича:

– Эй, Таки, ты спишь с моей женщиной! – и всякие другие слова. Как безумный, прямо не мог остановиться!

Но Таки сказал ему:

– Нет, Боб, мы не можем драться, мы братья. Я здесь потому, что ей нужна помощь. Ей нужна опора, и ты должен это понимать.