Текст книги "Настоящие солдаты удачи"

Автор книги: Ричард Хардинг Дэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Таким образом правительство Северо-Американских Соединённых Штатов окажет мощную поддержку делу добра и справедливости, которое не понимают Англия и Бразилия, положит конец ситуации, которая грозит привести к нарушению мира, восстановит согласие между двумя великими державами, готовыми взяться за оружие, и, кроме того, подтвердит приверженность Доктрине Монро [62]62
  Доктрина Монро – декларация принципов внешней политики США, выраженная президентом США Джеймсом Монро (1758–1831), идея провозглашения обеих частей американского континента зоной, закрытой для европейской колонизации («Америка для американцев»).


[Закрыть].

В ожидании ответа Вашего превосходительства выражаю вам глубочайшее уважение.

Великий канцлер, министр иностранных дел граф де ла Буасье».

В то время госсекретарём был Ричард Олни [63]63
  Ричард Олни (1835–1917) – американский государственный деятель, в 1895–1897 госсекретарь США.


[Закрыть]. Его отношение к протесту и к джентльмену, который его написал, полностью подтверждает ту репутацию человека, не знающего хороших манер, которую она заработал на своём посту. Сказав, что не может разобрать почерк, которым написан протест, он поступил с ним так, как должен поступать каждый государственный деятель и каждый джентльмен. Он передал это письмо «чудака» вашингтонским журналистам. Можете представить, что они с ним сделали.

На следующий день нью-йоркские репортёры свалились на канцелярию и министра иностранных дел. Был август – «мёртвый сезон», настоящих новостей не было, и проблемы де ла Буасье заняли много места в газетах.

Они смеялись над ним и над его королём, над его канцелярией, над его ломаным английским, над его степенными придворными манерами, даже над его одеждой. Но, несмотря на насмешки, между строк вы можете прочитать, что для этого человека всё происходившее было ужасно серьёзно.

Впервые об острове Тринидад я услышал от двух знакомых, которые три месяца искали там сокровища, и когда Харден-Хикки объявил себя повелителем острова, я через газеты внимательно следил за его делами. Частично из любопытства, частично из сочувствия, я зашёл в канцелярию.

Она располагалась в доме из коричневого песчаника в грязных окрестностях Седьмой авеню, где сейчас отель «Йорк». Три недели назад я снова там побывал, и там ничего не изменилось. Во время моего первого визита на входной двери висел кусок бумаги, на которой рукой де ла Буасье было написано: «Chancellerie de la Principaute de Trinidad» [64]64
  Канцелярия Княжества Тринидад.


[Закрыть].

Канцелярия находилась в совсем неподходящем месте. На ступеньках дети из трущоб играли прищепками. На улице торговец хриплым голосом предлагал увядшую капусту женщине в халате, которая свисала с пожарной лестницы. Запахи и жар летнего полуденного Нью-Йорка поднимался от асфальта. Омываемый волнами остров возле Бразилии был где-то очень далеко.

Де ла Буасье принял меня с недоверием. Утренние газеты сделали его осторожным. Но после нескольких обращений «Ваше превосходительство» и уважительных вопросов о «Его Королевском Высочестве» его доверие восстановилось. Он не видел ничего юмористического ни в ситуации вообще, ни даже в расписании отплытия судов на Тринидад, которое висело на стене. В расписании было указано две даты: 1 марта и 1 октября. На столе лежали копии королевских воззваний, почтовые марки нового правительства, тысячефранковые облигации и красно-золотые, покрытые эмалью кресты Тринидадского ордена в картонных коробках.

Он говорил о князе Джеймсе с искренностью и нежностью. Я больше не встречал человека из тех, что хорошо знали Хардена-Хикки, который говорил бы о нём с такой настойчивой преданностью. Если он и улыбался над эксцентричностью Хардена-Хикки, это была добрая улыбка. Было понятно, что де ла Буасье относится к нему его не только с дружеской привязанностью друга, но и с преданностью настоящего подданного. Он был так любезен, вежлив и утончён, что я почувствовал, как будто очень близко общаюсь с европейским премьер-министром.

А он, который после насмешек утренних газет встретил человека, серьёзно относящегося к его высокому посту и к его королю, наверное, был мне благодарен.

