Текст книги "Сломанные ангелы"

Автор книги: Ричард Морган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Ричард Морган
Сломанные ангелы
(Такеши Ковач-2)

Часть первая
РАНЕНЫЕ УЧАСТНИКИ

Война похожа на отношения, ставшие обузой. Разумеется, вы хотите их прекратить. Вопрос – какой ценой? Что еще более важно: станет ли лучше, если от них освободиться?

Дневники Квеллкрист Фальконер

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Впервые я встретил Яна Шнайдера в орбитальном госпитале Протектората.

Три сотни километров над всклокоченными облаками Санкции IV и на столько же процентов выше болевого порога. Технически в системе Санкции IV вообще не предполагалось никакого присутствия Протектората: все, что осталось от правительства, давно попряталось в бункерах, громко отстаивая право на самоопределение, а тактические интересы местного бизнеса подразумевали молчаливое согласие с любыми условиями демаркации границ.

То, что корабли Протектората, стоявшие на позиции вокруг системы с момента, когда Джошуа Кемп поднял флаг революционного восстания в Индиго-Сити, получили кодовое сообщение о начале операции, представляло, по сути, реализацию корпоративных интересов, имевших к тому же долгую предысторию. А все оставленное в окружении уже считалось частью фондов, предназначенных для развития и никак не попадавших под освобождение от налогов.

Потому-то имущество, оказавшееся целым и не стертое с лица планеты неожиданно эффективными бомбежками Кемпа, должно было достаться тому же Протекторату, а налоги были бы уплачены лишь после вычета его затрат. И куда ни глянь, кругом все чистенькие. Командный состав, получивший ранения в боях с силами Кемпа, постепенно разбегался, да и я сам тяготел к тому же самому. Война становилась бессмысленной.

Шаттл вывалил нас прямо в ангаре госпиталя, применив для ускоренной разгрузки индивидуальных капсул что-то вроде конвейерной ленты. Без всяких церемоний. Едва нас сгрудили в глубине ангара, а двигатели уходившего шаттла взвизгнули в последний раз, мою капсулу тут же вскрыли, и легкие наполнил холодный пар только что восстановленной атмосферы. На всем, даже на лице, мгновенно осел толстый слой инея.

– Эй, вы! – послышался женский голос, осипший от волнения. – Где больно?

Кое-как смахнув иней с глаз, я смог оглядеть собственный комбинезон, пропитанный кровью.

– Догадайтесь, – нечленораздельно промычал я в ответ на совершенно идиотский вопрос.

– Санитар! Сделайте инъекцию эндорфина и антивирусную общего назначения.

Врач склонилась над моим телом. Я ощутил прикосновение одетых в перчатки рук и одновременно холод от гипораспылителя где-то в области шеи. Боль тут же отступила.

– Вы случайно не из Ивенфолла? – спросила она.

– Нет, – ответил я, едва шевеля губами. – Мы атаковали Северный выступ. А что произошло в Ивенфолле?

– Кое-кто из этих чертовых умников хвастался про тактические ядерные удары, – в ее голосе послышалась жесткая интонация. Руки скользнули по моему телу, осторожно изучая травмы. – Нет, радиационных поражений я не вижу. А как с химическими?

Я попытался приподнять голову, кивая в сторону отворота комбинезона:

– Там… счетчик. Данные записаны на нем.

– Его нет! – отрезала докторша. – Как и большей части плеча.

– О-о… – я издал что-то вроде мычания. – По-моему, было чисто. Просканируете?

– Нет, не сейчас. Клеточный сканер в стационаре. Постараемся найти для вас место, тогда и сделаем, – она убрала руки. – Где штрих-код?

– На левом виске.

Кто-то смахнул кровь с левой половины лба. Пронеслось смутное ощущение, словно лазерный луч физически коснулся моей кожи. Свет мелькнул и погас. Довольно пискнул сканер. Получив код, медики оставили меня в покое. Обработка закончена.

