Текст книги "Октавиан Август. Крестный отец Европы."

Автор книги: Ричард Холланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Пройдя предписанное ему лечение холодными ваннами, Октавиан поправился, нос одра болезни он встал отчасти другим человеком. Нависавшая над ним угроза смерти направила мысли принцепса на неоконченные дела. Занимать год за годом одну из консульских должностей – дело хорошее, пока он жив, но когда умрет, его преемнику это не поможет. Должностью консула распоряжается народ. Должность не принадлежит тому, кто ее занимает. Он не может ни передать ее, ни завещать. Чтобы обойти затруднение, Октавиан и консул-десигнат должны служить одновременно, как постоянные консулы. Однако такая практика разрушит тщательно поддерживаемую иллюзию восстановленной республики.

Перед лицом смерти принцепс нашел решение, которое помогло иллюзию сохранить. 1 июля 23 года до нашей эры, когда истекло шесть месяцев его девятого по счету консульства, Октавиан потряс всю страну, отказавшись от должности. Ради этого принцепсу пришлось выехать из города, иначе он лишился бы проконсульского империя. Октавиану также хотелось избежать волнений в столице: чернь подняла бы мятеж, если бы решила, что принцепса вынудили уйти враги из сената. Обнародовать заранее свои скрытые мотивы с его стороны было бы неразумно – тогда сенат не так охотно уступил бы странной просьбе поменять высокую должность консула на более низкое номинальное звание трибуна. Чтобы способствовать возвращению Октавиана в Рим, сенат проголосовал за отмену некоторых ограничений его проконсульского империя.

Подобный шаг вниз – во всяком случае, внешне дело выглядело именно так – удивил избирателей не меньше, чем сенаторов. Полномочия избранного народного трибуна весили меньше, чем консульские, даже учитывая право трибуна налагать вето на решения сената и привилегию защищать простых плебеев от чинимой другими магистратами несправедливости.

Консулы и преторы стояли выше трибунов, когда дело касалось созыва сената или назначения дебатов, но в теперешнем положении Октавиана у его tribunicia potestas [26]26
  Tribunicia potestas (лат.) – трибунская власть.


[Закрыть]было два громадных преимущества, которых не имело даже длительное консульство. Во-первых, так принцепс гораздо теснее был связан с массами, как их официальный защитник, что согласовывалось с его и Цезаря популистскими корнями. Во-вторых, только он обладал фактической властью, позволявшей ему при жизни назначить другого человека, который получит tribunicia potestas. Такой человек станет его признанным преемником, причем Октавиану не придется объявлять об этом официально и, таким образом, ломать республиканские шаблоны. Чтобы подчеркнуть важность трибунской власти, Октавиан стал считать все дальнейшие годы своего принципата со дня, когда ее получил. Теперь каждый солдат будет знать, кому он должен служить, если принцепс неожиданно умрет. То есть теоретически принципат продолжит существовать, а сенат будет по-прежнему на втором плане.

Вновь представ после недолгого отсутствия перед сенатом и народом, Октавиан был вознагражден вдвойне: получил пожизненные права трибуна, которых добивался, и еще – чрезвычайный проконсульский империй ( imperium maius) – в качестве компенсации за отказ от консульства. Такой империй имел неоспоримый прецедент: перед созданием Второго триумвирата сенат предоставил Бруту и Кассию большой империй на востоке. Имея такие полномочия, Октавиан мог отдавать по своему желанию распоряжения непосредственно проконсулам всех сенатских провинций – так же как и в провинциях, подчиненных ему.

Кроме того, к его трибунским полномочиям добавили право созывать в любое время сенат и ставить перед ним на рассмотрение любые дела. Теперь у Октавиана было все необходимое, чтобы полностью контролировать державу, и еще – наилучшие возможности для мирной передачи дел кому-либо из членов семьи. Он стал императором во всем, кроме названия, и благодаря постепенному принятию преномена «император» в качестве названия его положения в государстве он обретет в конце концов и этот титул, пусть даже только среди потомков.

Почему же сенаторы с такой готовностью проголосовали себе во вред? Помимо естественного уважения к военной силе Октавиана, дело заключалось еще и в другом: благодаря его отказу для сенаторов освободилась консульская должность. Теперь вдвое больше сенаторов смогут украсить свои биографии упоминанием о консульстве. Они могли также решить, что принцепс ослаб после болезни и его выбор в пользу менее высокого поста трибуна говорит о готовности вернуться, по примеру Суллы, к жизни частного лица. Ни сенаторам, ни Октавиану не дано было знать, что всего шестьдесят лет спустя внук Ливии император Гай (Калигула) будет ставить пост консула настолько невысоко, что пожелает назначить на него своего любимого коня.