Я сказал ему, что хотел бы побывать на Тринидаде, и был в этом желании вполне серьёзен. История острова, наполненного закопанными сокровищами и управляемого королём, подданными которого были черепахи и чайки, обещала стать интересным репортажем.

Граф был очень доволен. Думаю, во мне он увидел первого честного поселенца, и когда я встал, чтобы уйти, он даже взял один из Тринидадских крестов и с сомнением посмотрел на него.

Если бы он знал, что из всех наград, это была единственная, которую бы я желал получить; если бы я сразу же забронировал себе место для поездки на остров или поклялся в верности королю Джеймсу, кто знает, может быть, сегодня я был бы кавалером, а моё имя было бы записано в «Золотой книге»? Но вместо того, чтобы встать на колени, я потянулся за шляпой. Граф положил крест в картонную коробку, и для меня момент был упущен.

Другим, более достойным этой чести, повезло больше. Из моих коллег-репортёров, которые, как я, пришли поглумиться, но ушли очарованные, был недавно умерший Генри Пен Дюбуа [65]65
  Генри Пен Дюбуа (1858–1906) – американский журналист и переводчик.


[Закрыть], блестящий художественный и музыкальный критик из «Американ». Тогда он работал в «Таймс», а его редактором был Генри Н. Кэри, который сейчас работает в «Морнинг Телеграф».

Когда Дюбуа сообщил Кэри о своём задании, Дюбуа сказал:

«В этой истории нет ничего забавного. Она трогательна. Оба этих человека искренни. Они убеждены, что их права нарушены. Их единственная вина в том, что у них есть воображение, а у остальных его нет. Вот что поражает меня, и вот так об этом и нужно писать».

«Так и напиши», – сказал Кэри.

Вот так из всех нью-йоркских газет «Таймс» на короткий период стала официальным органом правительства Джеймса Первого, а Кэри и Дюбуа скоро были сделаны кавалерами Тринидадского креста и получили право носить форму, «идентичную костюму камергера Тринидадского двора, за исключением пуговиц, которые будут иметь вид королевской короны».

Атака, совершённая Великобританией и Бразилией на независимость княжества, сделала Хардена-Хикки королём в изгнании, но сразу же принесла ему другую корону, которая, по мнению тех, кто её предложил, имела несравненно более высокую ценность, чем корона Тринидада.

В первом случае человек искал корону, во втором случае корона искала человека.

В 1893 году в Сан-Франциско прославился Рэлстон Дж. Маркоу – адвокат и офицер артиллерии США, участник флибустьерской экспедиции, которая пыталась свергнуть правительство Доула [66]66
  Сэнфорд Баллард Доул (1844–1926) – гавайский государственный деятель, возглавлял Республику Гавайи в 1893–1900 годах, до присоединения Гавайев к США.


[Закрыть]и вернуть трон королеве Лилиуокалани [67]67
  Лилиуокалани (1838–1917) – королева Гавайев в 1891–1893 годах, свергнута в результате переворота.


[Закрыть]. в Сан-Франциско Маркоу прозвали «князем Гонолулу», поскольку было ясно, что если бы Лилиуокалани вернула свою корону, он получил бы какой-то высокий пост. Но Маркоу уже потерял веру в Лилиуокалани, и думал, что у Хардена-Хикки больше качеств, нужных для короля. Поэтому через двадцать четыре дня после протеста, отправленного в госдепартамент, Маркоу решил перейти к Хардену-Хикки и обратился к нему с таким письмом:

«Сан-Франциско, 26 августа 1895 года.

Барону Харден-Хикки, Лос-Анджелес, Калифорния.

Монсеньор, Ваше письмо от 16 августа получено.

1. Я назначен роялистской партией для того, чтобы найти человека, способного занять этот пост при существующих обстоятельствах. Пока королева в тюрьме и отрезана от всех связей с её друзьями, не может быть и речи о том, чтобы вручить ей официальные полномочия.

2. Отчуждение какой-либо части территории не может вызвать никаких вопросов к законности, по той причине, что законы в государстве находятся в таком сильном расстройстве, что только сильная рука может навести порядок, а реставрация приведёт к установлению сильного военного правительства. Если я отправлюсь в экспедицию, которую сейчас организую, то я смогу взять ситуацию под полный контроль и выполнить все обязательства.