Какое-то время я лежал на прежнем месте, оглушенный действием инъекции, забывшись и почти не чувствуя боли. Замер, как хорошо вышколенный дворецкий, продолжающий держать чужие шляпу и пальто. То есть тело. Внутри еще теплилась надежда: возможно ли спасти то, в котором я сейчас нахожусь? Или опять «перешиваться»?

Зная, что запас и без того небольших емкостей с материалом для клонирования нужного начальству контингента «Клин» сильно ограничен, я хорошо понимал: один из пяти воюющих за Кареру экс-Посланников не может не числиться в этой элите. К сожалению, прерогатива обоюдоострая. С одной стороны, вам гарантировано самое лучшее лечение, вплоть до полной замены тела. Что несколько хуже, единственная цель лечения – возвращение в пекло при первой возможности.

Для начала стандартной, как планктон, единице пушечного мяса с поврежденным телом приходится жертвовать участком коры собственного мозга, который без особых церемоний помещают в банку, чтобы запереть в хранилище. Возможно – до окончания боевых действий. Не самый лучший выход. Несмотря на хорошую репутацию бойцов «Клина», от перешивки никто и никогда не гарантирован. Впрочем, в диком хаосе последних месяцев шаг в хранилище иногда казался желанным выходом.

– Полковник! Эй, полковник…

Не знаю, от чего я очнулся в самом деле. То ли не спал вовсе, то ли к действительности меня вернул раздавшийся рядом голос. Вяло повернув голову, я посмотрел на разговорчивого соседа.

Похоже, мы находились в том же ангаре. На соседних носилках лежал молодой человек крепкого телосложения, с копной густых вьющихся волос черного цвета. Инъекция эндорфина не лишила его лицо осмысленного выражения. На парне была форма «Клина» – такая же, как моя. Впрочем, его обмундирование не подогнали по фигуре. Мне показалось, что и прорехи не совпадали с полученными ранами. На левом виске, где должен был находиться штрих-код, виднелся ожог от бластера.

– Вы мне?

– Да, сэр, – человек немного приподнялся, опираясь на локоть. Похоже, ему вкатили дозу значительно меньшую, чем моя. – Кажется, удалось заставить Кемпа драпануть, не так ли?

– Интересное высказывание, – заметил я. Перед глазами пролетели кадры, где 391-й взвод перемолачивало в кровавые лоскуты. – Куда он должен бежать? Имея в виду, что это его планета.

– Я думал…

– Советую не думать, солдат. Что, не читал контракта? Закрой пасть и начинай экономить дыхание. Скоро понадобится.

– Э-э… слушаюсь, сэр, – он был немного удивлен. Судя по повернутым в нашу сторону головам – не он один. Офицеры Кареры нечасто разговаривают в таком тоне. Ничего странного. Война на Санкции IV, как и прочие войны, вызывала к жизни самые разные чувства.

– И еще одно.

– Слушаю, полковник.

– На мне форма лейтенанта. В подразделениях «Клин» нет полковников. Попробуй запомнить.

Острая боль от одного из обрубков моего тела быстро пробилась к мозгу, поднявшись сквозь ватную защиту эндорфина. Сообщая о повреждении, боль моментально перешла в волну дикого крика. Улыбка на моем лице растворилась так же, как под ударом бомб растаял городской пейзаж Ивенфолла. В один миг интерес к чему бы то ни было исчез. Остался только мой крик.

Я проснулся. Где-то поблизости, чуть ниже меня, плескалась вода, и прямое солнечное тепло грело лицо и руки. Кто-то снял изрешеченный шрапнелью костюм, оставив на моем теле форменную безрукавку с эмблемой «Клина». Двинув рукой, я ощутил под пальцами теплую, приятную на ощупь и выветренную от времени деревянную поверхность. За закрытыми глазами метались солнечные блики.

Боли совершенно не было.

Я легко сел. Приятное ощущение – впервые за долгие месяцы. Я лежал на легких и просто устроенных мостках, метров на десять – двенадцать выдававшихся в небольшой заливчик или фьорд. Водное пространство со всех сторон окружали невысокие горы округлых очертаний, а по небу вереницей неслись пушистые, ослепительно белые беззаботные облака. Чуть поодаль, в заливчике, из воды высунуло головы семейство любопытных тюленей. Казалось, они со мной здоровались.