Желая успокоить возмущенного Агриппу, Октавиан устроил пятилетний maius imperium proconsularи для друга, но ограничил его действие землями на востоке, пришедшими в некоторый упадок во время долгого пребывания принцепса в Испании. Агриппа, как говорят, отбыл в гневе, однако, по мнению историков другой школы, он просто использовал раздор, возникший из-за Марцелла, чтобы добиться у своего командира дополнительных для себя полномочий. Не желая заниматься карательными экспедициями, Агриппа предоставил этот неблагодарный труд легатам, а сам сидел в штабе на острове Лесбос, принимая послов от восточных царей.

Каковы бы ни были истинные мотивы Агриппы, борьба за престолонаследие прекратилась еще до конца года. В возрасте девятнадцати лет скончался Марцелл. Некоторые подозревали, что его отравила Ливия. Полностью такую возможность исключать нельзя, но следует иметь в виду, что ныне эта теория обязана своей популярностью роману Роберта Грейвза «Я, Клавдий», в котором Ливия, расчищая своему сыну Тиберию путь к престолу, избавляется от многих членов семьи.

Вероятнее всего, учитывая среднюю продолжительность жизни в Риме – двадцать девять лет, – Марцелл умер естественной смертью. Как и очень многие в том роковом году, он мог просто заболеть чумой.

Похоронили молодого человека в большом семейном мавзолее, который Октавиан строил для себя; он словно хотел, чтобы это произведение архитектуры напоминало всем: он, в отличие от поверженного соперника Антония, не намерен оставлять свой прах в каком-либо другом месте. По причинам не совсем понятным, но весьма ясно показывающим, насколько серьезно воспринимался вопрос о передаче власти, Октавиан предложил прочесть перед сенатом свое завещание, в котором Марцелл якобы едва упоминался. Сенат, разумеется, на прочтении не настаивал и принял слова Октавиана на веру.

После смерти Марцелла его шестнадцатилетняя супруга осталась бездетной вдовой, а Агриппа – первым в очереди на наследование. Октавиан очень быстро подчинился логике вещей и выдал дочь за Агриппу. Тиберий опять остался в стороне.

После всех этих событий 23 года до нашей эры произошло разоблачение заговора с целью убийства принцепса. До недавних пор среди историков было принято считать, что Дион, наш главный (но ненадежный) источник информации о заговоре, неверно относит его к 22 году до нашей эры и что заговор на самом деле предшествовал сделанным в 23 году до нашей эры изменениям в правительстве и был в некоторой степени их причиной. Современные исследования и анализ событий говорят в пользу первоначальной датировки Диона, и картина, таким образом, в корне меняется. Заговор был следствием предоставления Октавиану новых полномочий, а не причиной того, что он стал их добиваться; вопрос о преемнике тоже имел к нему отношение.

Первые настораживающие признаки проявились во время процесса над бывшим наместником Македонии Марком Примом, вторгшимся во Фракию без приказа сената. Как утверждала защита в лице Варрона Мурена, зятя Мецената, приказ исходил от принцепса. На последней стадии слушания Прим также заявил, что приказ ему передал молодой Марцелл (который, по счастью, успел уже умереть). Октавиан, не будучи вызван в качестве свидетеля, пришел на слушание и стал отрицать, что отдавал такой приказ. Мурена спросил, для чего Октавиан явился в суд. Ради общественных интересов, ответил тот.

У всех этих разбирательств и перепалок был весьма непростой и тревожный подтекст. Правду ли говорил Прим или лгал? Быть может, кто-то ввел его в заблуждение, передав ему ложный приказе целью дискредитировать Октавиана, которому в то время не полагалось вторгаться в бывшую в ведении сената провинцию, не имея на то достаточных оснований и тем более не уведомив сенат. Или же Марцелл решил пойти по стопам дяди и повести войска в битву, будучи совсем юнцом? И если так, то действовал ли он по собственной инициативе или же слушался кого-то другого? И не был ли этот «кто-то другой» Октавианом? И не думал ли Мурена, что Октавиан о чем-то умалчивает, раз он имел дерзость так настойчиво расспрашивать принцепса?