3. Я предлагаю Вам стать независимым монархом на острове Кауаи.

4. Мой план заключается в том, чтобы последовательно занять все острова, оставив столицу напоследок. Когда всё будет захвачено, столица, будучи отрезана от всех ресурсов, может быть взята без всяких усилий. Во всяком случае, я не собираюсь строить укрепления, занимать оборону или взывать к местным жителям, поскольку я могу вызвать дополнительные силы в дополнение к тем, кто поедет со мной, хотя и этих будет достаточно, чтобы выполнить задачу без местных жителей.

5. Численность правительственных войск – примерно 160 мужчин и юношей, очень несовершенных в плане воинской подготовки, из них примерно сорок офицеров. Они составляют пехоту. Имеются также 600 граждан, записанных в резерв, которые могут быть призваны в случае опасности, и примерно 150 полицейских. Мы можем полностью полагаться на помощь всех полицейских и от четверти до половины остальных войск. Многие другие тоже ни при каких обстоятельствах не станут вступать в бой ради нынешнего правительства. Сейчас на острове достаточно людей и оружия, чтобы выполнить нашу задачу. Если моя экспедиция отплывёт нескоро, люди там сделают всё сами без нашей помощи, и не будут терпеть нескольких руководителей, которые причинили им больше зла, чем кто-либо другой.

6. Тоннаж судна – 146. Сейчас в его каюте есть места для двадцати человек, но в трюме можно установить койки ещё для 256 человек с обеспечением достаточной вентиляции. Судно имеет полный набор парусов и дополнительный набор рангоута. Остальную информацию о нём я получу завтра и тогда же отправлю Вам её. Думаю, Вам должно быть понятно, что сейчас у вас появилась возможность занять несравненно более высокое место, чем может предоставить Вам Тринидад. Надеюсь, что в ближайшее время я смогу побеседовать с Вами, с уважением

Рэлстон Дж. Маркоу».

Неизвестно, что Харден-Хикки думал об этом письме. Но поскольку за две недели до его получения он уже написал Маркоу, спрашивая, какие полномочия тот имеет от роялистов Гонолулу, кажется очевидным, что когда ему была предложена корона Гавайев, он не отказался сразу.

Он был в странном положении, будучи свергнутым королём южноатлантического острова, который у него отняли, и избранным королём тихоокеанского острова, который пока ему не принадлежал.

Это было в августе 1895 года. За два года Харден-Хикки стал солдатом неудачи. Потеряв своё островное королевство, он не мог больше заниматься планами по его обустройству. Это была его игрушка. У него отняли эту игрушку, и эта потеря и последовавшие насмешки больно его ранили.

И он не мог найти покупателя для тех земель, которыми он действительно владел в Мексике и Калифорнии и которые он был вынужден продавать, чтобы обеспечить свою жизнь. А поссорившись с тестем, он потерял источник денег. Нужда жестоко терзала его.

Причина ссоры была достаточно характерна. Задетый нападением Великобритании на своё княжество, Харден-Хикки решился на ответный удар. Нужно помнить, что он всегда был более ирландцем, чем французом. Он организовал план вторжения в Англию из Ирландии – родины своих предков. Флаглер отказался дать деньги на эту авантюру, и Харден-Хикки разорвал с ним отношения. Его друзья говорят, что ссора была ссорой со стороны одного Хардена-Хикки.

Были и другие, более личные проблемы. Хотя он не развёлся с женой, они редко бывали вместе. Когда баронесса была в Париже, Харден-Хикки был в Сан-Франциско. Когда она вернулась в Сан-Франциско, он был в Мексике. Кажется, тут была его вина. Он увлекался симпатичными женщинами. Его дочь от первого брака, сейчас очень красивая девушка шестнадцати лет, проводила много времени с мачехой. И его сын, когда не жил на ранчо отца в Мексике, тоже месяцами жил у матери. Харден-Хикки одобрял это, но сам видел свою жену нечасто. Тем не менее, ранней весной 1898 года, баронесса арендовала дом на Брокстон-сквер в калифорнийском городе Риверсайд и хотела, чтобы её муж жил там вместе с ней. В это время он пытался избавиться от крупного участка земли в Мексике. Если бы он продал его, то на вырученные деньги смог бы обеспечить себя, несмотря на свои экстравагантные расходы. По крайней мере, он был бы независим от своей жены и её отца. До февраля 1898 года казалось, что он сумеет получить эти деньги.