Тело выглядело прежним: очередное перевоплощение бойца афрокарибского типа. В таком «костюме» я был перед атакой на Северный выступ. Что же, ни повреждений, ни шрамов…

Вот тебе, бабушка, и файв-о-клок…

Позади шаркнули по доскам чьи-то ступни. Взгляд метнулся в сторону звука, а руки сами собой приняли защитную стойку. Напоминает позу эмбриона. Вслед за рефлексом мелькнула мысль: в реальном мире никто не подошел бы так близко, не выдав себя ни одним шорохом.

– Такеши Ковач, – женщина, одетая в форму, назвала меня правильно, мягко выговорив славянское окончание фамилии. – Добро пожаловать в отделение для выздоравливающих.

– Чудненько, – я встал на ноги, игнорируя протянутую руку. – Скажите, я еще на борту госпиталя?

Она качнула головой, откинув с резко очерченного лица длинные медно-рыжие волосы:

– Ваше тело находится в палате интенсивной терапии, но текущее состояние сознания было своевременно скопировано в хранилище «Клин-1» и ожидает момента физиологической реанимации.

Я посмотрел вокруг и снова подставил лицо солнцу. На Северном выступе было дождливо.

– А где находится ваше хранилище «Клин-1»? Наверняка оно засекречено?

– Боюсь, что да.

– Как это я угадал?

– Думаю, богатый опыт работы на Протекторат позволил вам безошибочно…

– Оставьте. Вопрос-то риторический.

На самом деле у меня были свои соображения насчет места расположения виртуального мира. Обычная практика планетарной войны включала скрытое размещение на сильно вытянутых эллиптических орбитах небольшого количества станций с небольшой отражающей поверхностью. Что минимизировало вероятность их случайного обнаружения. Судя по тому, что пишут в книгах, космос очень велик.

– В каком темпе вы это моделируете?

– В реальном времени, – моментально отозвалась она. – Если хотите, масштаб времени можно укрупнить.

Мысль о возможности приближения моего, вне всякого сомнения, скорого выздоровления к тем самым тремстам процентам была заманчивой. Впрочем, если я и собирался поскорее вернуться к боевым действиям, то потеря контроля над ситуацией в любом случае не входила в мои планы. Кроме прочего, я не был уверен в позиции командования подразделениями «Клина». Неизвестно, что скажет начальство.

Болтаться в более чем натуральной виртуальной реальности месяц-другой: что еще может нанести ущерб энтузиазму скупленного по оптовой цене скота?

– Существует возможность аккомодации. По крайней мере для вас. Достаточно указать изменения, которые хотите сделать.

Я проследил за взмахом руки и наконец разглядел сооружение из стекла и дерева в два этажа, стоявшее на краю каменистого пляжа.

– Выглядит пристойно, – внутри моего существа определенно натянулась струна сексуального интереса. – Похоже, вам назначено играть роль моего идеала?

Она вновь качнула головой:

– Я лишь унифицированная сервисная конструкция, работающая в среде системного интерфейса «Клин-1», и физически соответствую подполковнику Люсии Матаран из штаба Протектората.

– С такими-то волосами? Вы издеваетесь.

– У меня есть определенная свобода. Хотите, чтобы я сгенерировала идеальную по вашим представлениям форму?

Как элитный сервис ее предложение выглядело заманчивым. Впрочем, после шестинедельного пребывания среди горластых отморозков, в задачи которых входили «победа или смерть», мне хотелось побыть одному сильнее, чем когда-либо.

– Я подумаю. Что дальше?

– Для вас есть запись брифинга самого Исаака Кареры. Записать в память вашего жилища?

– Нет. Прокрутите прямо сейчас. Если мне понадобится еще что-то, я вам позвоню.

– Как прикажете, – призрачное создание почтительно склонило голову, немедленно удалившись из виртуального пространства. На этом же месте из тени возникла фигура мужчины, одетая в черную форму «Клина». Коротко остриженные, черные с проседью волосы, благородное лицо патриция и мрачноватый взгляд строгих, все понимающих глаз. Пожалуй, его облик видавшего виды бойца не контрастировал с формой для высших чинов. Напротив: казалось, этот человек находится на поле боя.

