Текст книги "Русская революция. Книга 1. Агония старого режима. 1905 — 1917"

Автор книги: Ричард Пайпс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 37 страниц)

Такие настроения порождали мысли о конституции и законодательном парламенте. Некоторые консервативные земцы считали, что это слишком, но когда их уверили, что правительство хочет услышать весь спектр мнений, они согласились внести конституционные вопросы в повестку дня будущего съезда, назначенного на начало ноября.

Узнав о желании земцев созвать всероссийское совещание, Мирский не только одобрил их планы, но испросил и получил на то благословение царя. Он поступал так, искренне полагая, что собрание ограничится земскими проблемами, как первоначально и планировалось, и невольно ввел в заблуждение царя. Узнав же об изменении повестки дня, он потребовал от Шилова отложить совещание на несколько месяцев. Шипов считал, что сделать это уже невозможно. Тогда министр потребовал, чтобы собрание перенесли в Москву. Когда и в этом ему отказали, Мирский согласился с проведением съезда, но только под видом «частного совещания». Его вынужденное согласие создало ложное впечатление, будто правительство готово обсуждать идею конституционного и парламентского строя.

Предвидя, что Земский съезд выдвинет конституционный проект, Мирский попросил С.Е.Крыжановского, чиновника своего министерства, составить собственный проект. Он предполагал составить программу, которая будет включать максимум оппозиционных требований в разумно приемлемых для царя пределах³².

В этой атмосфере больших ожиданий оппозиционные группировки почувствовали, что настало время объединить усилия. 17 сентября представители конституционалистского «Союза освобождения» тайно провели встречу в Париже с эсерами, а также с польскими и финскими националистами с целью создания единого фронта борьбы с самодержавием. [Galai Sh. The Liberation Movement in Russia, 1900–1905. Cambridge, Mass., 1973. P. 214–219; Пайпс Р. Струве: левый либерал, 1870–1905. M., 2001. С. 508–511. Социал-демократы, которые сами стремились стать во главе революции, не присутствовали, но Азеф был.].

Парижское совещание стало прелюдией большого Земского съезда, состоявшегося в Петербурге 6–9 ноября 1904 года. Последнее событие по историческому значению можно сравнить с французскими Генеральными штатами 1789 года. Эта аналогия не ускользнула и от внимания некоторых современников³³.

Съезд проходил на частных квартирах, одной из которых была квартира ВД.Набокова (отца будущего писателя) на Большой Морской³⁴. Приехавших в столицу делегатов к месту назначения направляла полиция.

На голосование был выставлен ряд предложений, из которых самое важное и вместе с тем самое спорное призывало к созданию выборного законодательного органа с правом голоса в обсуждении бюджета и правом контроля за законностью действий администрации. Консерваторы возражали на том основании, что политическая демократия чужда русской исторической традиции, и выступали за учреждение строго консультативного органа по образцу Московских земских соборов, который всеподданнейше сообщал бы государю императору свое мнение по подвластным ему вопросам, но не вмешивался в законодательство. Они потерпели поражение: резолюция в пользу законодательного народного представительства прошла 60 голосами против 38. Почти единодушно, впрочем, признавалось, что новый орган должен участвовать в обсуждении бюджета и контролировать бюрократию³⁵. Впервые в истории современной России законно заседающее собрание – хотя и под видом «частного совещания» – приняло решение, призывающее к введению конституции и парламента – неважно, что в самой резолюции эти запрещенные слова не употреблялись.

В последующие несколько недель текст принятой Земским съездом платформы распространялся по многочисленным общественным и частным организациям, которые собирались для выработки своей позиции по государственным вопросам, и среди них Московский городской совет, различные деловые общества и студенты почти всех высших учебных заведений России³⁶. Чтобы важные известия распространились как можно более широко, «Союз освобождения» развернул кампанию банкетов – по французской модели 1848 года, – на которых поднимались тосты за свободу и конституцию³⁷. Первый из таких банкетов состоялся в Петербурге 20 ноября, в сороковую годовщину судебной реформы; 676 литераторов и представителей интеллигенции поставили подписи под петицией с требованием демократической конституции и Учредительного собрания. В ноябре и декабре 1904 года подобные мероприятия прошли и по другим городам. Социалистическая интеллигенция, поначалу взиравшая пренебрежительно на эти «буржуазные» затеи, в конце концов стала принимать в них участие и радикализировала резолюции. Из 47 банкетов, сведения о которых дошли до нас, 36 вторили решениям Земского съезда, тогда как 11 пошли дальше, требуя Учредительного собрания³⁸. Местные власти, сбитые с толку противоречивыми вестями из столицы, не вмешивались, хотя Мирский и рассылал секретные циркуляры с требованием не допускать подобных собраний и разгонять их в случае нарушения запретов правительства³⁹.