Дион дает нам еще один намек, однако выводов из него не делает. Хотя принцепс дал под присягой показания, некоторые из судей проголосовали за оправдательный приговор. Стали бы сенаторы так сильно рисковать, не будь они уверены, что Октавиан решил попридержать правду? И вслед за этим мы узнаем о раскрытии явно связанного с процессом заговора против Октавиана. Возглавляет его Фанний Цепион, республиканец, ничем более не прославившийся. Есть и другие участники, но из них назван только Мурена. Дело набирает обороты. Никого из обвиняемых сразу не арестовывают. Суд проходит в их отсутствие; ведет процесс Тиберий. Судьи признают подсудимых виновными, опять же не единогласно.

Заговорщиков, включая Варрона Мурену, приговорили к смерти за измену и казнили, как только поймали, так что в суде сторону обвинения никто даже не выслушал. Здесь словно старались замести какие-то следы; да так оно скорее всего и было. Противоречивость дошедших до нас сведений можно объяснить грубой попыткой замазать правду. Монархии всегда скрытны, особенно если притворяются республиками, и потом, мы уже видели примеры, когда Октавиан пытался утаить от общественности неблагоприятные для него сведения.

По Светонию, Меценат впал в немилость, рассказав своей жене Теренции, что ее брата, Мурену, будут судить. Благодаря ее предупреждению Мурене, вероятно, и удалось вначале ускользнуть, чем и объясняется его отсутствие на процессе, который вел Тиберий. Если Меценат и упал во мнении друга, то ненадолго. Мы вскоре узнаем, что он по-прежнему занимает положение доверенного лица и даже заявляет Октавиану: тот, мол, вознес Агриппу на неслыханную высоту, и теперь осталось женить его на Юлии – или же убить. Теренция, как известно, была в течение нескольких лет любовницей Октавиана. Сам Меценат состоял в связи с неким актером.

Быть может, Марцелла и вправду отравили. Но точно ли это сделала Ливия?

XVIII. Борьба за место преемника

С того времени как в возрасте тридцати одного года Октавиан покинул Рим, чтобы сразиться с Марком Антонием, и до 13 года нашей эры, когда ему исполнилось пятьдесят, пятнадцать лет – или почти пятнадцать – он провел за пределами Италии. Затем все изменилось. Оставшиеся двадцать шесть лет своего принципата Октавиан, если не считать одного непродолжительного набега, оставался в Италии, то и дело рассылая во все концы империи родственников, чтобы доделывали за ним начатое. Происходили великие перемены. Например, за сорок пять лет его принципата неслыханно увеличились провинции империи – как в числе, так и в протяженности. Можно перечислить все добавленные земли (Египет, альпийские провинции Реция и Норик, балканские – Паннония и Мёзия, ближневосточные – Галатия и Иудея и др.), но о том, как достигнуты столь удивительные результаты, остается только догадываться. Точно так же недостаток сведений ограничивает наши представления об общественной карьере и частной жизни принцепса.

Порой в течение целого года ни о каких важных событиях в жизни Октавиана не упоминается, и потому нет возможности выстроить связное повествование. К счастью, в этом тумане есть кое-какие маяки, и они могут привести нас к надежным умозаключениям. Нужно только помнить, что разрушительное действие времени и обстоятельств – не единственная причина недостаточности материала. Утаивание истины правителями тоже играет важную роль, равно как и дезинформация, порой насаждаемая намеренно с целью запутать и обмануть тех, кто не принадлежит к самым верхним кругам власти.

Что касается выдающихся военных достижений этого периода, то скудные источники часто представляют дело так, словно все это дело рук самого принцепса, его зятя Агриппы и пасынков Тиберия и Друза. Через сито цензуры просочились несколько имен и других полководцев; было явно задумано отдать львиную долю славы членам императорской семьи, а оставшиеся крупицы – нескольким любимцам двора. Последний триумф полководца, не принадлежавшего к семье принцепса, прошел в 19 году до нашей эры. Даже Агриппа мудро отклонял предложения провести триумф, поскольку уже тогда понял: принцепс отводит ему роль второстепенную и слегка унизительную – роль потенциального регента при собственных сыновьях, да и то единственно потому, что они были внуками самого Октавиана и в их жилах текла кровь Цезаря, пусть и разбавленная.