Передо мной стоял Исаак Карера – отмеченный наградами командир отряда «Вакуум», впоследствии основавший самое мощное в Протекторате подразделение наемников. Выдающийся образец солдата, командира и тактика. Иногда, при крайних обстоятельствах, он проявлял себя компетентным политиком.

– Приветствую, лейтенант Ковач. Извини, что это лишь запись, но после Ивенфолла мы оказались в тяжелой ситуации и не имеем времени на организацию канала прямой связи. Судя по медицинскому заключению, на восстановление твоего тела потребуется дней десять. Это означает, что они не станут затевать нового клонирования. И ты нужен мне на Северном выступе. По возможности – скорее. Правда состоит в следующем: бои на твоем участке позиционные, и пару недель здесь обойдутся без твоего участия. К моему сообщению присоединены данные, в том числе о потерях в последней атаке. Прошу, изучи информацию, пока находишься вне реальности, и сделай выводы. Включи ту самую интуицию, которая характерна для всех Посланников. Ей-богу, нам всем пора искать нешаблонные решения. В контексте единых действий захват выступа гарантирует успех одного из девяти решительных ударов, необходимых нам для превращения конфликта в…

Здесь я снялся с места и, быстро пройдя по мосткам, стал подниматься на пологий берег, направляясь к ближайшим возвышенностям. Небо уже затянули облака, впрочем, не предвещавшие грозы. Мне казалось, что после подъема на достаточно высокое место должен открыться великолепный вид на залив.

Голос Кареры отдалялся, постепенно заглушаемый шумом ветра. Покинув мостки, я оставил его проекцию озвучивать пустое пространство. Надеюсь, выступление хоть немного развлекло тюленей. Разумеется, в случае, если у них не было действительно важных дел.

ГЛАВА ВТОРАЯ

В конце концов на излечение дали всего неделю.

Не думаю, что я много потерял. Далеко внизу, в роящейся облаками местности северного полушария Санкции IV, под падающим сверху проливным дождем – так, между прочим – убивали друг друга люди – мужчины и женщины.

Виртуальное подобие обслуги регулярно посещало мой дом, сообщая наиболее интересные новости. Союзники Кемпа пытались прорвать кольцо Протектората извне и потерпели неудачу, что вылилось в ограничение движения их межпланетного транспорта. С прорывом более совершенных, чем обычно, и неизвестно откуда взявшихся бомбардировщиков был разнесен на атомы дредноут Протектората. Правительственные силы продолжапи удерживать позиции по линиям тропиков, в то время как на северо-востоке войск «Клина» и остальные подразделения наемников отступили, сдав территорию элитным частям президентской гвардии Кемпа. Продолжали гореть руины Ивенфолла.

Как уже было сказано, ничего важного я не упустил.

Очнувшись наконец в госпитальном отделении, я ощутил поток жизненных сил, наполнявших организм с головы до пят. Эффект, по большей части вызванный химией. В военных госпиталях так принято. Выздоравливающее тела нашпиговывают лекарствами, что называется, от дури. Нечто вроде доброго стопарика по случаю возвращения домой. Помогает не думать ни о чем, кроме победы… Победы в этой гребаной войне: малой кровью, на чужой территории и над всей сворой, одним молодецким махом. Несомненно, «дурь» была качественная – и самого животворного свойства. Однако, купаясь в парах патриотического коктейля, я параллельно испытывал и более простые ощущения, состоявшие в удовольствии от целости и нормальной работы конечностей и внутренних органов. И уверенности в своих силах.

Но только до момента, когда поговорил с докторшей.

– Мы отпускаем вас немного раньше времени, – сообщила она. Яростные ноты, звучавшие в ее голосе на первом осмотре, несколько улеглись. – Нам пришлось так поступить по распоряжению командования «Клина». И ваши раны не затянулись полностью.

– Я отлично себя чувствую.