Но в начале февраля последний перспективный покупатель передумал совершать сделку.

Нет никаких сомнений, что если бы Харден-Хикки тогда вернулся к своему тестю, то этот джентльмен открыл бы для него счёт, как он и делал раньше.

Но князь Тринидада чувствовал, что не в силах больше просить деньги, даже принадлежащие его жене, у человека, которого он оскорбил. Он не мог больше просить свою жену выступать посредником. У него было своих денег и не было способов их добыть. От своей жены он не мог ожидать даже сочувствия, а для мира он был фальшивым королём, обречённым на насмешки как самозванец, как шут.

Солдат переменчивой удачи, дуэлянт и мечтатель, благочестивый католик и благочестивый буддист, он считал свою сорокалетнюю жизнь только местом встречи со многими фиаско.

Он мучился из-за мнимых ошибок, мнимых обид, мнимых провалов.

Этот молодой человек, который рисовал картины, писал книги, организовывал заморские колонии и срезал саблей пуговицы с жилета, забыл, что у него было двадцать лет хорошей жизни. Он забыл, что люди любили его за ошибки, которые он делал. Забыл, что в некоторых районах Парижа его имя всё ещё произносили с нежностью, что он всё ещё был там хорошо известен.

В своей книге «Этика самоубийства» он установил, как следует действовать в тяжёлые периоды жизни.

Поскольку он понял, что наступил один из таких периодов, он не стал просить других делать то, что должен был выполнить сам.

Из Мексики он отправился в Калифорнию, но не в приготовленный для него дом жены.

9 февраля 1898 года он сошёл с поезда в Эль-Пасо и зарегистрировался в отеле.

В 7:30 вечера он ушёл в свою комнату, а когда утром открыли дверь, то обнаружили на кровати его окоченевшее тело, а рядом с рукой – бутылку с ядом.

На кресле лежало письмо к жене:

«Моя дорогая! От тебя нет никаких вестей, хотя у тебя было много времени, чтобы написать. Харви написал мне, что так и не нашёл покупателя для моей земли. Что ж, я выпью чашу горечи до самого дна, но я не жалуюсь. Прощай. Я прощаю твоё отношение ко мне и верю, что ты способна простить моё. Я предпочту быть мёртвым джентльменом, чем живым мерзавцем, как твой отец».

И когда обыскали его открытый чемодан, чтобы опознать тело на кровати, то нашли корону Тринидада.

Представьте себе это: скромная комната отеля, военный с белым лицом и усами а-ля Луи Наполеон покоится на подушке, испуганные коммивояжёры и горничные заглядывают из коридора, и хозяин, или коронер, или доктор с озадаченным лицом поднимает на всеобщее обозрение корону с позолотой и бархатом.

Другие актёры этой «монархической буффонады», как назвал её Гарольд Фредерик [68]68
  Гарольд Фредерик (1856–1898) – американский журналист и писатель.


[Закрыть], до сих пор живы.

Баронесса Харден-Хикки строит свой дом.

Граф де ла Буасье, бывший министр иностранных дел, возглавляет французскую колонию в Нью-Йорке, теперь он процветающий коммерсант с конторами на Пятьдесят Пятой улице. По завещанию Хардена-Хикки де ла Буасье – душеприказчик его наследства, опекун его детей и, что более важно для этой статьи, в его руках находится будущее королевства Тринидад. Когда Харден-Хикки умер, статус острова обсуждался. Если бы молодой Харден-Хикки высказал свои притязания на остров, то обсуждение бы продолжилось. Между тем, де ла Буасье, по завещанию Джеймса Первого, является пожизненным регентом и душеприказчиком княжества.

Ему оставлен королевский декрет – с подписью и печатью, но пустой. В его воле заполнить пустое место, утвердив окончательное положение острова, который ему дарован.

Итак, через несколько дней он может объявить о вступлении на трон нового короля и продолжить жизнь королевства, о котором мечтал Харден-Хикки.

Но пока сын Хардена-Хикки, или его жена, или его дочь не заявят о своих правах, чего, скорее всего, не произойдёт, династию Джеймса Первого, барона Священной Римской империи можно считать законченной.