Брак с молодой, способной к деторождению Юлией, заключенный в 21 году до нашей эры, как раз имел целью принести Октавиану внуков. То, что не удалось Марцеллу, выполнил Агриппа – целых три раза, да еще добавил для ровного счета двух дочерей. В лихорадочной династической гонке, целью которой было обеспечить после смерти Октавиана верховенство его генов, чувства Юлии никакого значения не имели. Не имели значения и чувства оскорбленной Марцеллы, дочери Октавии; с Марцеллой Агриппе пришлось развестись, чтобы жениться на ее двоюродной сестре. Говорят, Октавия одобрила эту затею – вот отличный пример дезинформации. Какая мать пожелает, чтобы муж вышвырнул ее дочь, словно собачонку; тем более если этот муж в случае смерти принцепса займет, по всей вероятности, его место.

Еще несколько месяцев после разоблачения заговора Цепиона-Мурены Октавиан пользовался поддержкой плебса – вопреки чуме, наводнениям и нехватке хлеба, которые народное суеверие объясняло тем, что боги разгневаны уходом Октавиана с поста консула. Толпа фанатиков осаждала здание сената и требовала у его трепещущих обитателей, чтобы ему предоставили консульство – и не на год, а бессрочно.

Октавиан от предложения отказался, но взял на себя обязательство восстановить нормальное снабжение и сделал это всего лишь за несколько дней. Видимо, он просто принял жесткие меры и раскрыл двери частных хранилищ.

Когда Октавиан, совершая запланированную поездку на восток, отбыл на Сицилию, избиратели отказались выбирать двух консулов, оставляя, таким образом, второй консульский пост за ним. Но Октавиан находился за границей весь 21-й и 20 год до нашей эры – сначала в Греции, потом в Азии, Вифинии и Сирии. Поход 20 года до нашей эры Октавиан предпринял с целью запугать парфянского царя Фраата, под которым уже шатался трон, чтобы тот вернул штандарты легионов, отобранные у Красса и Антония во время их неудачных вторжений в Парфянское царство. Октавиан и Тиберий повели войска к парфянской границе, демонстрируя свою мощь, и тут сыну Ливии повезло: именно ему удалось забрать и трофеи, и выживших пленников.

Октавиан доказал скептикам: против Парфии, там, где не помогли и не помогут в дальнейшем сражения, можно преуспеть с помощью военной дипломатии.

Парфяне не представляли серьезной угрозы для соседей, потому что они пока не создали большой регулярной армии, способной действовать круглый год. Кроме того, им приходилось защищать собственные восточные границы от кочевых племен Центральной Азии и сильных держав Северной Индии. Авторитет принцепса вырос еще больше, когда он принял посланников из Индии, желавших заключить торговый договор для перевозки специй через Красное море и Египет. Ранее его попытки завладеть частью этой торговли путем вторжения в Счастливую Аравию (современный Йемен) обошлись ему весьма дорого и закончились провалом.

Тем временем в столице упорствовали избиратели, требуя возвращения Октавиана. На 19 год до нашей эры вновь избрали только одного консула – Сентия Сатурнина. Немало хлопот доставил консулу претор Эгнаций Руф, который пытался вопреки закону выдвинуться на консульство раньше положенного срока.

Руф пользовался народной поддержкой, потому что в качестве эдила завел довольно эффективную, хотя и маленькую пожарную команду. Октавиан, всегда стремившийся взять верх над соперниками-популистами, приобретающими авторитет в ущерб его собственному, обошел Руфа, создав по его примеру пожарную команду, но большую и лучше организованную. Когда Сатурнин отказался принять его кандидатуру, Руф поднял мятеж. Сенат вынес consultum ultimum, и Сатурнин казнил Руфа.

Напряжение нарастало; на восток отправилась депутация сенаторов молить принцепса о возвращении. Октавиан назначил одного из членов депутации вторым консулом и спешно отправил его назад в столицу, а сам неторопливо последовал за ним. Втайне он, наверное, был польщен суматохой, которую подняли республиканцы: ведь они столько лет убеждали его не цепляться за консульскую должность! День возвращения принцепса в Рим, 12 октября, сенат постановил ежегодно отмечать празднествами – августалиями. Что еще важнее, сенаторы проголосовали за предоставление Октавиану пожизненного консульского империя, возместив ему с лихвой трибунские полномочия. То было окончательное признание: без Октавиана сенат не в состоянии управлять Римом; то была полная капитуляция сенатской оппозиции. Отныне сенаторы будут сотрудничать с принцепсом если и без радости, то с готовностью, будут действовать в соответствии с его династическими планами и помогать ему управлять империей на его условиях.