– Разумеется, вы чувствуете себя хорошо. Потому что тело залито эндорфинами выше иллюминаторов. Но едва окажетесь внизу, почти сразу поймете: левая рука примерно на треть слабее нормальной. Кстати, ваши легкие совершенно не в порядке. Обожжены со времен Гаерлейна-20.

Я удивленно захлопал глазами:

– Не знал, что там применяли химию.

– Нет, не применяли… По крайней мере официально – нет. Но, как мне объяснили, была одна спецоперация… – лицо докторши приняло извиняющееся выражение:

– Большую часть мы вычистили, а кое-где запустили регенерацию, приняв меры от вторичных инфекций. Еще несколько месяцев полноценного отдыха – и вы могли бы прийти в полный ажур. Но как я уже… – тут она пожала плечами:

– Короче, постарайтесь не курить. Занимайтесь спортом. Как бы поточнее выразиться… сама не знаю, за каким хером все это нужно… Ведите здоровый образ жизни.

Я пытался. Начал гулять по госпитальной палубе. Гонял воздух через выжженные легкие. Разрабатывал плечо. За каким хером это нужно?

Палубу переполняли такие, как и я, бездельники – мужчины и женщины, делавшие те же упражнения на свежем воздухе. Некоторые оказались мне знакомы.

– Здорово, лейтенант!

Ба… Тони Леманако. Лицо его состояло в основном из лоскутьев, перемежавшихся зелеными полосками в местах, где парню имплантировали биомассу. Он еще и улыбался, правда, чересчур скалился – зубы слишком хорошо просматривались по всей левой стороне.

– Лейтенант, так вы это сделали! Путь отхода… – он обернулся, озираясь в толпе:

– Эй, Эдди. Квок… Здесь наш лейтенант, который всех вытащил.

Квок Юэн Юй. Обе глазницы девушки были заполнены ярко-оранжевым инкубационным гелем. Выносная камера, ловко приваренная к черепу, обеспечивала хороший обзор и – что удобнее всего – передавала информацию непосредственно в мозг. Руки помаленьку отрастали, но молодая ткань, сквозь которую просвечивал черный углепластиковый каркас, казалась еще влажной на вид и кровоточила.

– Лейтенант… Мы полагали, что…

– Лейтенант Ковач! – окликнул кто-то.

Эдди Мунхарто. Этот держался в вертикальном положении за счет специального мобилизирующего костюма, позволявшего биосреде по чуть-чуть регенерировать левую руку и обе ноги из обрубков, предусмотрительно оставленных его телу «умной» шрапнелью.

– Рад встрече, лейтенант! Видите, мы все идем на поправку. 391-й взвод вернется и еще даст просраться этим «кемпам». Как пить дать… Месяца через два, не позже.

В последнее время для воевавших за Кареру наемников «Клина» поставлялись тела, произведенные в компании «Кумалао биосистемз». Эти совершенные в своем роде творения человеческого разума предлагали владельцу многочисленные полезные опции. В том числе систему, ограничивавшую выброс серотонина, что пробуждало склонность к агрессии, и мгновенно просыпавшиеся гены настоящего волка, способствовавшие улучшению реакции и проявлению совершенно звериной жестокости. Впрочем, при сохранении преданности хозяину.

При взгляде на стоявшие вокруг искалеченные, но живые остатки взвода к горлу подступил комок.

– Мужики, мы их пробили… что, нет? – произнес Мунхарто, жестикулировавший отростком руки, как тюлень ластом. – Я смотрел вчерашние новости.

Микрокамера Квок взвыла моторчиком:

– Вы примете команду над новым 391-м, сэр?

– Эй, Наки! Ты где, мужик? Здесь наш лейтенант…

Больше я на палубу не выходил.

Шнайдер нашел меня спустя сутки. Сидя в офицерской палате для выздоравливающих и уставившись в иллюминатор обзора, я дымил сигаретой. Глупо, но, как точно подметила доктор, за каким хером все это нужно… Какое значение имеет собственное здоровье, когда в любой момент твою плоть может оторвать от тела летящая навстречу сталь или сожрать химия.

– Ба-а… лейтенант Ковач.