Барон Харден-Хикки, король Тринидада Джеймс I

Для мудрых людей Америки он был дураком, и они смеялись над ним. для более мудрых он был ловким мошенником, который придумал новую схему владения недвижимостью и грабил людей, и они его уважали. Для меня Харден-Хикки был самым мудрым из всех.

Если серьёзно, что может быть восхитительнее, чем быть королём на своём собственном острове?

Газетчики-юмористы, бизнесмены со своим строгим здравым смыслом, капитаны промышленности, которые смеялись над ним и над его источником национального дохода в виде закопанных сокровищ, черепашьих яиц и гуано, над его охранниками-зуавами и его великим крестом Тринидада, конечно, владели многими вещами, отсутствовавшими у Хардена-Хикки. Но у них, наоборот, отсутствовали те вещи, которые делали его счастливым: умение фантазировать, любовь к романтике, склонность к авантюрам, которые вели его за собой.

Мальчиками мы говорили: «Давайте притворимся, что мы пираты», – а взрослый мужчина Харден-Хикки просил: «Давайте притворимся, что я король».

Но проблема была в том, что другие мальчики выросли и не хотели притворяться.

Уход Хардена-Хикки напоминает мне последнюю реплику в пьесе Пинеро [69]69
  Артур Уинг Пинеро (1855–1934) – английский драматург.


[Закрыть]. Когда авантюристка миссис Танкерей [70]70
  Героиня пьесы «Вторая миссис Танкерей».


[Закрыть]кончает жизнь самоубийством, её добродетельный пасынок говорит: «Если бы мы были чуточку добрее!»

III. Уинстон Спенсер Черчилль

В точном смысле, «солдат удачи» – это человек, который воюет под флагом какой-либо страны ради денег или ради любви к приключениям.

В более широком смысле, это тип человека, который шагает по жизни в поисках удачи, который, завидев её, бросается к ней и обращает в свою пользу.

Кроме Уинстона Спенсера Черчилля [71]71
  Годы жизни: 1874–1965.


[Закрыть]сегодня есть не очень много молодых людей – а он очень молодой человек, – которые часто встречали свою удачу, и никто, кроме него, так часто не склонял её в свою сторону. В тот момент ему было безразлично, была ли эта удача добром или злом, в конце она всегда становилась добром.

Юношей он уехал на Кубу и сражался с испанцами, когда другие субалтерн-офицеры играли в поло и посещали театр «Гейети». За такое нарушение дисциплины всякий другой офицер был бы предан военному трибуналу. Даже его друзья боялись, что такое безрассудство положит конец его армейской карьере. Вместо этого его выходка обсуждалась в Палате общин, и этот факт привёл к такой огласке, что «Дейли График» щедро заплатила ему за статью о Кубинской революции, а испанское правительство наградило его орденом «За военные заслуги».

В самом начале бурской войны он попал в плен. Это казалось огромной неудачей. Он надеялся в этой кампании выполнить свой долг, как и другие собратья-офицеры, и то, что он был вынужден без движения сидеть в Претории, казалось ужасным бедствием. Для других людей, которые долгие скучные месяцы томились бы в заключении, это так и осталось бы бедствием. Но через шесть недель плена Черчилль сбежал, после многих приключений вернулся в свои войска и обнаружил, что это бедствие сделало его героем.

Уинстон Черчилль в форме Четвёртого гусарского полка Её Величества, в возрасте двадцати двух лет, когда он сражался вместе с испанцами

Когда после сражения при Омдурмане [72]72
  Сражение при Омдурмане – военная операция британской и египетской армий, подавившая народные восстания в Судане, произошла в 1898 году.


[Закрыть]он в своей книге «Война на реке» напал на лорда Китченера [73]73
  Горацио Герберт Китченер (1850–1916) – британский военачальник.


[Закрыть], те, кто его недолюбливали, а таких было много, говорили: «Это конец Уинстона в армии. У него больше не будет возможности критиковать Китченера».

Но всего через два года такая возможность появилась, когда он, уже не субалтерн, а член Палаты общин, покровительствовал Китченеру, защищая его от нападок других.