Тиберий, которому исполнилось двадцать три, получил звание претора, а его брат, двадцатилетний Друз, – право выдвигаться на должность магистрата на пять лет раньше, чем остальные граждане. Отвергая предложение сената выполнять официальную роль стража общественной и личной нравственности, Октавиан опирался на законодательство, чтобы обуздать излишнюю расточительность аристократов и нуворишей. Он ввел материальное поощрение для людей, вступающих в брак и производящих на свет детей, а за супружескую измену применял суровые наказания, в особенности для высших классов. «Расу господ» следовало сохранять в чистоте.

Кроме того, принцепс нашел время еще раз пересмотреть сенатские списки и сократил число сенаторов до шестисот.

Знатоки древних обычаев из жреческих коллегий внесли запоздалое, но принятое с радостью предложение провести Секулярные игры, которые в последний раз проводились в 146 году до нашей эры. Название игр происходит от слова « saeculum», означающего (в данном случае) столетний период, срок человеческой жизни; непременным требованием было отсутствие среди живущих участников предыдущих Секулярных игр. Это не были игры в обычном понимании. Ludi Saecularisпредставляли собой сочетание ночных молитвенных собраний и дневных театральных представлений, имевших целью отметить нарождение нового века в бесконечной череде веков.

Состоявшиеся в 17 году до нашей эры игры отлично продемонстрировали контраст между нестабильной республиканской системой и пришедшим ей на смену благодатным отеческим правлением Октавиана. Всем порядочным гражданам полагалось посетить празднество хотя бы один раз; непонятно только, как обстояло дело со снабжением, ведь, согласно переписи, их было более четырех миллионов. Славившийся своим благочестием принцепс все три ночи подряд принимал участие в ночных службах; приносились жертвы богиням судьбы и Матери Земле, днем возносили торжественные молитвы Аполлону (с ним теперь особо связывали Октавиана) и еще божественной супружеской паре – Юпитеру и Юноне, которые по традиции покровительствовали Риму и чьи святилища стояли на вершине Капитолия.

Юлия к тому времени родила принцепсу двух внуков – еще один повод для всенародного ликования. Октавиан усыновил и трехлетнего Гая Юлия Цезаря, и новорожденного Луция Юлия Цезаря – отсюда и их имена дома Юлиев.

Имя их родного отца, принадлежавшего к совершенно плебейскому роду Випсаниев, никак не годилось для мальчиков, на которых возлагались столь великие надежды. Их будущее, как и будущее принципата, было обеспечено, если Октавиан или Агриппа – теперь уже бесспорный наследник, имеющий трибунские полномочия и проконсульский большой империй – доживут до совершеннолетия детей. Если Октавиан умрет первым, Агриппа, как новый принцепс, должен будет назначить своим преемником либо Гая, либо Луция. В тот момент Агриппа укреплял власть Рима в восточных провинциях. Юлия, по-видимому, была вместе с супругом, потому что у них родилось еще трое детей.

В 16 году до нашей эры Октавиан выехал из столицы в последний большой военный поход, начавшийся в Галлии. Отсутствовал он три года, и, будучи главнокомандующим армий, которые вели Тиберий и Друз, организовал завоевание в центральных и восточных Альпах огромных территорий, ставших позднее римскими провинциями, – Реции (ныне – Тироль и часть Швейцарии и Баварии) и Норик (к востоку от Реции и к югу от реки Дунай). До сих пор над Монако возвышаются остатки триумфального сооружения – цоколь и несколько колонн – в память о покорении Августом сорока восьми племен, живших большей частью в Приморских Альпах, на землях современной Франции.

В 13 году до нашей эры и Октавиан, и Агриппа вернулись в Рим; пост консула тогда занимал двадцатидевятилетний Тиберий. Два друга, вероятно, не встречались уже несколько лет. Еще не кончился год, как Агриппа – старый боевой конь – отправился на подавление мятежа в Паннонии, в будущем балканской провинции к востоку от Норика. Ему хватило одной зимней кампании на этом заснеженном кладбище легионов. Наведя некое подобие порядка, Агриппа отправился назад, в Италию, но не доехал и даже не успел проститься с Октавианом. Агриппа скончался в середине февраля, и выехавший навстречу принцепс не застал его в живых.