По окончании работы Земского съезда Шипов сообщил Мирскому о содержании его резолюций. В том же месяце кн. Сергей Трубецкой, ректор Московского университета, представил по просьбе Мирского проект реформ; Мирский передал проект Крыжановскому и директору департамента полиции Лопухину, чтобы они должным образом его подготовили для подачи царю⁴⁰.

Проект Трубецкого—Крыжановского—Лопухина, который Мирский представил царю в начале декабря 1904 года, был умело составлен в расчете на консервативные инстинкты царя⁴¹. Предлагаемым конституционным и парламентским уступкам авторы постарались придать вид не столько революционных нововведений, каковыми они были в действительности, сколько возврата к старинной практике. Реформы Александра II, писали они, покончили с вотчинным укладом в России, введя понятие общественного интереса. Они «знаменовали конец старого вотчинного уклада и вместе с ним персонифицированного представления о правлении. Россия перестала быть личным имуществом и вотчиной ее правителя <…> «общественный интерес» и «общественное мнение» предполагают появление обезличенного государства <…> со своей собственной политической организацией, независимой от личности правителя»⁴². «Законность» объявлялась вполне совместимой с самодержавием, потому что царь оставался единственным источником законов, которые он мог и отменять по своей воле. Предлагаемый представительный орган – чья роль сводилась к совещательным функциям – был представлен как возвращение ко дням «истинного самодержавия», когда цари прислушивались к голосу своего народа.

Проект Мирского обсуждался высшими сановниками во главе с царем 7 декабря. Наиболее спорным был пункт о введении в Государственный совет – в то время исключительно назначаемый сверху – представителей, избранных земством. Это была весьма скромная мера, однако она вносила выборное начало в политическую систему, в которой законодательство и управление были исключительной прерогативой монарха и назначаемых им чиновников. Отстаивая свой проект, Мирский пояснил, что эта мера «обеспечит более чем самые решительные полицейские меры, внутреннее успокоение»⁴³. Как вспоминал Витте, совещание было очень эмоциональным, большинство министров поддержали Мирского. Главным противником выступил К.П.Победоносцев, обер-прокурор Святейшего синода и наиболее влиятельный из консерваторов, которому введение выборных представителей в государственные институты казалось фатальной ломкой традиционной политической системы России. Выслушав обе стороны, царь согласился со всеми предложениями Мирского. Присутствовавшие на совещании расходились с чувством, что были свидетелями важнейшего события русской истории⁴⁴.

По просьбе царя Витте подготовил соответствующий документ для подписания. Однако царь засомневался: он нуждался в новых заверениях в пользу принятого решения. Прежде чем придать реформам силу закона, он решил посовещаться с вел. кн. Сергеем Александровичем и Витте. Оба они советовали ему воздержаться от введения в Государственный совет выборных представителей: великий князь – в силу своих убеждений, Витте, всего вероятнее, – из карьерных соображений. Долго уговаривать царя не пришлось, и он с большим облегчением вычеркнул этот пункт. «Да, я никогда, ни в каком случае, – сказал он Витте, – не соглашусь на представительный образ правления, ибо я его считаю вредным для вверенного мне Богом народа»⁴⁵.

Узнав о последней перемене монаршей воли в отношении ключевого пункта своего проекта, Мирский пал духом. Убежденный, что все потеряно, он решил просить отставку, но царь убедил его не уходить.