Позднее, когда его споры с лидерами собственной партии закрыли для него консервативные дискуссионные клубы даже в своём избирательном округе, недоброжелатели снова говорили: «Это точно конец. Он насмехается над теми, кто занимает высокие посты. Он обидел своего кузена и покровителя герцога Мальборо [74]74
  Чарльз Ричард Джон Спенсер-Черчилль, герцог Мальборо (1871–1934) – британский государственный деятель.


[Закрыть]. Без друзей в политике, без влияния и денег семьи Мальборо он политический ноль». Это было восемнадцать месяцев назад. Сегодня, в возрасте тридцати двух лет он один из лидеров правящей партии, заместитель министра по делам колоний и самый популярный молодой политик из либеральной партии.

На последнем рождественском банкете сэр Эдуард Грей [75]75
  Эдуард Грей (1862–1933) – британский государственный деятель.


[Закрыть], новый министр иностранных дел, сказал о нём: «Мистер Уинстон Черчилль достиг успехов, по меньшей мере, в пяти различных сферах: как солдат, как военный корреспондент, как лектор, как писатель и – последнее, но не по значению – как политик. Я даже не упоминаю о том, что как политик он был успешен дважды, с обеими партиями. Его первый успех с правящей партией был действительно выдающимся. Надеюсь, что второй будет ещё более выдающимся и более продолжительным. Замечательно, что он сумел добиться всего этого до шестидесяти четырёх лет – возраста, после которого политики уже не считаются молодыми».

Уинстон Леонард Спенсер Черчилль родился тридцать два года назад, в ноябре 1874 года. По рождению он наполовину американец. Его отец – лорд Рэндольф Черчилль [76]76
  Рэндольф Генри Спенсер-Черчилль (1849–1895) – британский государственный деятель.


[Закрыть], мать – Дженни Джером из Нью-Йорка. Со стороны отца он был внуком седьмого герцога Мальборо [77]77
  Джон Уинстон Спенсер-Черчилль, герцог Мальборо (1822–1883) – британский государственный деятель.


[Закрыть], а со стороны матери – внуком Леонарда Джерома [78]78
  Леонард Уолтер Джером (1817–1891) – американский финансист.


[Закрыть].

Тем, кто изучает наследственность, должно быть интересно выяснить, от каких из этих предков Черчилль получил те качества, которые в нём наиболее заметны и которые привели его к успеху.

Сложно переоценить то, чем он обязан своим отцу и матери, почти так же сложно, как переоценить то, чего он добился своими силами.

Он не был гениальным ребёнком, который родился у обычных родителей. Скорее, ему угрожала судьба навечно остаться сыном своего отца. И, конечно, был большой спрос с мальчика, который должен был превзойти своего отца, одного из самых видных, умных и эксцентричных государственных деятелей поздней викторианской эпохи, и свою мать, блестящую красавицу.

Американская жена не была просто украшением своего мужа. Всю его политическую карьеру она была его помощником, и как член Лиги подснежника [79]79
  Лига подснежника – организация Консервативной партии, основана в 1883 году.


[Закрыть], и как редактор «Англо-Саксон Ревью», и как глава госпиталя на корабле «Мэн» в жаркие дни в порту Дурбана, и везде она показывала острый ум и организаторские способности. Муж, а позднее и сын получали много голосов на выборах только благодаря этой очаровательной и остроумной американке.

В начале жизни, если только не называть началом его нынешнее состояние, на Черчилля влияли две вещи: огромное восхищение отцом, из-за которого он стремился следовать по его пути, и дружба с матерью, которая относилась к нему не как мать, а, скорее, как сестра и товарищ.

Черчилль так рано развился, что я не могу припомнить того времени, когда он был достаточно юн, чтобы быть сыном леди Рэндольф. И, конечно, я не могу припомнить того времени, когда она была достаточно стара, чтобы быть его матерью.

Когда я впервые увидел его, он уже окончил школу Хэрроу и Сандхёрст [80]80
  Королевская военная академия в Сандхёрсте – британское военное высшее учебное заведение, основано в 1802 году.


[Закрыть]и служил вторым лейтенантом в Четвёртом гусарском полку. Тогда он выглядел моложе своих лет.

Он был невысоким, худощавым, хрупким юношей, хотя, на самом деле, он был очень силён. У него были голубые глаза, веснушки и почти рыжие волосы, которые сейчас утратили свою жёсткость. Когда он говорил, слышалась шепелявость, которая тоже исчезла и которая теперь кажется намеренной.