Только смерть самого Октавиана могла бы нанести власти больший ущерб.

Принцепс тяжело переживал потерю друга. С тех пор как они вместе отплыли из Аполлонии навстречу великим приключениям, минуло больше тридцати лет. Октавиан устроил для Агриппы пышные похороны и сам произнес на Форуме похвальную речь. Агриппа упокоился в мавзолее Октавиана – это пустое гулкое пристанище он разделил с Марцеллом, таким же наследником, не дожившим до вступления в наследство.

Просто возмутительно, что немалая часть римской знати бойкотировала игры, устроенные в честь выдающегося героя Рима – из-за скромного происхождения Агриппа оказался недостоин их внимания. А ведь помимо военных подвигов, Агриппа много сделал для изменения повседневной жизни десятков тысяч своих сограждан; он выстроил новые акведуки и канализационные системы и завещал римлянам бесплатные общественные бани и сады. Прочее имущество он оставил Октавиану.

Последней наградой, полученной Октавианом от сената, стало одно из лучших произведений изобразительного искусства римской цивилизации, искусства, в котором римляне столь часто подражали греческим образцам. Речь идет об Ara Pads Augustae– священном Алтаре Мира, воздвигнутом в честь побед Октавиана в Испании и Галлии. Строительство его длилось четыре года; принцепс на нем предстает не как божество, а как человек. На четырех стенах Алтаря – рельефы, изображающие Октавиана в окружении семьи и сограждан. В 1937 году, при Муссолини, произвели окончательные раскопки этого сооружения и собрали воедино те его части, которые откопали раньше и которые успели попасть в разные музеи Европы.

Третий сын Агриппы и Юлии родился после смерти отца, отсюда и имя – Агриппа Постум. Агриппа переживет обоих братьев, но жизнь будет влачить жалкую – из-за собственных пороков.

В возрасте двадцати семи лет, едва успев родить Агриппу, пятого своего ребенка, Юлия должна была готовиться к вступлению в следующий брак: ее отец хотел еще надежнее укрепить позиции внуков как престолонаследников.

И опять Юлии не пришлось выбирать. Женихом на этот раз стал Тиберий – совершенно того не желавший. Да и мало кто пожелает столь сомнительного счастья – жениться на своей почти что теще. Старший сын Ливии уже был женат по любви на дочери Агриппы, а теперь его заставляли взять в жены его вдову! Правда, рассказы о нежелании Тиберия разводиться с Випсанией вызывают некоторое недоверие – ведь поначалу он и Юлия жили хорошо и только позднее расстались с большим скандалом.

Зная о привязанности пасынка к бывшей супруге, Октавиан старался, чтобы они не встречались. Однажды они все же встретились случайно – вскоре после свадьбы Тиберия с Юлией, в 11 году до нашей эры. По словам людей, видевших эту встречу, когда Тиберий уходил, у него на глазах стояли слезы. Не будет, наверное, преувеличением сказать, что развод с Випсанией и женитьба на Юлии наложили отпечаток на всю его жизнь. Уже будучи императором, Тиберий часто страдал от депрессий; возможно, их причина крылась в недовольстве самим собой: ему следовало воспротивиться велению принцепса. Как показали дальнейшие события, послушание не принесло ничего такого, чего Тиберий и так бы не достиг. Этот брак испортил отношения внутри семьи, которая как раз оплакивала любящую и самоотверженную Октавию, скончавшуюся на шестом десятке.

У Юлии и Тиберия родился ребенок, но умер в младенчестве. После этого удара их супружеские отношения, по-видимому, и закончились.

Тиберий временно разрешил проблему, отправившись на Балканы, где вел долгую и жестокую войну против паннонцев и далматов, чтобы расширить границы империи на Дунае. Потом он снова уехал из Рима: когда погиб, упав с лошади, его младший брат Друз, Тиберий отправился завершать начатое братом – передвинуть границу с Германией от Рейна до Эльбы – задача, оказавшаяся невыполнимой. За эти годы суровой военной жизни политические новости из столицы только усиливали чувство обиды Тиберия: Гая и Луция столь бесстыдно проталкивали наверх, словно они были царские дети и могли наследовать абсолютную власть независимо от возраста, личных качеств, опыта и заслуг перед отечеством.