12 декабря 1904 года правительство обнародовало указ «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка», который, вопреки названию, провозглашал самые разные перемены, но только не в политической сфере⁴⁶. Целый ряд мер был направлен на улучшение положения крестьянства. Другие касались гражданских и судебных прав населения. Правительственные служащие объявлялись ответственными за нарушения. Сфера деятельности земств расширялась, и земские структуры вводились в низшие административные органы. Объявлялось государственное страхование рабочих, равенство всех перед законом, веротерпимость и ослабление цензуры. Должны были претерпеть изменения и чрезвычайные правила 1881 года об ограничении гражданских прав в областях, объявленных на особом положении усиленной или чрезвычайной охраны.

Все это можно было только приветствовать. Однако отсутствие каких бы то ни было политических уступок было воспринято как нежелание внять требованиям Земского съезда, прошедшего в ноябре 1904 года⁴⁷. И по этой причине Указ от 12 декабря едва ли мог способствовать разрешению государственного кризиса, носившего прежде всего политический характер.

Для разработки законных оснований к внедрению Указа от 12 декабря были назначены специальные комиссии, что, однако, не имело результатов, так как ни царь, ни двор не жаждали перемен и предпочитали тянуть время. Быть может, они уповали на чудо, ведь теперь, когда военный министр Куропаткин лично возглавил командование русскими войсками на Дальнем Востоке, возродились надежды на решительную победу над Японией. 2 октября русский Балтийский флот выступил на выручку Порт-Артура.

Но чуда не случилось. Напротив, 20 декабря 1904 (2 января 1905) года Порт-Артур был сдан врагу. Японцы взяли пленными 25 тыс. человек и захватили остатки Тихоокеанского флота России.

* * *

В 1904 году народные массы еще сохраняли спокойствие, революционные требования к правительству предъявляла только образованная элита – студенты и другая интеллигенция, а также помещики-земцы. Основные настроения были либеральными, то есть «буржуазными». И социалисты в этих событиях были лишь на второстепенных ролях агитаторов и террористов. Основная масса населения – крестьяне, а также и рабочие – наблюдала политические столкновения со стороны. Как писал 2 января 1905 года Струве, «революционного народа в России еще нет»⁴⁸. Пассивность народных масс вдохновляла правительство, так сказать, не уступать своих позиций без боя, в уверенности, что, пока требования политических перемен исходят от «общества», их еще можно отклонить. Но 9 января, в день расстрела рабочей демонстрации в Петербурге, положение драматически переменилось. С этого дня, вошедшего в историю под именем «Кровавого воскресенья», революционное пламя разнеслось по всем слоям населения, превратив революцию в явление массовое; и если Земский съезд 1904 года был русскими Генеральными штатами, то «Кровавое воскресенье» стало Днем взятия Бастилии.

Однако при всем том было бы неверно относить начало революции 1905 года к 9 января, ибо к тому времени правительство уже более года выдерживало настоящую осаду. Ведь и самого «Кровавого воскресенья» не было бы, не будь той атмосферы политического кризиса, которую создали в стране Земский съезд и кампания торжественных обедов в его поддержку.

Следует вспомнить, что в 1903 году Плеве отстранил Зубатова, но не прекратил эксперимента с опекаемыми полицией профсоюзами. И ряд таких рабочих союзов организовал с позволения Плеве священник Георгий Гапон⁴⁹. Выходец из малороссийских крестьян, рукоположенный в священники, он искренне сочувствовал тяготам рабочих и полностью разделял их взгляды. Его вдохновляло учение Льва Толстого, и он достаточно долго противился усилиям властей склонить его к сотрудничеству. С благословения столичного градоначальника И.А.Фулона он создал «Собрание русских фабрично-заводских рабочих» с целью нравственного и культурного воспитания рабочего класса. (Он считал религиозные вопросы важнее экономических и допускал в свое собрание только христиан.) В феврале 1904 года Плеве одобрил создание гапоновского союза. Собрание пользовалось большой популярностью и открывало отделения в различных районах города: утверждалось, что к концу 1904-го оно уже насчитывало 11 тыс. членов и 8 тыс. кандидатов⁵⁰, затмив санкт-петербургскую социал-демократическую организацию, весьма незначительную по численности и к тому же состоявшую в основном из студентов. Полиция наблюдала за деятельностью Гапона со смешанным чувством, ибо по мере роста его организаций он стал проявлять тревожащие признаки независимости, вплоть до попытки без соизволения сверху открыть отделения своего Союза в Москве и Киеве. Трудно сказать, что было на уме у Гапона, но его нельзя считать просто «агентом полиции» в привычном понимании этого термина, то есть человеком, предающим своих товарищей ради денег, – он несомненно искренне сочувствовал рабочим и разделял их требования. В отличие от обыкновенного полицейского провокатора он не скрывал своих связей с властями: градоначальник Фулон открыто участвовал в некоторых его начинаниях⁵¹. И, по правде говоря, к концу 1904 года было уже трудно определить, использует ли полиция Гапона или Гапон – полицию, ибо к этому времени он уже стал самым видным рабочим лидером в России.