Он говорил нервно, нетерпеливо, отрывисто. Он сильно жестикулировал, и некоторые жесты напоминали его отца, о котором он постоянно говорил. Этим он отличался от большинства английских юношей, которые не любят вспоминать о выдающихся родителях.

Он копировал отца даже в привычках. Когда он стоял, то сжимал талию, закладывая руки за пальто сзади; когда сидел, то клал руки на подлокотники кресла и нервно сжимал и разжимал кулаки – это привычки, характерные для обоих.

У него была тогда обескураживающая манера задавать вопросы. Она обескураживала иногда потому, что вопросы были очень умные, а иногда потому, что они обличали его великое невежество.

Хотя ему было только двадцать пять лет, к тому времени этот юноша дважды обсуждался в Палате общин.

Это само по себе делало его заметным. Когда из четырёхсот миллионов подданных Великобритании, которые живут и умирают, не замеченные Палатой общин, вас замечают дважды, а вам ещё не исполнилось и двадцати пяти, кажется, что вас ожидает мрачное будущее.

Первый раз Черчилль побеспокоил высокое собрание, которое он скоро возглавит, когда «подшутил» над коллегой-субалтерном по имени Брюс и разрезал на куски его седло и снаряжение. Второй раз, когда сбежал на Кубу, чтобы воевать вместе с испанцами.

После этой кампании в первую ночь по прибытии в Лондон, он произнёс свою первую речь. Он сделал это в месте не столь почтенном, как Палата общин, но везде в Великобритании и колониях про эту речь узнали и поддержали её. Это случилось в мюзик-холле «Эмпайр».

В то время миссис Ормистон Чант [81]81
  Лора Ормистон Диббин Чант (1848–1923) – британская общественная деятельница.


[Закрыть]выступала против присутствия в мюзик-холле девушек определённого типа и пыталась отобрать лицензию у мюзик-холла, если они не прекратят посещать фойе. В качестве компромисса руководство прекратило продажу алкоголя, и когда ночью Черчилль пришёл в мюзик-холл, то увидел, что бар забаррикадирован деревянными балками и полотняными занавесками. Мучимый тропической жаждой после Кубы, Черчилль попросил выпить, но ему отказали и объяснили, какой яростный крестовый поход начался в его отсутствие. Кто-нибудь другой не стал бы больше задавать вопросов и купил бы выпивку где-нибудь в другом месте. Но только не Черчилль. Его действия интересны потому, что очень характерны для него. Сейчас бы он так не поступил, тогда же ему был только двадцать один год.

Он взобрался на покрытую бархатом верхушку ограды, которая разделяла зрительный зал от фойе, и произнёс речь. Это было оправдание своих «сестёр, дам из мюзик-холла».

«Где англичанин в Лондоне всегда найдёт радушный приём? – спросил он у самих дам и у их сопровождающих, которые столпились внизу. – Куда он пойдёт в первую очередь, когда вернётся на родину, израненный в битвах или уставший после путешествия? Кто всегда встретит его здесь с улыбкой и выпьет вместе с ним? Кто всегда будет искренен с ним и верен ему? Дамы из мюзик-холла».

Смех и аплодисменты, слёзы самих дам, естественно, прервали его выступление, и люди в зрительном зале поднялись со своих мест.

Они увидели невысокого рыжего юношу в вечернем костюме, балансирующего на балке, и большую толпу вокруг него, хлопающую, кричащую и призывающую: «Продолжай!»

Черчилль с удовольствием повернулся к более обширной аудитории и с удовольствием повторил своё обращение. Здание затряслось от смеха и аплодисментов.

Швейцары и полицейские пытались снять его, однако добродушная, но очень решительная толпа хорошо одетых джентльменов и смеющихся девушек помешала им. Охваченный восторгом, Черчилль закончил речь призывом вести себя с женщинами честно и разрушить баррикады.

Разрушение было немедленно произведено, баррикады разломали, а перепуганное руководство приказало подать выпивку своим победоносным клиентам.

Вскоре после этого выступления за свободу Черчилль организовал обед, который проиллюстрировал направление его мыслей в те годы и показал, какими ненормально высокими стали его амбиции. На обед были приглашены те его друзья и знакомые, которые были моложе двадцати одного года и которые через двадцать лет будут управлять судьбой Британской империи.