Я узнал его не сразу, лишь через секунду-другую. Боль меняет человеческие лица. И тогда мы были основательно заляпаны кровью.

Для начала, глядя сквозь дым своей сигареты, я принялся уныло гадать: не очередной ли это собрат по оружию, желавший побалаболить о войне до победного конца. Наконец что-то неуловимое, сквозившее в манере его поведения, включило память и вытащило на свет день нашей загрузки в госпиталь. Несколько удивляло затянувшееся присутствие такого пациента на борту госпиталя. Не менее странным выглядело его появление в палате. Я сделал жест, приглашая гостя сесть.

– Благодарю. Я, гм-м… Ян Шнайдер, – он протянул руку. Последовало короткое пожатие, и Шнайдер тут же потянулся к моим сигаретам. – На самом деле мне показалось, что вы не… гм… не ранены.

– Зря вы так думаете. Я был ранен.

– Ранение… гм… ранения влияют и на ваше сознание, и на память.

При этих словах я нетерпеливо дернулся. Шнайдер продолжил:

– Позвольте мне не думать о чинах и всем таком… гм…

– Слушайте, Шнайдер, уж это действительно не важно, – я закашлялся, втянув облако дыма глубже, чем следовало. – Имеет значение одно: как прожить достаточно долго, чтобы выбраться из этой мясорубки. Еще раз напомнишь – и получишь в морду. В остальном я тебя не ограничиваю, можешь выделываться как хочешь. Все понял?

Нервозность Шнайдера сменило навязчивое желание отгрызть себе ноготь. Выслушав мою речь, он вытащил большой палец изо рта и осклабился. Потом засунул на то же место сигарету. Дым он выпустил довольно изящно, прямо в иллюминатор, за которым открывался сказочный вид на поверхность планеты. Затем уставился на меня взглядом хищника. Наконец Шнайдер кивнул, и его язвительный тон перешел в новое качество.

– Все точно, – произнес он.

– Что точно?

Шнайдер заговорщически огляделся. Немногочисленные обитатели палаты сгрудились на противоположном конце коридора, занятые просмотром голографического порно. Шла прямая трансляция с Латимера. Шнайдер вновь оскалился и тут же склонился ближе ко мне:

– Вы тот, кого я искал. Человек, обладающий здравым смыслом. Лейтенант Ковач, я хочу вам что-то предложить. Некое предприятие с вашим участием, способное вывести из этой мясорубки не только живым, но и богатым. Трудно представить, насколько богатым.

– Я могу представить многое, Шнайдер.

Он пожал плечами:

– Почему нет? Представьте себе очень много денег. Вас это интересует?

Я задумался, стараясь сообразить, что может крыться за предложением:

– Нет, если это требует переметнуться. Ничего личного в моем отношении к Кемпу не существует, однако, полагаю, он проиграет войну и…

– Политика?! – Шнайдер сделал протестующий жест. – Тут политикой не пахнет. Если на то пошло, не пахнет и войной – исключая место действия. Я говорю об иных материях, более основательных. О товаре. О том, за что любая корпорация легко платит один процент со своих будущих ежегодных доходов.

Я сильно сомневался в наличии подобного товара в какой угодно точке на карте Санкции IV. Еще большее сомнение внушала личность этого Шнайдера.

В то же время он рискнул оказаться на борту военного корабля Протектората и получил достаточно чисто медицинских впечатлений о степени страданий полумиллиона людей, оставшихся внизу, на поверхности планеты – пусть с проправительственных позиций. Реально Шнайдер мог располагать некоторой информацией, а теперь ценность имели любые обстоятельства, способные снять меня с этого комка грязи, готового в любой момент взорваться.

Кивнув, я примял окурок:

– Хорошо.

– Вы согласны?

– Слушаю внимательно, – негромко ответил я. – Согласен я или нет – решение зависит от вашей информации.

Шнайдер втянул щеки и причмокнул:

– Не знаю, достигнем ли мы согласия на этой основе. Лейтенант, мне нужны…

– Вам нужен я. Что очевидно. В противном случае разговор вообще не мог состояться. Будем ли продолжать на такой основе, или я должен вызвать конвой, чтобы из вас вышибли согласие?