Поначалу Гапон заботился лишь о духовном благосостоянии своей паствы. Но к концу 1904 года, под впечатлением от Земского съезда и сопровождавшей его общественной кампании поддержки, он пришел к убеждению, что рабочим следует вместе с другими сословиями углубиться в политику⁵². Он попытался установить связь с социал-демократами и социалистами-революционерами, но они оттолкнули его. В ноябре 1904 года Гапон вошел в сношения с петербургской организацией «Союза освобождения», которая не могла не воспользоваться счастливой возможностью вовлечь его в свою деятельность. Как вспоминал Гапон, «тем временем в ноябре состоялся Земский съезд, за которым последовала петиция российских адвокатов даровать закон и свободу. Я не мог не чувствовать, что день, когда свобода будет вырвана из рук наших вечных угнетателей, близок, однако в то же время ужасно боялся, что, не имея поддержки со стороны масс, попытка может потерпеть неудачу. Я встретился с несколькими либералами-интеллигентами и спросил, что, по их мнению, могут сделать рабочие, чтобы помочь освободительному движению. Они посоветовали мне тоже составить петицию и предъявить ее правительству. Но я не думал, что такая петиция может что-нибудь дать, если она не будет сопровождаться большой промышленной стачкой». [Gapon G. The Story of My Life. N. Y., 1906. P. 144. «Либералы-интеллигенты», о которых упоминает Гапон, были Екатерина Кускова, ее гражданский муж С.Н.Прокопович и В.Я.Богучарский (Яковлев).].

Свидетельства Гапона не оставляют сомнения, что челобитная рабочих, приведшая к кровавой расправе, была задумана советчиками из «Союза освобождения» как часть кампании торжественных обедов и профессиональных съездов. В конце ноября Гапон согласился ознакомить свое Собрание с резолюциями Земского съезда и распространить среди его членов публикации «Союза освобождения»⁵³.

Случай объявить крупную забастовку представился 20 декабря 1904 года в связи с увольнением четырех рабочих Путиловского завода – членов Собрания. Поскольку на Путиловском заводе недавно создалась соперничающая рабочая организация, рабочие увидели в этом увольнении гонения на их Собрание и поддержали забастовку. К ним присоединились другие заводы. 7 января бастовало около 82 тыс. рабочих, а на следующий день их число возросло до 120 тыс. В Петербурге уже не действовало электричество и не выходили газеты, все общественные заведения закрылись⁵⁴.

По примеру земской кампании подачи петиций Георгий Гапон 6 января назначил на следующее воскресенье (то есть 9 января) выступление процессией к Зимнему дворцу, чтобы вручить царю челобитную от рабочих. Как и все документы, составленные «Союзом освобождения» или при его участии, петиция обобщала и политизировала конкретные и вполне неполитические требования, провозглашая, что нельзя ждать улучшения положения рабочих без радикальных изменений во всей политической системе. Написанная выспренним слогом, имитирующая простонародную речь, петиция содержала требование Учредительного собрания и другие, заимствованные из программы «Союза освобождения»⁵⁵. Копии челобитной Гапон разослал высшим сановникам. Подготовка к демонстрации разворачивалась вопреки сопротивлению социалистов.