Такая политика противоречила аристократическим принципам Тиберия, которые невозможно было искоренить полностью. Он восхищался Октавианом как великим вождем, но в социальном плане смотрел на него сверху вниз. На фамильном древе Тиберия имелось больше консулов, чем в роду у самого Юлия Цезаря, не говоря уж о плебейском семействе родного отца Октавиана. Римляне высших классов очень тщательно изучали родословные. Тиберий был аристократом на все сто: оба его родителя происходили из дома Клавдиев. Октавиан, как внук сестры Юлия Цезаря, был Юлием лишь на одну восьмую, да и то не по прямой мужской линии; любой из его внуков мог похвалиться только тремя процентами юлианской крови.

Когда в 7 году до нашей эры Тиберий вернулся наконец в столицу, чтобы отпраздновать первый в Риме за двенадцать лет триумф, возмущению его не было предела: он увидел, как потворство Октавиана испортило обоих мальчиков, взрастив у них в столь восприимчивом возрасте чрезмерное ощущение собственной значимости. Это ощущение у них усиливалось также благодаря низкопоклонничеству окружающих, надеявшихся загодя снискать расположение двух будущих властителей. Тиберий, вероятно, пожаловался матери, которая всегда горячо его поддерживала. Ливия наверняка предостерегла сына, чтобы не выступал против них прилюдно; в противном случае даже она не сможет гарантировать ему безопасность. Скорее всего мать прямо посоветовала ему терпеть и молчать, даже если мальчики – его собственные пасынки – будут обращаться с ним неуважительно.

Однако Тиберий, возмущенный к тому же изменами супруги, о которых ходили слухи, был сыт по горло. Когда в следующий раз, в 6 году, принцепс предложил ему повести войско за границу, он заявил, что устал от войны и политики и хочет жить как частное лицо на греческом острове Родос, в восточной части Средиземного моря. Нетрудно представить, каков был ответ Октавиана и как он потом совещался с приближенными и с Ливией, пытаясь выяснить, что это нашло на ее сына и как теперь с ним быть. Дипломатичный Меценат, умевший находить компромиссные решения, умер два года назад. Наверное, сама Ливия посоветовала разъяренному супругу дать Тиберию трибунские полномочия. Это одна из загадок 6 года – почему тридцатишестилетний сын Ливии получил вожделенную власть перед самым отъездом?

Как Октавиан ни старался, как ни уговаривал, Тиберий не уступал и в конце концов, чтобы добиться своего, объявил голодовку. Не будь он сыном Ливии, ему бы не препятствовали и он бы в конце концов умер. Первым – через четыре дня – дрогнул принцепс.

Тиберий сел на корабль, но задержался немного у италийского побережья, так как до него дошли слухи, что отчим серьезно заболел. Вероятно, приступ болезни был вызван подавляемым гневом. В конце концов Тиберий отплыл на Родос (где и прожил следующие семь лет), оставив за собой целый шлейф сплетен и споров об истинных мотивах отъезда – споров, не утихающих и по сей день.

Четыре года спустя Юлию арестовали за распутство, державу потряс новый скандал, и тогда все решили: Тиберий удалился на Родос, ибо не желал прощать измен жены с многочисленными любовниками только потому, что она – дочь принцепса. Октавиан тоже мог поддерживать это предположение с целью отвлечь внимание от истинной сути обоих скандалов – дело было в том, что произошедшее представляло для него политическую угрозу, и исходила она от людей, находившихся в опасной близости к средоточию власти. В обоих случаях угроза возникла из-за того, что его планы относительно преемника были для этих людей унизительны. Рим еще не стал окончательно монархией, хотя иногда таковой казался.

Обидчивый и нелюдимый Тиберий, обладавший сильным чувством долга перед своим классом и пекшийся о целостности государства, не отказался бы от карьеры из-за капризной и взбалмошной женщины. Предположение, что он готов был уморить себя голодом, лишь бы избавиться от Юлии, просто нелепо. Помимо всего прочего, Октавиан, если бы выжидал больше четырех дней, рисковал навлечь на себя ненависть Ливии. Ведь упрямый и высокомерный сын его супруги согласился бы умереть за свою страну, пусть даже его понятия о власти безнадежно устарели. Когда однажды Тиберию предложат принципат, он примет власть неохотно, из презрения к жалкому раболепию тех, кто предлагает, а не из желания править миром. Тиберий хоть и страшился ответственности, но понимал: если откажется, то запятнанное сокровище получит еще менее достойный претендент, который испортит или разрушит замечательное наследие Августа.