Повисло напряженное молчание, и оскал Шнайдера постепенно сошел на нет. Улыбка испарилась с побледневшего лица так же, как оттекла кровь.

– Ладно, – наконец произнес он. – Вижу, я в вас ошибся. Записи личного дела не вполне отражали… свойства характера.

– Ни одна запись, до которой можно дотянуться, никогда не отражает и половины. К вашему сведению, в последний раз мои данные фиксировали еще в корпусе Посланников.

Наблюдая за реакцией, я старался определить, до какой степени он испугался. Статус Посланников – страшилка для всего Протектората, и, само собой, не из-за благородства натуры. Кем я был раньше, не составляло секрета на Санкции IV, однако не стоило распространяться о себе без повода. Обычно репутация этого рода не приносила ничего, кроме нервного молчания, наступавшего в комнате сразу после моего появления. Это в лучшем случае. В худшем – вызывала у некоторых, впервые получивших боевое тело, маниакальное стремление доказать чистое превосходство нейрохимических реакций свежей мускулатуры над опытом.

Карера подобрал меня после третьей смерти, то есть третьего попадания в хранилище. Обычно командиры его ранга слабо представляют, как это – быть убитым. В предположении, что энтузиазм подчиненных оставляет подобную участь врагу. Тогда же записи о моей прошлой карьере решили похоронить как можно глубже, оставив взамен характеристику на обычного наемника, сражающегося за флот Протектората. Достаточно обычное дело для карьеры Посланника. И для Кареры.

Если даже мое признание испугало Шнайдера, он никак не отреагировал. Снова подавшись вперед, он глубоко задумался:

– Значит, Посланник, говоришь. Когда ушел из корпуса?

– Давно. Интересуешься почему?

– Ты был на Иненине?

На меня нацелился горящий кончик его сигареты. На какой-то момент показалось, словно я опять падаю туда. Красная точка расплылась, превратилась в трассы лазерных выстрелов, и в памяти возникли руины и грязь под ногами. Тот самый день, когда Джимми де Сото умирал от ран, схватив меня за руку и крича от боли, а вокруг нас рушилась военная база на Иненине.

Я на мгновение прикрыл глаза:

– Да, я был на Иненине. Ты расскажешь о своем деле или нет?

Шнайдера распирало. Похоже, теперь он собирался рассказать мне все. Позволив себе наглость снова дотянуться до моих сигарет, он откинулся на стуле:

– Известно ли тебе, что на побережье Северного выступа, чуть выше Заубервилля, расположена наиболее древняя из известных археологам стоянок марсиан?

О, да-а…

Я вздохнул, выпустив дым мимо его лица, прямо в стекло иллюминатора, из которого открывался красивый вид на Санкцию IV. Чего-то подобного и следовало ожидать. Впрочем, сообщение Яна Шнайдера до некоторой степени разочаровало. Я подумал: можно ли за время нашего непродолжительного знакомства получить хотя бы общее представление о сложном предмете, которым были останки цивилизации с закопанным в их глубине технологическим дерьмом.

За пять веков, прошедших с момента нашего появления в марсианском мавзолее, люди так и не поняли, что за артефакты оставила вымершая цивилизация соседней с ними планеты. Останки лежали вне нашей досягаемости или понимания. Возможно – того и другого, но откуда нам знать?

Пожалуй, единственным по-настоящему полезным открытием стали космические навигационные карты, едва расшифрованный способ записи которых позволил направлять корабли по заранее намеченным направлениям.

Этот успех в сочетании с огромным количеством руин и артефактов, обнаруженных при помощи тех же карт, способствовал бурному росту будораживших общество теорий, идей и даже культов. Перемещаясь по Протекторату в разнообразных направлениях, я успел познакомиться со многими из них. Как-то слышал параноидальную историю, будто правду скрывают, и Объединенные Нации давно засекретили информацию об астронавигационных картах, на самом деле пришедших из нашего же далекого будущего.