Поскольку собрание было официально санкционировано, у рабочих не возникало и тени сомнения, что их демонстрация пройдет мирно и организованно. Но правительство забеспокоилось, что процессия из десятков тысяч рабочих может выйти из-под контроля и представит угрозу общественному порядку. В глазах властей Гапон был не столько агентом полиции, сколько «убежденным до фанатизма социалистом», пользующимся покровительством полиции для достижения своих собственных революционных целей. Опасались также и того, что беспорядками воспользуются социалисты для осуществления своих задач⁵⁶. 7 января Фулон призвал рабочих воздержаться от выступления, пригрозив в случае необходимости применить силу. На следующий день был отдан приказ об аресте Гапона, но ему удалось скрыться.

В тот же вечер, 8 января, Мирский созвал экстренное совещание министров и высших чиновников, с которыми смог связаться, – собрание слишком случайное, чтобы разрешить ситуацию, чреватую глобальным кризисом. Было решено демонстрацию не запрещать, но поставить пределы, за которые она не должна выходить. Путь к Зимнему дворцу по этому плану должен был быть отрезан. Если не удастся остановить демонстрантов убеждениями, стоящим в оцеплении войскам следует открыть огонь. Однако все были уверены, что применять силу не придется. Царь отнесся к 120-тысячной рабочей стачке и намечавшейся демонстрации как к событию тривиальному; накануне страшной бойни он записал в дневнике: «Во главе союза какой-то священник-социалист Гапон». Уверенный, что ситуация контролируется, он уехал в Царское Село.

Фулон, ответственный за безопасность в столице, хотя и имел опыт службы в жандармерии, человеком был мягким, интеллигентным, по словам Витте, чуждым полицейским приемам, ему бы больше подошло заведовать петербургскими институтами⁵⁷. Но согласно принятым накануне решениям он расставил вооруженные войска на ключевых позициях в городе.

Когда в воскресенье утром рабочие стали сходиться к шести сборным пунктам, стало очевидно, что столкновения не избежать. Демонстранты были охвачены религиозным подъемом и готовы принять мученическую смерть: накануне вечером некоторые из них написали прощальные письма. Колонны двигались крестным ходом – с иконами и пением. В центре города прохожие, завидев процессию, снимали шапки и крестились, некоторые вливались в ее ряды. Звучал благовест. Полиция не вмешивалась.

В конце концов демонстранты наталкивались на военное оцепление. В некоторых местах войска давали предупредительный залп в воздух, но толпа, теснимая задними рядами, напирала. Солдаты, не зная, как себя вести в подобной ситуации, реагировали единственным доступным им способом – палили без разбору в надвигающуюся массу. Самая ужасная свалка произошла у Нарвских ворот, в юго-западной части города, где во главе колонны шел Гапон. Войска дали залп, и демонстранты бросились на землю, было убито 40 человек. Гапон вскочил на ноги и закричал: «Нет у нас больше Бога, нет больше царя». Но и в других частях города шли расстрелы. Хотя журналисты говорили о 4600 убитых и раненых, по самым точным оценкам было убито 200 человек и ранено 800. [КЛ. 1922. № 2/3. С. 56 (см. также: Galai. Liberation Movement. P. 239). Официальные данные: 130 убитых и 299 раненых. См.: Панкратова А. М./ /Революция 1905–1907 гг. в России: Документы и материалы. Т. 4. Кн. 1. М., 1961. С. 103; 811, сн. 12]. Немедленно беспорядки распространились по всему городу. К вечеру начались грабежи, особенно оружейных и винных магазинов⁵⁸.

«Кровавое воскресенье» вызвало волну возмущения, прокатившуюся по всей стране, и навсегда разрушило в глазах народных масс образ «доброго царя».

18 января получил отставку Мирский, не услышав на прощанье даже слова благодарности из царских уст: он был первым министром внутренних дел за весь столетний период с момента учреждения этого поста, ушедшим в отставку без почетного титула или хотя бы ордена⁵⁹. Пришедший ему на смену бесцветный бюрократ АХ.Булыгин тоже изо всех сил, пока это допускали приличия, уклонялся от чести носить титул министра. Истинная власть перешла в руки Д.Ф.Трепова, который сменил Фулона на посту петербургского градоначальника. Бравый офицер, пользующийся безграничным доверием монарха, ценившего его искренность и бескорыстие, он в первые месяцы по вступлении в должность оказывал на своего господина весьма благотворное влияние, убедив его пойти на уступки, которых тот предпочел бы избежать. [Гапон бежал за границу и был там до амнистии, объявленной после Октябрьского манифеста. По возвращении в Россию был убит эсерами по распоряжению Азефа. После 9 января, несмотря на протесты рабочих, все созданные им союзы были закрыты.].

Вслед за трагическими событиями по всей стране прошли митинги протеста: земства, городские советы, общественные организации в один голос в самых резких выражениях проклинали жестокость правительства. Рабочие ответили стачками. В январе 1905 года более 400 тыс. рабочих не вышли на работу – это была крупнейшая стачка в России⁶⁰. Студенты университетов покинули аудитории, в некоторых местах беспорядки коснулись и низших учебных заведений. 18 марта 1905 года власти распорядились закрыть до конца учебного года все высшие учебные заведения. Праздные студенты пополняли ряды радикалов. Беспорядки были особенно острыми в приграничных регионах. 13 января во время всеобщей забастовки в Риге в столкновении с русскими войсками погибли 70 человек. На следующий день забастовка в Варшаве унесла жизнь 93 человек; еще 31 человек был убит там во время празднования 1 мая (18 апреля)⁶¹. Самые кровавые события происходили в Одессе в середине июля, когда к бастующим рабочим присоединились матросы мятежного броненосца «Потемкин». Здесь, как говорят, погибли 2 тыс. человек и были тяжело ранены 3 тыс.⁶² Нередко ситуацией всеобщего беспорядка умело пользовались уголовные элементы. В Варшаве, например, еврейские налетчики под видом «анархо-коммунистов» врывались в зажиточные дома и «экспроприировали» деньги и все, что попадалось на глаза ⁶³.

Россия стояла на краю пропасти. Казалось, наружу вырвались накипевшие и не находившие себе выхода под гнетом царившего прежде страха – злоба, зависть и ненависть всех мыслимых оттенков. Теперь, когда народ утратил уважение к правительству, ничто не удерживало общество от разложения: ни гражданское чувство, ни патриотизм. Но державой делала Россию государственная структура, а не наоборот. И для многих русских было тяжело наблюдать, как хрупки оказались скрепы, связывавшие империю в единое целое, и как сильны раздирающие ее силы.

Как обычно в таких случаях, первой реакцией правительства на внутренний кризис (которой часто все и кончалось) было назначение комиссии для выяснения причин недовольства рабочих. Комиссия под председательством сенатора Н.В.Шидловского предприняла беспрецедентный шаг, пригласив к участию в ней представителей рабочих. Во вторую неделю февраля 1905 года на петербургских заводах прошли выборы, в которых участвовало 145 тыс. рабочих; избранные ими делегаты, в свою очередь, выделили представителей в комиссию. Несмотря на столь многообещающее начало, комиссия окончилась ничем, потому что, в ответ на предъявленные рабочими, но неприемлемые с точки зрения властей требования, комиссия была распущена. И все же нельзя не видеть глубокого исторического значения этого события. Ведь это не только были «первые свободные рабочие выборы» в России ⁶⁴, но и «впервые в российской истории это были выборные представители от большой рабочей организации <…> а не просто рабочие различных заводов»⁶⁵. Признав рабочих самостоятельной социальной группой со своими собственными интересами, правительство заложило основу того, из чего позднее образовался Петербургский Совет рабочих депутатов.

* * *

Беспорядки, грозившие обернуться гражданской войной, смутили царя, отняли решимость. Он никак не мог понять, почему люди не довольствуются выпавшим на их долю жребием, как умел быть доволен он, хотя и ему, в конце концов, приходится смиряться с судьбой, возложившей на него столь тяжкие и порой весьма скучные обязанности. («Я придерживаюсь самодержавия не для своего удовольствия, – говорил он Святополку-Мирскому. – Я действую в этом духе только потому, что я убежден, что это мне нужно для России, а если бы для себя, я бы с удовольствием от всего этого отделался»⁶⁶.) Первые десять лет царствования он неукоснительно следовал по пути отца, с той лишь разницей, что Александру III не приходилось иметь дело с восставшей страной. Николай II был склонен подавлять беспорядки силой. Однако полиция была совершенно не способна выполнить такую задачу, основная же масса войск (более миллиона человек) была за тысячу верст отсюда, на маньчжурских полях сражения. По словам Витте, «Центральная и Восточная Россия были почти совсем оголены от войск»⁶⁷. Итак, не оставалось ничего иного, как пойти на уступки, но как это сделать с минимальными потерями, никто не знал. Царь и его ближайшие советники разрывались между сознанием того, что дальше так продолжаться не может, и опасением, что всякая перемена может усугубить положение.

Некоторые государственные деятели убеждали царя развить обещания, данные Указом от 12 декабря. Такого же мнения придерживались и промышленники, обеспокоенные падением производства. Среди обстоятельств, сломивших волю царя и его упрямое нежелание идти на дальнейшие уступки, была трагическая смерть его дяди, вел. кн. Сергея Александровича, ближайшего друга и конфидента, погибшего от рук террористов 4 февраля 1905 года.

17 января царь встретился с А.С.Ермоловым, министром земледелия и государственных имуществ, опытным и мудрым сановником. Совет, данный Ермоловым сперва изустно, а затем изложенный им в меморандуме, произвел на него сильное впечатление, и, похоже, именно эти рекомендации более всего вдохновили царя на важнейший законодательный акт, принятый 18 февраля⁶⁸. Ермолов описывал Россию как страну, стоящую на пороге революции. И чтобы избежать катастрофы, необходимо без промедления принять две меры. Должен быт сформирован кабинет министров, чтобы придать правительству требуемое единство и способность координировать свои действия перед лицом оппозиции, что было невозможно при существующей системе. [До 1905 года в России не было кабинета министров с премьером: министры докладывали непосредственно царю и от него получали инструкции. Подробнее об этой практике см. главу 2.]. И одновременно должен быть созван Земский собор (совещательный по природе) из представителей всех царских подданных без различия социального положения, вероисповедания и национальности. Лишь такой орган даст царю возможность установить прямой контакт с народом – ведь на традиционную опору монархии – дворян, главенствовавших на ноябрьском Земском съезде, – полагаться больше было нельзя. Ермолов убедил царя, что он может доверять своему народу.

«Я знаю, – писал он, – что до вашего величества доходят и другие голоса даже из среды ближайших сотрудников ваших. Я знаю, что существует мнение об опасности созыва народных представителей, особенно в настоящую смутную годину, среди разыгравшихся страстей; существует опасение, что в собрании этих представителей могут подняться голоса о коренном изменении вековых устоев нашего государственного строя, об ограничении царской власти, о конституции; что земский собор может превратиться в учредительное собрание, что крестьянство может поднять вопрос о черном переделе, [ «Черный передел» был лозунгом крестьян и социалистов-революционеров, призывавших к упразднению права землепользования и распределению («переделу») всех частновладельческих земель между крестьянскими общинами. См. главу 3.] что опасность может угрожать даже единству русской земли. Что подобные голоса в собрании могут раздаться – этого отрицать нельзя, но, с другой стороны, нельзя не быть уверенным и в том, что в таком собрании, где все классы населения будут иметь своих представителей, где взгляд народа и его дух будет иметь верное выражение, – эти единичные голоса будут заглушены огромным большинством, верным народным преданиям, коренным основам русского государственного строя. Ведь эти голоса раздаются и теперь, и теперь они более опасны, не находя себе отпора среди безмолвия масс. Нет, государь, таких явлений бояться нечего, и никакой действительной опасности они не представляют»⁶⁹.

Ермолов, включая в политический процесс безмолвное большинство, намеревался изолировать интеллигенцию. В противном случае, по его мнению, Россию ждал невиданный со времен Пугачева крестьянский бунт.

Убежденный доводами Ермолова, царь на следующий же день сообщил Булыгину, что готов рассмотреть идею создания представительного органа, участвующего в обсуждении законодательных предложений.

18 февраля царь подписал три документа. Первый был манифестом, призывающим население помочь в восстановлении порядка. Второй представлял собой приглашение всем царским подданным подавать «предположения» «по вопросам, касающимся усовершенствования государственного благоустройства». Последний документ был «рескриптом» Булыгину, ставящим его в известность, что царь решил «привлекать достойнейших, доверием народа облеченных, избранных от населения людей к участию в предварительной разработке и обсуждении законодательных предложений»⁷⁰.