Я был приглашён присутствовать, хотя был на один год старше, но, видимо, Черчилль не рассматривал меня как одного из будущих правителей империи. Количество будущих строителей империи оказалось очень велико, они были очень счастливы, но, за исключением хозяина, никто не принял его идею всерьёз, и я бы не сказал, что этот вечер имеет исторический интерес. Интересно другое: из всех этих юношей до сих пор только хозяин сыграл видную роль в судьбе Великобритании. Хотя другие могут ответить, что из назначенных двадцати лет прошло только десять.

Когда Черчиллю было двадцать три, он получил увольнение из своего полка, и поскольку не было другого способа близко увидеть сражения, присоединился к Малакандской действующей армии в Индии.

Можно прямо сказать, что именно его приезд на это военное приграничье сделал его знаменитым. Его книга об этой кампании [82]82
  «История Малакандской действующей армии», вышла в 1898 году.


[Закрыть]– отличный военный репортаж. Штатские читатели получат от неё удовольствие, как от индийских рассказов Киплинга, а для писателей на военные темы она должна стать образцом. Но этому образцу могут следовать немногие, да и сам Черчилль уже не способен следовать по той причине, по какой человеку только раз в жизни бывает двадцать три года.

Живописные рукопашные схватки, ночные атаки, взятие крутых холмов, отступления с тяжёлыми потерями под непрерывным огнём, которым он был очевидцем и в которых сам принимал участие, – всё это он никогда больше не увидит таким свежим и восторженным взором. Тогда это было абсолютно новым, и очарование книги и ценность книги в том юношеском нетерпении, с каким он атакует зло, с которым более старшие примирились. В той юношеской бесхитростности, с какой он рассказывает о вещах, которые стали для опытного солдата неважными и которые он больше не способен увидеть из-за привычки.

В трёх более поздних военных книгах чудеса, ужас, восхищение храбрыми деяниями и рискованными мужчинами уступают место критическому взгляду военного эксперта – в «Войне на реке» и беглым впечатлениям журналиста – в двух книгах о бурской войне. В последних книгах он рассказывает о битвах, которые он сам увидел, а в первой он заставляет вас увидеть битвы.

Во время службы в Малакандской действующей армии он получил памятную медаль с пряжкой за участие в кампании, а бригадный генерал Джеффрис в своей депеше хвалит «смелость и решительность лейтенанта Четвёртого гусарского полка У. Л. С. Черчилля, присоединившегося в качестве корреспондента "Пайонир"».

После операции в Малаканде Черчилль занял должность дежурного офицера у сэра Уильяма Локхарта [83]83
  Уильям Стивен Александр Локхарт (1841–1900) – британский военачальник.


[Закрыть]и прошёл с Тирахской экспедицией всю кампанию.

После этого на его индийской медали появилась вторая пряжка.

Это было в первой половине 1898 года. Несмотря на время, которое отбирали обязанности офицера и корреспондента, Черчилль закончил свою книгу о Малакандской экспедиции. Когда стало понятно, что Китченер собирается идти на Хартум, он примчался в Египет и, снова как военный корреспондент, принял участие в походе на этот город.

Таким образом, за один год он поучаствовал в трёх кампаниях.

В день битвы ему повезло. Китченер приписал его к Двадцать первому уланскому полку, а надо сказать, что главным событием битвы стала атака, произведённая именно этим полком. Это был не лёгкий галоп, не охота на кабанов. Это было трудное сражение с безумными последователями халифа, которые повисали на уздечках, перерезали лошадям сухожилия, размахивали саблями и стреляли в упор. Черчилль был в этой атаке. Он получил за неё медаль с пряжкой.

Затем он вернулся на родину и написал «Войну на реке». Эта книга – самое исчерпывающее описание кампании в верховьях Нила: от гибели Гордона [84]84
  Чарльз Джордж Гордон (1833–1885) – британский военачальник. Был известен под прозвищами «Китайский Гордон», «Гордон Хартумский» и «Гордон-Паша».


[Закрыть]в Хартуме до захвата этого города Китченером. Она рассказывает историю о множестве доблестных схваток, об утомительных переходах, о множестве экспедиций в жаркую, бескрайнюю пустыню, о долгом, медленном походе к последней победе в Судане.