Наконец, существовало вполне обстоятельно и живо изложенное поверье, по которому мы сами представляем собой потомство марсиан. А впереди нас ждет объединение с духом предков, достаточно лишь подкопить кармической энергии. Кое-кто из ученой братии по сей день забавляется теориями, представляющими марсиан своего рода дальним форпостом – колонией, отрезанной от материнской цивилизации. Поговаривали о том, что ворота для входа по сей день находятся где-то, точнее, неизвестно где. Лично мне нравилась следующая теория: марсиане перебрались на Землю, став дельфинами. Специально, чтобы не иметь ничего общего с прогрессом технологий.

В конце концов вышло что-то такое. Они исчезли, а нам досталось собирать обломки.

Шнайдер вновь осклабился:

– Думаешь, я просто так, да? Оживляю детские голограммы?

– Что-то вроде.

– Ну-у, тогда пойдем дальше, – он пыхтел моей сигаретой, затягиваясь неглубоко и коротко, так что при разговоре дым вылетал изо рта. – Видишь ли, все почему-то считают, что марсиане походили на нас. Разумеется, не физически. Я имею в виду, что цивилизацию марсиан предполагают основанной на едином с нашей собственной цивилизацией культурном базисе.

Основанной на едином культурном базисе? Слова явно не вписывались в имидж Шнайдера. Он цитировал кого-то еще, и во мне начал просыпаться интерес.

– Таким образом, при исследовании мира, подобного этому, мы считаем главным успехом обнаружение центров обитания. Как обыкновенно выражаются, городов. Мы находимся на расстоянии примерно в два световых года от системы Латимера, есть две пригодные к обитанию биосферы и примерно еще три, требующие небольшой доработки, везде осталось по крайней мере некоторое количество построек. Впрочем, едва сюда добрались исследовательские зонды, деятельность была прекращена, а пришельцы мгновенно убрались.

– Мне кажется, «мгновенно» – это преувеличение.

На досветовых скоростях даже самой технически упакованной колонии потребовалось бы года три, чтобы пересечь расстояние от системы двойной звезды Латимера до этой маленькой звезды с невообразимым названием Санкция IV. Действительно, в межзвездном пространстве ничто не идет быстро.

– Неужели? А знаешь, сколько нужно времени? От момента получения информации зонда до момента инаугурации правительства Санкции IV.

Я кивнул. Знать такие вещи входило в мои обязанности как местного военного советника. Заинтересованные корпорации смогли бы протолкнуть бумаги через Протекторат-Чартер за несколько недель. Впрочем, это было чуть ли не столетие назад и не могло иметь касательства к предмету, о котором Шнайдер говорил в данный момент. Жестом я заставил его продолжить.

– Итак, что дальше? – произнес он, наклонившись над столом и подняв кверху руки так, словно собирался дирижировать. – Вы получаете археологические ценности. Заключается обычная сделка. Удовлетворяется ваша заявка как первооткрывателя, служащая в дальнейшем основой ваших взаимоотношений с корпорациями, где государство выступает посредником.

– Тоже за определенный процент.

– Да-а, за процент, плюс право на экспроприацию, разумеется, с приемлемой компенсацией, цитата: «… всех новых находок, имеющих жизненное значение с позиции Протектората. И прочее, и прочее», конец цитаты. Суть же состоит в том, что любой мало-мальски грамотный археолог, задумавший «пойти на дело», нацеливает свои усилия на центры обитания. Так поступали до нас все.

– Откуда тебе знать, Шнайдер? Ты что, археолог?

Подняв вверх левую руку, он закатал рукав, и я увидел выполненную на его коже иллюминиевую татуировку в виде свернувшейся кольцами змеи. Нарисованная чешуя мерцала на свету, и казалось, она светится сама собой, заставляя шевелиться кольца змеиного тела. Я почти слышал шелестящий звук, словно ползет настоящая змея. В зубы змее вплели нарисованную ленточку с надписью «Гильдия пилотов межпланетных сообщений. Санкция IV». Вверху картину венчал другой текст: «Земля принадлежит мертвым». Последняя надпись выглядела довольно свежей. Я пожал плечами: